Крещение

Крещение

Когда в семье мексиканцев рождался ребенок, повивальная бабка, помогая при родах, выступала в роли священника и заботилась о том, чтобы выполнить надлежащие ритуалы. Она обращалась к ребенку и приветствовала его приход в этот мир, называя его «драгоценным камнем, пером птицы кецаль», и в то же время она предупреждала его о переменчивости этой жизни и страданиях: «Вот ты и пришел в этот мир, в котором живут твои родители в тяжелых трудах и заботах, в котором в избытке и жара, и холод, и ветер… мы не можем сказать, долго ли ты проживешь среди нас… мы не знаем, какая у тебя будет судьба». И этот лейтмотив бесконечно повторялся во время церемоний, которые следовали после.

Повивальная бабка обрезала пуповину младенца, что происходило не без соответствующих речей. Если это был мальчик, она говорила ему: «Дорогой сынок, ты должен понять, что твой дом не там, где ты родился, ведь ты воин, ты птица кечолли, и этот дом, в котором ты только что увидел свет, всего лишь гнездо… твое предназначение – поить солнце кровью врагов и кормить Тлальтекутли, землю, их телами. Твоя страна, твое наследство и твой отец находятся в доме солнца на небе». А девочке она говорила такие слова: «Как сердце остается в теле, так и ты должна оставаться в доме; ты никогда не должна выходить из дома; ты должна быть как горячая зола в очаге». Так, с самой первой минуты жизни мужчине предназначалась судьба воина, а женщине – судьба Золушки у домашнего очага.

Затем повивальная бабка обмывала ребенка, вознося молитвы Чальчиутликуэ, богине воды: «Богиня, пожелай, чтобы его сердце и его жизнь были чисты, чтобы вода смыла все пятна, так как этот ребенок вверяет себя в твои руки, о Чальчиутликуэ, мать и сестра богов».

Как только о рождении ребенка становилось известно семье и соседям или даже в других городах, если это касалось высокопоставленных людей, начинался сложный церемониал «приветствий». Старшие по возрасту женщины в семье торжественно благодарили повивальную бабку, а она отвечала им витиеватой речью. Избранные ораторы, обычно старики, шли приветствовать новорожденного, а другие старики, специально назначенные для этого, отвечали длинными речами.

Любовь ацтеков к риторике находила свое выражение в бесконечных напыщенных трактатах на тему милости богов и загадочности судьбы. Бесчисленное число раз младенца сравнивали с ожерельем, драгоценным сокровищем, пером редкой птицы. Превозносили мать ребенка, ту, «которая была ровней богине Сиуакоатль Килацтли». Произносились хвастливые речи об истории семьи. Если отец ребенка был сановником или законником, ему напоминали об «огромной важности его должности и ее огромном весе в судопроизводстве и в управлении государством». «Господин, – говорили ему, – это воистину твой образ, одно с тобой лицо; у тебя есть наследник – ты расцвел!» Время от времени (и это было одной из обязательных составных частей изысканного языка) оратор извинялся за слишком длинную речь. «Я боюсь утомить вас и вызвать головную боль и боль в желудке». Затем он продолжал с новой энергией. Те, которые говорили от имени семьи, благодарили в такой же многословной манере. Наконец люди, пришедшие поприветствовать младенца, вручали свои подарки: представители правящего класса обычно получали от 20 до 40 плащей или других предметов одежды; но в среде простолюдинов подарками обычно были еда и напитки.

Во время этих празднеств отец обычно посылал за тональпоуки, или прорицателем, специалистом по священным книгам. Этот человек, которому предлагали разделить трапезу и который к тому же получал плату в виде предметов одежды и индеек, начинал задавать вопросы относительно точного момента рождения ребенка, чтобы иметь возможность определить, под каким знаком он был рожден. Затем он сверялся со своим тоналаматлем, чтобы найти знак дня рождения и те тринадцать дней, к которым принадлежит этот день.

Если знак дня рождения считался хорошим и счастливым, он мог сказать: «Твой сын родился под хорошим знаком. Он будет владыкой или правителем, богатым, храбрым, воинственным; он будет отличаться смелостью и будет блистать на войне; он достигнет высокого поста среди военачальников». И затем на следующий день можно было переходить к наречению ребенка именем. Но если знак дня рождения оказывался несчастливым, то тогда тональпоуки изощрял ум, чтобы найти лучший знак среди тех же самых тринадцати дней, который находился бы как можно ближе в пределах четырех последующих дней. «Ребенок родился не под хорошим знаком, – говорил в таких случаях он. – Но среди этих дней есть другой подходящий знак, который уменьшит и исправит несчастливое влияние главного знака». Обычно это было возможно, так как знаки, которые соответствовали числам больше десяти, всегда были благоприятными, равно как и те, что соответствовали числу 7. В случае крайней нужды можно было отложить крещение более чем на обычно положенные четыре дня.

Само наречение младенца именем осуществлялось не прорицателем, не жрецом, а повивальной бабкой. Церемония состояла из двух частей: ритуального обмывания ребенка и самого наречения.

Начинали с приготовления огромного количества еды и напитков для семейного торжества, которое следовало за церемонией крещения. Также изготовляли маленький щит, лук и четыре стрелы, каждая из которых соответствовала одной из сторон света, если ребенок был мальчиком, и маленькие веретенца, челнок и коробку, если это была девочка. Все родственники и друзья собирались в доме матери младенца до восхода солнца.

Как только начинался день, они раскладывали символические предметы во внутреннем дворике или в саду. Повивальная бабка с кувшином, полным воды, обращалась к ребенку, говоря: «Орел, ягуар, храбрый воин, о внук мой! Ты пришел в этот мир благодаря своему отцу и матери, великому богу и великой богине. Ты был зачат и рожден на своем месте, среди всемогущих богов, великого бога и великой богини, которые живут выше девяти небес. Это Кецалькоатль вездесущий оказал тебе эту милость. Теперь соединись со своей матерью, богиней воды Чальчиутликуэ, Чальчиутлатонак». И она позволяла нескольким каплям воды стечь с ее мокрых пальцев на рот ребенка. «Возьми и прими их, так как с этой водой ты будешь жить на земле, расти и расти; благодаря воде мы имеем то, что мы должны иметь, чтобы жить на земле. Прими эту воду».

Потом она дотрагивалась своей мокрой рукой до груди ребенка и говорила: «Вот священная вода, та самая чистая вода, которая омывает и очищает твое сердце и уносит всю грязь». Затем она брызгала несколько капель на голову младенца. «Пусть эта вода войдет в твое тело, и пусть живет там эта небесная вода, голубая божественная вода». В последнюю очередь она омывала все тело ребенка, приговаривая слова, предназначенные для того, чтобы оградить его от зла. «Где бы ты ни был, тот, кто может причинить этому ребенку зло, оставь его, уходи, потому что сейчас этот ребенок рождается заново – он рождается и создается заново нашей матерью Чальчиутликуэ».

После четырех водных процедур повивальная бабка четыре раза поднимала младенца к небу, призывая солнце и звездных богов. Таким образом традиционные жесты регулировались священным числом. Последние слова были обращены к земле, божественной супруге солнца. И, взяв в руки щит и стрелы, повивальная бабка просила богов, чтобы мальчик стал смелым воином, «чтобы он мог войти в твой дворец наслаждений, где покоятся и ликуют храбрецы, которые погибают в бою».

Церемония наречения девочек была похожей, но младенца не поднимали к солнцу, которое было богом мужчин и воинов. После ритуального омовения повивальная бабка и родственники трогательно и церемонно обращались к колыбели, в которой лежала маленькая девочка, называя ее Йоальтиситль, «ночная целительница»: «Ты, ее мать, прими ее, старая богиня. Не причиняй ей вреда, присматривай за ней по-доброму».

Когда эти ритуалы заканчивались, ребенку выбирали имя и объявляли его. У древних мексиканцев не было фамилий, но некоторые имена часто передавались от деда к внуку внутри одной семьи. День рождения также принимался в расчет: ребенок, который родился в течение серии из тринадцати дней, которая находилась под влиянием знака се микицтли, под влиянием Тескатлипоки, получал одно из имен этого бога.

У некоторых племен, особенно среди миштеков, каждого человека называли по дню его рождения, за которым обычно следовало прозвище. Например, «семь – цветок, орлиное перо» или «четыре – кролик, гирлянда цветов». У мексиканцев было великое множество личных имен. Взяв их наугад из текстов, можно найти такие имена, как Акамапичтли (пригоршня тростника), Чимальпопока (дымящийся щит), Ицкоатль (обсидиановая змея), Шиукоскатль (ожерелье из бирюзы), Куаукоатль (орел-змея), Ситлалькоатль (змея из звезд), Тлакатеотль (богоподобный человек) и Куаутлатоа (говорящий орел). Женщинам давали дивные имена, такие, как Матлальшочитль (зеленый цветок), Киаушочитль (дождевой цветок), Миауашиуитль (бирюза-маис-цветок) и Атототль (вода-птица). Все эти имена, как и названия деревень, гор и так далее, могли изображаться при помощи пиктограмм в текстах манускриптов.

Церемония заканчивалась семейным застольем, в конце которого старики и старухи могли предаваться радостям выпивки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.