Переселенческий колониализм

В наше время упоминание в научных кругах колониальных аспектов истории Израиля возмущения не вызывает. Хотя такой подход не всегда приветствуется последователями сионизма, он признан «правомерным и желательным»[150] видными экспертами, например, израильским историком Анитой Шапира. Сионистские планы подразумевали колонизацию европейцами территории Западной Азии, заселенную разными этническими и конфессиональными группами. Однако идеологи сионизма, принадлежавшие к ее социалистическому крылу, отрицали существование конфликта с местным населением. По их мнению, местные жители только выигрывали от сионистской колонизации либо вообще не обращали на нее внимание. Однако создание чисто еврейских поселений и сегрегация на рынке труда, которую стали практиковать приехавшие в начале XX века поселенцы-сионисты, постепенно вызвала недовольство местного населения. Так, арабы не имели права обрабатывать земли, приобретенные Еврейским национальным фондом, который до наших дней отказывается эти земли им продавать и сдавать внаем.

Первые еврейские иммигранты конца XIX века селились очень разрозненно и нанимали арабов для работы на фермах. Колонисты начала XX века следовали лозунгам «завоевание трудом» и «афрада» («разделение») и селились кучно, коллективами. Иными словами, сионисты пошли по пути обособленного развития, по которому идут до сих пор. Это во многом предопределило изоляцию Государства Израиль в регионе.

Решение палестино-израильского конфликта, по-видимому, требует хотя бы частичной деколонизации. Так как у переселенцев-сионистов нет родины, куда они могли бы вернуться (как в свое время вернулись на родину французские переселенцы из Алжира), деколонизация могла бы пойти по южно-африканской модели: Африканский национальный конгресс официально признал законность присутствия белых колонистов в стране. Не менее серьезной проблемой стал бы раздел жизненно важных ресурсов, прежде всего воды и земель, а также высокий уровень социально-экономического расслоения на территории между Иорданом и Средиземным морем.

По мнению Аниты Шапира, «сионистская идеология представляет собой смесь противоречащих друг другу устремлений, являющихся, с одной стороны, типичными для движений национального освобождения, а с другой – для европейской колонизации стран Ближнего Востока»[151]. Применение силы для достижения этих целей является неизбежным. Израильский историк Бенни Морис объясняет:

«Сионистские идеология и практика были вынужденно экспансионистскими. Для воплощения этих идей требовалось организовать группы поселенцев и переместить их в Палестину. Как только новое поселение “пускало корни”, его жители остро осознавали свою изоляцию и уязвимость и совершенно естественно стремились к образованию в округе новых еврейских поселений. Это делало исходное поселение более “безопасным”, но теперь новые поселения располагались на “границе” и, соответственно, сами нуждались в следующих поселениях, которые бы их защищали. После Шестидневной войны та же логика стояла за распространением израильских поселений [на завоеванных территориях]»[152].

Эта же логика характерна и для внешней политики Государства Израиль. Добившись военного превосходства над Палестиной, а затем и над арабскими странами, Израиль обрел новую угрозу в лице Ирана. Некоторые израильские наблюдатели отмечают, что военная мощь Израиля, обладающего самой сильной армией региона, нисколько не изменила убежденность многих израильтян, что они по-прежнему являются жертвами[153]. Это противоречие между фактической силой и чувством бессилия лишь напоминает некоторым о библейском проклятии: «…и побежите, хотя никто не гонится за вами» (Левит, 26:17).

Израиль как переселенческую колонию отличает несколько специфических черт. Во-первых, носителем права на самоопределение объявляется «еврейский народ» (рассеянный по всему миру), а не жители конкретной территории (граждане Израиля). Во-вторых, территория, на которую распространяются притязания сионистов, ничем не ограничена. Ни основоположники сионизма, ни руководители Государства Израиль не определили границы, на которые они претендуют. В-третьих, транснациональные организации (Еврейский национальный фонд и Еврейское агентство) исполняют государственные функции управления землями, но уходят от обязательного для государственных учреждений контроля, в частности за соблюдением законов о равноправии граждан различных национальных и конфессиональных групп. Такой тип права на самоопределение принижает значение гражданства и мешает полномерному включению арабов в политический процесс. В то же время в решении о создании новых поселений участвуют евреи-сионисты, живущие за пределами Израиля,[154].

Географическая сионизация до сих пор является неотъемлемой частью политического проекта колонизации и его практического воплощения. В процессе создания нового общества географическое пространство и его идеологическое толкование становятся неразделимыми. Колонизация опирается на поселенцев, этнический национализм, этнический капитал, а также значительные средства, поступающие от сионистов-христиан, прежде всего из США.

Любое поселенческое общество, в том числе израильское, стремилось изменить этническую структуру территории, последовательно используя иммиграцию и этническое заселение. Австралия, Канада, Новая Зеландия и США представляют собой примеры переселенческих колоний, которые выселяли, лишали земель и в некоторых случаях истребляли местное население. Поселенцы, боясь остаться в меньшинстве относительно местных жителей, привлекают новых иммигрантов экономическими и политическими выгодами. Например, в Канаде в свое время оттесняли «на обочину» общества не только местное население, но и жителей восточноазиатского происхождения, якобы «неспособных ассимилироваться». Подобные меры использовались в Израиле с момента основания государства и даже до этого: еще во времена британского мандата сионистские организации активно занимались отбором иммигрантов в Палестину.

Напомним, что этнический национализм свойственен не только Израилю. В Эстонии, Венгрии и Сербии продолжают верить, что выживание этнической группы подразумевает контроль принадлежащей ей территории, и стремятся поддержать эту веру националистическим толкованием истории. Уникальность Израиля в том, что под понятием «еврейский народ» здесь понимаются группы людей, рассредоточенные по всему миру, но при этом предлагается считать их автохтонным населением колонизированной сионистами территории.

Строительство сионизма привело к возникновению в Палестине этнической сегрегации, причем не только между евреями и арабами, но и внутри еврейского населения, где главенствующую позицию заняли ашкеназы родом из Восточной Европы.

Следуя принципам своих основателей, израильское общество стало выборочно демократическим (можно сказать, этнократическим). Так, закон о возвращении позволяет любому еврею иммигрировать в Израиль и получить гражданство, недоступное, однако, для людей, несколько поколений предков которых проживали в стране. Процесс сионизации – или «деарабизации» – территории в большей степени, нежели объявление Израиля «еврейским» государством, способствует сегрегации, ставшей нормой в израильском обществе.

Процесс сионизации резко ускорился после 1948 года. Годом ранее сионисты контролировали 7 % земель подмандатной Палестины, тогда как 10 % оставались под управлением британской администрации. Двумя годами позже Государство Израиль и Еврейский национальный фонд контролировали 93 % земель. Значительная часть захваченной территории ранее принадлежала ставшими беженцами палестинцев, которым израильские власти запретили возвращаться. Более того, были конфискованы две трети земель, принадлежавших даже палестинцам, получившим впоследствии израильское гражданство. Поэтому на сегодняшний день арабам, составляющим 20 % населения Израиля, принадлежит лишь 4 % его территории.

Сионизация необратима. Еврейский национальный фонд управляет этими землями «от имени еврейского народа». Под этим чрезвычайно размытым понятием сионисты подразумевают всех евреев мира, вне зависимости от их согласия или отношения к Израилю. Как следствие, граждане Израиля арабского происхождения не могут покупать, брать в аренду и тем более использовать 80 % земель их страны[155].

После изгнания и исхода местного населения, последовавшего за образованием сионистского государства, более 500 палестинских деревень были снесены, а между 1949 и 1952 годами на их месте основали 240 общин (кибуцев и мошавов)[156]. Многие общины получили право отбора будущих поселенцев, что лишь усилило этническую, религиозную и социальную сегрегацию между евреями и арабами, а также европейскими евреями и евреями из Азии и Африки.

Политику сегрегации критикуют со всех сторон. Даже харедим, давно живущие в самоизоляции, подобно светским гуманистам и пацифистам, возмущены угнетением коренного населения:

«Сионистское движение – это не только еретический отход от иудейства… Оно чудовищно слепо по отношению к исконным обитателям Святой земли. В 1890-х годах, когда менее 5 % населения Святой земли было еврейским, у Теодора Герцля хватило наглости назвать свое движение стремлением “народа без земли к земле без народа”… Они уже изгнали тысячи людей из их домов, лишив права на возвращение или хотя бы на минимальную компенсацию… Эта агрессия ввергла регион в порочный круг кровопролития»[157].

В отличие от многих социал-сионистов, скрывавших от себя колониальный характер своего предприятия, Жаботинский этого не стыдился. Фактически лидеры социалистического крыла разделяли взгляды Жаботинского, однако не могли себе в этом признаться. Как пишет Штернхель, в речи на съезде своего политического движения в 1922 году Бен-Гурион «провозгласил принципы, которых он придерживался всю свою жизнь»:

«Нашу линию поведения не должны определять размышления о жизни в соответствии с гармоничными принципами социоэкономического производства. Единственная цель, которую мы должны преследовать, – завоевание земли и ее обустройство посредством широкой иммиграции. Все остальное – просто слова и фразы. Давайте не будем обманывать себя: мы должны двигаться вперед, полностью осознавая политическую ситуацию – расстановку сил, силу нашего народа в этой стране и за ее пределами»[158].

Социализм Бен-Гуриона, напоминает нам Штернхель, вдохновлен германским национальным социализмом, возникшим после Первой мировой войны. Социал-сионистам была близка мысль Шпенглера, который, в свою очередь, перефразировал слова Генриха фон Трейчке: «Социализм означает власть, власть и снова власть»[159]. В 1923 году Жаботинский публикует статью на русском, в которой, используя выражение «железная стена» и другие идеи Бен-Гуриона, утверждает, что победа может быть достигнута лишь посредством силы[160]. Жаботинский, почитавший Муссолини (который платил ему взаимностью), призвал евреев на войну, восстание и самопожертвование.

Идеи Жаботинского не потеряли своей актуальности и в наши дни. Активисты еврейских террористических организаций Лехи и Эцель вышли из рядов Бейтара. В период британского мандата некоторые из них встретили свою смерть на эшафоте. Среди выдающихся последователей Жаботинского – Менахем Бегин (1913–1992), Биньямин Нетаньяху и Ариэль Шарон (1928–2014).

В отличие от Жаботинского, большинство первых сионистов отрицали существование конфликта из-за земли между приезжими и местным населением. Почти все они принадлежали к левому крылу сионистского движения и не признавали национального характера арабского сопротивления колонизации. Именно таким противоречивым отношением к арабам объясняется конфликт, который не прекращается с самого начала сионистского предприятия в Святой земле. Господствующая идеология самообороны позволяла сохранять видимость надежды на мир и братство, даже если за этим фасадом все больше сгущались тени взаимных страхов и подозрений. Но реалии 30-х и 40-х годов XX века, арабское восстание и отдаленное эхо геноцида европейских евреев породили цинизм и пессимизм и, как следствие, агрессивную психологию, в духе которой утверждалась неизбежность вооруженного конфликта с палестинцами.

Страх полного истребления крепко врезался в колониальную ментальность политического сионизма. Призрак этого страха все еще витает над израильским коллективным сознанием, несмотря на несомненное военное превосходство государства над соседями. Страх объясняется тем, что Израиль создан вопреки воле подавляющего большинства населения региона. Еще 1919 году Бальфур признался: «Мы не думаем проводить даже формальной консультации с нынешними жителями страны… Четыре великие державы высказались за поддержку сионизма, и сионизм – прав он или нет, хорош или плох, – коренится в древних традициях, в настоящих потребностях и будущих надеждах; он значит куда больше желаний и предубеждений 700 000 арабов, которые ныне населяют эту древнюю землю»[161].

Избавиться от многовековой еврейской традиции смирения и нравственной требовательности к себе было совсем не просто. По словам Аниты Шапира, «семьдесят первых лет нового еврейского заселения Палестины прошли в постоянном конфликте между ментальностью диаспоры и постоянно меняющейся палестинской действительностью»[162]. Поколение, последовавшее за первыми поселенцами в Палестину, воплощало мечты отцов-основателей; следующее поколение уже считало себя прагматичным, физически подготовленным и способным взяться за оружие. Несмотря на то что социалисты, сторонники идеологии самообороны, на словах критиковали Жаботинского и его милитаризм, реалии конфликта, порожденного в Палестине действиями сионистов, привели к победе его учения. В Израиле начала XXI века его идеи не утратили былой популярности. Стоит, однако, отметить, что сегодня различия между правыми и левыми сионистами настолько незначительны, что «миф о прогрессивном сионизме жив исключительно в умах горстки западных либералов»[163].

Понятие «самообороны», распространенное перед образованием Государства Израиль, было заменено концепцией «безопасности» – священной коровой современного израильского общества. Слово «битахон» (ивр. «безопасность») заимствовано из раввинистической литературы и означает «уверенность в уповании на Господа». Современный язык перенял иудейское понятие и придал ему противоположный смысл: вместо того чтобы полагаться на Провидение, новый еврей надеется на свои собственные силы и «голос» оружия. Такого рода преображения сознания непременно находят свое отражение в повседневном языке.