Умань и Бабий яр[219]
1
…Гул молитвы, базарная ругань,
помесь святости со шпаной.
Гайдамацкая, гойская Умань —
с Йом-Кипуром, блин, с Рош-Ха-шаной!
Этот гул – он уже не затихнет,
Посмотрите на эту толпу…
«А Вы тоже религии ихней?» —
Полицейский, дающий кипу.
Сколько жизни в могиле зарыто!
Реббе Нахман, давно ли Вы тут?
Двести лет без кола и защиты
пролетели, как двадцать минут.
И свиваются пейсы в колечко
визави фантастических сцен.
На неделю свернулся в местечко
Этот польско-радецкий райцентр…
И хасиды бредут, как в исподнем,
в помраченьи своем новогоднем,
бьют поклоны, качают права!..
С Новым годом, блин! Шана-Тов?!
2
…О евреях ни слуху ни духу.
Тишина, словно кляп, на слуху.
Здесь скосило не только мишпуху,
Но и треснувшую галаху.
Грош цена этой крови из ступки,
раз пристреленный пулемет
двадцать тысяч убитых за сутки
Прошивает навылет и влет.
Синагога под небом разрытым,
раскуроченным, как Бытие.
Столько смерти в овраге сокрыто,
Что ничто не удержит ее!
И на выходе из каверны
Только кости и черепа.
Нет защиты от пульпы и скверны,
гидрография не слепа.
Эксгумированное преданье,
слева кривда и справа ложь…
И беспамятства напластованья
Экскаватором не свернешь.
3
…Только Умань и в ус не дует,
отбивает молитвенный шаг.
И хасидский трансфер минует,
Не заедет на тот овраг.
Неподвластные укоризне,
Новогодние схлынули дни.
Занесенные в Книгу жизни,
Книгу смерти забыли они.
И в расколотом небе незрячем
нам чужая резня нипочем…
И не молимся мы, и не плачем
между жертвами и палачом.
Одиночество горней меноры,
коры памяти, дыры и норы.
И неяркого яра огни —
Навсегда остаются одни.
От Завета и до Совета
Ни могилки, ни плошки света.
Каркнул ворон свое «Nevermore!..»
Жидомор и историомор.