РАБЫ ВЫСОКОЙ ДОЛИ

РАБЫ ВЫСОКОЙ ДОЛИ

В пятницу 19 февраля 1616 года одиннадцати экспертам (консультантам и квалификаторам) инквизиции были представлены для формального заключения два положения, вобравшие в себя суть гелиоцентрической теории Коперника:

Предложения, подлежащие цензуре:

Первое: Солнце находится в центре мира и совершенно неподвижно в отношении перемещений.

Второе: Земля – не центр мира и не неподвижна, но движется как целое, а также совершает суточное обращение404.

Неясно, по чьей инициативе было сделано это представление. Известно только, что накануне, в четверг 18 февраля, соответствующее решение было принято на общем собрании Конгрегации инквизиции, однако никаких документов об этом собрании не сохранилось. Впрочем, известно, что по четвергам подобные собрания происходили в присутствии и под председательством папы, поэтому можно предположить, что инициатива исходила от самого Святейшего и, возможно, была реакцией на активные выступления Галилея, находившегося в то время в Риме, в защиту коперниканства. И уж во всяком случае весьма вероятно, что в деле так или иначе был замешан кардинал Беллармино, как наиболее авторитетный теолог в вопросах чистоты учения и борьбы с ересями.

В глазах инквизиции поведение Галилея означало, что он продолжает упорствовать в отстаивании весьма спорных с теологической точки зрения утверждений405. Но в любом случае Священная канцелярия, как уже было сказано выше, должна была дать точную теологическую квалификацию основным положениям теории Коперника хотя бы потому, что обсуждение этой теории вышло за рамки чисто астрономических дебатов и приняло публичный характер, причем дело дошло до прямых обращений в инквизицию (я имею в виду обращения Каччини и Лорини).

Замечу, что среди экспертов не было ни одного астронома или натурфилософа, хотя все они в свое время изучали дисциплины тривия и квадривия и потому общее представление о перипатетической картине мира имели. Однако их церковно-теологический статус был весьма высок: генеральный викарий ордена проповедников (Vicarius generalis Ordinis Praedicatorum), генеральный комиссар инквизиции (Commissarius Sancti Officii) и его помощник (socius), управляющий Апостольским дворцом (Sacri Apostolici Palatii Magister; он же – главный цензор Ватикана), ученейший теолог Петр Ломбардский, номинальный архиепископ Армага (Ирландия)406 и т.д., причем большинство экспертов были доминиканцами.

Здесь уместно также – для лучшего понимания дальнейшего – сделать несколько замечаний относительно порядка работы экспертов Конгрегации инквизиции и Конгрегации Индекса запрещенных книг.

Конгрегация инквизиции состояла из нескольких кардиналов и клириков, обладавших необходимой компетентностью в вопросах теологии и канонического права407. Последние назывались консультантами (сonsultores)408.

Консультанты вместе с аппаратом Конгрегации готовили необходимую документацию для кардиналов, давая им также советы. В случае необходимости консультанты, имевшие, как правило, степени магистра или доктора теологии (patres theologi), собирались отдельно на так называемое заседание квалификаторов (сongregatio qualificatorum), чтобы дать заключение по материалам расследования или, если речь шла о книгах, подлежащих рассмотрению инквизиции, проанализировать содержание опубликованных сочинений на предмет наличия в них еретических утверждений409. В этом последнем случае консультантов называли также цензорами (сensores)410. Цензорские функции могли исполнять и теологи, не участвовавшие в работе инквизиционного трибунала «на постоянной основе». В Риме консультанты назначались папой411, а потому, чтобы попасть в их число, надо было заслужить милость верховного понтифика, что удавалось далеко не всегда.

Консультанты инквизиции, а они были членами различных орденов, чаще всего доминиканцами, выражали свои мнения и ставили свои подписи в порядке старшинства412. В целом эта иерархия имела следующий вид: архиепископы, епископы, декан Sacra Romana Rota (одного из судебных органов инквизиции), магистр ордена доминиканцев, управляющий Апостольским дворцом (magister Palatii Sacri), папские референдарии, комиссар инквизиции, консультант-францисканец и другие теологи, помощник комиссара. В 1556 году папа Павел IV декретом от 18 апреля распорядился, чтобы заседания Конгрегации Святой инквизиции в присутствии верховного понтифика происходили еженедельно по четвергам413.

Затем, в 1564 году – сразу по окончании Тридентского собора, – Пий IV предложил кардиналам – членам инквизиции, чтобы ускорить прохождение дел, собираться дополнительно раз в неделю, но без папы414. В итоге Конгрегация собиралась дважды в неделю – по четвергам (feria quinta) и по средам (feria quarta)415. В первом случае в присутствии и под председательством папы, во втором – под председательством cardinalis antiquior, то есть кардинала, раньше других получившего это звание. Эти собрания задавали ритм работы всей Конгрегации. А поскольку количество дел постоянно росло, то решено было по понедельникам (feria secunda), иногда по вторникам устраивать собрания должностных лиц инквизиции. Это были чисто чиновничьи рабочие встречи, без кардиналов. Встречи проводились не только в разном составе, но и в разных местах: по четвергам «in palatio apostolico apud S. Petrum» (то есть в Апостольском дворце)416 или «in palatio apostolico montis Quirinalis» (то есть в Квиринальском дворце)417; по средам до 1628 года – во дворце cardinalis antiquior, с 1628 года – «nel convento de’ padri Domenicani della Minerva», то есть в монастыре Санта-Мария-сопра-Минерва (Convento S. Maria sopra Minerva), в апартаментах магистра ордена доминиканцев418; по понедельникам – во дворце Священной канцелярии. По свидетельству кардинала Де Луки, младшего современника Галилея, «подготовительные собрания происходили по субботам с целью решить, какие дела нужно будет передать консультантам (или, как их еще называли, квалификаторам, поскольку в их обязанности входило решать, какой конкретно приговор следует вынести в отношении утверждений, кои были сочтены неортодоксальными), а какие должны быть рассмотрены непосредственно самими кардиналами. На этом собрании присутствовало только шесть официальных лиц инквизиции. По понедельникам консультанты собирались и высказывали свое мнение по вопросам, которые должны были быть представлены кардиналам. По средам происходили кардинальские собрания, на которых заслушивались и обсуждались мнения консультантов, после чего кардиналы высказывали свои суждения. На следующий день, в четверг, некоторые кардиналы встречались в присутствии папы, для которого заранее резюмировались материалы дел. После обмена мнениями проводилось голосование в Конгрегации, и вопрос, таким образом, разрешался»419.

Из сказанного ясно, что формальное прохождение в инквизиции запроса о коперниканских положениях осуществлялось в следующем режиме:

– 18 февраля (четверг) 1616 года – решение папы о передаче запроса в инквизицию;

– 19 февраля (пятница) – запрос на итальянском языке поступает в Священную канцелярию;

– 20 февраля (суббота) – предварительное рассмотрение запроса чиновниками инквизиции;

– 23 февраля (вторник) – рассмотрение коперниканских положений на собрании консультантов.

Таким образом, чтобы дать необходимое заключение, экспертам инквизиции потребовалось максимум четыре дня (если допустить, что биение напряженной богословской мысли не утихало даже по воскресеньям).

В среду 24 февраля на пленарном заседании экспертов был составлен официальный ответ консультантов инквизиции на обращенный к ним запрос. Правда, подпись одного из назначенных консультантов – кармелита А. Паласиоса – отсутствовала. Возможно, это было связано с некой «особой» позицией кармелитов по отношению к теологическому статусу гелиоцентризма, а возможно, святой отец просто был занят другими делами или болел.

По первому пункту в заключении богословов было сказано:

Все считают, что это положение глупое и абсурдное с философской и еретическое с формальной точки зрения, поскольку оно явно противоречит Священному Писанию во многих его местах как по буквальному смыслу слов, так и по принятому толкованию и пониманию его Святыми Отцами и учеными теологами.

В принципе, отцы-консультанты могли выразиться и покороче: «это положение ложное …», но они решили не жалеть эпитетов, видимо, с целью подчеркнуть, что утверждения Коперника противоречат не только принципам натурфилософии Аристотеля, но и просто здравому смыслу, а потому речь идет о теологически неприемлемой глупости, – обстоятельство, которое заметно снижало пафос и семантику дискуссии. Ведь если коперниканские утверждения противоречат здравому смыслу, то уже несущественно, соответствуют они перипатетической натурфилософии или нет420. (Можно только догадываться, как бы порадовались квалификаторы инквизиции, если бы узнали, что в далекой России спустя без малого 400 лет треть населения будет считать, что Солнце движется вокруг Земли421. Правильно сказал Карл Маркс: «История повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй раз – в виде фарса»422.) Квалификаторов волновала в первую очередь не натурфилософская, но теологическая сторона дела. К тому же в глазах экспертов и членов Конгрегации инквизиции Галилей, как бы там официально ни называлась его придворная должность, был прежде всего «математиком» великого герцога (кардинал Миллини так и выразился: «…Святейший отец, ознакомившись с результатами цензуры отцов-теологов относительно утверждений математика Галилея…»423), а следовательно, он оперировал только математическими теориями, которые «спасали явления», но не могли претендовать на описание реальности.

По второму пункту было заявлено, что все считают, что это положение заслуживает такой же философской цензуры, а рассматриваемое с точки зрения теологической истинности, оно по меньшей мере «является ошибочным в вере (ad minus esse in fide erroneam)»424.

Итак, эксперты и консультанты, не будучи компетентными в вопросах астрономии, в короткий срок вынесли свое безапелляционное суждение: гипотезы Коперника, рассматриваемые как утверждения, претендующие на физическую истину, признавались «stultam et absurdam». C теологической же точки зрения первая гипотеза квалифицировалась как еретическая, а вторая – как ошибочная в вере. Причем о том, что сочинение Коперника носило математический характер par excellence, даже не упоминалось. Вопрос казался вполне очевидным и потому не требовавшим долгих выяснений и дебатов, что видно из письма тосканского посла в Риме Пьеро Гвиччардини государственному секретарю Великого герцогства тосканского Курцио Пиккене от 4 марта 1616 года:

Галилей (который с 10 декабря 1615 года находился в Риме. – И.Д.) здесь более полагался на собственные мнения, нежели на мнения своих друзей. Синьор кардинал дель Монте и я, а также кардиналы Священной канцелярии (S.^to Offizio) убеждали его успокоиться и не вносить в это дело ничего, что могло бы вызвать раздражение. Ему было сказано, что если он хочет держаться этого [коперниканского] мнения, то пусть бы держался его втихаря (tenerla quietamenta), не пытаясь привлечь на свою сторону других. Все опасаются, что его приезд сюда может оказаться весьма предосудительным и даже опасным, и вместо собственного оправдания и триумфальной победы над своими противниками он может навлечь на себя одни неприятности. И поскольку он чувствует, что другие весьма прохладно относятся к его намерениям и желаниям, он стал надоедать и докучать (havera informati et stracchi) многим кардиналам, пока не заручился покровительством кардинала Алессандро Орсини и даже выпросил для этой цели рекомендательное письмо от Вашей Светлости (Гвиччардини имел в виду великого герцога, так как формально его письмо было адресовано Козимо II. – И.Д.). В минувшую среду в консистории кардинал [А. Орсини], уж я не знаю, насколь осторожно и осмотрительно, заговорил с папой о Галилее. Папа [Павел V] сказал ему, что хорошо было бы убедить Галилея отказаться от этого мнения. Когда же Орсини стал что-то возражать в ответ, то папа оборвал его и сказал, что намерен передать это дело их высокопреосвященствам кардиналам инквизиции. После ухода Орсини святейший отец позвал к себе Беллармино и говорил с ним об этом вопросе. После краткого обсуждения они пришли к заключению, что воззрения Галилея являются ошибочными и еретическими. Позавчера, как я слышал, состоялось собрание Конгрегации Индекса, посвященное этому предмету, чтобы разъяснить присутствующим его суть. Коперник и другие авторы, которые писали об этом, будут исправлены или запрещены. Я полагаю, Галилей лично не пострадает, поскольку, будучи человеком благоразумным, он будет думать так, как думает Святая Церковь425.

Совершенно очевидно, что посол описывал события, очевидцем которых не был, однако будучи человеком трезвомыслящим, он понимал, что сочетание папской нетерпимости к чужому мнению с галилеевой страстью ввязываться в дискуссии, не думая о последствиях, чрезвычайно опасно, прежде всего для самого тосканца. Не исключено, что Гвиччардини черпал сведения не только из ходивших по Риму слухов и сплетен, но и из слов самого Беллармино. И еще одна деталь – когда папа сказал одному из кардиналов, что «намерен передать это дело» в инквизицию, в действительности «это дело» там уже побывало. Впрочем, странно было бы ожидать от представителей власти (любой!) искренности и правдивости, это не совместимо с их профессиональными обязанностями.

По мнению Стиллалена Дрейка, встреча Беллармино с папой произошла 23 февраля426. Однако более убедительна, на мой взгляд, датировка Фантоли – 24 февраля427. Но гораздо важнее не это428. Важнее другие три обстоятельства.

Во-первых, как заметил Фантоли, «вовсе не папа с кардиналом Беллармино приняли окончательное решение по этому вопросу (об ошибочности и еретичности коперниканства. – И.Д.) по собственной инициативе»429, они опирались на мнение экспертов.

Впрочем, нельзя исключать, что и эксперты, вынося свое заключение, cтарались ориентироваться на мнение Беллармино или, точнее, на свои догадки относительно того, каким это мнение может быть. Как видно из содержания лекций, которые последний читал в 1570 – 1572 годах в Лувенском университете (Universitas catholica lovaniensis), в то время – цитатели католической учености, он, в отличие от многих других иезуитов, комментируя те или иные астрономические и космологические вопросы, обращался не к трудам Аристотеля и Птолемея, но к Священному Писанию и к патристической литературе. Более того, он неоднократно критиковал перипатетическую космологию (в том числе и соответствующие фрагменты из сочинений Фомы Аквинского) за ее оторванность как от обыденного опыта, так и от представлений о космосе, выраженных в тексте Книги Бытия. Особенно досталось от Беллармино Аристотелевой идее «лунной грани», то есть представлению о разделенности космоса на надлунный (эфирный) и подлунный (земля, вода, воздух и огонь) миры. Беллармино утверждал, что небесные тела и сами небеса состоят не из эфира (таинственной квинтэссенции), но из огня, элемента, который входит в состав многих земных тел. Более того, небеса, по мнению Беллармино, не являются неизменными, ведь в Библии ясно сказано, что они должны исчезнуть в день Страшного суда430. При этом Беллармино опирался также на наблюдения Тихо Браге за движением комет, который показал, что «кометы движутся по таким орбитам, которые недопустимы ни для одной небесной сферы», а потому «не существует проникновения одних сфер в другие и предельных расстояний, так как твердые сферы не существуют в действительности»431.

Далее, что касается «столь сложных и необычных структур, как эпициклы и эксцентры», то, как констатировал Беллармино, по поводу этих «фикций» между астрономами идут споры и существует много вариантов математического описания планетных движений. Поэтому теолог волен использовать тот вариант, который «наилучшим образом соответствует Священному Писанию»432. Разумеется, если можно «убедительно доказать» истинность некоторой теории, не соответствующей буквальному толкованию Писания, то следует обратиться к иной трактовке священного текста, то есть признать, что мы до сих пор не понимали этот текст или понимали его неправильно, ибо в любом случае истина Писания не может противоречить какой-либо иной истине. Но такое, по мнению Беллармино, случается исключительно редко.

Надо сказать, что позиция Беллармино не была общепринятой среди теологов (в том числе и теологов-иезуитов), которые в подавляющем большинстве разделяли натурфилософские взгляды Аристотеля и Птолемея. Беллармино опирался на буквальное понимание библейского текста и мнения Святых Отцов не только в вопросах веры и морали, но и в натурфилософии. Это ни для кого не было секретом, в том числе и для экспертов Священной канцелярии. Возможно, именно поэтому – то есть в силу осознания ими, что за инициированием запроса стоял не только папа, но и кардинал Беллармино, – их теологическая оценка коперниканской космологии оказалась более жесткой, чем данная годом ранее цензором инквизиции по просьбе кардинала Миллини.

Во-вторых, вполне вероятно, что Беллармино, понимая всю сложность вопроса о когнитивном и теологическом статусах гелиоцентрического учения и учитывая, что свои коперниканские позиции Галилей отстаивал исключительно в частных беседах и спорах, а не в печатных трудах, сам предложил Павлу V прибегнуть в отношении Галилея к самой мягкой мере воздействия (или, по крайней мере, с нее начать) – увещанию («charitativa monitio»)433.

И, в-третьих, как папа, так и Беллармино, обсуждая возможные меры воздействия на Галилея, должны были принимать во внимание также мнения некоторых других кардиналов, в частности Бонифацио Каэтано и Маффео Барберини, на чем детальнее я остановлюсь далее.

Возвращаясь к тексту официального заключения экспертов инквизиции относительно главных положений гелиоцентрической теории Коперника (пока речь шла только о сути его теории, о судьбе «De Revolutionibus» решение будет принято в начале марта 1616 года), следует заметить, что сам факт умолчания в этом заключении о чисто математическом характере трактата Коперника (то есть о возможности трактовать гелиоцентризм в духе предисловия Осиандера) свидетельствует о том, что упомянутый документ содержит в себе, по выражению Фельдхей, «the seeds of the church’s multi-dimensional position»434.

Из подписавших заключение теологов по крайней мере пятеро были доминиканцами и один, Бенедетто Джустиниани, – иезуитом. Замечу также, что трое подписавших – де Лемос, Петр Ломбардский и Григорий Коронель – были активными участниками Соngregatio de Auxiliis.

Теперь о самих оценках. В соответствии с принятой терминологией выражение «formaliter haereticum» – одна из самых жестких цензурных формулировок – означало, что данное утверждение противоречит доктринальным положениям католической веры. В данном случае его использование свидетельствовало о том, что эксперты инквизиции считали традиционное положение о движении Солнца вокруг Земли доктринальным, находящим свое подтверждение в текстах Священного Писания и Священного предания. Выражение «in Fide erroneam» – более мягкое – означало, что рассматриваемое утверждение (в данном случае – о движении Земли) хотя и не противоречит прямо Священному Писанию и «согласному мнению Святых Отцов», тем не менее не согласуется с общепринятым мнением теологов435.

Действительно, в Библии можно встретить выражения, которые, будучи понятыми буквально, прямо указывают на движение Солнца, например: «Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит» (Еккл. 1: 5) и др. (Еккл. 48: 23, 26; Пс. 18: 6 – 7; Иис. Н. 10: 12 – 13; Ис. 38: 8). Со вторым тезисом – о неподвижности Земли – ситуация иная. Прямых указаний на это обстоятельство в Библии нет. Фразы «Ты поставил землю на твердых основах: не поколеблется она во веки и веки» (Пс. 103: 5) и «Сдвигает землю с места ее, и столбы ее дрожат» (Иов, 9: 6) имеют своим истоком иудейскую космографию, согласно которой Земля является диском, поддерживаемым столбами436. И хотя формально такая Земля неподвижна, в целом иудейская картина Вселенной не согласуется ни с одной европейской «системой мира» – ни с Птолемеевой, ни с Коперниковой, ни с предложенной Тихо Браге. А слова Екклезиаста «Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки» (Еккл. 1, 4) – в латинском переводе «Generatio praeterit et generatio advenit. Terra autem in aeternum stat» – к космологии вообще не относится, ибо речь идет не о неподвижности, но о неизменности Земли на фоне сменяющих друг друга поколений людей. А если принять во внимание, что в теории Коперника Земля движется тройным движением, то теологическая оценка гелиоцентрического учения становится еще более сложным и запутанным делом, и если продумывать различные доводы – астрономические и теологические, – то можно прийти к разным выводам, в том числе и к сделанному задолго до Коперника кардиналом Николаем Кузанским из его размышлений о бесконечности Вселенной: «Из всего этого ясно, что Земля движется (Ex his quidem manifestum est terram moveri)»437.

В целом же заключение экспертов оказалось более жестким, чем теологическая оценка, данная теории Коперника кардиналом Беллармино в апреле 1615 года, хотя критерии консультантов и кардинала совпадали: геоцентризм Священного Писания – это предмет веры, следовательно, гелиоцентризм должен рассматриваться как ересь. Но консультанты, в отличие от кардинала, полагали, что гелиоцентрическое учение в принципе недоказуемо, причем именно потому, что оно противоречит вере. Таким образом, вывод о неподвижности Земли в центре мира вытекает не из буквально понятого текста Писания, но из теологических рассуждений.

Экспертное заключение играло роль важного, но вспомогательного документа (своего рода совета или рекомендации). Окончательное же решение, так сказать, оргвыводы, должны были вынести кардиналы инквизиции и/или сам Святейший. Однако не следует забывать, что в сложившейся ситуации они должны были вынести вполне определенное решение: отдать Галилея под суд, поскольку он придерживался по крайней мере одного положения, признанного «отцами-теологами» формально еретическим. И тем не менее этого не случилось… Вот как развивались события.

В четверг 25 февраля 1616 года состоялось обычное еженедельное собрание кардиналов инквизиции de feria quinta. Как сказано в протоколе,

его высокопреосвященство кардинал Миллини уведомил [присутствующих], что Святейший Отец, ознакомившись с результатами цензуры отцов-теологов относительно утверждений математика Галилея о том, что Солнце является центром мироздания и неподвижно, а Земля движется и к тому же совершает суточное обращение, повелел его высокопреосвященству кардиналу Беллармино вызвать Галилея и предупредить последнего о необходимости отказаться от подобных утверждений, а в случае неповиновения комиссар Инквизиции в присутствии нотариуса и свидетелей должен отдать ему приказ воздержаться от преподавания и распространения этого учения, а также от его разъяснения; в случае же отказа он будет подвергнут тюремному заключению438.

Приведенный документ фиксирует три уровня церковного контроля над знанием, каждый из которых отражен в каноническом праве439:

– monitum, то есть предостережение или замечание («Sanctissimus ordinavit… eumque moneat…»);

– praeceptum, то есть предписание, приказ («faciat illi praeceptum»);

– carcere, то есть тюремное заключение («si vero non acquieverit, carceretur»).

Эти три меры воздействия коррелируют с трояким отношением к теории Коперника. Эта теория прежде всего должна быть оставлена, то есть коперниканство не следует поддерживать (tenere), поскольку оно не доказано так, как того требовали правила аристотеле-томистской логики, что должно было быть доведено до сведения Галилея через официальную процедуру monitum (предостережения). В свою очередь, сказанное ex silentio означало, что хотя коперниканское учение и лишалось церковной поддержки, но его тем не менее можно было защищать (defendere) и преподавать (docere) как некое мнение.

Действительно, томизм четко разграничивал мнения истинные и вероятные (или возможные). Предписание оставить коперниканскую теорию, не содержавшее явного запрета на ее преподавание, защиту и/или обсуждение, вообще говоря, допускало, в контексте упомянутой эпистемологической дистинкции, использование гелиоцентрических воззрений в диспутах для оттачивания полемического мастерства студентов, ибо modus disputandi предусматривал обсуждение и условную защиту даже заведомо абсурдных идей440. Чтобы воспрепятствовать такому толкованию позиций церкви и устранить возможные лазейки для распространения гелиоцентризма, было упомянуто о втором, более жестком уровне контроля – praeceptum, осуществлять который должен был уже не Беллармино, но комиссар инквизиции, да еще в присутствии нотариуса и свидетелей. На этом уровне контроля речь шла уже не только о запрещении поддерживать учение Коперника, но также о запрете на его защиту, преподавание и даже толкование и разъяснение. Что касается третьего уровня контроля, то он, по-видимому, не требует специальных пояснений, особенно для отечественного читателя.

На первый взгляд решение Святейшего поразительно нелогично. Действительно, чего, собственно, хотели Павел V и курия? Что их больше всего волновало? Судя по всему, в конфессионально расколотой посттридентской Европе католический истеблишмент более всего должен был опасаться – и опасался! – всевозможных ересей, откуда бы они ни исходили. Коперниканские космологические идеи – а именно они стали предметом богословской экспертизы в инквизиции – были признаны еретическими или по крайней мере «ошибочными в вере», и их распространение следовало пресечь. Для этого нужно было внести соответствующие сочинения в Index librorum prohibitorum (что и было сделано в начале марта 1616 года) и тем самым заставить замолчать защитников новой космологии, среди которых наиболее активным и талантливым был, бесспорно, Галилей. Причем «нейтрализовать» его и его единомышленников надо было так, чтобы они не только «оставили» гелиоцентрические взгляды – это-то они запросто могли пообещать, – но и не смогли бы их ни преподавать, ни публично защищать, ни даже использовать затем в качестве modus disputandi в полемическом задоре, поскольку само по себе внесение того или иного прокоперниканского сочинения в Index еще не означало запрет на условную защиту коперниканства и на упоминание о нем (как о ложной и теологически ошибочной доктрине) в процессе обучения. И все это нашло отражение в решении Святейшего от 25 февраля 1616 года. Но… как-то странно.

Папский поэтапный сценарий уламывания Галилея на первый взгляд демонстративно алогичен, поскольку судьба коперниканской теории (точнее, возможность ее социализации) ставилась в прямую зависимость от поведения Галилея в гостях у кардинала Беллармино. Если он (Галилей) соглашается с увещанием, то ему дозволялось если не defendere, то по крайней мере docere и tractare учение Коперника, пусть даже с приемлемыми для матери католической церкви оговорками, а ежели Filosofo e Matematico Primario del Granduca di Toscana проявит непонимание дружеских намерений его высокопреосвященства, то коперниканство предполагалось полностью изъять из сферы публичного интеллектуального обращения, и такой интердикт касался бы уже не одного лишь Галилея, но и всех его единомышленников-«пифагорейцев».

Казалось бы, любой нормальный (даже просто вменяемый) католик должен был понять дело так: если святая церковь намерена последовательно и жестко бороться с ересями и «ошибками в вере», – а это ее прямая обязанность! – то теории и соответствующие сочинения, признанные еретическими и/или «ошибочными в вере», должны быть запрещены либо полностью, либо donec corrigatur. Вместо этого Павлом V принимается какое-то двусмысленное решение. Почему?

Прежде всего необходимо принять во внимание, что monitio (admonitio, monitum) – это не только уведомление потенциального еретика об ошибочности его определенных взглядов и мнений, сопровождаемое просьбой эти взгляды и мнения оставить (то есть не только проявление своеобразной инквизиционной галантности и предупредительности), но и (в первую очередь!) своего рода испытание подозреваемого с целью выяснить, как он отреагирует на увещание: если не послушается дружеского пастырского совета, значит, он «упорствующий (pertinax) в ереси» и разговор с ним далее будет долгим и суровым.

Мне представляется, что Павел V, отдавая распоряжение относительно приватного увещания тосканского математика, принимал во внимание, что в ближайшее время антикоперниканский декрет будет составлен (или уже составлен), принят и опубликован и в нем будет так или иначе сформулировано отношение церкви в коперниканскому учению. Забегая вперед, отмечу, что в итоговом документе процесса 1633 года (summarium processus cause) описываемая история будет истолкована следующим образом: увещание было сделано кардиналом Беллармино по распоряжению Священной канцелярии, но от имени Конгрегации Индекса и фактически сводилось к тому, что Галилею в приватном порядке сообщили о содержании декрета этой Конгрегации, который вскоре, 5 марта 1616 года, был ею официально принят и в котором учение Коперника было квалифицировано не как формально еретическое или ошибочное в вере, но только как несовместимое со Священным Писанием (см. об этом раздел «Последний допрос» следующей части книги).

Тогда все становится на свои места. Декрет в отношении учения Коперника использует (вопреки мнению экспертов!) сравнительно мягкую формулировку, допускающую в принципе обсуждение этого учения (в том числе и в процессе обучения), но только как «спасающего явления», а не как описывающего физическую реальность. И такое решение адресовано всему католическому миру. Иное дело – Галилей, который активно занимался пропагандой гелиоцентрической космологии как физически истинной. К нему при необходимости – если он не выдержит испытания дружеским увещанием (charitativa monitio) – могли быть применены более жесткие меры, а именно: запрет (на этот раз от имени Священной канцелярии) преподавать, защищать и обсуждать коперниканскую теорию. В данном случае под «docere» понималось не просто сообщение учащемуся некой информации, но и убеждение его в истинности сообщаемого, то есть в этом случае понятия docere и defendere «перекрывались»441. Что же касается глагола tractare [de aliqua re], то в приведенном контексте его использование означало, что Галилею запрещалось обсуждать теорию Коперника даже в «нейтральной» манере, то есть ничего не доказывая и не опровергая, а просто излагая ее суть и перечисляя аргументы pro et contra. Иными словами, согласно «жесткому» сценарию, Галилею запрещалось публично упоминать о гелиоцентрическом учении вообще. Однако… в «жестком» сценарии ничего не говорилось о необходимости отказа Галилея от поддержки этого учения, что по-своему логично: если он отказывается следовать увещанию, то есть фактически продолжает считать коперниканскую космологию истинной, то тогда его следует лишить права говорить и писать о ней что бы то ни было442. Иными словами, Галилея поставили перед выбором: либо меняй образ мыслей, либо думай что хочешь, но молчи.

По мнению подавляющего числа историков, ни папа, ни Беллармино не сомневались в чистоте веры Галилея и не испытывали к нему никаких враждебных чувств. Кроме того, они учитывали его европейскую известность, обширные связи и, конечно, то, что он был Filosofo e Matematico Primario del Granduca di Toscana. Все это вместе взятое отнюдь не толкало их, особенно Беллармино, к жестким мерам. Увещания, по мнению кардинала, было вполне достаточно, чтобы охладить пыл Галилея и вместе с тем не нанести ущерба его репутации и тем самым не обидеть Козимо II443. И еще одна немаловажная деталь – заключение отцов-теологов было запротоколировано, но ни разу не публиковалось (до того времени, когда соответствующие документы стали доступны историкам444). Согласно же каноническому праву, если решение не публиковалось, оно не имело юридической силы.

Некоторые историки полагают, что в первой, секретной, части заседания, когда совещались только папа и кардиналы, в отсутствие нотариуса и иных служащих трибунала (включая комиссара и асессора инквизиции), понтифик дал доктринальное определение учению Коперника, которое затем было положено в основу всех принимавшихся решений. По мнению Беретты, так оно и было – Павел V объявил на этом собрании Конгрегации инквизиции «la determination doctrinale», согласно которому теория Коперника противоречит Священному Писанию445. Но это маловерятно, поскольку тогда понтификальное determinatio так или иначе упоминалось бы не только в Registro dei Decreta446, но и в иных официальных и неофициальных документах курии и в прочих источниках. Кроме того, в более поздних документах (к примеру, в приводимой далее нотариальной записи об увещании Галилея, в материалах процесса 1633 года, в том числе в Summarium и в приговоре) мнение Коперника характеризуется только как ошибочное («monuit de errore supradictae opinionis et ut illam deserat»447), тогда как утверждение о противоречии гелиоцентризма Священному Писанию неизменно связывается с декретом Конгрегации Индекса от 5 марта 1616 года448, о котором речь пойдет далее. Павел V был человеком крайне осторожным в принятии важных решений (особенно доктринальных определений) и тем более в объявлении их ex cathedra, что, в частности, проявилось в истории полемики De auxiliis. Он мог запретить те или иные утверждения, воздерживаясь, однако, от их доктринального определения как еретических. Что касается учения Коперника, то, судя по дошедшим до нас документам, Павел V не давал на собрании Священной канцелярии 25 февраля 1616 года никакого доктринального определения этому учению, что и отражено в приведенной выше протокольной записи, но декрет Конгрегации Индекса от 5 марта 1616 года, в котором и было впервые публично заявлено о противоречии гелиоцентризма Писанию («divinae Scripturae omnino adversans»), Святейший одобрил449. Скорее это заявление впервые было сделано и принято, по крайней мере официально, на собрании Конгрегации Индекса 1 марта 1616 года. Об этом собрании речь пойдет далее, но сейчас важно отметить, что увещание Галилея имело место до того, как квалификация теории Коперника как несовместимой со Священным Писанием была предложена и одобрена Конгрегацией Индекса. Хотя нельзя исключать, что в процессе увещания Беллармино фактически информировал Галилея о готовящемся декрете Конгрегации Индекса (скорее всего, не уточняя формулировок и не сообщая, на каком основании гелиоцентризм «следует оставить»). Теперь – о самой процедуре увещания.

В пятницу 26 февраля 1616 года состоялась встреча Галилея с кардиналом Беллармино. О том, как она проходила, свидетельствуют три архивных документа. Однако эти документы, мягко говоря, не вполне согласуются друг с другом, в силу чего историками было предложено несколько версий происшедшего450. Обратимся к текстам этих документов.

В первом из них сказано следующее:

Пятница 26 февраля. В постоянную резиденцию вышеупомянутого Преосвященнейшего господина кардинала Беллармино, в апартаменты Его Высокопреосвященства был призван вышеназванный Галилей, и как только он предстал пред лицом Его Высокопреосвященства в присутствии достопочтеннейшего отца Микеланджело Сегицци из Лоди, члена Ордена Проповедников, Генерального Комиссара Инквизиции, то кардинал увещал упомянутого Галилея в ошибочности его известных воззрений, и чтобы он [Галилей] их оставил. Вслед за тем, в присутствии моем и т.д., и свидетелей и т.д., а также вышеназванного Преосвященнейшего господина кардинала, вышеупомянутый господин комиссар повелел и предписал все еще присутствовавшему здесь упомянутому Галилею от имени его святейшества папы и всей Конгрегации Инквизиции полностью оставить вышеупомянутое мнение, – а именно, что Солнце неподвижно и находится в центре мира, а Земля движется, – и в дальнейшем его более не придерживаться, не преподавать и не защищать никоим образом, ни письменно, ни устно. В противном случае Святая Инквизиция вынуждена будет возбудить против него дело. С этим предписанием вышеназванный Галилей согласился и обещал повиноваться.

Учинено в Риме, в вышеуказанном месте, в присутствии в качестве свидетелей достопочтенных Бадино Нореса из Никосии, что в Кипрском королевстве, и Августино Монгардо из аббатства Розы, что в диоцезе Монтепульчиано, оба они – знакомые упомянутого Его Высокопреосвященства кардинала451.

Следует отметить, что этот документ не был ни подписан, ни нотариально заверен (к этому обстоятельству я вернусь в следующей части книги). Одно время даже считалось, что это фальшивка, сфабрикованная в ходе процесса над Галилеем 1632 – 1633 годов, но затем была доказана его подлинность452. Заметим также, что в этом документе основные положения теории Коперника названы просто ошибочными и нигде не говорится ни о том, что одно из них является «формально еретическим», а другое «ошибочным в вере» (то есть мнение квалификаторов Священной канцелярии было полностью проигнорировано), ни о том, что гелиоцентризм противоречит Библии.

Второй документ более поздний. Это копия протокола заседания инквизиции от 3 марта 1616 года, на котором присутствовали папа и семь кардиналов. В его первой части имеется следующий фрагмент, относящийся к событиям 26 февраля:

Сделано было сообщение Его Высокопреосвященством господином кардиналом Беллармино о том, что математик Галилео Галилей после увещания, сделанного согласно предписанию Святой Конгрегации оставить мнение, которое он до сих пор разделял, будто Солнце занимает центр [небесных] сфер и неподвижно, а Земля подвижна, согласился453.

Заметим, что во втором документе ничего не говорится о действиях комиссара Сегицци, равно как и о запрете на защиту и преподавание гелиоцентрической теории. Беллармино, если верить протоколу, просто проигнорировал соответствующие места папского решения, равно как и действия комиссара инквизиции, которые кардинал, возможно, счел неуместными. И Сегицци не возражал (или не осмелился возразить). Впрочем, Беллармино сообщил Конгрегации только то, что имело отношение к обсуждаемой на собрании теме (пополнение Индекса запрещенных книг новой литературой, в том числе и астрономической), тогда как про то, что именно произошло во время его задушевной беседы с Галилеем 26 февраля, его никто не спрашивал.

И, наконец, третий документ – подлинник протокола заседания Конгрегации инквизиции 25 февраля (основной текст цитирован выше) с припиской:

26 числа (указанного месяца) Его Высокопреосвященство кардинал Беллармино уведомил Галилея, что его воззрения являются ошибочными etc.» и далее по-итальянски: «ed in appreso dal Padre Commissario gli fu inquinto il precetto come sopra etc.» («…и со стороны отца Kомиссара ему было сделано предупреждение о том же etc.»)454.

Это «etc.» часто использовалось в документах курии, предназначенных для «внутреннего использования», когда речь шла о вещах, известных тем, для кого эти документы предназначались. В первом случае, в латинском тексте, etc. означало, скорее всего, «как было приказано» (то есть в соответствии с решением или распоряжением папы), во втором – «в установленном порядке». Правда, непонятно, почему часть приписки (последняя фраза) сделана не на латыни, а по-итальянски.

Прежде чем идти дальше, следует сказать несколько слов о комиссаре Сегицци. О нем мы знаем не много. Достоверно известно, что в 1601 году он был назначен социем (socius, то есть заместителем, помощником) комиссара инквизиции, поскольку имел хорошую репутацию знатока юридических процедур и эрудированного теолога. Он был одним из тех одиннадцати квалификаторов Священной канцелярии, которые 24 февраля 1616 года дали заключение о теологическом статусе гелиоцентрической теории455. Более того, документ был написан его рукой, что наводит на мысль, что именно он возглавлял эту группу экспертов. Следовательно, эта тема была комиссару хорошо знакома и у него было свое представление о гелиоцентрическом учении. В 1609 году его направили инквизитором в Кремону, а затем в Милан. Будучи в этих городах, Сегицци постоянно обращался в Рим с вопросами, касающимися юридических аспектов деятельности Священной канцелярии. И многие его предложения были приняты. В феврале 1615 года он был назначен генеральным комиссаром инквизиции. Эта должность служила, как правило, плацдармом для дальнейшего продвижения по ступеням церковной иерархии, в частности, она обещала в перспективе кардинальское звание. Однако в конце мая 1616 года в курии решают отправить Сегицци епископом в провинцию, в его родной город Лоди, что никак нельзя считать повышением456. Таким образом, в должности commissario он пробыл менее полутора лет. Почему так мало? Не потому ли, что он превысил свои полномочия во время встречи Беллармино с Галилеем 26 февраля 1616 года? У нас нет никаких прямых документальных свидетельств, которые помогли бы ответить на этот вопрос, тем более что не менее (а может быть, и более) правдоподобной выглядит другая версия: нужно было освободить место для фаворита Павла V Дезидерио Скальи, родственника трех кардиналов.

Итак, что же произошло в день 26 февраля 1616 года? Фактически Галилею было сделано и увещание, и предостережение, и предписание, что, строго говоря, нарушало решение Павла V, которое предусматривало определенную последовательность действий. Согласно сценарию верховного понтифика, praeceptum должно было быть сделано только в случае «неповиновения» («si recusaverit parere») ученого, то есть если бы он не внял предостережению Беллармино. На деле же, как только кардинал окончил monitum (увещание), комиссар инквизиции, не дав сказать Галилею ни слова, сразу же перешел к запретам docere и defendere коперниканское учение, ничего, однако, не сказав о возможности (или невозможности) это учение обсуждать (tractare), хотя решение Святейшего предусматривало также и запрет на разъяснение сути коперниканства, скажем, в ходе полемики. Кроме того, сравним формулировки, касающиеся возможности применения к Галилею крайних мер. В папском распоряжении сказано: «…В случае же отказа он будет подвергнут тюремному заключению». Формулировка комиссара Сегицци: «…В противном случае святая инквизиция вынуждена будет возбудить против него дело». Ясно, что заявление комиссара юридически более корректно (хотя, конечно, Святейший имел в виду досудебный арест, а не заключение в тюрьму на неопределенный срок без суда и следствия). Другая выразительная деталь. Сравним требования Беллармино и Сегицци в той части, которая касалась необходимости оставить коперниканское учение. Беллармино: «ut illam deserat». Комиссар: «ut… omnino relinquat». Формула Сегицци звучит жестче: «полностью оставить».

И еще одно важное обстоятельство, на которое обратил внимание Спеллер, – по поводу следующей фразы из нотариальной записи: «…Полностью оставить вышеупомянутое мнение <…> и в дальнейшем его более не придерживаться, не преподавать и не защищать никоим образом, ни письменно, ни устно (omnino relinquat, nec eam de caetero, quovis modo teneat, doceat aut defendat, verbo aut scriptis)». Судя по структуре этого фрагмента (я имею в виду, разумеется, латинский текст), слова «quovis modo (каким-либо образом)» относятся ко всем трем глаголам (tenere, docere и defendere), в том числе, что особенно важно для Галилея, – к первому из них (tenere), причем требование оставить и не поддерживать теорию Коперника повторено в предписании Сегицци дважды: «ut… omnino relinquat» и «nec de caetero tenere». Во время процесса 1633 года в защитительной речи тосканец будет уверять трибунал, что ничего не помнит о якобы данном ему в феврале 1616 года предписании, запрещавшем «tenere, defendere vel quovis modo docere» коперниканское учение. Галилей, заметим, связывает слова «quovis modo» только с одним глаголом – docere. И это не случайно.

Запрет поддерживать (tenere) гелиоцентризм был, бесспорно, самым существенным требованием со стороны Священной канцелярии, ибо то был запрет на выдвижение любых аргументов в пользу коперниканской теории, что в конечном счете означало запрещение излагать (преподавать)457 и защищать ее от критики. Вот, собственно, в чем было отказано Галилею в praeceptum – в любых (письменных и устных) попытках обоснования гелиоцентризма (гелиостатизма)/геокинетизма как физически истинной концепции. Более того, как я уже писал выше, предписание не позволяло Галилею говорить об учении Коперника даже как о гипотезе (ex suppositione, как выразился Беллармино), даже как о математической конструкции, позволяющей «спасти явления». Да, формулировка предписания, которую использовал Сегицци, формально оставляла Галилею возможность «обсуждать (tractare)» коперниканское «мнение» (и в этом смысле она была несколько мягче планировавшегося папского запрета). Но реально воспользоваться этой лазейкой было очень и очень трудно, разве что попытаться изложить две главнейшие системы мира (птолемееву и коперникову), предлагая при этом лишь «неокончательные философские и физические аргументы как с одной, так и с другой стороны»458. Именно эту видимость и пытался в меру сил создать Галилей, когда писал «Dialogo» и особенно когда вел неторопливую беседу в хоромах Священной канцелярии с комиссаром Макулано апрельским утром 1633 года. Но об этом в следующей части книги459.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.