XIII. В поисках «Горы правды». Тессин

XIII. В поисках «Горы правды». Тессин

«Тессин теряется в Великом озере (Lago Maggiore) – человек в вечности».

«…Взошел на вершину Сен-Готардской дороги; неописанное зрелище природы, которой здесь нет имени; здесь она ни с чем знакомым не сходствует; кажется, что стоишь на таком месте, где кончается земля и начинается небо». Так описывает Жуковский переход в Тессин, итальянскую часть Швейцарии. «С одной стороны маленькое светлое озеро, не более дождевой лужи; из него тихо бежит ручей; с другой стороны такое же озеро и такой же тихий ручей: это Тессин и Рейса; здесь они навсегда разлучаются; отсюда бегут один на юг, другой на север, и в быстром течении разрывают гранитные горы. И с этого места начинаешь быстро спускаться к Айроло, имея вправе шумный Тессин, который скоро является во всем своем могуществе, и наконец близ самого Айроло образует каскад, удивительно живописный. На самой вершине уже увидел я спор светлого юга с угрюмым севером; со стороны Италии проглядывало голубое небо, со стороны Рейса клубились туманные облака; и небо сделалось ярко-лазурным, когда я, спустившись в Айроло, вдруг очутился посреди роскошной итальянской природы».

А вот как описывает этот путь в «Хронике русского» Александр Тургенев: «От Госпиция начали мы спускаться по извилистой дороге, и довольно быстро, беспрестанно поворачивая то взад, то вперед; на поворотах привычные лошади бежали прытко над пропастьми и скалами. Снег становился реже, и сугробы мало-помалу исчезли: солнце проглянуло и разогнало туман… Мы спускаемся к долине, где укрывается Айрола… Всё оживлено трудолюбием, всё еще зелено, и вдали вы угадываете небо Италии; не только небо, природа и цвет ее, но и язык переменился: в Айроло говорят уже по-итальянски. Мы в Тессинском кантоне».

Айроло (Airolo) – первый городок после перевала. Здесь некогда произошла стычка авангарда русской армии под командованием Багратиона с французами. Это было 24 сентября 1799 году – к исходу дня суворовские солдаты были уже на Сен-Готарде.

Путешественники, прибывающие из северных кантонов в Тессин, обращают внимание не только на изменившийся язык, но и на прочие особенности южного менталитета. Например, Николай Греч, проехавший по этой дороге в Италию в 1841 году, записывает: «В Айроло мы ночевали. Здесь уже говорят по-итальянски, испорченным наречием. Исчезает немецкая опрятность, и начинается итальянская нечистота. <…> Каждую посудину должно перемыть и перетереть, чтобы не съесть или не выпить чего-нибудь лишнего».

Спускаясь дальше, попадаем в Фаидо (Faido), известный своим монастырем капуцинов. В нем, кстати, ночевал некогда Суворов. Остановился здесь на ночевку и Жуковский. «Этот вечер, – напишет потом поэт, – принадлежит к прелестнейшим в жизни. Какое разнообразие в зрелищах! Какое удивительное захождение солнца! По-настоящему солнце, посреди высоких гор, не всходит и не заходит для глаз. Оно еще высоко в небе, а для тебя его уже нет; но чудесно освещенные бока долин, но утесы, которые медленно угасают, долго еще говорят о невидимом. Я шел долиною Левантийскою; солнце уже было за горами; но Сен-Готар весь в огне стоял над Айроло и светил в долину, и с одной стороны на половине гор, сливающихся в одну стену, леса пылали; этот розовый пламень мало-помалу подымался, черная тень бежала за ним из долины, наконец одна светлая полоса, подобная огненной гриве на хребте горном, и та скоро исчезла, и звезды Италии загорелись… в каком прозрачном небе! С какою неизъяснимою яркостью!»

Еще ниже по течению реки Тессин, или Тичино (Ticino), расположена Беллинцона (Bellinzona) со своими знаменитыми крепостями, которые тоже имеют, пусть и косвенное, отношение к России. Русскому путешественнику сразу бросаются в глаза «московские» зубцы средневековых укреплений: в 1460 году сюда приезжал наблюдать за крепостными работами Аристотель Фиораванти, один из будущих строителей Московского Кремля.

Через Беллинцону шли в сентябре 1799 года русские войска, и здесь в течение двух дней была штаб-квартира Суворова. Полководец разместился в доме «Ла-Червиа» (“La Cervia”) на площади Нозетто (Piazza Nosetto).

Александр Тургенев так описывает Беллинцону 1840 года: «Сошел в город: улицы кривые, узкие, темные, словом, крепостные. <…> Зашел в церковь: великолепие храмов Италии уже показывается в колоннах, в мраморах, в живописи; но неизбежно следствие этого великолепия: неопрятность и рубища нищих, у сих храмов сидящих. Кто-то сказал, что в немецких кантонах Швейцарии свиньи опрятнее жителей Тессинского. Если судить по некоторым встречам… О нищенстве я не упоминаю: эта язва Италии и вообще земель католических давно уже явилась на пути моем во всем своем безобразии; в Беллинцоне она еще приметнее».

А.И. Тургенев

Греч вторит своему предшественнику: «Мы остановились в гостинице на почте, в неопрятных комнатах. Нам подали обед, до которого нельзя было дотронуться». От Беллинцоны дорога спускается к озеру Лаго-Маджоре, красота которого редко кого из русских туристов оставляла равнодушным. Алексей Хомяков, например, проезжая этой дорогой в Италию в 1826 году, так был восхищен открывшимися видами и островами, что они вдохновили его на стихотворение “Isola Bella”.

На берегу Лаго-Маджоре, недалеко от впадения в него Тессина, расположился Локарно (Locarno). Самым знаменитым русским жителем этого курортного городка является, безусловно, Михаил Александрович Бакунин. Объявление о продаже недвижимости в районе Локарно, опубликованное в 1873 году в «Журналь де Женев» (“Journal de Gene`ve”), привлекает внимание неистового врага частной собственности из-за тактических соображений. «Если он сделается собственником клочка земли, – излагает эти соображения в своих воспоминаниях бакунист Сажин-Росс, – тогда со стороны властей он будет неуязвим и его оставят в покое в Локарно. <…> Кроме того, итальянцы давно лелеяли мысль устроить на швейцарской территории поблизости итальянской границы склад оружия, типографию, убежище для лиц, преследуемых полицией».

Выбор виллы «Бароната» (“la Baronata”), живописно расположенной между Минусио (Minusio) и Тенеро (Tenero), не случаен. Эти места на берегу самого большого итальянского озера Бакунин облюбовал уже раньше. Осенью 1869 года он покидает Женеву и живет в различных местах в Локарно и Муральто (Muralto). Переезд из «революционной» столицы русской Швейцарии в «провинциальный» Тичино анархист объясняет как необходимостью перемены климата, так и потребностью в спокойном месте жительства, где он не будет подвергаться преследованиям полиции. Не последнюю роль играют и вполне прозаические причины – итальянская дешевизна. Для Бакунина, с его «жизненным аппетитом» и неумением заработать хоть что-нибудь своим трудом, сокращение расходов было суровой необходимостью. 2 октября 1869 года он пишет Огареву: «Вообрази себе после сухой и тесно прозаической атмосферы Женевы Италия во всей ее приветливой теплоте, красоте и первобытной мило ребяческой простоте… Здесь кажется всё вдвое дешевле, а приволье, а свобода, а простота и теплота и воздух… Ну, просто царство небесное. <…> Ты видишь, что я просто в восторженном состоянии духа, и боюсь только одного, что мягкость жизни и воздуха уменьшат, смягчат мою дикую социалистическую беспардонность».

Экономия необходима в связи с прибавлением семейства. Еще только женившись на молоденькой полячке-сибирячке Антонии Квятковской, мэтр революции заявил ей, что не собирается ограничивать ее свободу. Летом 1869 года жена из Италии сообщает о второй беременности от неаполитанского адвоката Гамбуцци, отца ее первого ребенка, и пишет, что возвращается в Швейцарию к Бакунину.

Переезд из Женевы происходит после Базельского конгресса (6–12 сентября 1869 года). Бакунин в ожидании жены поселяется сперва в Лугано, где жил в то время его итальянский друг и соратник по борьбе Маццини (Mazzini). Итальянские революционеры, однако, советуют обосноваться в Локарно, что Бакунин и делает. За 55 франков в месяц он снимает квартиру в две комнатки у вдовы Терезы Педраццини (Teresa Pedrazzini). Об этой квартире вспоминает Сажин, собравший для своего вечно нуждавшегося учителя у цюрихской молодежи 150 франков: «…Обстановка была самая убогая, мебелишка самая простая; так, в комнате его стояли: кровать, стол, три-четыре стула и сундук, в котором лежало белье, а единственная суконная черная пара висела на гвозде; были еще простые полки с книгами. Когда я передал чай, табак и деньги, Мишель расцеловал меня…»

Приезжает Антония с первым ребенком. 15 января 1870 года рождается Джулия Софья (Giulia Sofia). 29 января в церкви Св. Витторе в Муральто (St. Vittore) крестят первого сына Бакунина, Карло Саверино (Carlo Saverino), рожденного 25 мая 1868 года, а 1 марта в той же церкви крестят маленькую Софью Джулию. Таким образом Бакунин решает вопрос гражданского статуса детей.

«Перевод страшно трудный. Сначала я не мог перевести более трех страниц в утро, теперь дошел до пяти, надеюсь скоро дойти до десяти», – пишет он Огареву. Положение отца семейства заставляет его искать какого-нибудь заработка, и враг государства берется за перевод «Капитала» государственника Маркса. Предложение заработать таким образом поступает к Бакунину от петербургского издателя Полякова через студента Н.Н. Любавина, жившего за границей. Весь гонорар составляет 900 рублей, из них 300 рублей Бакунин получает авансом.

В другом письме делится с Герценом: «А я, брат, перевожу экономическую метафизику… И в редкие свободные минуты пишу книгу-брошюру об упразднении государства». Параллельно с денежной «халтурой» Бакунин трудится над своей главной теоретической работой «Государственность и анархия».

От мучений «экономической метафизики» анархиста спасает Нечаев. «Демон» революции бежит в Швейцарию после нашумевшего убийства в Москве студента Иванова. 12 января Бакунин узнает, что Нечаев, которого в письмах любовно называет «наш Бой», в Швейцарии, и в письме Огареву признается, что от этой новости так «прыгнул от радости, что чуть было не разбил потолка старою головой. К счастью, потолок очень высок. Я сам непременно хочу увидеться с Боем, но сам ехать решительно не могу». Причина всё та же – безденежье. Бакунин зовет Нечаева к себе, зная, что полиция разыскивает его по обвинению в убийстве: «Итак, буду ждать нашего Боя, или скорее боевого, сюда. У меня ждут его покров, постель, стол и комната, а также глубочайшая тайна».

Неутомимый Нечаев приезжает в Локарно и снова заражает стареющего анархиста своей ураганной энергией, убеждая его бросить работу над переводом «Капитала» и целиком посвятить себя революционной пропаганде в России. «Наш Бой совсем завертел меня своей работой, – пишет Бакунин Огареву 8 февраля 1870 года. – Сегодня по его требованию… написал наскоро статью о полицейских услугах, оказываемых иностранными правительствами русскому в деле разыскивания мнимых разбойников». Через Бакунина Нечаев организует кампанию в прессе по невыдаче себя России. Интересно, что швейцарские власти, прекрасно информированные о местонахождении убийцы, не торопятся с арестом. Из письма президента Швейцарской Конфедерации Ж. Дубса начальнику Департамента внутренних дел кантона Тессин Л. Пиоде 23 февраля 1870 года: «Узнав из другого источника, что… Нечаев, вероятно, выехал в Тичино, спешу сообщить Вам об этом и посоветовать Вашему полицейскому управлению провести тщательные расследования с тем, чтобы выяснить, действительно ли этот субъект находится в Локарно или в другом населенном месте Вашего кантона, и в случае необходимости в обстановке совершенной секретности принять надлежащие меры для того, чтобы он незамедлительно покинул швейцарскую территорию, потому что, я повторяю, крайне желательно для нас, чтобы он не был найден в Швейцарии».

Нечаев требует от Бакунина переехать в Цюрих, где в это время кипит русская студенческая колония, чтобы организовать там центр русской революционной пропаганды и целиком посвятить себя «русскому делу». Бакунин с радостью соглашается, но ставит одно условие – надо каким-то образом решить денежный вопрос и уладить отношения с издательством, выплатившим аванс: «Ясно, что для того, чтобы предать себя полному служению делу, я должен иметь средства для жизни… К тому же у меня жена, дети, которых я не могу обречь на голодную смерть; я старался уменьшать донельзя издержки, но все-таки без известной суммы в месяц существовать не могу. Откуда же взять эту сумму, если я весь труд свой отдам общему делу». Такие пустяки Нечаев берется с легкостью уладить – «комитет» всё берет на себя.

Вскоре Любавин, сосватавший Бакунину перевод «Капитала», получает письмо: «До сведения комитета дошло, что некоторые из живущих за границей русских баричей, либеральных дилетантов начинают эксплуатировать силы и знания людей известного направления. <…> Между прочим, некий Любавин… завербовал известного Бакунина для работы над переводом книги Маркса и, как истинный кулак-буржуй, пользуясь его финансовой безысходностью, дал ему задаток и в силу оного взял обязательство не оставлять работу до окончания. <…> Комитет предписывает заграничному бюро объявить Любавину: 1) что если он и подобные ему тунеядцы считают перевод Маркса в данное время полезным для России, то пусть посвящают на оный свои собственные силенки… что он (Любавин) немедленно уведомит Б-на, что освобождает его от всякого нравственного обязательства продолжать перевод, вследствие требования революционного комитета».

Деньги же для Бакунина и для революционной пропаганды Нечаев достает с помощью самого Бакунина. Вместе они убеждают дочь Герцена выдать им оставшуюся после смерти отца часть бахметьевского фонда.

Однако аванс за «Капитал» и бахметьевские деньги исчезают быстро. Бакунин снова живет в долг, занимает у всех подряд кто сколько даст – об отдаче речь не ведется. После провала «русского дела» и разрыва с Нечаевым Бакунин хватается за дела европейские. Он пишет Огареву: «Ты только русский, а я интернационалист». Начинается Франко-прусская война, а затем революционные события во Франции. В сентябре 1870 года Бакунин отправляется из Локарно в Лион. Из-за привычного отсутствия денег он ищет, у кого можно занять на дорогу, и, будучи окружен шпионами, берет деньги у агента тайной полиции Романа, представившегося бывшим кавалерийским полковником, а теперь издателем Постниковым. Счет на одолженные Бакунину 250 франков Роман аккуратно выставляет Департаменту полиции в Санкт-Петербурге.

Лионская авантюра заканчивается ничем – ночью Бакунин бежит из города с подложным паспортом в Марсель, причем ему приходится изменить внешность. Сбрив бороду и надев синие очки, неудачливый заговорщик через Геную и Милан возвращается в Локарно, полный разочарований. В одном письме соратнику по «Альянсу» он пишет не без горечи: «Дорогой друг, я окончательно потерял веру в революцию во Франции. Эта страна совершенно перестала быть революционной».

По возвращении в Локарно Бакунин пишет «Кнуто-германскую империю и социальную революцию», одну из своих самых известных работ.

Опять революционера грозят задавить проблемы быта. Теперь семья живет на деньги отца его детей – Гамбуцци.

Летом 1871 года Бакунин то бросается в бешеную деятельность, то хочет поселиться в тихом уголке. В то же лето он подает бумаги на получение швейцарского гражданства. Русский дворянин просит о принятии его в члены крестьянской общины Мозоньо (Mosogno). В протоколах он назван на итальянский манер – Микеле Бакенини (Michele Bakenini). Двадцать пять голосов подано за принятие в тессинские крестьяне русского помещика, против – ни одного. Ввиду тяжелого материального положения русского дворянина положенную для оплаты сумму в 400 франков ему прощают.

Летом 1872 года Антония с детьми уезжает в Россию. Супруга государственного преступника просит царские власти разрешения навестить своих родителей и получает его. Еще одна цель этой поездки на родину – переговоры с семьей Бакунина о разделе наследства. С отъездом жены Бакунин съезжает с квартиры г-жи Педраццини и поселяется в таверне «Дель-Галло» Джакомо Фанчола (“Albergo del Gallo” Giacomo Fanciola) на улице Виа-алла-Мота (Via alla Mota).

Оставшегося без семьи Бакунина ничто больше не связывает, и он снова бросается организовывать мировой бунт. Летом 1872 года вождь анархистов едет в Цюрих, где работает вместе с Сажиным-Россом над открытием типографии, связанной с русской студенческой библиотекой. Бакунин носится по всей Швейцарии, руководит, вдохновляет, призывает – теперь его энергия направлена на борьбу с Интернационалом.

В сентябре 1872 года на конгрессе Интернационала в Гааге Бакунина обвиняют в создании «Альянса», но особенно возмущает всех социалистов третий пункт обвинения, что и служит в конечном итоге поводом врагам частной собственности для исключения Бакунина, – речь идет о невыполнении договора на перевод «Капитала» и присвоении аванса: «3…Гражданин Бакунин пустил в ход нечестные средства с целью присвоить себе целиком или частью чужое имущество, что составляет акт мошенничества; что сверх того для уклонения от выполнения принятых им на себя обязательств он или его агенты прибегли к угрозам».

Устав от безуспешной борьбы, проиграв битву с прежними соратниками, Бакунин возвращается в Локарно. В ноябре туда приезжает молодой врач и известный революционный публицист Варфоломей Александрович Зайцев с женой и дочкой. Семья поселяется по соседству и скрашивает одиночество стареющего бунтаря. Зайцев записывает под диктовку Бакунина мемуары – судьба их неизвестна до сих пор.

В начале 1873 года Бакунина в его комнатке в «Дель-Галло» навещает подполковник-анархист Николай Соколов и остается там вместе со своим кумиром два месяца. Интересны оставленные Соколовым воспоминания об этом времени. Появление гостя в четыре часа утра не застает Бакунина врасплох – ночью он всегда работает. На столе и стульях разбросаны газеты и книги, самовар посреди пола, стаканы под кроватью, пол усеян пеплом и окурками. Бакунин так объясняет Соколову свой распорядок дня: «Знай же навсегда, что к 11 часам утра, как сегодня, я приглашаю тебя к столу. В 121/2 часов мы с Зайцевым и другими отправляемся в разные кафе читать газеты, пить пунш, болтать и гулять до 4 часов. Затем я до 8 часов вечера ложусь спать. Пью чай или зельтерскую воду и отправляюсь куда-нибудь до 10 часов. После чего, в продолжение всей ночи, как вчера, я, не раздеваясь, пишу письма. Вот и весь мой день, братец. Как видишь, я веду правильный образ жизни».

Гуляет Бакунин по улицам Локарно в окружении обожавших забавного русского мальчишек, кричавших при его появлении: «Да здравствует Мишель!»

Нищета заставляет Бакунина принять предложение Зайцевых и переселиться к ним. Олимпия Кутузова, сестра жены Зайцева, описывает в воспоминаниях «Из далекого прошлого» свою первую встречу с Бакуниным весной 1873 года: «Насколько велико было чувство благоговения, с которым я вступала в жилище этого необыкновенного человека, настолько же велико было и мое изумление перед картиной, представившейся моим глазам и совершенно не соответствовавшей моим ожиданиям. В небольшой комнате на кровати стоял табурет, а на табурете в широком поношенном пальто, со стаканом в руке, возвышалась колоссальная фигура Бакунина. В эту минуту всё его внимание было сосредоточено на ползавшем по потолку скорпионе, которого он пытался поймать в стакан. При этом зрелище торжественно-почтительное настроение, с которым я готовилась к встрече со знаменитым старцем, разом испарилось. Я невольно бросилась к нему на помощь со словами: “М.А., позвольте я вам помогу!” Бакунин обернулся к нам и, грузно спускаясь с табурета, промолвил: “А, вот ты и приехала! Ну-ка, полезай теперь ты да излови эту бестию!”»

Натянутые отношения с русскими, провал всех «русских» начинаний заставляют неутомимую натуру Бакунина искать выхода своей энергии в соседних, «итальянских» делах. С итальянскими революционерами устанавливаются у Бакунина наилучшие отношения. «Черт побери всех вас вместе и каждого в отдельности всех русских!.. – заявляет однажды в сердцах Бакунин Соколову. – Я признаю только моих итальянских друзей. Вы рабы и останетесь рабами с вашим царем!»

Самым близким другом и сподвижником Бакунина становится Карло Кафиеро (Carlo Cafiero), представитель Интернационала в Италии. Родившись в семье богатых аристократов, Кафиеро получает блестящее образование, оканчивает в 1870 году юридический факультет, отправляется в Англию для изучения философии и увлекается там рабочим вопросом. В 1871-м он вступает в Интернационал, но больше симпатизирует, как и прочие представители латинских социалистов, импульсивному русскому Бакунину, нежели немцам Марксу с Энгельсом. В мае 1872 года итальянец приезжает в Локарно специально с целью лично познакомиться с Бакуниным. После нескольких дней и ночей, проведенных в дискуссиях, молодой человек становится верным бакунистом. Привлечь на свою сторону именно Кафиеро Бакунину особенно важно: верных последователей много, но из верных последователей с большими деньгами – один Кафиеро. Дело в том, что итальянский анархист получает в это время огромную по тем временам сумму из отцовского наследства и собирается организовать центр анархизма в Локарно. Кафиеро преследует две цели одновременно: обеспечить старость Бакунина и создать революционную базу, склад оружия, приют для террористов. Выбор падает на виллу «Бароната» на склоне горы, спускавшейся к Лаго-Маджоре. Покупка на имя Бакунина совершается 2 августа 1873 года.

Олимпия Кутузова становится женой Карло Кафиеро, и в ее воспоминаниях мы находим детали бакунинской жизни в «Баронате». Бакунин и Кафиеро с супругой, еще несколько революционеров, эмигрировавших из Италии, поселяются в домике, расположенном на приобретенном участке. Для далеко идущих планов дом был слишком мал. Начинается строительство новой виллы.

Об атмосфере, царившей в «Баронате», Кутузова пишет: «Отношения М.А. Бакунина и Кафиеро были самые близкие и дружеские. Любя до поклонения Михаила Александровича, Кафиеро был безгранично предан ему, заменяя для него сестру милосердия, няньку, ухаживал за ним, как за ребенком. В то время Бакунин уже начал хворать – не мог без посторонней помощи вставать по утрам. Каждый день по утрам слышался по всему дому громкий призыв: “Карло! Карло!”, и Кафиеро, где бы он ни был, чем бы он ни был занят, оставлял всё и бежал на этот зов. И пока Карло не разотрет онемевшей руки или спины, боли в которой не давали Михаилу Алексеевичу покоя, Бакунин не мог встать с постели».

«Бароната» становится центром притяжения для революционеров из самых разных стран, в том числе здесь нередко появляются гости из России, так, например, к Бакунину в Локарно приезжает Ткачев – вдохновитель террора. Однако к посетителям с родины Бакунин относится скептически. «Да что русские?! – говорит Бакунин еще одному гостю Баронаты, бежавшему с сибирского этапа народнику-каторжнику Дебогорию-Мокриевичу. – Всегда они отличались стадными свойствами! Теперь они все анархисты! На анархию мода пошла. А пройдет несколько лет – и может быть, ни одного анархиста среди них не будет!»

«Жизнь в Баронате, – вспоминает Кутузова, – организовалась сама собой по коммунистическим принципам. Все необходимые работы делились по возможности поровну: мужчины работали в лесу, пилили дрова, косили, заботились об огороде, который давал нам достаточно овощей, ягод, каштанов и фруктов. Мы держали также кур и коров. По принятому в Италии обычаю мужчины ухаживают за скотом, и Кафиеро сам кормил корову и доил ее. Женщины стирали, готовили, мыли посуду и делали всевозможную работу по дому».

За повседневными заботами не забывается и главная цель: «Расположенная всего в двух часах на пароходе по Лаго-Маджоре от итальянской границы Бароната, – продолжает Кутузова, – была удобным местом для проведения собраний и приема преследуемых полицией революционеров: они могли быть уверены, что найдут здесь временное убежище».

В это время итальянцы готовят «большое дело», и Кутузова, включившись с душой в работу мужа, перевозит в Италию закупленный в Швейцарии динамит – под юбкой, – «зашитый в полотенце, которое я обвязала вокруг талии».

Сентябрь и октябрь 1873 года Бакунин проводит в Берне, где проходит лечение у своего знакомого врача Фохта. В это время выходит брошюра Генерального совета Интернационала против Бакунина и его «Альянса». 25 сентября Бакунин публикует в “Journal de Gen?ve” ответ, в котором все обвинения называет клеветой и заявляет о своем решении отойти от активной политической деятельности. Все последние события вызывают в Бакунине, по его словам, «глубокое отвращение к общественной жизни. С меня этого довольно, и я, проведший всю жизнь в борьбе, я от нее устал. Мне больше шестидесяти лет, и болезнь сердца, ухудшающаяся с годами, делает мне жизнь все труднее… Поэтому я удаляюсь с арены борьбы и требую у моих милых современников только одного – забвения. Отныне я не нарушу ничьего покоя, пусть же и меня оставят в покое».

Его близкими это поразившее мир письмо воспринимается как тактическая уловка, сам же Бакунин действительно живет на своей вилле, как ушедший на пенсион буржуа. Расходы, несмотря на вышеприведенное описание Кутузовой, огромны, но никто денег не считает. Большую часть средств поглощают строительные работы – возведение огромного дома, проведение дороги, которая прорубается нанятыми рабочими в скале. Несостоявшийся русский помещик в отсутствие Кафиеро, отправившегося также в Россию, строит с размахом. Его непрактичностью пользуются архитектор и подрядчики. Бакунин ожидает возвращения жены из России и одержим мыслью встретить ее в земном парадизе фейерверком.

Отъезд Кафиеро в Россию вызван вполне драматическими обстоятельствами. Олимпия Кутузова, став подругой жизни Кафиеро, возвращается в Россию, чтобы ухаживать за больной матерью, и когда хочет вернуться в Швейцарию – ее не выпускают. Кафиеро бросается в мае 1874 года выручать из России подругу. В Петербурге в итальянском посольстве они женятся, и в июле того же года оба возвращаются в Локарно, где по возвращении им предстает картина хаоса и разорения. От огромного наследства за несколько месяцев хозяйничанья Бакунина не остается ничего.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.