Время наконечников

Время наконечников

Спешенный лучник из войска хана Хулагу, внука Чингисхана (по «Сборнику летописей» Рашид-ад-дина): эпизод взятия Багдада в 1258 г. И лук, и положение пальцев на тетиве типично монгольские. Примечательно, что сабля, подвешенная на одном уровне с колчаном, располагается «по-шашечному»: лезвием вверх (не ошибка художника и не случайность: на этой миниатюре так вооружены все пять попавших «в кадр» лучников, составляющие стрелковый отряд при стеноломном камнемете)

Монгольские лучники в коннице – своего рода эталон. Такой же, как английские лучники – в пехоте.

Эпоха великих монгольских завоеваний уже давно находится в фокусе российского оружиеведения, о ней написано много очень авторитетных (без малейшей иронии говорим!) исследований. Может быть, не стоило бы предлагать еще и свою трактовку, но… так уж получилось, что ни с одним из этих исследований не выходит солидаризоваться абсолютно, во всех вопросах. Равно как сами исследования (и исследователи) не во всем согласны друг с другом. Скажем, М. В. Горелик, по-видимому, все же слишком переоценивает тяжеловооруженность среднестатистического монгольского воина и степень непробиваемости его доспехов – что, конечно, «трансформирует» действия такого воина как конного лучника. А. И. Соловьев таких крайностей избегает – но реконструирует действия монгольских (и не только) лучников, исходя из своей концепции о плотной и «многорядной» конной фаланге, с чем опять-таки трудно согласиться. Ю. С. Худяков реконструирует облик средне– и тяжеловооруженного монгольского воина заметно иначе, чем Горелик – и, может быть, даже слишком иначе. А А. Н. Кирпичнков и последователи его школы как в свое время выдвинули постулат о практически полной легковооруженности монгольских лучников и «несамостоятельности» их военного искусства, так и продолжают его придерживаться вот уже почти полвека…

Так что попытаемся внести и свой вклад. Начнем с анализа первоисточников. Прежде всего с «Сокровенного сказания», древнейшего памятника монгольской литературы… и военного дела тоже: он увидел свет в 1240 году, в правление хана Угэдэя, посвящен истории Угэдэева отца, некоего Темучина по прозванию Чингисхан, а эта история отнюдь не связана с литературой как таковой.

В «Сокровенном сказании» много говорится о лучной стрельбе. В одном нарочито гиперболизированном пассаже, например, выстрел на дистанцию 900 алтанов описывается как «дальний», а на 500 алтанов – «рядовой». К счастью, контекст совершенно ясно дает понять, что перед нами именно и только гиперболизация (в духе обещаний «заткнуть за пояс» или «раскатать в блин») – а то бы пришлось усомниться и в других сведениях: мы ведь знаем, на сколько алтанов летит стрела при рекордно-феноменальном выстреле…

Если же говорить о реализме, то в «Сокровенном сказании» фактически нет описания по-настоящему выдающихся выстрелов (зато приведены, например, случаи особо выдающихся копейных ударов: это была куда большая диковинка, заслуживающая специального упоминания!). А то, что все-таки упомянуто, порой не понятно современному исследователю.

На большую дистанцию пускают стрелы, именуемые «шибийн-сумур»: обмен такими выстрелами зачастую происходит еще при сближении конных отрядов, когда для стрел другого типа противник недоступен. Но чем «шибийн-сумур» отличается от другой дальнобойной стрелы, именуемой «кейбур» («ветреница»), – неизвестно. Может быть, все-таки большей убойностью: летальный исход при попадании стрелы-ветреницы описан как что-то совсем уж необычное.

Для чего же «ветреница» вообще служит? Для тревожащего обстрела на предельном и запредельном расстоянии, когда сразить противника практически нереально, но можно постараться, например, легко ранить его самого или его лошадь, если оба они не защищены броней? Эти «легкие» раны, особенно когда они накапливаются, тоже могут стать серьезным фактором победы…

А вот стрела «анхуа» – мощная, бронебойная. Но опять же совершенно неизвестно, к какому именно типу она относится: разновидностей таких стрел у монголов было много… Хотя множество это довольно лукавое: сами стрелы с наконечниками хоть сколько-нибудь бронебойных достоинств в боекомплекте среднестатистического воина встречаются далеко не всегда, а когда они там все же есть, то в весьма малом количестве.

(Может быть, бронебойный тип этой стрелы легко «прочитывается» из названия – и это сразу ясно всем монгольским оружиеведам. Однако пока что их не удается обнаружить как класс. Если не ошибаюсь, единственный научный анализ названий монгольского оружия с точки зрения его функций был проведен свыше полувека назад венгерской исследовательницей Кэте Урай-Кехальми. Однако ее исследования, опубликованные на немецком языке, носили скорее филологический, чем оружиеведческий характер, да и несколько «языковых барьеров» уж слишком затрудняют связь с первоисточником. Так что даже в этих работах как-то не удалось обнаружить подробностей, связанных со стрельными и лучными конструкциями.)

Предельно легковооруженный монгольский лучник: он даже одежду со «стрелковой» руки спустил – а уж о доспехах речь вообще не идет!

Стрела типа «йори» именуется «гремучей». Возможно, это то, что называется «стрела-свистулька», у которой за наконечником размещена утолщенная костяная втулка биконической формы, снабженная отверстиями?

Голландец Николаас Витсен, оставивший по своим посольско-путевым впечатлениям 1664–1665 гг. записки «Путешествие в Московию» (мы их уже цитировали – и еще не раз к ним вернемся, прежде всего когда речь зайдет о лучниках Московии!), в дальнейшем связал свои интересы с Россией столь плотно, что одной книгой не ограничился: есть у него и исследования по истории Кавказа, и фундаментальный трактат «Noord en Oost Tartarye» – «Северная и Восточная Тартария». Эти научные труды сопровождались собиранием коллекций (к сожалению, ныне утерянных) «тартарского» оружия – в том числе оружия якутов, бурят и особенно калмыков, в ту пору являвшихся живыми носителями монгольской военной традиции, – а также сбором сведений, сообщаемых очевидцами-современниками. Есть в них и описания соответствующих стрел, которые «были с утолщенным передним концом, сделанным из кости, на них три или четыре свистульки, которые в воздухе очень громко свистят, что забавно слышать. ‹…› У них начальники военных отрядов выстреливают такие свистящие стрелы через головы своих отрядов, чтобы возбудить в них храбрость, а также для того, чтобы этим звуком в зависимости от направления, в котором они стреляют, отдавать приказы».

Что ж, это специфическое, но известное и по другим источникам использование «спецбоеприпасов». Польза его несомненна: голосовые команды непосредственно в ходе боя передать довольно сложно, а «начальник военного отряда», если он занимает свое место не зря, вполне может оценить изменение ситуации раньше своих подчиненных и немедленно обозначить новое «направление огня». Кроме того, Витсену, может, и было забавно слышать свистящий звук, но для обстреливаемого неприятеля, а особенно его лошади (если она не обучена специально) это элемент «психической атаки».

В том или ином виде «свистульки» бытовали во всей северо-восточной Евразии, они и до Японии добрались (правда, у самураев звук «шумящей стрелы» обычно служил сигналом для официального начала битвы). Уточним лишь, что собственно монгольские «свистунки» служили не только для информационно-пропагандистских целей. Такие втулки обычно венчают черенки стрел с самыми большими и широкими наконечниками, ни в коем случае не костяными. Эти наконечники – широкие трехлопастные или плоские лопаточковидные «срезни» и близкие к ним формы – могут наносить, особенно на близком расстоянии, сильнейшие удары: не пронзающие, а почти рубящие. Как и большинство других монгольских наконечников, они черешковые, то есть снабжены хвостовиком, вставляющимся в стрельное древко. Так что «свистунка» служила еще и муфтой, усиливающей торцевую часть древка стрелы и предохраняющей его от раскалывания при ударе.

(Трудно удержаться от того, чтобы не описать легенду о применении такой вот «информационной стрелы» более чем за тысячелетие до Чингисхана. Цитата довольно известная, хотя современные авторы обычно «передирают» ее друг у друга в сокращенном виде, а источником указывают, по чьей-то давней ошибке, китайский трактат под названием то «Шицзин», коий суть сборник гимнов, то «Шуцзин», посвященный гораздо более древней истории – тогда как речь должна идти о 56-й главе «Ши Цзи» – «Исторических записок» Сыма Цяня.

Итак, предыстория. У Модэ или Маодуня, будущего основателя хуннской кочевой империи, возникают проблемы с отцом, шаньюем-правителем народа хунну. Намереваясь отстранить Модэ от наследования, тот все же выделяет ему положенный по статусу «тумэ-не», десятитысячный отряд личного войска, но сын предполагает, что эти воины при случае могут его и «убрать». Ситуацию Модэ переменил вот каким образом:

«…Он сделал свистунку и начал упражнять своих людей в конном стрелянии из лука с таким приказом: всем, кто пустит стрелу не туда, куда свистунка полетит, отрубят голову. Модэ сам пустил свиггунку в своего аргамака. Некоторые из приближенных не смели стрелять, и Модэ немедленно не стрелявшим в аргамака отрубил головы. Спустя несколько времени Модэ опять пустил свистунку в любимую жену свою, некоторые из приближенных ужаснулись и не смели стрелять. Модэ и сим отрубил головы. Еще по прошествии некоторого времени Модэ выехал на охоту и пустил свистунку в шаньюева аргамака. Все приближенные тоже выпустили стрелы. Из сего Модз увидел, что он может употреблять своих приближенных. Следуя за отцом своим шаньюем Туманем на охоту, он пустил свистунку в Туманя; приближенные также пустили стрелы в шаньюя Туманя».

«Свистулька» монгольского образца

Хунну – предки гуннов, Модэ – предшественник Атиллы, отряд «тумэ-не» – прототип монгольского тумена; Чингисхан легенду о возвышении Модэ, похоже, знал и во многом «делал с него жизнь». Добавим только, что легендой тут является сюжет с фольклорным методом тройного испытания, а не самый факт использования свистящей стрелы, при помощи которой можно гарантированно «убрать» вражеского военачальника или рассеять вдруг появившийся на поле боя ударный отряд.)

Вернемся к «Сокровенному сказанию». Время от времени там попадается оборот «стрелять костяными стрелами», причем иногда в качестве такой стрелы называется «томар». Томары – «зубилообразные» наконечники стрел, они бывают и железными тоже, в ряде случаев их боевое применение несомненно, но костяной томар – классическое оружие охотника на пушную дичь: «ушибающее», ударно-дробящее без повреждения ценной шкурки. Может быть, смысл фразы насчет «стрельбы костяными стрелами» (судя по контексту, имеющей явное отношение именно к ВОЕННОМУ делу, но абсолютно неясной, даже из контекста: современники, видимо, должны были понимать этот намек без разъяснений) удастся расшифровать по одному из постановлений, принятому на курултае в урочище Далань-Даба? Этот «исторический съезд» состоялся уже при хане Угэдэе, через семь лет после смерти Чингисхана, но проходил под лозунгом «Решения бессмертного вождя и учителя – в жизнь!».

Одно из зафиксированных там постановлений звучало так: «Если тысячник опередит темника, впереди ехавшего, то вслед по нему стрелять тупыми стрелами». Похоже, это что-то среднее между дисциплинарным наказанием за нарушение субординации и… средством управления на поле боя, позволяющим мгновенно «отозвать назад» командира, прежде времени рванувшегося в атаку. Нечто вроде команды «фальшстарт!», аналог в самом прямом смысле жесткого (но не острого) окрика: обычный-то окрик в таких обстоятельствах может быть не услышан.

(Впору соотнести это «стрелоуправление» с использованием свистящих стрел!)

Если прототип этого правила и в самом деле появился еще при Чингисхане [12], то налицо довольно гуманное (скорее, впрочем, прагматическое) отношение к нарушителям дисциплины. Нам как-то привычнее видеть в монгольской армии такое: «Чингис-кан приказал: ‹…› когда войска находятся на войне, то если из десяти человек бежит один, или двое, или трое, или даже больше, то все они умерщвляются, и если бегут все десять, а не бегут другие сто, то все умерщвляются; и, говоря кратко, если они не отступают сообща, то все бегущие умерщвляются; точно так же, если один или двое, или больше смело вступают в бой, а десять других не следуют, то их также умерщвляют, а если из десяти попадают в плен один или больше, другие же товарищи не освобождают их, то они также умерщвляются».

Это, правда, нам известно из «привходящего источника: со слов Джованни Плано Карпини, который ездил к монголам уже в 1246 г., при Батые и только что избранном великим ханом Гуюке… при дворе которого, между прочим, наблюдал использование тупых стрел как „дисциплинарного средства“ против нарушителей, рискнувших без разрешения приблизиться к великокняжеским аппартаментам: „…Если кто-нибудь подходил к шатру за назначенные границы, то его подвергали бичеванию, если хватали; если же он бежал, то в него пускали стрелу без железного наконечника“.»

Данные о военном искусстве, оружии и тактике монголов Карпини собирал очень тщательно. Но на монгольских аналогах военных трибуналов ему присутствовать явно не пришлось (вся его поездка проходила по территории глубокого тыла и в относительно мирное время) – и, похоже, тут он «округлил» в наиболее страшную сторону рассказы переводчиков. Пожалуй, то, что ему довелось видеть собственными глазами, скорее подтверждает: в монгольском войске дисциплина поддерживалась при помощи не таких уж свирепых мер. Другое дело, что это не мешало совершенно бесчеловечному (хотя при этом, возможно, даже беззлобному) отношению ко всем, кто не свои…

Впрочем, многочисленные цитаты из других, собственно монгольских источников (которые вроде бы должны убедить, что в державе Чингисидов законы «для внутреннего пользования» были мудры и гуманны), тоже рисуют не очень-то радужную картину. Да, система подбора командного состава в монгольском войске была продумана хорошо. Да, Чингисхан при назначении кого-либо на должность сотника или тысячника руководствовался не аристократическим происхождением кандидата, а его способностями как военачальника. Да, он однажды назначил на должность тысячника чабана Дегея; в другом случае на еще более ответственную должность был назначен некто Гучугур, мастер работы по дереву. (Неужели именно профессиональные навыки плотника и овцепаса оказались столь важны? Или это – «слившиеся с именем» указания на бывшие профессии Дегея и Гучугура, уже давно и успешно делающих военную карьеру? Апостола Матфея тоже порой именуют, по первой его специальности, «мытарем», но все-таки он больше известен не как крупный специалист в области сбора налогов, а совсем другими деяниями…). Да, от командира требовалось не только умение управлять подразделением в бою, но и забота о своих подчиненных. Чингисхан однажды сказал по этому поводу: «…Нет героя, подобного Сунгаю, нет в „тысячах“ (т. е. Полк?х) подобного ему человека. Однако поскольку он не знает усталости от похода, не чувствует ни жажды, ни колода, то и других людей из нукеров и воинов, находящихся при нем, всех считает подобными себе в перенесении тягостей, а они не имеют силы и твердости к перенесению. По этой причине не подобает ему начальствовать над войском. Подобает начальствовать войском тому, кто сам чувствует жажду и голод и соразмеряет это с положением других, идет в дороге с расчетом и не допускает войско терпеть голод и жажду, а четвероногих отощать. На этот смысл указывает: идите шагом слабейшего из нас».

Кстати, эта цитата из Ясы, часто фигурирующая во многих изданиях, тоже приводится не по первоисточнику (автор этих строк просмотрел, кажется, все фрагменты из «Ясы», переведенные на доступные языки, но как-то ее не обнаружил), а по Ю. Н. Рериху, который в приступах евразийства регулярно «округлял» в нужную сторону слова и деяния великого вождя и любимого руководителя…

Кольца для разных видов «монгольского» натягивания тетивы: китайское, персидское и один из вариантов корейского. По-настоящему перекликается с монгольской только корейская техника лучной стрельбы

Глупо отрицать: воевать монголы умели. Но это умение базировалось не только на справедливых (или хотя бы прагматических) «внутренних» воинских законах – тем более что «вовне» были обращены абсолютно иные качества.

Впрочем, и не на одной лишь лучной стрельбе. Хотя она и составляла важный компонент монгольских успехов.

К сожалению, как уже говорилось, по собственно монгольским источникам о ней не так уж много удается узнать. Известно, что открытые состязания происходили издавна и были гораздо ближе к боевым условиям, чем поздние «сур харвах». Победители в них получают звание «мэргэн» – «меткий», имеющее, в зависимости от результата, множество не совсем понятных уточнений-градаций: удивительно меткий, надежный меткий, старательный меткий (это уже похоже на утешительный приз!), набирающий силу меткий (для «юниоров»)…

Деталей состязаний не знаем. В XVIII в. у монголов считалось, что с абсолютной, не убывающей меткостью можно выпустить только 20 стрел подряд. В начале ХХ в. это количество упало до 4 (столько стрел теперь и выдают на состязаниях), и тогда же призы за стрельбу сделались куда меньше тех, которые получают борцы: сила начала цениться выше меткости.

Любопытно, что о временах Чингисхана опять-таки не знаем, но при его внуке Хубилае ситуация, наверно, оставалась сходной – и, как сообщает Марко Поло, «каждый воин в сражении имел шестьдесят стрел, тридцать маленьких – метать, и тридцать больших с железным широким наконечником; их бросают вблизи в лицо, в руки, перерезывают ими тетивы и много вреда наносят ими». Речь, конечно, во всех случаях идет о стрельбе из лука, дальней и ближней. Широкие асимметрично-ромбовидные наконечники обладали еще одной функцией: оснащенная ими стрела в каком-то смысле превращалась в «пулю со смещенным центром тяжести» – при попадании в цель краем ее словно бы заносило, «разворачивало», так что рана получалась довольно заглубленной.

Что касается «перерезания тетивы», то эта фраза, похоже, воспринимается слишком всерьез, провоцируя на неоправданные реконструкции. Да, в принципе такое могло и получиться, но в бою тетива вражеского лука (да и сам лук) слишком уж «накладывается» на силуэт самого лучника; и, конечно, стреляют по нему, а не по столь труднопопадаемой детали его оружия. Другое дело, что подобные стрелы действительно используются для перерезания разного рода тросов на… осадных сооружениях, причем именно при попытках предотвратить вражеский штурм: трос, удерживающий часть веса перекидных мостков – деталь позаметнее тетивы, он неподвижен, стрелять по нему можно с близкого расстояния из многих луков. И если несколько стрел его хотя бы надрежут – мостки, осевшие под тяжестью воинов, может как минимум перекосить. Тем самым сведется на нет долго готовившаяся штурмовая операция, так что игра стоит свеч.

Китайский рисунок: монгол стреляет с большим возвышением, чтобы стрела (судя по муфте за наконечником, как раз «свистулька»!) обрушилась на врага по навесной траектории – или просто чтобы ее свистящий полет длился как можно дольше

(В морских сражениях тоже часто приходится «бить по такелажу», в том числе и из метательного доогнестрельного оружия. Но это уж точно не про монгольские степи. Хотя… Ведь при Хубилае была предпринята попытка завоевания Японии, исход которой, конечно, определили не сражения на море – но…)

Возможно, Поло воспользовался образным персидским оборотом (иранский язык был ему знаком!): там действительно существуют фразы о перестреливании вражеской тетивы – но они сродни метафорам вроде выстрела на 900 алтанов. Не исключено и то, что рассказал-то он все реалистически – но ведь основную часть своей книги Поло не писал, а надиктовывал, записывал же ее (на другом языке!) некий Рустичиано, автор рыцарских романов и сам умелый вояка, однако на итальянский, а не монгольский лад. При таких обстоятельствах немудрено и переосмыслить что-то с ошибками, превратив «веревку» в тетиву.

Известен боекомплект «первоочередного» боевого колчана при Тимуре: там тоже хранилось обычно 30 стрел, надо полагать, хорошо знакомых и пристрелянных (правда, это данные об арсенале спешенных всадников). А в начале XVII в. у крымских татар (конечно, они уже не очень близкие, но прямые наследники монгольской традиции) обычное количество составляло от полутора дюжин до двух десятков. Может быть, это объем «меткой обоймы», по-разному снижающийся у разных носителей традиции?

Одна из разновидностей лука в «Сокровенном сказании» именуется «аланкир нума» – и судя по описанию этого лука получается, что он «сделан из дерева». Надо полагать, речь идет о простом луке, не усиленном роговыми и костными накладками – но, может быть, склеенном из двух слоев, хвойной и лиственной древесины? Иногда такое оружие применялось и в мире степных всадников, в общем-то гораздо более склонных использовать сложносоставные клееные луки.

Упоминается также «березовый», «берестяной» (надо думать, обтянутый берестой) лук вместе с аналогичным колчаном. Вообще и то, и другое для монгольских воинов более чем обычно, но тут контекст заставляет предполагать, что это какое-то оружие «диверсантов»: Чингисхан хвалит бдительность своих охранников, которые так чутко реагируют на любой ночной шорох, что даже с таким луком мимо них не прокрасться.

Зато название другого лука, «дабциту гор», означает и «лук с крышкой», и «лук с длинной тетивой»; возникает вопрос: это указание на некую разновидность горита – или все-таки самого лука? А если первое, то при чем тут длина тетивы?

Вопрос этот, пожалуй, разрешим. Монгольские луки обычно хранились отдельно от колчанов (а стрелы в самих колчанах располагались не единообразно), однако в ряде случаев практиковалось и совместное их ношение. Один из таких вариантов усложненного, дорогого горита включал в себя отделение для колчана «элитного класса», в котором стрелы располагались наконечниками вверх и прикрывались специальной покрышкой, которая в походном положении предохраняда их от ржавчины. В боевом положении, при откинутой крышке стрелок мог не глядя, на ощупь выбрать тип стрелы, наиболее подходящей для конкретного случая: срезень, трехлопастную, с широким кинжаловидным острием, с узким противокольчужным «шилом», с панциробойно ограненной «боеголовкой»… может быть, даже тупую «дисциплинарную»…

Упоминание об «элитном классе» тут не фигура речи: обычный лучник не обладал такой широтой выбора. Другое дело, что в монгольском войске стрелок высокого уровня обычно вскоре попадал в командный состав (не обязательно высокого уровня), но в результате этого вовсе не отходил от практики лучной стрельбы в боевых условиях!

При таком наборе боеприпасов сам лук, конечно, тоже был повышенного качества. Скорее всего не просто с положенной долей костяных и роговых накладок плюс оклейка сухожилиями, но еще и с жесткими концевыми вкладышами, у основания которых обычно расположены дополнительные упоры для тетивы [13]. Такие вкладыши, заметно увеличивая угол натягивания тетивы, в момент «рефлексивно-взрывного» распрямления лука вдобавок резко поддергивают ее вперед, придавая стреле дополнительный импульс. Тетива именно в подобных случаях употребляется жильная, способная упруго растягиваться (что далеко не для всех типов тетивы желательно!).

Похоже, эта ее способность к «удлиннению» на определенной фазе выстрела и дала название луку, столь же элитному, как колчан – точнее, определяемый колчаном набор стрел.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.