Рабы

Рабы

В самом низу социальной лестницы, ниже всех, на дне общества мы видим того, кого за неимением более точного слова называют рабом, тлакотли (тлатлакотин – форма множественного числа). Он не был горожанином, он не был человеком, он принадлежал своему хозяину, как движимое имущество. В этом отношении его положение напоминало рабство, как оно понималось в античные времена на Западе или до недавних пор в современном мире. Но во многом другом мексиканское рабство отличалось от общепринятого понятия. «Путь в рабство у этих аборигенов Новой Испании совершенно не похож на тот, каким становятся рабами у европейских народов, – пишет отец Мотолиниа. – Мне даже кажется, что те, кого называют рабами (в Мексике), не соответствуют общественному положению раба в полном смысле этого слова». Когда испанцы после завоевания ввели в Мексике тот вид рабства, который был принят в Европе, с клеймением лица раскаленным железом, отправкой на рудники и обращением худшим, чем с животными, несчастные индейцы, должно быть, позавидовали участи своих бывших рабов: безусловно, они не выиграли от таких перемен.

Каковы были отличительные черты положения раба в Мексике в начале XVI века? Первая состояла в том, что раб работал на другого человека как сельскохозяйственный рабочий, или как слуга, или, быть может, как носильщик в купеческом караване. Рабыни пряли, ткали, шили или чинили одежду в доме своего хозяина и зачастую были его наложницами. Тлакотли не получал плату за свою работу. Но ему давали жилье, его кормили и одевали, как обычного гражданина. «Они обращаются со своими рабами почти как с детьми». Есть примеры, когда рабов делали дворецкими, вверяли их попечению большие поместья и наделяли властью над свободными людьми. Более того – и здесь мы полностью забываем о классическом понятии рабства, – тлатлакотин могли обладать товарами, копить деньги, покупать землю и дома и даже рабов для себя. Ничто не препятствовало бракам между рабами и свободными людьми. Раб мог жениться на свободной женщине; и не так уж редко случалось, что вдова выходила замуж за одного из своих рабов, который таким образом становился главой семьи. Все дети рождались свободными, включая тех, у кого оба родителя были рабами. Положение раба не было связано с позором, который передавался по наследству. Император Ицкоатль, один из величайших людей в истории Мексики, был сыном рабыни и Акамапичтли.

Более того, рабское положение не было обязательно пожизненным. Многие получали свободу после смерти их хозяина согласно его завещанию; другие освобождались императором или одним из его соправителей. Например, по приказу Монтесумы II и Несауальпилли было отпущено на волю большое количество рабов. Любой раб, которого собирались продать, мог попытаться вернуть себе свободу: если он бежал с рынка, никто, кроме его хозяина и хозяйского сына, не мог задержать его, не попав сам в рабство. И если однажды ему удавалось проникнуть во дворец, присутствие монарха моментально освобождало его от всех уз, и он становился свободным человеком.

Кроме того, другие могли выкупить себя из рабства, либо выплатив своему хозяину ту сумму, за которую он купил их (и это подкрепляет утверждение, что рабы могли стать свободными и процветать), либо найдя себе замену в лице другого члена своей семьи: несколько братьев могли по очереди служить одному и тому же хозяину. Так что рабство здесь было не таким безнадежным, как в другие времена и в других местах, это состояние могло быть только временным.

Но как же человек становился рабом? Необходимо отметить, что существовали разные рабы, и их статус имел широкие отличия. Военнопленные или, по крайней мере, те, кто не был принесен в жертву сразу же по окончании кампании, продавались в рабство либо в Тлателолько, либо в Ацкапотсалько. По некоторым данным, самыми богатыми торговцами были те, которые совершали набеги на непокоренные племена для захвата рабов. Некоторые города были обязаны поставлять определенное число рабов в качестве налога, и они, несомненно, добывали их за пределами империи при помощи вооруженных вылазок. Циуатлан на Тихоокеанском побережье присылал в Мехико пленников-тарасканов и куитлатеков; Цомпанко присылал тлаппанеков, а Теотитлан – миштеков. Всех этих рабов-чужеземцев, считавшихся варварами и военнопленными, первоначально предназначенных для смерти на алтаре, можно было рассматривать как огромное количество жертв с отсроченным приговором; и большинство из них стоически заканчивали свою жизнь на кровавом камне на вершине пирамиды.

Рабство также могло явиться наказанием за определенные преступления и проступки. Мексиканское правосудие не знало длительных сроков заключения, столь знакомых нашим судам. Но человек, укравший что-либо в храме или во дворце или ограбивший частный дом, становился рабом храма, господина или владельца дома, до тех пор пока он не выкупал себя, выплатив сумму украденного, при помощи своей семьи, если это было необходимо. Рабство также было наказанием для тех, кто похищал детей, чтобы продать их в рабство; для тех, кто мешал рабу скрыться во дворце, чтобы добыть себе свободу; для тех, кто продавал не принадлежавшие им товары; для тех, кто умышлял что-либо против императора. И еще в одном более удивительном случае: когда человек брал себе в любовницы чужую рабыню, причем если она умирала при родах, то этот человек становился рабом, чтобы заменить женщину, виновником чьей смерти он являлся.

Но документы того времени свидетельствуют о том, что самой многочисленной категорией рабов были добровольные рабы. Свободный мужчина или женщина мог распоряжаться собой и совершить обдуманный шаг, продав себя другому человеку. Те, кто вставал на этот путь, иногда были пьяницами и лентяями, которым надоело обрабатывать свою землю, а ее в любом случае забирал кальпулли, если в течение трех лет она оставалась необработанной. Или же это были игроки в патолли, разоренные своим пристрастием к игре, или женщины, которые, побывав проститутками «за гроши по большей части», кончали тем, что продавались в рабство, чтобы иметь гарантированную пищу и крышу над головой.

Акт отказа от своей свободы сопровождался церемонией, которая вместе с тем была и защитой. Она проходила в присутствии по крайней мере четырех пожилых и уважаемых свидетелей; при этом всегда находилось много людей, чтобы увидеть окончательное соглашение. Будущий раб получал за себя цену, которая в то время обычно равнялась одному тюку куачтли, то есть двадцати предметам одежды. Он оставался на свободе, пока не снашивал их все, а это обычно происходило за год или немногим более. Эта цифра – одна из немногих имеющихся у нас точных цифр, касающихся стоимости жизни в Теночтитлане. Когда у него все заканчивалось, он отдавал себя в руки своего хозяина и начиналась его неволя.

Еще одна форма рабства возникла из долговых обязательств, которые одна или более семей могли заключать с частным лицом или сановником. Бедная семья могла продать одного из своих сыновей в рабство и заменить его другим ребенком, когда сын достигнет брачного возраста. Или же в голодные времена несчастные, умирающие от голода люди могли связать себя обязательством выполнять определенные работы пожизненно для хозяина и его наследников: шить, убирать урожай, убирать в доме или приносить дрова. Четыре или пять семей объединялись, чтобы предоставить раба для выполнения этих обязанностей; он выполнял их в течение нескольких лет, а затем его заменял какой-либо другой член этих же семей. Хозяин платил дополнительно три или четыре куачтли при каждой замене и давал немного кукурузы. Это была очень давняя традиция под названием уэуэтлаколли («старое рабство»). Ее недостатком было то, что в обмен на одну сумму, заплаченную раз и навсегда, и несколько небольших дополнительных выплат она приводила в действие принудительное и постоянное обязательство. По этой причине Несауальпилли положил конец этой традиции во время великого голода 1505 года, и ее отмена, очевидно, распространилась по всей территории империи. Во время испанского завоевания, бывало, какая-нибудь семья по-прежнему отдавала одного из своих членов в рабство в качестве уплаты долга. Если случалось, что раб умирал, долг аннулировался. Поэтому с такими рабами обращались на удивление хорошо.

Продажа раба также строго регулировалась. Вообще говоря, хозяин не продавал своих рабов. Если он становился бедным, он отправлял их за свой счет вести торговлю между Мехико и какой-нибудь более или менее дальней деревней. Чтобы этим заниматься, рабы свободно перемещались с места на место. Продать могли только ленивого и плохого раба, и даже тогда было необходимо сначала трижды серьезно увещевать его в присутствии свидетелей, чтобы зафиксировать его нечестность или отказ работать. Если он не исправлялся, его хозяин имел право надеть ему на шею тяжелую деревянную колодку и отвести его на продажу на рынок.

Когда по очереди три хозяина оказывались вынуждены избавиться от него, раб вставал перед лицом самой ужасной перспективы, возможной в его положении: с этого самого момента его могли купить, чтобы принести в жертву. Почтека и ремесленники, которые не могли захватывать военнопленных, обеспечивали себя жертвами таким вот образом. Саагун описывает эти печальные процессии рабов, медленно, с трудом бредущих по дороге навстречу своей смерти, вымытых, согласно ритуалу, роскошно одетых и украшенных, оглушенных выпитым «божественным» теооктли, чтобы закончить свою жизнь на камне перед статуей Уицилопочтли. И тем не менее они не восставали: такая смерть казалась не только нормальной и неизбежной для древних мексиканцев – раз уж те, кто был рожден под определенными знаками, были обречены на такую судьбу, – но даже почетной. Рабы, в перьях и украшениях, на пороге смерти были физическими воплощениями богов: они были богами. Презренный изгой заканчивает свою жизнь обожествленным.

Но в действительности для раба было мало шансов умереть такой смертью. Видимо, подавляющему большинству рабов либо удавалось освободиться из неволи, даже если это случалось только после смерти их хозяина, либо они вели жизнь, по крайней мере, безопасную и далекую от нищеты. Это были, главным образом, люди, которые отказались от своих прав и обязанностей свободного человека.

Никакой военной службы, никаких налогов, никакой барщины – никаких обязанностей по отношению к государству или своему кварталу. Я повторю: с ними хорошо обращались. Более того, считалось, что они находятся под покровительством Тескатлипоки, будучи «его любимыми детьми». Знак се микицтли был священным для великого бога, и в этот день рабам дарили подарки, и никто даже не осмеливался бранить их, боясь попасть в рабство из-за гнева Тескатлипоки. «Хозяева рабов давали всем домашним строгие наказы не сердить раба никоим образом. Говорили, что если кто-нибудь укорял раба в один из этих дней, то он навлекал на себя бедность, и болезни, и несчастья и заслуживал того, чтобы попасть в рабство за плохое обращение с любимым сыном Тескатлипоки… И если случалось, что раб становился свободным и богатым, а владелец раба, в свою очередь, становился рабом, говорили, что такова была воля Тескатлипоки, который услышал молитвы раба и пожалел его и наказал хозяина за его суровость по отношению к своим слугам». Таким образом, верования, законы и обычаи соединялись вместе, чтобы защитить раба, сделать его положение легче и увеличить его шансы на освобождение.

В начале XVI века число тлатлакотин стало явно увеличиваться, что объясняется возросшим количеством податей, ростом торговли с отдаленными регионами и разницей в уровне жизни. В сложном обществе, чья древняя организация почти совершенно разрушилась, восхождение к власти и богатству одних имело в качестве противовеса падение других: бедные и неприспособленные к жизни люди опускались на дно жизни, на самый низший уровень, ниже которого не было ничего. И все же справедливо будет повторить еще раз, что даже это низшее из низших положение было не безнадежным.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.