Глава 11. Спад арабского национализма

В 1950-е годы Гамаль Абдель Насер и «Свободные офицеры» провели Египет и весь арабский мир через череду невероятных побед. Определяющей формой арабского национализма стал «насеризм». Люди по всему арабскому миру верили, что египетский президент ставит перед собой глобальные цели — сплотить арабские народы в единую нацию и привести их к новой эпохе независимости и могущества. В союзе Египта и Сирии они видели первый шаг на пути к реализации своих чаяний.

Но с началом 1960-х триумфальная полоса в политической жизни Насера закончилась. В 1961 году распался союз с Сирией. Египетская армия увязла в гражданской войне в Йемене. А в 1967 году Насер втянул Египет и его союзников в катастрофическую войну с Израилем. Вместо обещанного освобождения Палестины Шестидневная война привела к оккупации Израилем оставшихся палестинских территорий, а также египетского Синайского полуострова и сирийских Голанских высот. Надежды, которые арабский мир питал на пороге 1960-х, к 1970 году, когда Насер умер, сменились разочарованием и цинизмом.

События прошедшего десятилетия привели к радикализации арабского мира. Британский и французский империализм канули в прошлое, но на смену ему пришла холодная война, ключевые игроки которой, США и СССР, стремились сделать развивающиеся страны ареной силового противоборства. К 1960-м годам арабские государства разделились на прозападный и просоветский блоки. Наиболее явно влияние холодной войны выразилось в арабо-израильском конфликте, который превратился в опосредованное противостояние советского и американского оружия. Вопреки всем попыткам арабский мир так и не смог освободиться от проклятия политики «разделяй и властвуй».

Объединенная Арабская Республика оказалась вовсе не таким простым проектом, как предполагал Насер. Дважды свергнутый президент Сирии Шукри аль-Куатли предупреждал египетского президента, что управлять его страной будет непросто. «Пятьдесят процентов сирийцев считают себя национальными лидерами, — сказал он, — двадцать пять процентов — пророками, а еще десять процентов воображают себя богами»^{1}.

Правление египтян в Сирии вызывало у граждан страны открытое недовольство. Сирийская армия, изначально с энтузиазмом настроенная на союз, с крайней неохотой подчинялась египетским офицерам. Сирийские землевладельческие элиты пришли в ярость, когда в Сирии началась аграрная реформа. К январю 1959 года у крупных землевладельцев конфисковали больше миллиона акров земли и перераспределили ее среди сирийских крестьян. Сирийские деловые круги тоже пострадали от того, что частные предприятия передавались в собственность государства, поскольку правительство расширяло свою роль в экономическом планировании. Рядовые сирийцы стонали под бременем бумажной волокиты египетской бюрократии.

Египтяне настроили против себя и сирийские политические элиты, фактически отстранив их от власти. Сирийское общество было сильно политизировано, и местные политики не могли смириться с роспуском их партий и необходимостью подчиняться единственной государственной партии Египта. Наместником в Сирии Насер назначил ближайшего соратника, фельдмаршала Абд аль-Хакима Амера, а своих сторонников из «Баас» отодвинул на вторые роли. К концу 1959 года ведущие баасисты, в том числе архитекторы союзного государства, такие как Салах ад-Дин Битар, в знак протеста покинули кабинет ОАР. В августе 1961 года Насер решил вовсе отказаться от сирийского регионального правительства и управлять Сирией через расширенный кабинет в Каире.

Окончательно разочаровавшись в союзе с египтянами, сирийская армия организовала новый переворот, чтобы вернуть своей стране утраченную независимость. Перед рассветом 28 сентября 1961 года сирийские войска вошли в Дамаск, арестовали фельдмаршала Амера и захватили радиостанцию. 30 сентября новое временное правительство, состоявшее только из гражданских лиц, объявило о выходе Сирии из ОАР, выслало Амера из страны и издало указ о депортации всех египтян — около 6000 военнослужащих, 5000 гражданских служащих и 10 000–20 000 рабочих.

Для Насера стремление Сирии отделиться стало неожиданностью. Его первой реакцией было отправить туда египетскую армию, чтобы подавить переворот силой. Но через несколько часов он изменил решение и вернул войска в казармы, объяснив это тем, что «арабы не должны проливать кровь арабов». «Насер тяжело воспринял распад ОАР, — вспоминал журналист Мухаммад Хайкал. — Этот союз был первым шагом на пути к мечте об арабском единстве, которой не суждено было сбыться при его жизни»^{2}.

Поначалу Насер возложил всю вину за развал ОАР на своих противников — иорданцев, саудовцев и даже американцев. Но сирийский переворот заставил Насера задаться непростыми вопросами относительного самого Египта — о его политической ориентации и о том, в каком направлении египетская революция должна двигаться дальше. Он никогда так и не признал, что в развале ОАР во многом был виноват сам Египет, который пытался править гордым сирийским народом в имперской манере. Вместо этого Насер пришел к выводу, что Египет и Сирия не смогли выйти на тот уровень социальных преобразований, при котором их передовое союзное государство было бы жизнеспособно. Его ответом на развал ОАР стал запуск программы радикальных реформ, призванной избавить арабское общество от «реакционных» элементов и вымостить путь к будущему «прогрессивному» союзу арабских народов.

Начиная с 1962 года Насер повел египетскую революцию по пути арабского социализма, представлявшего собой амбициозный и утопический сплав советского социализма и панарабизма. Египетское правительство ускорило национализацию частных предприятий, начавшуюся после Суэцкого кризиса 1956 года, чтобы создать полностью государственную экономику. Уже в 1960 году правительство ОАР приняло первый пятилетний план в советском стиле на 1960–1965 годы, в котором были поставлены грандиозные задачи экономического роста в промышленности и сельском хозяйстве. Аграрная реформа, начатая в 1952 году, была углублена: максимальный размер частной земельной собственности сократили с 200 до 100 акров и экспроприированные земли перераспределили между безземельными крестьянами и владельцами маленьких участков. Египетские рабочие и крестьяне получили право занимать не менее половины мест во всех выборных органах государственного управления.

Новая политическая ориентация Египта была закреплена в принятой в 1962 году Хартии национальных действий, представлявшей собой попытку объединить ислам, арабский национализм и социализм в рамках единого политического проекта. Хартия национальных действий не только определяла новую политическую культуру Египта, но и устанавливала идеалы преобразования для арабского общества в целом. Миссия идеологической ориентации страны была возложена на новую официальную государственную партию — «Арабский социалистический союз», ставший преемником «Национального союза».

С поворотом к арабскому социализму Насер отказался от попыток противостоять правилам холодной войны и связал свою судьбу с Советским Союзом, у которого позаимствовал модель государственного управления экономикой. Чтобы оставить открытой дверь для будущих союзов, Насер сохранил название Объединенная Арабская Республика, несмотря на то что теперь она состояла из одного Египта. Только в 1971 году преемник Насера окончательно закрыл проект ОАР и переименовал страну в Арабскую Республику Египет.

Идеология арабского социализма оказала на страну огромное влияние и разделила арабский мир. Политический язык Египта стал гораздо более догматичным и непреклонным. После распада ОАР Насер обрушил всю мощь своей критики на «реакционеров», представителей состоятельных классов, ставивших свои узкие национальные интересы выше интересов арабской нации. Все арабские государства, которые пользовались расположением Запада и именовались в западной политике «умеренными», в том числе консервативные монархии Марокко, Иордания и Саудовская Аравия, а также либеральные республики Тунис и Ливан, были заклеймены Насером как «реакционные». Остальные арабские государства, присоединившиеся к советскому лагерю и пытавшиеся следовать его социально-экономической модели, носили гордое название «прогрессивных» (на Западе их соответственно называли «радикальными»). Поначалу лагерь прогрессивных государств был довольно малочисленным и включал только Египет, Сирию и Ирак, но постепенно, когда в Алжире, Йемене и Ливии произошли революции, его ряды пополнились.

В этом новом разделенном арабском мире Египет, по большому счету, находился в изоляции. Его отношения с другими «прогрессивными» государствами, в частности с Ираком, оставляли желать много лучшего. Но в 1962 году Насер приобрел нового важного союзника. После самой кровопролитной антиколониальной войны в истории региона Алжир наконец-то добился долгожданной независимости.

Алжирская война за независимость продолжалась почти восемь лет — с первого восстания 1 ноября 1954 года до провозглашения Алжирской Народной Демократической Республики в сентябре 1962 года. Война охватила всю страну и унесла жизни более миллиона алжирцев и французов.

Когда алжирцы начали борьбу на независимость, у них были все основания ожидать, что потери будут велики. В 1945 году умеренные националисты в городе Сетиф на востоке страны попытались пронести алжирские флаги вместе с французскими на параде в честь Дня Победы в Европе. Французы жестко подавили эту акцию, тем самым спровоцировав беспорядки, в ходе которых погибло 40 алжирцев и европейцев. События в Сетифе вызвали народные протесты, охватившие в мае 1945 года весь Алжир. Чтобы подавить восстание, французские власти задействовали военные корабли, самолеты и около 10 000 солдат. Всего в ходе этих волнений жертвами алжирских повстанцев стали примерно 100 европейцев, среди которых были и мужчины, и женщины, и дети. Среди алжирцев погибших было несравнимо больше. Французское правительство признало цифру в 1500 жертв, французские военные говорили о 6000–8000, а сами алжирцы — о 45 000. Французы хотели, чтобы Сетиф стал предостережением для всех алжирских националистов. Но, как и следовало ожидать, их жестокость произвела противоположный эффект, побудив многих алжирцев присоединиться к национально-освободительной борьбе. Когда алжирские националисты восстали против французов в 1954 году, перед их глазами все еще стоял призрак Сетифа.

Огромное количество жертв в алжирской войне за независимость 1954–1962 годов объяснялось беспощадностью, проявленной обеими сторонами конфликта. Стратегия Фронта национального освобождения (ФНО) состояла в том, чтобы жестокостью спровоцировать французские власти на беспощадное возмездие, что, как надеялись повстанцы, заставит алжирский народ подняться на борьбу с колонизаторами и изгнать их со своей земли. Со своей стороны, французы не собирались покидать одну из своих самых старых и обжитых заморских территорий. «Алжир — это Франция», — настаивали французы и искренне в это верили. Они считали националистов маргинальной силой, которую следует выжечь каленым железом, чтобы молчаливое и покорное большинство алжирцев продолжало мирно жить под французским правлением. Результатом стала кровопролитная война, которая потрясла не только Алжир, но и Францию.

Зверства в отношении мирных жителей начались с нападения ФНО на Филипвиль в августе 1955 года, когда алжирские боевики убили 123 французских поселенца: мужчин, женщин и детей. После Сетифа члены ФНО знали, что французы жестоко отомстят за это нападение и тем самым вызовут всплеск ненависти к себе среди алжирского населения. Их расчет оказался верен. В ответ на резню в Филипвиле французы убили, по признанию французских властей, больше 1200 гражданских лиц. ФНО утверждал, что число погибших превысило 12 000. В результате тысячи алжирцев бросились записываться добровольцами в отряды ФНО, и к концу 1955 году небольшой мятеж, начавшийся в 1954 году, перерос в полномасштабную партизанскую войну.

Когда тысячи алжирцев присоединились к национально-освободительной борьбе, ФНО сумел занять доминирующее положение на политической арене Алжира, используя одновременно убеждение и запугивание. Непримиримость французов побудила ряд алжирских политических движений и партий объединить силы с ФНО. Ранние националисты, включая Фархата Аббаса, а также коммунисты и другие партии левого толка сплотились под знаменем Фронта национального освобождения. В то же время ФНО был безжалостен к своим противникам внутри страны. По некоторым оценкам, за первые три года войны за независимость ФНО в ходе своих операций уничтожил в шесть раз больше алжирцев, чем французов. К июлю 1956 года ФНО сосредоточил в своих руках все командование национально-освободительной борьбой, объявив ее войной за независимость и социальной революцией.

Руководство ФНО было распределено между шестью командующими внутри страны, которые возглавляли силы сопротивления в шести военных округах, или вилайетах, и тремя внешними лидерами, находившимися в Каире. С началом восстания в ноябре 1954 года французы задействовали свою обширную агентурную сеть, чтобы обезглавить повстанческое движение. В течение первого полугода они сумели уничтожить командующего 2-м военным округом и арестовать командующих 1-м и 4-м округами. В результате ослабления внутреннего руководства инициатива перешла к внешнему руководству ФНО.

Из трех зарубежных лидеров ФНО — Ахмада Бен Беллы, Хусейна Айт Ахмада и Мухаммада Хидера — наиболее выдающуюся роль сыграл Бен Белла, который впоследствии стал первым президентом независимого Алжира. Он родился в деревне на западе страны в 1918 году, и во всех отношениях это было дитя Французского Алжира. Его родным языком был французский, в 1938 году он вступил добровольцем во французскую армию, а в конце 1930-х годов даже играл за французскую футбольную команду в Марселе. Именно события в Сетифе в 1945 году превратили Бен Беллу в убежденного националиста и заставили встать на путь вооруженной борьбы. В 1951 году он был арестован французскими властями, но бежал из алжирской тюрьмы сначала в Тунис, а затем в Каир, где организовал зарубежную штаб-квартиру ФНО. Когда в Алжире началась война, Бен Белла начал ездить по арабским столицам, чтобы обеспечить алжирское национально-освободительное движение деньгами и политической поддержкой.

В октябре 1956 года французам удалось захватить все руководство ФНО. Получив надежные разведданные, французские ВВС перехватили марокканский самолет, на борту которого находились Бен Белла, Айт Ахмад и Хидер, а также главнокомандующий силами сопротивления Мухаммад Будиаф, и заставили его приземлиться в городе Оран на западе Алжира. Лидеры ФНО были арестованы и отправлены в тюрьму во Францию, где находились до самого конца алжирской войны.

Французская общественность торжествовала в связи с арестом руководства ФНО так, словно это знаменовало собой конец военных действий. Но, как с горечью заметил знаменитый алжирский писатель берберского происхождения Мулуд Фираун, захват лидеров ФНО вряд ли мог восстановить мир между алжирцами и французами. «Они рассматривают это [арест руководства ФНО] как важную победу, прелюдию к окончательному триумфу, — писал он в своем дневнике. — Но что это за окончательный триумф? Подавление восстания, уничтожение мятежного духа, возрождение франко-алжирской дружбы, доверия и мира?»^{3} Вопреки ожиданиям французов, с горькой иронией продолжал Фираун, арест Бен Беллы и его соратников стал прелюдией не к снижению, а к обострению напряженности.

К моменту ареста Бен Беллы боевые действия начались и в городах. Воскресным вечером в сентябре 1956 года столицу Алжира, где прежде царило относительное спокойствие, сотрясли три мощных взрыва в европейских кварталах. Так было положено начало кровопролитной битве за алжирскую столицу. Верный своей тактике, ФНО рассчитывал на то, что беспощадная ответная реакция французов обеспечит ему поддержку дома и за рубежом, а также заставит международное сообщество осудить действия Франции и оставить ее в изоляции. На протяжении всей осени и зимы 1956–1957 годов ФНО организовывал в столице кровавые теракты. Чтобы разделаться с подпольной сетью, французы прибегли к массовым арестам и пыткам. Битва за алжирскую столицу действительно привлекла широкое внимание мирового сообщества, и Франция действительно подверглась осуждению и изоляции, но алжирцы заплатили за это страшную цену.

Мулуд Фираун с ужасом наблюдал за происходящим в Алжире и осуждал и французов, и ФНО за убийство невинных людей. «Теракты в городе совершаются с чудовищной частотой, — писал он в своем дневнике в октябре 1956 года. — Бессмысленная, жестокая тактика. Гибнут невинные люди. Кто они? Десятки мирных европейцев, выпивавших в баре. Десятки арабов, ехавших в переполненном автобусе. Терроризм, контртерроризм — все одно: крики отчаяния, ужас, боль, агония. Нет больше мира на этой земле»^{4}.

В ходе битвы за алжирскую столицу ФНО удалось мобилизовать все слои общества. Активное участие в ней принимали и женщины: они переносили бомбы, переправляли оружие, были связными для руководителей подполья и укрывали активистов, которых разыскивали французы. События этой войны и роль в ней женщин с убийственным реализмом показаны в знаменитой кинодраме итальянского режиссера Джилло Понтекорво «Битва за Алжир», снятой в 1965 году.

Среди самых известных участниц битвы за Алжир были Фатиха Бухиред и ее 22-летняя племянница Джамиля. Муж Фатихи одним из первых жителей района Касба (так называется старая часть города) вступил в ряды сопротивления. В начале 1957 года он был арестован французами и убит при попытке к бегству. Объятая горем, Фатиха Бухиред решила продолжить дело мужа и предложила членам ФНО организовать на чердаке ее дома подпольное производство бомб. Племянница Фатихи Джамиля служила связным между активистами ФНО, скрывавшимися в Касбе, и переправляла бомбы. Обе женщины демонстрировали потрясающее присутствие духа. Однажды Фатиху и Джамилю предупредили, что к их дому направляется французский патруль, чтобы произвести обыск. Они надели красивые платья, сварили кофе и поставили на граммофон пластинку с классической музыкой. Прибывшие французские солдаты нашли в доме двух привлекательных женщин, которые встретили их как желанных гостей и угостили свежим кофе.

— Хотелось бы мне знать, что скрывает обладательница этих прекрасных глаз, — задумчиво произнес капитан патруля, глядя на Джамилю Бухиред.

— Разве что мои волосы, — кокетливо ответила она^{5}.

Обыскивать дом французы не стали.

Но вскоре французская полиция узнала о тайной стороне жизни Джамили Бухиред. 9 апреля 1957 года Джамиля была ранена в плечо при попытке скрыться от французского патруля в Касбе. При ней были найдены сообщения, адресованные Саади Ясифу и Али Ла Пуанту, двум лидерам ФНО, которых французские власти разыскивали как самых опасных преступников. Ее отвезли в больницу и прямо с операционного стола доставили в камеру для допросов.

В течение следующих 17 дней ее подвергали пыткам, которые она подробно описала в своих показаниях, приобщенных к судебному делу. Неправедный суд обвинил ее в терроризме и приговорил к смертной казни. Но ничто не могло сломить силу духа Джамили. Во время судебного заседания она сказала: «Те, кто пытал меня, не имел права так унижать человека — физически унижать меня, а морально себя»^{6}. Впоследствии ее смертный приговор был заменен пожизненным заключением.

После ареста племянницы Фатиха Бухиред продолжала помогать ФНО. Она купила дом в Касбе, чтобы у Саади Ясифа и Али Ла Пуанта было безопасное убежище. Никому другому они доверять не могли. «В моем доме им не надо было полагаться на других людей», — рассказывала потом Фатиха. После того как французы раскрыли многих членов ФНО благодаря осведомителям и признаниям, полученным от заключенных под пытками, в Касбе царила взаимная подозрительность. «Я боялась буквально всех, — признавалась впоследствии Фатиха Бухиред, — поэтому предпочитала все делать сама. Я совершала все покупки, была их связным, помогала им тайно передвигаться по городу. Конечно, делать все это одной было тяжело, но так было намного спокойней».

Французы устроили настоящую облаву на лидеров ФНО. В июле 1957 года они арестовали сестру Ясифа. Под пытками она выдала причастность Фатихи Бухиред к движению сопротивления и рассказала о ее связях с Саади Ясифом и женщиной по имени Хассиба, которая разыскивалась за организацию ряда терактов. Французские власти немедленно арестовали Фатиху. «Они схватили меня и пытали всю ночь, — вспоминала она, — требуя признаться, где скрывается Ясиф». Фатиха отрицала, что знакома с Саади Ясифом, и сказала, что Хассиба приходила к ней домой только для того, чтобы передать финансовую помощь от ФНО после смерти мужа. Она упрямо твердила эту историю даже под пытками, так что французы в конце концов поверили ей. Но решили разместить в ее доме агентов, чтобы схватить Хассибу, когда та снова придет к Фатихе.

Саади Ясиф и Али Ла Пуант оставались в доме Фатихи, даже когда там обосновались французские агенты. В результате возникла странная ситуация: французы обеспечивали безопасность подпольному командному центру ФНО, располагавшемуся на чердаке того же дома. Фатиха готовила французским агентам традиционное алжирское блюдо кускус и, прежде чем отнести его незваным гостям на первый этаж, всегда позволяла Саади Ясифу в него плюнуть. «Пусть пока едят кускус, но вскоре я угощу их хорошо приготовленной бомбой», — ворчал он^{7}.

Но Фатихе недолго пришлось играть роль новоиспеченного осведомителя. В сентябре французы обнаружили у себя под носом убежище Ясифа и арестовали и его, и Фатиху. Она провела в тюрьме несколько месяцев, после чего была помещена под домашний арест. Впоследствии она отказывалась рассказывать о тех пытках и истязаниях, которые ей пришлось пережить.

Осенью 1957 года, когда все руководители ФНО в столице были уничтожены или брошены в тюрьму, битва за Алжир угасла сама собой. Но на остальной территории страны по-прежнему бушевала партизанская война.

После трудно давшегося успеха в борьбе с повстанцами в столице французская армия с удвоенной силой обрушилась на партизанское движение в сельской местности. В конце 1956 года французы начали политику помещения алжирских крестьян в лагеря для интернированных. После битвы за Алжир это принудительное переселение пошло усиленными темпами. Сотни тысяч человек — мужчин, женщин, детей — были изгнаны из своих домов, со своей земли, оторваны от работы и вынуждены жить в трудных лагерных условиях под надзором французских солдат. Не желая оказаться в лагерях, многие крестьяне бежали в города, где оседали в трущобах. Другие искали убежища в Тунисе или Марокко. К концу войны — к 1962 году — около трех миллионов сельских жителей покинули свои дома, и многие так и не вернулись обратно.

Чтобы окончательно лишить ФНО поддержки, французы сделали непроходимыми границы Алжира с соседними государствами, заминировав их и установив заграждения из колючей проволоки, по которой был пущен ток. Таким образом, переброска людей и оружия из Марокко и Туниса стала невозможна.

В результате к 1958 году французы фактически подавили партизанское движение внутри страны. Но ФНО открыл новый дипломатический фронт за ее пределами, стремясь привлечь внимание международного сообщества к борьбе алжирцев за независимость. Благодаря поддержке Египта и других стран — членов Движения неприсоединения в 1957 году алжирский вопрос был внесен в повестку дня Генеральной Ассамблеи ООН. В следующем году ФНО объявил о создании в Каире временного правительства Алжирской республики в изгнании во главе с ветераном националистического движения Фархатом Аббасом. В декабре 1958 года временное правительство направило свою первую официальную делегацию в Китайскую Народную Республику. Борьба алжирских националистов все больше привлекала внимание всего мира и поддержку, оставляя Францию, несмотря на одержанную ею военную победу, в политической изоляции.

К 1958 году алжирский вопрос расколол и саму Францию. Французские налогоплательщики начали ощущать тяжкое бремя военных расходов. Если в 1954 году оккупационная армия в Алжире насчитывала 60 000 человек, то к 1956 году ее численность выросла почти в девять раз — до более чем 500 000^{8}. Правительству пришлось увеличить призыв и продлить срок службы, а такие меры во все времена крайне непопулярны. Молодые призывники попадали на жестокую кровопролитную войну. Многие возвращались домой потрясенные увиденным и травмированные всем тем, чем им приходилось заниматься: нарушением прав человека, принудительным переселением, уничтожением жилищ, но хуже всего — систематическим применением пыток^{9}. Французская общественность ужаснулась, когда узнала от солдат, что их армия в Алжире прибегает к тем же методам, что применялись нацистами против Сопротивления в годы Второй мировой войны. Крупнейшие французские интеллектуалы, такие как Жан-Поль Сартр и многие другие, все настойчивее призывали к прекращению войны. Росла изоляция Франции и на международной арене. Империалистическая война в эпоху деколонизации находила мало поддержки в мире.

Тем временем армия и сообщество колонистов в Алжире с тревогой следили за кризисом в метрополии. Их чаша терпения переполнилась, когда 13 мая 1958 года премьер-министром Франции был назначен приверженец мягкого курса Пьер Пфлимлен, который, как предполагалось, мог начать переговоры с ФНО. В тот же день колонисты при поддержке военных подняли мятеж и потребовали отстранения неугодного премьер-министра от власти. Выйдя на улицы под лозунгом «Армию к власти!», мятежники захватили канцелярию губернатора Алжира и провозгласили собственное революционное правительство — так называемый Комитет общественного спасения Алжира — во главе с генералом Жаком Массю, командующим элитной парашютно-десантной дивизией.

Большинство французских военных в Алжире были солидарны с колонистами. Еще 9 мая генерал Рауль Салан, главнокомандующий французскими войсками в Алжире, отправил своему начальству в Париж длинную телеграмму. От своего имени и от имени своих офицеров Салан выражал обеспокоенность тем, что «дипломатические процессы» могут привести к «сдаче Алжира». «Офицеры осознают ответственность перед своими людьми, которых они отправляют сражаться и рисковать жизнями, — писал Салан. — Все это может оказаться бессмысленной жертвой, если представители нации не преисполнены решимости сохранить Alg?rie fran?aise [Французский Алжир]» ^{10}. Салан открыто предупредил, что только решительные меры правительства по сохранению Французского Алжира могут предотвратить военный путч — не только в колонии, но и в метрополии. Другими словами, кризис в Алжире мог привести к падению Французской республики.

Восстание колонистов погрузило Алжир в состояние страха и неопределенности. Мулуд Фираун отразил эти настроения в дневниковой записи от 14 мая: «Атмосфера революции. Люди забаррикадировались в своих домах. Демонстранты маршируют по главным улицам города. Магазины закрыты. По радио говорят о Комитете общественного спасения, который полностью взял власть в свои руки, захватил резиденцию губернатора и контролирует радиовещание». Коренные алжирцы понимали, что эта борьба между французами, хотя и не касается их непосредственно, отразится и на них. Фираун сомневался в способности Четвертой республики выдержать происходящее. «В конечном итоге Алжирская война нанесет тяжелейший удар по Франции и, возможно, смертельный удар по республике. Будем надеяться, что этот удар станет спасительным для Алжира и алжирцев»^{11}.

Действительно, спустя всего две недели правительство Пфлимлена пало, и к власти под бурные аплодисменты общественности вернулся герой французского Сопротивления генерал Шарль де Голль. В течение трех месяцев он подготовил новую конституцию, которая была одобрена подавляющим большинством французских граждан на референдуме в сентябре 1958 года, и провозгласил создание Пятой республики.

Де Голль занял пост премьер-министра 1 июня и уже через несколько дней вылетел в Алжир, чтобы встретиться с восставшими французскими колонистами и военными. В своей знаменитой речи де Голль постарался успокоить их, пообещав, что Алжир останется французским. «Я понял вас!» — сказал де Голль восторженной толпе. Он предложил амбициозную программу реформ, которая предусматривала развитие Алжира и интеграцию его арабских граждан во Французское содружество через развитие промышленности, распределение земли и создание 400 000 новых рабочих мест.

Предложения де Голля были явно направлены на то, чтобы вернуть лояльность армии и колонистов в Алжире и заставить их распустить Комитет общественной безопасности генерала Салана. В то же время они показывали, как плохо он понимал чаяния алжирского народа и причины алжирской войны. Размышляя над предложениями де Голля, Мулуд Фираун с горечью написал: «Алжирский национализм? Такового не существует. Интеграция? Вы ее получите». Создавалось впечатление, будто де Голль решил вернуться к политике ассимиляции, впервые предложенной еще в середине 1930-х годов в законопроекте Блюма — Виолетта. Возможно, даже в 1945 году у этой политики имелись кое-какие шансы на успех. Но к 1958 году она потеряла всякую актуальность. С точки зрения Фирауна, де Голль будто бы говорил алжирцам: «Теперь вы — французы. Успокойтесь. И больше не создавайте нам проблем!»

Но упорное сопротивление ФНО заставило де Голля пересмотреть свою позицию и пойти навстречу требованиям алжирцев. Вопреки предыдущим обещаниям он начал готовить своих соотечественников к отделению Алжира от Франции. В сентябре 1959 года де Голль выступил с речью, в которой впервые признал право алжирцев на самоопределение. Французские колонисты ответили на изменение политики массовыми акциями протеста и беспорядками, произошедшими в январе 1960 года. Но де Голль не собирался уступать и инициировал первые в истории прямые переговоры с временным правительством Алжирской республики, которые начались в июне 1960 года во французском городе Эвиан-ле-Бен.

Приверженцы жесткой линии среди колонистов и их союзники в армии сочли де Голля предателем. Они сформировали террористические организации, такие как «Фронт Французского Алжира» (Front de l'Alg?rie Fran?aise) и «Секретная вооруженная организация», больше известная как ОАС (Organisation de l'arm?e secr?te). Экстремисты из ОАС организовали серию покушений на де Голля и других французских политиков и развязали в Алжире массовую террористическую кампанию, жертвами которой стали тысячи мирных алжирцев.

Эвианские переговоры в сочетании с беспорядками в Алжире спровоцировали политический кризис среди поселенцев и военных. В январе 1961 года во Франции и ее заморских территориях был проведен референдум по алжирскому вопросу, и 75 % участников высказались за независимость Алжира. В апреле 1961 года несколько французских генералов при поддержке парашютно-десантного полка Иностранного легиона организовали путч в знак протеста против политики французского правительства, направленной на признание независимости Алжира. Однако так называемый «путч генералов» не был поддержан остальными французскими военными, которые остались верны де Голлю, и через четыре дня мятеж был подавлен, а его руководители сдались властям.

В 1961 году и начале 1962 года на фоне слабеющих позиций французских колонистов в Алжире ОАС активизировала свою террористическую деятельность. «Теперь ОАС не щадит никого, — написал Мулуд Фираун в одной из своих последних дневниковых записей в феврале 1962 года. — Они убивают с помощью автомобилей, мотоциклов, гранат, автоматов и ножей. Они атакуют банки, почтовые отделения, офисы компаний… при пособничестве одних и с молчаливого согласия других»^{12}. 15 марта, всегда за три дня до подписания Эвианских соглашений, Мулуд Фираун был застрелен боевиками ОАС.

В то время как в Алжире лилась кровь, в переговорах между ФНО и правительством де Голля наблюдался устойчивый прогресс. 18 марта 1962 года стороны подписали Эвианские соглашения, которые предусматривали полное прекращение огня, проведение в Алжире референдума по вопросу о независимости и признание ее Францией в случае одобрения алжирским народом. Референдум состоялся 1 июля того же года. Алжирцы почти единогласно проголосовали за независимость своей страны (5,9 млн голосов за и всего 16 000 против). 3 июля де Голль провозгласил независимость Алжира. Торжества были отложены на два дня, чтобы совпасть с годовщиной французской оккупации алжирской столицы 5 июля 1830 года. Спустя 132 года алжирцы наконец-то сумели освободиться от французского господства.

Продолжающийся террор и неопределенное будущее заставили французских колонистов в массовом порядке покидать Алжир — только в июне 1962 года из страны уехало 300 000 человек. Многие семьи жили в Северной Африке на протяжении нескольких поколений. К концу года в Алжире осталось всего 30 000 европейских колонистов.

Но ожесточенная борьба продолжилась — теперь между внутренним и внешним руководством ФНО, стремившимся вырвать друг у друга власть, за которую они так упорно сражались и стольким пожертвовали. Это переполнило чашу терпения уставшего от кровопролития алжирского народа. Чтобы заставить бывших борцов за свободу сложить оружие, алжирские женщины вышли на улицы с лозунгами «Семь лет — этого достаточно!»

Боевые действия прекратилась только после того, как в сентябре 1962 года Ахмад Бен Белла и Хуари Бумедьен со своими сторонниками полностью взяли под контроль столицу Алжира. Бен Белла занял пост главы правительства, а через год, после ратификации алжирской конституции в сентябре 1963 года, был избран президентом. Однако фракционная борьба в руководстве ФНО не утихала, и три года спустя Бумедьен сместил Бен Беллу в ходе бескровного переворота, став вторым президентом независимого Алжира.

Алжир победил, но эта победа принесла многим — и особенно алжирским женщинам — больше разочарований, чем радости. После того как они несколько лет мужественно и самоотверженно сражались плечом к плечу с мужчинами за независимость своей страны, их потрясли заявления лидера ФНО Мухаммада Хидера и других видных политиков, что теперь женщины должны «вернуться к своему кускусу». Байя Хосин, участница битвы за Алжир, проведшая несколько лет в тюрьме, где ее, как и многих других женщин, подвергали пытками, размышляла о тех смешанных чувствах, которые породила новая эпоха алжирской независимости:

1962 год был подобен возвращению в темницу. Суровые испытания подошли к концу… и мы вдруг оказались в полном одиночестве. Не знаю, как чувствовали себя мои сестры, но у меня в голове не было никаких политических целей. 1962 год породил не только чувство удовлетворения и радости, что война закончилась, но и глубокое разочарование и страх перед будущим. В тюрьме мы жили верой в то, что победим и будем строить новый социалистический Алжир… Но затем мы увидели, что Алжир хочет обойтись без нас… что он не думает о нас. Для нас это было даже хуже, чем раньше, потому что мы сломали все барьеры и не могли представить себе, что нам придется вернуться обратно. Но в 1962 году все прежние барьеры были восстановлены, и мы были отстранены от новой жизни. Для нас было мучительно сознавать это^{13}.

Алжир добился независимости, но заплатил за это высокую цену. Количество жертв и масштабы принудительного переселения, которому подверглось его население, были беспрецедентными в арабской истории. Годы войны разрушили алжирскую экономику, а покидавшие страну колонисты постарались уничтожить оставшееся. Политическое руководство страны было расколото острой фракционной борьбой. Общество разделяли очень разные взгляды на роль мужчин и женщин в строительстве независимого Алжира. Однако Алжир быстро приступил к формированию правительства и занял свое место среди прогрессивных арабских государств как республика, рожденная в революционной борьбе против империализма.

С успешным завершением алжирской революции Насер приобрел долгожданного союзника в своем противостоянии с арабскими «реакционерами». После развала союза с Сирией Насер не отказался от идеи арабского единства (он даже сохранил за Египтом название Объединенная Арабская Республика), однако в качестве необходимого условия его достижения стал рассматривать фундаментальное реформирование арабского мира. Алжир, с его акцентом на антиимпериализм, политику арабской идентичности и социалистические реформы, был для Египта естественным партнером. В июне 1964 года египетская государственная партия «Арабский социалистический союз» и ФНО выпустили совместное коммюнике, в котором публично заявили о единстве целей в деле продвижения арабского социализма^{14}.

Насер не преминул поставить себе в заслугу поддержку алжирской революции от самого ее начала и до обретения Алжиром независимости. Он отошел от прежней роли знаменосца арабского национализма и теперь стремился представить себя поборником прогрессивных революционных идей. Увлеченный своей риторикой, он оказывал безоговорочную поддержку всем арабским революционным движениям. И когда в Йемене группа офицеров свергла монархию, Насер немедленно пришел им на помощь со словами: «Мы обязаны поддержать йеменскую революцию, даже не зная, кто за ней стоит»^{15}.

Йемен, входивший в состав Османской империи на правах автономии, обрел независимость в 1918 году. Первым правителем независимого королевства стал имам Яхья (1869–1948), глава секты зейдитов — небольшой шиитской общины, распространенной в Йемене. В 1920-х и 1930-х годах имам Яхья расширил границы своего государства за счет объединения племен и завоевания территорий в Северном Йемене, б?льшая часть которых была населена мусульманами-суннитами.

Правление Яхьи проходило в противостоянии Саудовской Аравии, которая захватила северные области Асир и Наджран в так называемом «историческом Йемене», и Великобритании, которая с 1830-х годов контролировала территорию Южного Йемена и портовый город Аден (как Аденский протекторат и Аденскую колонию соответственно). Тем не менее непрерывная череда военных завоеваний Яхьи создавала иллюзию единства в обществе, глубоко расколотом по региональному, племенному и религиозному признакам. Имам проводил политику жесткого изоляционизма, и в период его пребывания у власти Йемен мало контактировал с внешним миром.

Изоляция Йемена закончилась в 1948 году, когда Яхья был застрелен наемным убийцей, нанятым одним из племенных шейхов, и трон перешел к его сыну имаму Ахмаду (правил в 1948–1962 гг.). Ахмад был известен своей беспощадностью и, придя к власти, подтвердил эту репутацию, бросив в тюрьму или казнив всех соперников. Но он не разделял отцовскую нелюбовь к иностранцам и в поисках сильных союзников, готовых оказать его стране экономическую и военную помощь, установил дипломатические отношения с Советским Союзом и Китайской Народной Республикой.

Однако положение Ахмада на престоле было довольно шатким. Предпринятая в 1955 году неудачная попытка переворота усилила его подозрительность в отношении любых внутренних и внешних угроз, особенно в отношении Насера с его революционными призывами к свержению «феодальных» режимов. Египетская радиостанция «Голос арабов» охватывала своим вещанием и Йемен, распространяя будоражащую идеологию насеризма и арабского социализма^{16}. И как и во всем арабском мире, прямые радиообращения Насера к народу стали источником напряженности в отношениях между Йеменом и Египтом.

Однако эти отношения нельзя было назвать враждебными. В 1956 году Йемен, Египет и Саудовская Аравия заключили в Джидде антибританский пакт об обороне, а в 1958 году имам Ахмад поддержал объединение Египта и Сирии, присоединившись к их союзу в рамках конфедеративного образования, получившего название «Объединенные Арабские Государства». Однако король Йемена выступал категорически против насеровской доктрины арабского социализма с ее полным контролем государства над экономикой и национализацией частных предприятий, что он осуждал как «незаконное присвоение чужого имущества» и «преступление, нарушающее законы шариата»^{17}.

Очередная такая проповедь, прочитанная имамом вскоре после выхода Сирии из ОАР в 1961 году, привела Насера в ярость. Он немедленно разорвал связи с Йеменом, а радиостанция «Голос арабов» ужесточила свою революционную риторику, призывая йеменцев к свержению «реакционной» монархии.

Такая возможность представилась уже в следующем году. В сентябре 1962 года имам Ахмад скончался во сне, оставив королевство в руках своего старшего сына имама Мухаммада аль-Бадра. Всего неделю спустя в стране произошел военный переворот, монархия была свергнута и провозглашена Йеменская арабская республика.

Сторонники династии имамов попытались восстановить монархию при поддержке соседней Саудовской Аравии. Но на помощь молодой республике и ее военному правительству неожиданно пришел Египет. Йеменская революция быстро переросла в гражданскую войну внутри самого Йемена и в межарабскую войну между Египтом и Саудовской Аравией. Увлеченный собственной идеологией, Насер провозгласил этот конфликт битвой за будущее арабского мира между «прогрессивными» республиканскими силами и монархическими «реакционерами». Поскольку в этом случае на кону не стояло никаких египетских интересов, эта война началась исключительно вследствие того, что египетский лидер спутал риторику с реальной политикой. Это был первый военный конфликт, в который Насер вмешался по собственной воле, и он стал для Египта его «Вьетнамом».

После сентябрьского переворота 1962 года Йемен начали наводнять египетские войска. Их численность стремительно росла: если в конце 1963 года она составляла 30 000 человек, то в 1965 году — 70 000, почти половину всей египетской армии.

С самого начала это была война, победить в которой невозможно. За пять лет египтяне, которым противостояли племенные партизанские формирования, сражавшиеся на своей территории, потеряли больше 10 000 солдат и офицеров. Такое количество жертв и отсутствие сколько-нибудь значимых успехов — египетская армия так и не смогла продвинуться заметно дальше столицы Йемена, Саны, — сказались на ее боевом духе. В то время как роялисты получали щедрое финансирование от Саудитов и тайную помощь от Британии, египтянам неоткуда было взять деньги на оплату огромных расходов, с которыми всегда связано ведение войны на чужой территории. Но практические вопросы мало интересовали Насера, увлеченного миссией революционного вождя арабского мира. «Мы не можем уйти из Йемена, — заявил Насер командующему египетским контингентом, — потому что это приведет к победе реакционных сил над йеменской революцией»^{18}.

Египетский лидер признавал, что война в Йемене для него скорее «политическая, чем военная операция». Но он не сумел предвидеть, как она отразится на способности его страны противостоять более очевидной угрозе со стороны Израиля.

Все десятилетие после Суэцкого кризиса Израиль и его арабские соседи готовились к очередному раунду войны. В развернувшейся гонке вооружений на Ближнем Востоке Соединенные Штаты заняли место Франции в качестве основного поставщика вооружений для Израиля. Британия снабжала оружием иорданцев, а Советский Союз активно вооружал Египет и Сирию. Не страдая политическим альтруизмом, СССР использовал оба арабских государства для опосредованного противоборства с США в этом стратегически важном регионе мира.

Война была неизбежна, поскольку ни Израиль, ни его арабские соседи не были удовлетворены существующим положением дел и не желали заключать мир на основе статус-кво. Арабы так и не смирились с созданием Израиля и отказывались даже произносить название этой страны, предпочитая говорить о «сионистском государстве». Фактически проиграв Израилю две войны в 1948 и 1956 годах, они были полны решимости сравнять счет. Сотни тысяч палестинских беженцев в Ливане, Сирии, Иордании и секторе Газа были живым напоминанием о том, что арабские государства так и не смогли освободить Палестину от сионистских захватчиков.

Израильтянам также была нужна война. Прежде всего их беспокоила узкая полоса суши между средиземноморским побережьем и Западным берегом реки Иордан, ширина которой в некоторых местах составляла всего 12 километров. Она могла быть легко перерезана вражескими силами, что привело бы к изоляции северной и южной частей страны друг от друга. Кроме того, израильтяне не имели доступа к Стене плача и Еврейскому кварталу Иерусалима, которые остались в руках Иордании, а Сирия занимала стратегически важные Голанские высоты. Наконец, израильтяне считали, что со временем их военное преимущество перед арабскими соседями может сократиться вследствие того, что Советский Союз активно снабжал сирийцев и египтян новейшим вооружением и военными технологиями. Израилю требовалась победоносная война, чтобы обеспечить себе хорошо защищенные границы и нанести решающее поражение арабским соседям, получив таким образом возможность навязать им мир на выгодных для себя условиях.

Весной 1967 года израильтяне обвинили Сирию в поддержке палестинских боевиков, которые якобы регулярно проникали с сирийской территории в Израиль для проведения диверсионных актов. Отношения между двумя странами быстро обострились. Израильская и сирийская армии были приведены в состояние боевой готовности. Премьер-министр Леви Эшколь пригрозил Дамаску военной операцией, если провокации со стороны сирийцев не прекратятся. Уже в апреле словесные угрозы уступили место боевым столкновениям между израильскими и сирийскими ВВС в сирийском воздушном пространстве. Израильтяне сбили шесть сирийских истребителей МиГ, два из которых рухнули на пригороды Дамаска. Египетский журналист Мухаммад Хайкал писал: «Ситуация между Сирией и Израилем стала взрывоопасной»^{19}. Неожиданная эскалация конфликта взбудоражила весь регион.

Как раз когда ситуация накалилась, Советский Союз организовал для египетского правительства «утечку» ложных разведданных о том, что израильтяне якобы концентрируют войска на сирийской границе. Несомненно, СССР был раздосадован тем, с какой легкостью израильтяне на французских «Миражах» справились с новейшими советскими истребителями МиГ-21, состоявшими на вооружении сирийских ВВС. Поскольку между Сирией и Египтом был заключен пакт о взаимной обороне, в случае нападения израильтян на Сирию Египет обязан был тоже вступить в войну. Возможно, СССР рассчитывал с помощью этой дезинформации заставить египтян мобилизовать свои вооруженные силы и помешать Израилю, напугав его перспективой войны на два фронта.

Насер располагал и точными разведданными, включая аэрофотосъемку, которые доказывали, что израильтяне не перебрасывают войска к сирийской границе, но продолжал вести себя так, будто война неизбежна. Вероятно, он рассчитывал сыграть в свою игру и одержать победу над Израилем, не сделав ни единого выстрела: распространить советскую дезинформацию об израильской угрозе для Сирии, развернуть египетские войска на израильской границе в качестве сдерживающего фактора, после чего заявить, что израильтяне отвели войска от сирийской границы и отказались от своих военных планов под давлением Египта. Каковы бы ни были его мотивы, Насер решил действовать на основе ложных советских разведданных и 16 мая отдал приказ о переброске армейских подразделений к израильской границе на Синайском полуострове. Это стало первым просчетом египетского лидера — и первым шагом на пути к войне.

Первоочередной задачей, стоявшей перед Насером, было создание видимости реальной угрозы для израильтян. Поскольку его лучшие военные части — 50 000 солдат — все еще находились в Йемене, Насеру пришлось призвать на службу всех резервистов. Чтобы представить свою армию более грозной, чем она была на самом деле, Насер приказал всем войскам перед отправкой на Синай проходить маршем в сопровождении танков и другой боевой техники по улицам Каира. Эта демонстрация силы преследовала две цели: воодушевить египетский народ и напугать израильтян. «Наши войска специально заставляли маршировать по улицам Каира у всех на виду, — рассказывал генерал Абд аль-Гани аль-Гамази. — Их видели не только наши граждане, но и иностранцы. Эти парады широко освещались в средствах массовой информации вопреки всем мерам безопасности»^{20}.

Непрерывный поток отправлявшихся на Синай воинских частей подогревал общественные ожидания относительно грядущей войны. Никто из миллионов сторонников Насера ни на мгновение не сомневался в том, что египетский лидер приведет арабский мир к триумфальной победе над «сионистским образованием» и к долгожданному освобождению Палестины. Между тем сам Насер, кажется, всерьез не готовился к войне — египетские силы перебрасывались на Синайский полуостров без какой-либо четкой цели, словно бы для того, чтобы просто запугать израильтян своей численностью. Как сетовал генерал аль-Гамази, «были созданы оптимальные условия для того, чтобы Израиль спокойно подготовился к войне». Израильские военные стратеги имели точные данные о численности египетских войск и их военно-технической оснащенности. Им даже не нужно было прибегать к помощи разведки: они могли увидеть все на экране телевизора.

На Синайском полуострове египетские войска столкнулись с чрезвычайными вооруженными силами (ЧВС) Организации Объединенных Наций. После Суэцкого кризиса 1956 года они были направлены на Синай для поддержания мира между Египтом и Израилем. В их состав входили 4500 военнослужащих, которые размещались на 41 наблюдательном пункте в секторе Газа, вдоль израильско-египетской границы и в Шарм-аш-Шейхе на южной оконечности полуострова.

Теперь международные миротворческие силы стали препятствием на пути египтян. Начальник египетского штаба армии обратился к командующему ЧВС с требованием отвести войска ООН от восточной египетско-израильской границы. Командующий ЧВС передал запрос генеральному секретарю У Тану, и тот ответил, что потребовать вывода сил ООН со своей территории — суверенное право Египта, но что он, со своей стороны, может одобрить только полный вывод войск. У Тан заявил, что ЧВС ООН являются единым подразделением, поэтому бессмысленно выводить миротворцев из пограничного района и оставлять их в секторе Газа и у Тиранского пролива. Обдумав ответ генерального секретаря, 18 мая Насер потребовал полного вывода сил ООН с Синайского полуострова. Последняя группа ЧВС ООН покинула территорию Египта 31 мая. Внезапно между египтянами и израильтянами не осталось буфера, и напряженность между двумя странами достигла крайней точки. Это было вторым просчетом Насера, приблизившим его к войне.

Вывод сил ООН создал для Насера непредвиденную дипломатическую проблему. С 1957 года Тиранский пролив находился под контролем ООН и был открыт для свободного прохода всех судов независимо от флага и конечного пункта назначения. Благодаря этому Израиль на протяжении десяти лет имел свободный доступ из своего порта Эйлат в Красное море. Сразу после вывода сил ООН пролив вернулся под египетский суверенитет, и арабские страны начали требовать от Египта закрыть пролив для израильского судоходства, а также для всех судов, направляющихся в Эйлат. Как вспоминал Анвар Садат, «многие арабские братья критиковали египтян за то, что они оставили Тиран открытым для международного, и особенно для израильского судоходства».

В накаленной атмосфере мая 1967 года Насер поддался давлению. Он созвал заседание Верховного исполнительного комитета Арабского Социалистического Союза, в который входили главнокомандующий вооруженными силами фельдмаршал Абд аль-Хаким Амер, премьер-министр Сидки Сулейман, председатель Национального собрания Анвар Садат и другие ключевые фигуры из рядов «Свободных офицеров». «Сейчас, когда наши войска сконцентрированы на Синае, — размышлял вслух Насер, — шансы, что начнется война, составляют пятьдесят на пятьдесят. Но если мы закроем пролив [Тиран], война начнется с вероятностью в сто процентов». Насер обратился к главнокомандующему вооруженными силами Египта и спросил: «Готова ли наша армия к войне, Абд аль-Хаким?» Тот браво ответил: «Клянусь своей головой! Наши войска в полном порядке!»^{21}

22 мая Египет объявил о закрытии Тиранского пролива для израильского судоходства и для всех нефтяных танкеров, направляющихся в Эйлат. Насер был прав в своей оценке вероятности конфликта. Израиль расценил перекрытие этого стратегического морского пути как повод к войне.

К концу мая арабский мир отказался от всяких попыток избежать военного конфликта. Арабская общественность, болезненно переживавшая поражения в войнах 1948 и 1956 годов и в непрекращающейся череде более мелких противостояний, с нетерпением ждала, когда же Израилю наконец-то будет нанесен смертельный удар. Подогреваемый СМИ ажиотаж вокруг мобилизации египетских войск заставил арабов поверить в то, что момент расплаты близок. Более того, сразу три арабских государства собирались обрушить на Израиль свою военную мощь. Сирия и Египет уже были связаны пактом о взаимной обороне, а 30 мая в Каир прилетел иорданский король Хусейн и выразил намерение присоединиться к их союзу. Современное вооружение, единство цели, сильный лидер — казалось, у арабов было все, чтобы одержать над израильтянами решающую победу. Но на самом деле арабы были готовы к войне меньше, чем когда-либо.

Египет и другие арабские страны не извлекли из войны 1948 года никаких уроков. Они не разработали военных планов, и, несмотря на пакты о взаимной обороне, между Египтом, Сирией и Иорданией не было военного сотрудничества, не говоря уже о стратегии победы над таким серьезным противником, как Израиль. Хуже того, Египет продолжал расходовать свои ресурсы на бесполезные боевые действия в Йемене, где в конце мая 1967 года оставалось около трети его вооруженных сил. Создавалось впечатление, будто Насер собирался сражаться одной рукой.

Вероятно, война с Израилем была последним, чего Насер хотел в 1967 году, но он стал заложником собственного успеха. Люди в Египте и по всему арабскому миру искренне верили его пропаганде. Они верили в его идеи и в то, что он выполнит свои обещания. На карту была поставлена сама репутация Насера и его лидерство в арабском мире. Между тем он совершал просчет за просчетом, каждый из которых все больше приближал его к войне. В конце концов у Насера не осталось возможностей для маневра, чтобы избежать конфликта.

Военная мобилизация в Египте вызвала в Израиле серьезный кризис. Израильская общественность, все больше опасаясь своих арабских соседей, взирала на правительство в надежде обрести уверенность, но ее тревога только росла. Премьер-министр Израиля Леви Эшколь считал необходимым исчерпать все дипломатические средства, прежде чем начинать полномасштабную войну. Его генералы во главе с начальником Генерального штаба Ицхаком Рабином придерживались иного мнения. Они были уверены, что сумеют разгромить все арабские армии, если будут действовать быстро, прежде чем те успеют закрепиться на позициях и начать скоординированное наступление. На заседаниях Кабинета министров кипели все более яростные споры. Эшколь боялся вступать в войну на три фронта — с Египтом, Сирией и Иорданией. Даже бывший премьер-министр Давид Бен-Гурион, известный своей воинственностью, выразил опасения. «Вы привели государство к тяжелейшей ситуации, — укоризненно сказал он Рабину. — Мы не должны воевать. Мы находимся в изоляции. Вся ответственность лежит на вас»^{22}.

Две недели между закрытием Тиранского пролива и началом боевых действий были очень напряженными. Израильтяне опасались за само существование своего государства и не доверяли премьер-министру, осуждая его за нерешительность и слабоволие.

Переломный момент наступил в конце мая. Оставшись без поддержки в собственном коалиционном правительстве, Эшколь был вынужден назначить министром обороны воинственного отставного генерала Моше Даяна. С его приходом в кабинет министров чаша весов окончательно склонилась на сторону партии войны. Получив от Соединенных Штатов заверения в том, что они поддержат Израиль, 4 июня израильский кабинет министров принял решение о начале военных действий. Первый удар был нанесен уже на следующее утро.

В 8 часов утра 5 июня 1967 года радиолокационная станция в иорданском городе Аджлуне обнаружила полчища самолетов, поднимающихся с израильских баз и направляющихся на юго-запад. Иорданский оператор немедленно сообщил об этом по радиосвязи в египетское Министерство обороны и Штаб противовоздушной обороны в Каире. Но его предупреждения остались неуслышанными. Дежурный капрал в штабе ПВО настроил рацию не на ту волну, а дежурный в Министерстве обороны по неизвестным причинам не передал сообщение министру. Таким образом, Израиль получил преимущество полной внезапности.

В то же утро, когда эскадрильи израильских бомбардировщиков направились в сторону Египта, египетский верховный главнокомандующий фельдмаршал Амер вместе с несколькими высокопоставленными офицерами вылетел на военно-транспортном самолете на Синайский полуостров для проведения инспекции. Начальник передового командного пункта на Синае генерал Абд аль-Мухсин Муртаги ожидал прибытия военного начальства на аэродроме в Бир-Тамаде. «В 8 часов 45 минут, — вспоминал он, — аэродром атаковали израильские бомбардировщики. Они уничтожили все стоявшие на земле самолеты и разбомбили взлетно-посадочные полосы, сделав их непригодными для использования». Самолет с Амером на борту был вынужден вернуться в Каир, поскольку все египетские аэродромы на Синае одновременно подверглись атакам^{23}.

Вице-президент Египта Хусейн аш-Шафии и премьер-министр Ирака Тахир Яхья в это роковое утро также оказались на Синайском полуострове, куда они отправились, чтобы совершить поездку по Суэцкому каналу. В 8:45 утра, когда началась первая волна атаки израильских ВВС, они приземлились в аэропорту Фаид. Впоследствии аш-Шафии вспоминал:

Наш самолет успел приземлиться, и в этот же момент неподалеку разорвались две бомбы. Мы быстро покинули самолет и разбежались по более или менее безопасным укрытиям, откуда наблюдали за происходящим. Израильская авиация прибывала с интервалом от десяти до пятнадцати минут группами по три-четыре самолета и нацеливалась в первую очередь на самолеты. Те стояли, как неподвижные мишени, ровными рядами, крыло к крылу, словно специально выстроенные для того, чтобы их можно было уничтожить быстро и без лишних усилий. После каждого налета языки пламени охватывали еще один-два самолета^{24}.

Когда делегация возвращалась на автомобиле в Каир, над всеми аэродромами, мимо которых она проезжала, стояли черные столбы дыма.

Меньше чем за три часа израильские ВВС обеспечили себе почти полное господство в воздухе. Они уничтожили все египетские бомбардировщики и 85 процентов истребителей, а также разбомбили взлетно-посадочные полосы и радиолокационные станции. Сразу после нападения израильтян Насер обратился к правительству Алжира с просьбой одолжить ему МиГи для его ВВС, но быстро понял, что в отсутствие пригодных для использования авиабаз это бессмысленно.

После разгрома египетских ВВС израильская авиация немедленно приступила к уничтожению ВВС Иордании и Сирии. В соответствии с пактом о взаимной обороне, заключенным между королем Хусейном и Насером всего шестью днями ранее, иорданские вооруженные силы перешли под командование египтян. Египетский командующий приказал иорданской артиллерии и ВВС нацелиться на израильские авиабазы. Малочисленная иорданская авиация как раз сделала свой первый вылет и вернулась на аэродромы для дозаправки, когда израильтяне нанесли первый удар. Вскоре после полудня двумя массированными налетами израильтяне полностью уничтожили иорданские ВВС, включая самолеты, взлетно-посадочные полосы и радиолокационные станции. Следующими на очереди были сирийцы, которые во второй половине дня лишились двух третей своих ВВС.

Захватив контроль над воздушным пространством, израильтяне перешли к наземной операции. Их стратегия заключалась в том, чтобы разгромить противников по очереди — сначала Египет, затем Иорданию и Сирию, избегая воевать одновременно больше чем на одном фронте. Они начали с наступления на Синае, где задействовали около 70 000 мотопехотинцев и десантников и 700 танков против 100-тысячных египетских войск. После интенсивных боевых действий уже 5 июня израильтяне заняли б?льшую часть сектора Газа, прорвали египетские линии обороны на средиземноморском побережье и к ночи захватили стратегически важный укрепленный район Абу-Агейла в восточной части Синайского полуострова.

На следующее утро египетское командование приказало одной из своих бронетанковых дивизий любой ценой вернуть Абу-Агейлу. Генерал аль-Гамази наблюдал за этой операцией. «Я видел атаку нашей бронетанковой бригады. Это было душераздирающее зрелище. Израильские самолеты пользовались полной свободой в небе. Наши танки двигались по открытому пространству при свете дня, словно мишени на учебном полигоне, без всякой защиты»^{25}. После полудня египтяне отказались от дальнейших атак. Фельдмаршал Амер, не посоветовавшись со своими командирами на местах, отдал приказ об общем отступлении с Синайского полуострова на западный берег Суэцкого канала для перегруппировки войск. В отсутствие надлежащей организации и дисциплины отход превратился в беспорядочное бегство. Аль-Гамази вспоминал, как египетские войска «отступали самым жалким образом… под непрерывными налетами вражеской авиации, превратившей перевал Митла в огромное кладбище… всюду валялись трупы, горела техника, взрывались боеприпасы»^{26}.

После того как армия Египта была нейтрализована, израильтяне перешли в наступление на иорданском фронте. Пользуясь безраздельным господством в воздухе, они подвергли интенсивной бомбардировке иорданские бронетанковые соединения, оборонявшие Западный берег реки Иордан. Согласованные атаки израильтян на позиции иорданцев в Иерусалиме и Дженине продолжались всю ночь, а на рассвете израильская авиация возобновила удары. 6 июня иорданские войска были осаждены в Старом городе в Иерусалиме и вынуждены отступить из Дженина. Король Хусейн отправился на фронт, чтобы лично оценить ситуацию. «Я никогда не забуду эту похожую на галлюцинацию картину. Дороги, забитые искореженными, все еще дымящимися грузовиками, джипами и всеми видами бронетехники, — вспоминал он. — И посреди этого кладбища техники брели люди. Они шли небольшими группами, от двух до тридцати человек, раненые, измученные, под палящим солнцем. А в безоблачном синем небе кружили ревущие орды израильских „Миражей“, обрушивавших на землю смертоносный град бомб»^{27}.

Король Хусейн приказал своим войскам продолжать сопротивляться, чтобы избежать обвинений со стороны союзников и в надежде на вмешательство ООН, которая могла бы спасти положение и сохранить за иорданцами Иерусалим и Западный берег. Но перемирие наступило для Иордании слишком поздно. Утром 7 июня израильтяне взяли Старый город и в течение дня вытеснили сильно поредевшие войска противника с Западного берега, после чего дали согласие на прекращение боевых действий. 8 июня Сирия и Египет также приняли предложение ООН о прекращении огня, но израильтяне, воспользовавшись своим военным превосходством, прорвали сирийскую оборону и 10 июня 1967 года захватили Голанские высоты. На этом Шестидневная война закончилась.

Ошеломленные потерями, египетские командующие решили прибегнуть ко лжи, чтобы выиграть время. В первый день боевых действий Каир сообщил о 161 сбитом израильском самолете^{28}. Сирийцы последовали их примеру и заявили, что в первые часы после начала войны сбили 61 израильский самолет. Это положило начало согласованной дезинформационной кампании по радио и в контролируемой государством прессе. Она заставила арабский мир поверить в то, что Израиль находится на грани поражения. «Люди узнавали новости о войне в основном по радио, — вспоминал один из египетских офицеров разведки. — Все считали, что наши войска стоят в предместьях Тель-Авива»^{29}.

Если арабское руководство и было готово признать некоторые неудачи, то всю вину за них оно возлагало на сговор израильтян с американцами. В первый же день войны радио «Голос арабов» провозгласило США врагом арабского мира. «Соединенные Штаты — это враждебная сила, стоящая за Израилем. О, арабы, Соединенные Штаты — это враг всех народов, кровавый убийца, не дающий нам уничтожить Израиль»^{30}. Насер даже связался по телефону с иорданским королем Хусейном, которого прогрессивные арабские круги традиционно осуждали за тесные связи с Великобританией и США, чтобы договориться о согласованных заявлениях относительно причастности англосаксов к израильским победам. В откровенном телефонном разговоре, который был перехвачен израильской разведкой, Насер сумел заручиться неохотным, но все же согласием Хусейна. «Мы с вами сделаем заявления, — объяснил Насер, — и договоримся с сирийцами, чтобы они говорили то же самое, что в атаках на нас участвуют самолеты с американских и британских авианосцев. Мы будем настаивать на этом»^{31}. Тот факт, что Великобритания и Франция уже воевали вместе с Израилем против Египта в 1956 году, только придавал достоверности слухам о тайном сговоре.

Дезинформационная кампания ненадолго отсрочила ужасный час расплаты, когда арабским правительствам пришлось сообщить своим гражданам об истинных итогах войны: полном разгроме военно-воздушных сил Египта, Иордании и Сирии, сокрушительных поражениях их армий, потере обширных территорий — всего Синайского полуострова, сектора Газа, Западного берега реки Иордан, включая Восточный Иерусалим, и Голанских высот.

Но в первую неделю июня обманутый арабский мир торжествовал. Ликующие толпы на улицах праздновали победоносное шествие арабских армий, не подозревая о том, что их правительства лгут им. Анвар Садат вспоминал, с каким безнадежным отчаянием он смотрел на эти спонтанные демонстрации. «Люди аплодировали фальшивым сообщениям о победах на фронтах, которые ежечасно передавали наши СМИ. Тот факт, что они праздновали несуществующие победы, которые на самом деле были поражениями, вызывал у меня искреннюю, невыразимую жалость по отношению к этим людям и глубокую ненависть к тем, кто обманывал их и весь Египет». Садат страшился неизбежного момента прозрения, когда египетский народ «поймет, что за громкими триумфальными речами скрывалась ужасающая катастрофа»^{32}.

Этот момент наступил 9 июня, когда Насер взял на себя полную ответственность за «неудачу» — ан-Накса, как Насер назвал эту войну, — и заявил о намерении подать в отставку. Он по-прежнему обвинял Великобританию и Соединенные Штаты в сговоре с Израилем и его активной поддержке. По его словам, эта война стала лишь последней главой в долгой истории господства империалистов над Египтом и всем арабским миром, в которой ведущую роль теперь играли Соединенные Штаты. Как вспоминал Садат, Насер заявил, что Соединенные Штаты «стремятся установить безраздельный контроль над всем миром, в том числе и над Египтом. Поскольку Насер попытался противостоять этому и потерпел неудачу, у него не осталось иного выбора, кроме как уйти в отставку и передать власть другим»^{33}.

Немедленно после этого радиообращения улицы Каира заполнились людьми. «Мужчины, женщины и дети из всех классов и слоев общества, — вспоминал Садат в мемуарах, — сплоченные ощущением катастрофы в движущуюся и говорящую в унисон единую массу, призывали Насера остаться». Для народа Египта этого было достаточно, чтобы смириться с горечью поражения. Но они не желали остаться без Насера. Для египтян сохранить своего лидера означало продолжать сопротивляться поражению и иностранному господству «на этот раз Соединенных Штатов, а не Великобритании». «В течение 17 часов, — утверждал Садат, — люди отказывались уходить с улиц, пока Насер не согласился отменить свою отставку»^{34}. Он остался на своем посту, но так никогда и не смог полностью оправиться от последствий «неудачи».

Проигрыш в войне 1967 года положил начало новой эпохе в арабской политике. Масштабы поражения в сочетании с преднамеренным обманом арабской общественности породили кризис доверия к арабским политическим лидерам. Даже Насер не избежал общественного осуждения. Садат, не всегда великодушный к своему предшественнику, в мемуарах не преминул написать о том, что «люди повсюду презрительно отзывались о Насере и надсмехались над ним». Другие арабские лидеры смогли вздохнуть свободно, когда верховный вождь арабских народов наконец-то был свергнут со своего пьедестала. Им больше не нужно было бояться радио «Голос арабов», которое обрушивало на них всю свою пропагандистскую мощь, стоило им сойти с насеровского курса. Но период спокойствия продлился недолго.

Разочарование итогами Шестидневной войны и действиями правительств вызвало волну госпереворотов и революций по всему арабскому миру — точно так же, как это произошло после войны 1948 года. Первой жертвой стал иракский президент Абд ар-Рахман Ареф, отстраненный от власти в 1968 году в ходе организованного баасистами бескровного переворота. В 1969 году «Свободные офицеры» под командованием полковника Муаммара Каддафи свергли монархический режим во главе с королем Идрисом I в Ливии, и в том же году генерал Джафар Нимейри совершил вооруженный переворот в Судане. Наконец, в 1970 году военный летчик, генерал Хафез Асад, отстранил от власти прежнего президента Нур ад-Дина аль-Атасси и стал новым главой Сирии. Каждое из этих новых правительств сделало основой своей легитимности радикальный арабский национализм, опиравшийся на призывы к уничтожению Израиля, освобождению Палестины и торжеству над империализмом — на этот раз воплощенным в США.

Война 1967 года кардинальным образом изменила положение Соединенных Штатов на Ближнем Востоке. Именно тогда было положено начало особым отношениям между США и Израилем, с одной стороны, и непримиримому арабскому антагонизму в отношении США — с другой. Раскол был неминуем, учитывая различия в их геостратегических приоритетах. Американцы не смогли навязать арабам свой взгляд на советскую угрозу, а арабы не сумели заставить американцев уважать свои взгляды на угрозу сионизма.

В Шестидневной войне администрация Линдона Джонсона отказалась от позиции нейтралитета и встала на сторону Израиля. Считая, что Насер со своей идеологией арабского социализма намеревается привести весь арабский мир в советский лагерь, американцы были рады возможности дискредитировать его. Насер, со своей стороны, поверил в собственную дезинформацию. То, что началось как дымовая завеса, необходимая, чтобы избежать критики за поражение, — ложные заявления об участии США в войне на израильской стороне, — превратилось в твердую убежденность в том, что Соединенные Штаты используют Израиль для установления империалистического господства над Ближневосточным регионом. Во всем арабском мире сговор между Израилем и США был воспринят как единственное возможное объяснение того беспрецедентного поражения, которое израильтяне нанесли арабам. Все арабские страны, кроме четырех (Туниса, Ливана, Кувейта и Саудовской Аравии), разорвали отношения с США из-за их предполагаемой роли в войне 1967 года.

Как нам известно сегодня, заявления Насера об участии Соединенных Штатов в войне на израильской стороне были абсолютно необоснованными. В действительности дело обстояло ровно наоборот. На четвертый день войны израильские самолеты и торпедные катера атаковали американское разведывательное судно «Либерти». В ходе нападения 34 американских моряка были убиты, 171 получили ранения. Израильтяне так никогда и не дали официального объяснения этому нападению, хотя очевидно, что их целью было избавиться от судна, которое вело перехват их военных радиопереговоров. То, что Соединенные Штаты так легко простили Израилю неспровоцированную атаку, приведшую ко многим жертвам, безусловно свидетельствовало об особом характере отношений между этими двумя государствами.

Отношение арабов к Израилю после Шестидневной войны стало еще более нетерпимым. На протяжении предыдущих 20 лет арабские страны предпринимали некоторые попытки сближения с еврейским государством, и между израильскими и арабскими лидерами поддерживались тайные контакты. Насер вел секретные переговоры с израильтянами в 1954 году, а король Хусейн в 1963 году наладил прямые контакты с Израилем^{35}. Шестидневная война положила всему этому конец. Насер и Хусейн, которые потеряли в этой войне больше других, надеялись вернуть утраченные территории в обмен на заключение с Израилем мирных договоров. Однако они не нашли поддержки среди других арабских стран, занявших бескомпромиссную позицию. На саммите Лиги арабских государств, состоявшемся в конце августа — начале сентября 1967 года в столице Судана Хартуме, был провозглашен принцип «трех нет» для арабской дипломатии: нет признанию Израиля, нет переговорам с Израилем и нет миру с Израилем. С этого момента арабская политика стала строиться в соответствии с положениями Хартумской резолюции.

Между тем международное сообщество не оставляло попыток привести Израиль и его арабских соседей к установлению справедливого и прочного мира. Обсуждение этого вопроса в ООН в ноябре 1967 года показало, что арабский мир разделился во мнениях относительно возможности дипломатического урегулирования. В Резолюции № 242, единогласно принятой Советом Безопасности ООН 22 ноября 1967 года, была предложена правовая формула решения арабо-израильского конфликта на основе принципа «земля в обмен на мир». В резолюции содержался призыв к «выводу израильских вооруженных сил с территорий, оккупированных во время недавнего конфликта» в обмен на «уважение и признание суверенитета, территориальной целостности и политической независимости всех государств в данном районе и их права жить в мире в безопасных и признанных границах». Резолюция № 242 стала основой для всех последующих инициатив «земля в обмен на мир», направленных на урегулирование арабо-израильского конфликта.

Резолюция ООН была поддержана Египтом и Иорданией, но решительно отвергнута Сирией и другими арабскими государствами. Для них «три нет» Хартумской резолюции исключали всякую возможность дипломатического решения. После трех войн, проигранных Израилю в 1948, 1956 и 1967 годах, большинство арабских лидеров были настроены разговаривать с еврейским государством только с позиции силы. Поражение в Шестидневной войне окончательно убедило их в бесполезности переговоров.

Палестинский народ больше других проиграл от попыток идти дипломатическим путем. За два десятилетия, прошедших после их изгнания с родной земли, палестинцы так и не получили международного признания как отдельный народ со своими национальными правами. Как и во времена британского мандата, их по-прежнему называли палестинскими арабами, а не палестинцами. В 1948 году палестинские евреи назвали себя израильтянами, а палестинские арабы так и остались просто «арабами» — либо «израильскими арабами», как называли тех немногих, кто остался жить в еврейском государстве, либо «арабскими беженцами», как называли тех, кто был вынужден покинуть свои дома и искать убежища в других странах. Западная общественность считала, что палестинские арабы ничем не отличаются от арабов, живущих в Ливане, Сирии, Иордании или Египте, и со временем полностью растворятся среди местного населения.

За время, прошедшее с 1948 по 1967 год, палестинцы перестали существовать как политическое сообщество. Когда израильский премьер-министр Голда Меир заявила, что такой нации, как палестинцы, нет, мало кто в мире оспорил ее слова. Дебаты в ООН осенью 1967 года наглядно показали, что палестинские национальные устремления больше не входили в повестку дня международного сообщества. По сути, Резолюция № 242 знаменовала собой конец всех политических чаяний палестинского народа. Формула мирного урегулирования «земля в обмен на мир» должна была утвердить постоянное присутствие Израиля на палестинской земле и обеспечить передачу небольших территорий, оставшихся от арабской Палестины, под контроль Египта и Иордании. Такая страна, как Палестина, должна была бесследно исчезнуть с карты мира, и тогда сотням тысяч палестинских беженцев, изгнанных с родной земли в ходе двух войн в 1948 и 1967 годах, было бы попросту некуда возвращаться. Палестинцам нужно было не просто не допустить претворения в жизнь Резолюции № 242. Им необходимо было привлечь внимание международного сообщества к существованию палестинской проблемы, и сделать это всеми возможными способами.

На протяжении 20 лет палестинцы полагались на своих арабских собратьев, рассчитывая, что те объединят силы и освободят их родную землю. Но сокрушительное поражение в Шестидневной войне убедило их в том, что они должны взять дело в свои руки. Воодушевленные примером революционных движений в других странах третьего мира, палестинские националисты решили начать собственную вооруженную борьбу — не только против Израиля, но и против тех арабских правительств, которые стояли у них на пути.

Зачинатели палестинского движения национального освобождения впервые встретились в Каире в начале 1950-х годов. В 1952 году участник войны 1948 года, студент инженерного факультета Каирского университета Ясир Арафат (1929–2004) был избран председателем Союза палестинских студентов, существовавшего в египетской столице. Харизматичный лидер, он использовал свое положение и блестящие агитаторские способности, чтобы убедить молодое поколение палестинских арабов посвятить жизнь освобождению родины.

Одним из ближайших соратников Арафата был Салах Халаф, больше известный под псевдонимом Абу Айяд. В 1948 году 15-летний Халаф был вынужден бежать из родного города Яффа в сектор Газа. С Арафатом он познакомился на собрании Союза палестинских студентов осенью 1951 года, когда учился в педагогическом колледже Дар аль-Улум в Каире. Впоследствии Халаф вспоминал: «Он был на четыре года старше меня. Я был мгновенно пленен его энергией, энтузиазмом и предприимчивостью». Халафа и Арафата объединяло недоверие к арабским режимам после катастрофы 1948 года, хотя, по словам Халафа, «с приходом к власти Насера и „Свободных офицеров“ стало казаться, что арабам под силу все, и даже освобождение Палестины»^{36}.

Революционный Египет оказался не особенно дружелюбен к палестинским активистам. Хотя Насер пообещал помочь палестинцам в восстановлении их национальных прав, его правительство держало деятельность палестинских националистов под жестким контролем. В последующие годы палестинские студенты окончили каирские учебные заведения и разъехались по разным арабским странам, где со временем продолжили национально-освободительную борьбу. В 1957 году Арафат перебрался в Кувейт, где через два года к нему присоединился Халаф. Махмуд Аббас, нынешний президент Палестинской автономии, обосновался в Катаре. Получившие хорошее образование палестинцы делали на новых местах успешную карьеру и направляли собственные средства на главное дело жизни — освобождение Палестины.

Свои политические организации палестинцы начали формировать только в конце 1950-х годов. В октябре 1959 года Арафат и Халаф вместе с 20 другими палестинскими активистами в Кувейте договорились о создании ФАТХ. В этом названии крылся двойной смысл: во-первых, слово фатх в переводе с арабского означает «победа»; во-вторых, это была перевернутая аббревиатура полного названия организации «Харакат тахрир Филастин» — «Движение за освобождение Палестины». Движение ставило своей целью преодоление внутрипалестинского раскола и восстановление палестинских национальных прав путем вооруженной борьбы. В течение следующих пяти лет оно активно вербовало новых членов и создавало организационную структуру. Для пропаганды своих взглядов ФАТХ начало издавать газету «Филастинуна» («Наша Палестина»). Ее редактор Халил аль-Вазир (партийная кличка Абу Джихад) стал военным руководителем ФАТХ и правой рукой Ясира Арафата.

Арабские государства также решили создать официальный орган для представления национальных интересов палестинского народа. В 1964 году на саммите лидеров Лиги арабских государств в Каире было принято решение об учреждении организации, которая даст возможность палестинскому народу «играть роль в освобождении своей страны и своем самоопределении». Арафат и его соратники отнеслись к новоиспеченной Организации освобождения Палестины (ООП) с недоверием. В конце концов, с самими палестинцами по поводу ее создания никто не консультировался, к тому же возглавил организацию ставленник Насера адвокат Ахмад аш-Шукайри. Оснований доверять ему у палестинцев не было. Аш-Шукайри родился в Ливане в смешанной семье, где переплелись египетские, турецкие и хиджазские корни. До 1963 года он был представителем Саудовской Аравии в Организации Объединенных Наций. Арафат и другие активисты ФАТХ считали, что ООП была создана арабскими правительствами для того, чтобы контролировать палестинцев, а не помогать им в освобождении их родины.

Тем не менее поначалу движение ФАТХ попыталось наладить сотрудничество с ООП. Арафат и Халаф встретились с аш-Шукайри во время его визита в Кувейт и отправили делегатов на первый Палестинский национальный конгресс, состоявшийся в Иерусалиме в мае 1964 года. В его работе приняли участие 422 делегата, в основном представители элит. На конгрессе было официально подтверждено решение о создании Организации освобождения Палестины, а также провозглашено учреждение Палестинского национального совета — своего рода парламента в изгнании. Делегаты ратифицировали ряд положений, закрепленных в Палестинской национальной хартии, где были сформулированы основные цели палестинского национально-освободительного движения, и даже призвали к созданию палестинской национальной армии, получившей название Армия освобождения Палестины. Поскольку движение ФАТХ фактически осталось не у дел, его уполномоченные покинули Иерусалим, полные решимости переиграть официальные представительные органы. Чтобы завладеть инициативой, ФАТХ решило начать вооруженную борьбу против Израиля.

Первая боевая операция ФАТХ оказалась неудачной в военном плане, но успешной в плане пропаганды. 31 декабря 1964 года три отряда боевиков должны были совершить диверсионные рейды в Израиль с территории сектора Газа, Иордании и Ливана. Но египетское, ливанское и иорданское правительства не захотели настраивать против себя Израиль, зная, что за поддержку палестинских боевиков их ожидают суровые «ответные меры». За неделю до операции египетские власти арестовали группу боевиков ФАТХ в Газе. Ливанские силы безопасности задержали второй отряд на подходе к израильской границе. Третьей группе удалось проникнуть в Израиль со стороны Западного берега реки Иордан 3 января 1965 года и заложить взрывчатку под насосную станцию государственного водопровода Израиля. Но израильтяне нашли взрывные устройства и обезвредили их, прежде чем те успели сработать. Когда палестинские боевики вернулись на иорданскую территорию, они были задержаны иорданскими пограничниками, а один террорист оказал сопротивление и был убит в завязавшейся перестрелке. Так у ФАТХ появился первый мученик, хотя и погибший от рук своих же братьев-арабов.

Несмотря на провал операции, она имела огромное символическое значение. В первый день нового 1965 года ФАТХ выпустило коммюнике от имени новой военизированной организации «Аль-Асифа» («Шторм»), в котором говорилось: «Наши [палестинские] революционные отряды верят в вооруженную революцию как в единственный путь к возвращению и освобождению Палестины и полны решимости показать колонизаторам и их приспешникам, всему мировому сионизму и его финансистам, что палестинский народ продолжает борьбу, что он не умер и никогда не умрет»^{37}.

Эта новость взбудоражила палестинцев по всему миру. «1 января 1965 года ФАТХ открыло новую эру в современной палестинской истории», — писала Лайла Халид, семья которой была вынуждена бежать из Хайфы в 1948 году. Халид стала одной из первых палестинок, взявших в руки оружие. Для нее эта неудачная боевая операция ознаменовала собой начало палестинской революции и первый шаг к освобождению ее родины. «Палестинский народ 17 лет провел в изгнании, живя надеждами, которыми кормили его арабские правительства. В 1965 году мы поняли, что должны освободить свою родину сами, а не ждать помощи свыше»^{38}.

Первые полтора года вооруженная борьба палестинцев оставалась маргинальным движением, не представлявшим серьезной проблемы для Израиля и его арабских соседей. Хотя Салах Халаф утверждал, что с января 1965 года по июнь 1967 года ФАТХ осуществило «около 200 операций», он признавал, что эти нападения «не были масштабными и не создавали угрозы для безопасности или стабильности израильского государства».

Парадоксально, но именно поражение в Шестидневной войне позволило вооруженной борьбе палестинцев выйти на новый уровень. Когда сектор Газа и Западный берег реки Иордан перешли от Египта и Иордании под контроль израильтян, палестинское движение сопротивления наконец-то смогло претендовать на то, что выступает от лица палестинцев, находящихся на оккупированных территориях. Кроме того, оно получило долгожданную свободу действий. До 1967 года правительство Насера и другие арабские правительства налагали жесткие ограничения на деятельность ФАТХ и других палестинских организаций. Теперь же, поверженный и отрезвленный, Насер перестал препятствовать палестинскому движению. Наоборот, он использовал свое влияние, чтобы обеспечить палестинским группировкам поддержку со стороны арабских государств, особенно тех, что граничат с Израилем.

В первые годы после Шестидневной войны главным плацдармом вооруженной борьбы палестинцев против Израиля стала Иордания. Король Хусейн, ослабленный после разгрома своей армии и потери Западного берега, закрывал глаза на операции ФАТХ. Палестинские группировки организовали в поселке Караме в долине реки Иордан крупную базу, откуда было удобно совершать рейды на Западный берег. Это не укрылось от внимания израильтян. В марте 1968 года иорданские власти предупредили руководство ФАТХ, что израильтяне собираются нанести удар по их базе в Караме. Но палестинцы решили не отступать, а подготовиться к обороне и дать отпор превосходящим силам противника. Иорданцы согласились обеспечить им артиллерийскую поддержку с высокогорья над Иорданской долиной.

21 марта крупные израильские силы — пехотные, десантные и бронетанковые бригады общей численностью около 15 000 человек — пересекли реку Иордан и двинулись к базе ФАТХ. Они атаковали деревню Караме и учебные лагеря боевиков. Махмуд Исса, в 1948 году бежавший с семьей из Акко, находился в одном из лагерей. «Нам дали приказ не вмешиваться в ходе первой части операции, — вспоминал он. — Абу Амар [партийная кличка Ясира Арафата] лично пришел к нам и объяснил, что в такой отчаянной ситуации мы можем выжить только благодаря хитрости. Ему не пришлось долго нас убеждать. У нас не было ни людей, ни оружия, чтобы защитить Караме». По сегодняшним оценкам, на тот момент на базе под Караме находилось всего 250 боевиков и административного персонала ФАТХ и около 80 бойцов Армии освобождения Палестины. «У нас был единственный вариант, — продолжал Исса, — устроить засаду и выбрать подходящий момент для атаки»^{39}.

Исса и его товарищи заняли позиции за пределами лагеря, чтобы контратаковать на закате. «К концу дня, — писал Исса в своих мемуарах, — от Караме почти ничего не осталось. Только руины. Многие женщины, мужчины и дети были взяты в плен, многие убиты». Израильтяне, выполнив свою миссию под интенсивным огнем иорданской артиллерии, начали отвод войск. Это был именно тот момент, которого ждали Исса и его товарищи.

Как только танки проехали мимо наших позиций, нам дали сигнал о начале атаки. Для меня и моих товарищей это было огромным облегчением. Нам казалось, будто мы слишком долго сдерживали дыхание и наконец-то могли свободно вздохнуть. Мы бежали вперед и хотели бежать еще быстрее. Представляю, как были потрясены израильтяне, когда увидели, что на них бегут палестинские бойцы, которых они считали погребенными под руинами. Солнце зашло. Мосты через Иордан были взорваны. Танки остановились, и под прикрытием [иорданской] артиллерии началось новое сражение.

Прежде чем израильтяне сумели отойти за Иордан, вооруженные стрелковым оружием и винтовочными гранатами палестинцы сумели нанести им потери и вывести из строя несколько израильских бронемашин.

Для палестинцев сражение при Караме стало настоящим триумфом, свидетельством того, что мощного врага можно победить. Символичным было и то, что название деревни Караме переводится с арабского языка как «достоинство», «уважение». Конечно, за этот триумф пришлось дорого заплатить. Хотя арабская пресса приводила раздутые цифры, по сегодняшним оценкам, в этом бою погибли 28 израильтян, 61 иорданец и 116 палестинских боевиков^{40}. Тем не менее сражение при Караме было воспринято во всем арабском мире как первая настоящая палестинская победа. Впервые с 1948 года арабская армия дала израильтянам отпор и показала, что противник не непобедим.

Главным выигравшим в сражении при Караме оказалось движение ФАТХ. Как впоследствии вспоминала Лайла Халид, «арабские средства массовой информации раздули этот инцидент так, что казалось, будто освобождение Палестины не за горами. Тысячи добровольцев хлынули записываться в боевые отряды, золото собирали килограммами, оружие — тоннами. Движение ФАТХ, которое прежде насчитывало всего несколько сотен плохо обученных бойцов, внезапно стало в глазах арабов чем-то вроде Народно-освободительной армии Китая накануне провозглашения КНР в октябре 1949 года. Даже король Хусейн назвал себя федаином!»^{41} Салах Халаф, один из основателей ФАТХ, утверждал, что только за первые двое суток после сражения при Караме в их ряды записалось около 5000 новых добровольцев. Благодаря этому ФАТХ смогло значительно увеличить количество операций против Израиля: 55 в 1968 году, 199 в 1969 году и 279 за первые восемь месяцев 1970 года^{42}.

Между тем за широкой общественной поддержкой вооруженной борьбы палестинцев против Израиля, и в частности ФАТХ, скрывались глубокие политические разногласия и раздробленность палестинского национального движения. Различия в идеологии порождали множество разных тактик ведения вооруженной борьбы, от партизанской войны до терроризма.

После войны 1967 года Организация освобождения Палестины претерпела серьезную трансформацию. В декабре 1967 года Ахмад аш-Шукайри, которому так и не удалось сплотить под эгидой ООП более широкое палестинское национально-освободительное движение, подал в отставку. Хотя на тот момент движение ФАТХ уже было довольно сильным и могло занять место ООП, Арафат и его соратники решили сохранить эту организацию как объединенный фронт для всех палестинских группировок. ФАТХ заняло в ООП главенствующее положение, а в феврале 1969 года Ясир Арафат был избран председателем ООП (он оставался на этом посту вплоть до своей смерти в 2004 году).

Лидерство ФАТХ приняли не все палестинские группировки. Народный фронт освобождения Палестины (НФОП), возглавляемый детским врачом Жоржем Хабашем (1926–2008), имел глубокие идеологические разногласия с ФАТХ. Ориентируясь на китайскую и вьетнамскую модель, члены НФОП считали, что вооруженная национально-освободительная борьба обязательно должна сопровождаться социальной революцией. ФАТХ же ставило национально-освободительную борьбу на первое место. Руководство НФОП пренебрежительно отзывалось о ФАТХ, считая это движение идеологическим банкротом, к тому же запятнавшим себя сотрудничеством с дискредитировавшими себя арабскими правительствами.

Когда ООП оказалась под контролем ФАТХ, руководство Народного фронта решило идти своим путем, сделав ставку на палестинскую революцию и на то, чтобы привлечь внимание международной общественности к палестинской проблеме. Лидеры ООП оставили ФАТХ продолжать партизанскую борьбу, которая выглядела все более бессмысленной на фоне значительных потерь со стороны палестинцев (по данным израильтян, к концу 1969 года было убито 1350 палестинских боевиков и 2800 взяты в плен),^{43} а сами решили сосредоточиться на резонансных террористических операциях, направленных против Израиля и США за рубежом.

Народный фронт освобождения Палестины был пионером новой террористической тактики — нападения на пассажирские самолеты. В июле 1968 года три боевика НФОП захватили самолет израильской авиакомпании «Эль Аль» и приказали пилотам совершить посадку в Алжире. Угонщики отпустили всех пассажиров, не причинив им вреда. Вместо взятия заложников они предпочли провести пресс-конференцию. В декабре 1968 года Махмуд Исса, участник сражения при Караме, совершил захват еще одного самолета «Эль Аль» в Афинах. Руководство НФОП рассчитывало на то, что суд над Иссой будет широко освещаться в прессе и вызовет громкий общественно-политический резонанс. Следуя инструкциям руководства, Исса отпустил всех пассажиров, после чего взорвал пустой самолет гранатами и сдался озадаченным греческим властям.

Израильтяне ответили на палестинские атаки акцией устрашения, отправив свой спецназ уничтожить в аэропорту Бейрута 13 боингов ливанского национального авиаперевозчика «Мидл Ист Эйрлайнз». «Мы поблагодарили израильтян за то, что они сделали ливанцев ярыми сторонниками палестинской революции, — иронично заметила Лайла Халид, — и выразили восхищение их смелостью: самолеты, которые они взорвали, на 70–80 процентов принадлежали американцам!»^{44}

НФОП был уверен, что его стратегия результативна и помогает привлечь международное внимание к палестинской проблеме. «Мир наконец-то был вынужден обратить внимание на палестинцев. Арабская пресса не могла их игнорировать, и сионисты больше не могли скрывать существование этой проблемы», — с удовлетворением заключала Халид^{45}. Но у стратегии НФОП была и оборотная сторона: она закрепила за палестинцами прочную репутацию террористов, что существенно подорвало легитимность их движения в глазах западной общественности.

Как и в Алжирской войне за независимость, женщины играли активную роль в вооруженной борьбе за освобождение Палестины. Амина Дахбур стала первой палестинкой, участвовавшей в нападении на самолет «Эль Аль» в аэропорту Цюриха в феврале 1969 года. Ее участие в этой операции вдохновило многих женщин на то, чтобы присоединиться к вооруженной борьбе. Лайла Халид навсегда запомнила, как они с подругами услышали эту новость по радио Би-би-си. «Нас охватило ликование, — вспоминала она, — мы праздновали не только будущее освобождение Палестины, но и освобождение женщин»^{46}.

Халид, которая недавно вступила в НФОП, записалась добровольцем в группу специальных операций и была отправлена в Амман для обучения. В августе 1969 года она получила свое первое задание. «Лайла, — сказал ей командир, — ты будешь участвовать в захвате самолета „Транс Уорлд Эйрлайнз“». Она была в восторге от этого задания: для нее это была атака на американский империализм^{47}. Халид была убеждена в том, что тактика захвата израильских и американских самолетов помогает продвижению стратегических целей палестинского освободительного движения. «Наши действия не были направлены на то, чтобы нанести врагу сокрушительный удар. Нам бы не хватило на это сил. Нашей целью было распространить революционную пропаганду, посеять страх в сердцах врагов, мобилизовать палестинский народ, привлечь к нашей борьбе международное внимание, сплотить прогрессивные силы на нашей стороне и громко заявить о своих требованиях просионистски настроенной западной общественности»^{48}. Захват самолета был приурочен к выступлению президента США Ричарда Никсона на ежегодном съезде Сионистской организации Америки в Лос-Анджелесе 29 августа 1969 года.

Поскольку в те времена в аэропортах не практиковался досмотр пассажиров, Лайла Халид и ее сообщник легко пронесли пистолеты и ручные гранаты на рейс 840 авиакомпании «Транс Уорлд Эйрлайнз», летевший из римского аэропорта Фьюмичино в Афины. Вскоре после взлета ее сообщник проник в кабину пилотов и сообщил по громкой связи, что у самолета появился «новый командир». Им была Лайла. «Чтобы показать всю серьезность наших намерений, я протянула капитану Картеру [пилоту] чеку от гранаты и предложила принять в качестве сувенира. Он вежливо отказался. Я бросила чеку к его ногам и твердо сказала: „Если вы будете подчиняться моим приказам, все будет хорошо. Если нет, вся ответственность за безопасность пассажиров и самолета будет лежать на вас“»^{49}.

Получив контроль над самолетом, Халид наслаждалась своей новообретенной властью. Она приказала пилотам лететь в Израиль. По пути Халид сама общалась с авиадиспетчерами и испытывала особое удовольствие от того, что по ее требованию израильские диспетчеры вместо традиционного позывного «борт 840» обращались к угонщикам с позывным «Народный фронт, Свободная Арабская Палестина». Не обращая внимания на три израильских истребителя, сопровождавших самолет, она заставила пилота сделать круг над ее родным городом Хайфа, который не видела с 1948 года. В конце концов Халид приказала экипажу приземлиться в Дамаске, где все пассажиры были отпущены целыми и невредимыми. Лайла и ее сообщник были задержаны сирийскими властями и 45 дней находились под домашним арестом, после чего получили разрешение вернуться в Ливан. Их миссия завершилась полным успехом — и осталась безнаказанной.

Конец 1960-х годов ознаменовался всплеском вооруженной борьбы палестинцев. Операции ФАТХ на территории Израиля и угоны самолетов боевиками Народного фронта заставили мир обратить внимание на палестинскую проблему и вселили надежду в палестинских беженцев по всему миру. Однако вскоре отношения между палестинскими революционерами и арабскими государствами, на территории которых они действовали, начали ухудшаться. Особенно остро это проявилось в Ливане и Иордании.

Палестинские боевики пользовались в Ливане значительной общественной поддержкой, особенно в мусульманских кругах и среди групп левого толка, разочарованных консервативным политическим строем, где лидирующие позиции удерживали марониты. Однако ливанское правительство воспринимало палестинское движение как прямую угрозу своему суверенитету и безопасности страны. После атаки израильского спецназа на бейрутский аэропорт в 1968 году ливанские власти решили избавиться от палестинцев. На протяжении всего 1969 года между ливанскими силами безопасности и палестинскими группировками происходили вооруженные столкновения. В конце концов президент Египта Насер был вынужден вмешаться и помочь заключить сделку между палестинцами и правительством Ливана. В ноябре 1969 года было подписано Каирское соглашение, которое устанавливало основные правила поведения палестинцев на ливанской территории. В обмен на обязательство соблюдать ливанские законы палестинские боевики получили право нападать на Израиль с территории Ливана, а также полный контроль над лагерями беженцев в Ливане, где проживало порядка 300 000 палестинцев. Каирское соглашение обеспечило хрупкое перемирие между ливанским правительством и палестинским движением, и его удавалось сохранять в течение шести лет.

Отношения с Иорданским королевством были еще хуже. Некоторые палестинские группировки открыто призывали к свержению «реакционной» Хашимитской монархии и к революции, которая, как они считали, позволит мобилизовать палестинские и арабские народные массы и станет первым шагом к освобождению Палестины. Салах Халаф признавал, что в плохих отношениях с властями отчасти были виноваты сами палестинцы. «Это правда, что порой наше поведение было в высшей степени неподобающим, — писал он. — Гордые своими подвигами и борьбой за правое дело, федаины [палестинские боевики] часто демонстрировали свое превосходство и даже высокомерие, пренебрегая чувствами и интересами коренных иорданцев. Еще более неправильным было их отношение к иорданской армии, которую они считали скорее врагом, чем потенциальным союзником»^{50}. Все палестинские группировки подозревали короля Хусейна в двуличии и в том, что он ведет игру на стороне американцев и даже израильтян.

В 1970 году палестинцы пошли на обострение конфронтации с иорданскими властями. В июне боевики Народного фронта взяли в заложники первого секретаря американского посольства в Иордании и захватили два крупнейших отеля в Аммане, «Интерконтиненталь» и «Филадельфия», взяв в заложники больше 80 постояльцев. В ответ король Хусейн отправил свою армию разгромить базы палестинских боевиков в лагерях беженцев под Амманом. Боевые действия продолжались неделю, после чего было заключено перемирие и всех заложников освободили. Лайла Халид сожалела о том, что Народный фронт не продолжил сражаться. «Мы упустили возможность свергнуть короля Хусейна, когда у нас была поддержка людей и силы, чтобы победить его разобщенную армию», — впоследствии писала она^{51}.

Очередной удар Народный фронт нанес в сентябре 1970 года, когда его боевики захватили в Афинах еще один самолет и потребовали освобождения Махмуда Иссы. После нападения на самолет «Эль Аль» в Афинах в декабре 1968 года Исса находился в греческой тюрьме, забытый всем миром. Показательный судебный процесс, который должен был привлечь внимание международной общественности к палестинской борьбе, так и не состоялся. Своей очередной дерзкой и успешной акцией НФОП добился двух целей: вызвал желанную шумиху в СМИ и заставил греческое правительство освободить Иссу.

Махмуд Исса был встречен в Иордании как герой и через два месяца получил новое задание. НФОП запланировал беспрецедентную операцию — одновременно захватить три самолета, принадлежащих израильтянам и западным авиакомпаниям, и посадить их в иорданской пустыне. Исса должен был подготовить посадочную полосу для угнанных самолетов. С помощью этой акции НФОП хотел, как всегда, оказаться в центре внимания мировой прессы, а также продемонстрировать могущество палестинского революционного движения иорданским властям и всему миру. Это была умышленная провокация, прямой вызов королю Хусейну и его армии. Для операции была выбрана заброшенная взлетная полоса Доусонс Филд, в свое время построенная британцами посреди пустыни к востоку от Аммана, которую НФОП торжественно переименовал в Аэропорт революции.

6 сентября 1970 года боевики Народного фронта сели на рейс американской авиакомпании «Транс Уорлд Эйрлайнз», направлявшийся из Франкфурта в Нью-Йорк, и на рейс швейцарской «Свисс Эйр», следовавший в Нью-Йорк из Цюриха, и заставили оба самолета приземлиться в Иордании.

В тот же день четыре боевика НФОП должны были захватить израильский самолет. Но наземный персонал «Эль Аль» не пропустил двоих потенциальных угонщиков на борт, и те решили попытаться сесть на американский лайнер «Пан Американ». Им удалось захватить самолет, однако экипаж категорически отказался садиться на Доусонс Филд, заявив, что посадочная полоса слишком коротка для массивного «Боинга-747». Тогда боевики заставили пилотов приземлиться в аэропорту Бейрута, где их сообщники доставили на борт взрывчатку, после чего приказали лететь в Каир. Угонщики предупредили пассажиров и экипаж, что, как только самолет сядет в каирском аэропорту, у них будет всего восемь минут на то, чтобы покинуть борт. Однако взрыв произошел через три минуты после посадки. К счастью, все 175 пассажиров и экипаж успели эвакуироваться.

Два других боевика НФОП, одним из которых была Лайла Халид, сумели сесть на рейс «Эль Аль» из Амстердама в Нью-Йорк. Они не знали, что из-за участившихся случаев угона авиакомпания «Эль Аль» усилила меры безопасности на борту: кабина пилотов была защищена стальной дверью, и каждый рейс теперь сопровождали вооруженные сотрудники службы безопасности, так называемые воздушные маршалы. Вскоре после взлета Лайла и ее сообщник попытались захватить самолет, но воздушные маршалы и бортпроводники оказали им решительное сопротивление. В завязавшейся перестрелке — всего было сделано 14 выстрелов — израильский стюард был тяжело ранен, а второй угонщик, никарагуанец Патрик Аргуэлло, убит. (Лайла Халид утверждала, что израильтяне намеренно застрелили его, устроив самосуд на борту самолета.) Халид была разоружена и обезврежена. Самолет совершил аварийную посадку в Лондоне, чтобы доставить раненого стюарда в больницу. Британские власти забрали умирающего Аргуэлло и арестовали Лайлу Халид. Народный фронт не стал медлить с ответом и 9 сентября захватил в Бахрейне лайнер британской авиакомпании «Бритиш Оверсиз Эйруэйз Корпорейшн», который присоединился к самолетам «Свисс Эйр» и «Транс Уорлд Эйрлайнз» в иорданском Аэропорту революции.

Новости об угоне трех самолетов и уничтожении лайнера «Пан Американ» заполнили мировые СМИ. События сентября 1970 года были беспрецедентными в истории воздушного пиратства и по своим масштабам уступали только терактам, совершенным в сентябре 2001 года. Удерживая три самолета, НФОП начал выдвигать свои требования, в числе которых было освобождение Лайлы Халид из британской тюрьмы, еще троих боевиков в Западной Германии и троих боевиков в Швейцарии, а также палестинцев, находившихся в тюрьмах Израиля. В случае невыполнения требований в течение трех дней НФОП обещал взорвать угнанные самолеты вместе с 310 пассажирами и членами экипажа. Однако, несмотря на первоначально сделанное заявление, Народный фронт побоялся настраивать против себя международное общественное мнение убийством заложников и начал освобождать женщин и детей. На страницах мировых СМИ появились рассказы освобожденных людей о пережитых ужасах. 12 сентября боевики эвакуировали оставшихся заложников из самолетов и перевезли их в отель в центре Аммана, находившийся под контролем НФОП. Пустые самолеты начинили взрывчаткой и взорвали перед объективами телекамер. Кадры взрывающихся посреди пустыни авиалайнеров потрясли мир.

Возмездие последовало уже через пять дней, когда армия Иордании выступила против палестинского революционного движения. Палестинские боевики злоупотребили гостеприимством короля Хусейна и его народа. На смену эйфории от сражения при Караме пришел Черный сентябрь, как стали называть войну за изгнание палестинских группировок с иорданской земли. Народный фронт не скрывал своих намерений свергнуть «реакционную» монархию и превратить Иорданию в плацдарм для освобождения Палестины, и его вызывающая операция по угону трех международных авиалайнеров стала последней каплей. ФАТХ осудило действия Народного фронта, но иорданцы больше не проводили различий между палестинскими движениями. На иорданской земле не было места одновременно для Хашимитской монархии и палестинских революционеров.

И король Хусейн, и его армия были оскорблены той дерзостью, с которой НФОП использовал территорию иорданского государства для своих террористических операций. Когда иорданские военные попытались проникнуть на Доусонс Филд, где стояли угнанные самолеты, боевики пригрозили взорвать лайнеры вместе с заложниками. Иорданцам пришлось отступить и ждать разрешения кризиса с заложниками, ничего не предпринимая. Такое бездействие перед лицом палестинской угрозы, по мнению иорданских военных, покрывало их позором и едва не заставило выступить против своего монарха. Как гласил популярный в те времена анекдот, когда король Иордании приехал провести смотр своих бронетанковых подразделений, он с удивлением увидел, что на антеннах танков висит женское белье. «Так мы же теперь женщины», — заявил командир танка своему монарху^{52}.

17 сентября Хусейн наконец-то отдал приказ о начале военной операции. События Черного сентября вылились в полномасштабную гражданскую войну. В течение десяти дней между иорданской регулярной армией и палестинскими боевыми группировками шли ожесточенные столкновения, угрожавшие перерасти в региональный конфликт. Как глава консервативной монархии Хусейн столкнулся с огромным давлением со стороны своих «прогрессивных» арабских соседей, которые рвались вступиться за палестинцев. Иракские войска, которые дислоцировались в Иордании еще со времен Шестидневной войны, грозили вмешаться в конфликт, а в северные провинции страны вторглись сирийские танки с развевавшимися на них флагами Армии освобождения Палестины.

Вынужденный сражаться на два фронта против палестинцев и сирийцев, Хусейн обратился за военной поддержкой к Соединенным Штатам и Великобритании, и даже к Израилю, у которого он попросил помощи в защите воздушного пространства Иордании от внешних атак. Все понимали, что в ответ на западное вмешательство Советский Союз может встать на защиту своих региональных союзников. Насер призвал арабские государства выступить посредниками и урегулировать конфликт до того, как он выйдет из-под контроля.

Только благодаря своему авторитету Насеру удалось убедить Хусейна и Арафата встретиться в Каире и разрешить свои разногласия. В ходе переговоров, состоявшихся 28 сентября при участии представителей Лиги арабских государств, иорданцы и палестинцы дали согласие на прекращение огня. Палестинские боевики согласились также освободить оставшихся заложников, которые удерживались НФОП в амманской гостинице и других местах (в ответ британские власти без лишней шумихи освободили Лайлу Халид и еще нескольких палестинских боевиков). Но даже Гамалю Абдель Насеру было не под силу устранить последствия случившегося и восстановить прежний мир между иорданцами и палестинцами. По оценкам, в ходе событий Черного сентября погибло 3000 палестинских боевиков и мирных беженцев; иорданцы потеряли несколько сотен человек. Столица Иордании Амман серьезно пострадала в ходе десятидневных ожесточенных боев, а палестинские лагеря в ее предместьях были превращены в руины.

Дни напряженных переговоров тяжело дались египетскому президенту. 28 сентября 1970 года, вернувшись домой после встречи с Хусейном и Арафатом, Насер перенес тяжелый сердечный приступ и в пять часов вечера скончался. Ему было всего 52 года.

Каирское радио прервало свои регулярные программы и начало транслировать торжественное чтение сур Корана. Наконец, в эфире раздался голос вице-президента Анвара Садата, который сообщил о смерти Гамаля Абдель Насера. «Реакция людей была мгновенной и фантастической», — вспоминал Мухаммад Хайкал.

Несмотря на позднее время, люди начали выходить из домов и направляться к радиостанции, находившейся на берегу Нила, чтобы узнать, действительно ли то, что они услышали, было правдой… Поначалу на улицах встречались отдельные группы людей, но затем сотни, тысячи, десятки тысяч человек заполнили улицы города, так что невозможно было пройти. У дверей радиостанции стояла группа рыдающих женщин. «Лев мертв! Лев мертв!» — внезапно раздался горестный крик. Этот крик прокатился по всему Каиру, по всем городам и селам, по всему Египту. В ту ночь и в последующие дни народ искренне и горячо оплакивал своего вождя. Люди со всего Египта начали съезжаться в Каир, пока в городе не собралось больше десяти миллионов человек. Тогда власти временно остановили железнодорожное сообщение, потому что в столице не осталось свободного жилья и начались проблемы с продовольствием. Но люди продолжали прибывать на машинах, на ослах и пешком^{53}.

Горе выплеснулось за пределы Египта и охватило весь арабский мир. Во многих крупных городах прошли массовые демонстрации. Насер — больше, чем любой другой лидер до или после него, — был воплощением надежд и чаяний арабских националистов по всему Ближнему Востоку. Однако арабский национализм умер раньше Насера. Выход Сирии из Объединенной Арабской Республики, межарабская война в Йемене, утрата Палестины и поражение в Шестидневной войне нанесли по панарабизму череду сокрушительных ударов, оправиться от которых он так и не смог. События Черного сентября показали всю глубину разногласий между арабскими государствами. Только Насер, казалось, был способен преодолеть растущую пропасть между странами арабского мира, которые холодная война все явственнее разделяла на два лагеря — советский и американский.

К 1970 году арабский мир окончательно разделился на обособленные государства со своими узконациональными интересами. Разнообразные схемы объединения появлялись и после 1970 года, но ни одна из них не оспаривала целостность государств-участников, и ни одна не выдержала испытание временем. Схемы объединения в 1970-х и 1980-х годах преследовали не более чем пропагандистские цели и были призваны придать легитимность арабским правительствам, которые знали, что идеология арабского национализма по-прежнему привлекательна в глазах их граждан. Правительства продолжали предаваться пустой риторике о необходимости сплочения арабского мира для борьбы с сионистским врагом и освобождения Палестины. Но каждое правительство ставило во главу угла собственные интересы. Кроме того, новая мощная сила начала диктовать условия игры на Ближнем Востоке. Нефтяные ресурсы региона дали арабскому миру не только колоссальные богатства, но и беспрецедентные рычаги влияния на мировую экономику.