Глава 22 О глубокой связи между смиренными петициями и пиратством

Глава 22

О глубокой связи между смиренными петициями и пиратством

I

Еще в апреле 1565 года испанский посол в Париже получил от своего тайного агента письмо, которое показалось ему столь значительным, что он сообщил о нем своему государю. Согласно агенту, в окружении Шарля де Гиза, кардинала Лотарингского, говорили о том, что друзья и враги теперь определяются вне рамок государственных границ и что нет больше смысла в разделении на испанцев, французов, англичан, немцев или итальянцев, а есть разделение только между добрыми католиками и гнусными еретиками-протестантами.

Мысль эта показалась дону Филиппу поистине занимательной, потому что ход его размышлений начинал идти в этом же направлении.

Мы, собственно, уже знаем, что дон Филипп был добрым католиком и ересь в своих владениях вовсе не жаловал, но все же главными мотивами его внешней политики были династические интересы дома Габсбургов. Для помощи в защите от угроз со стороны Франции вполне можно было использовать Англию – невзирая даже на прискорбные заблуждения королевы Елизаветы относительно мессы и истинной роли святого причастия.

Но взгляды его претерпели сущственные изменения на этот счет, и толчком для этого послужили события в его владениях в Нидерландах. Собственно, Нидерланды, «низкие земли», служили собирательным названием для 17 отдельных провинций вроде герцогства Брабант или графства Голландия, и в единую административную единицу их выделил только отец дона Филиппа, император Карл V. Поскольку владения герцогов Бургундских оказались разделены между Францией и Империей, ему показалось удобным издать так называемую Прагматическую Санкцию, которая превратила «17 провинций Нидерландов» в наследственное владение его дома.

Добрые сорок лет Нидерланды служили питательной средой для всевозможных протестантских ересей, и, в общем, было понятно, почему это было именно так. Считалось, что Реформация пускает свои корни там, где есть три вещи – богатые торговые города, грамотное население и хорошо развитое книгопечатание, – и в этом смысле Нидерланды шли, пожалуй, впереди всей Европы.

Много значила позиция правительства. Томас Кромвель, совершенно определенно добивавшийся разгрома католической церкви в Англии, не сумел бы пойти так далеко, если бы не пользовался бескомпромиссной поддержкой своего короля.

Карл V мало что мог сделать для подавления протестантов в тех областях Германии, где он правил лишь номинально, но уж в Нидерландах он был полным хозяином и действовал соответственно. Карой за ересь было сожжение – правда, раскаявшимся в знак милосердия просто рубили головы. Женщин, впрочем, могли и закопать заживо…

Каралось и укрывательство, и недоносительство, и все это делалось в таких масшабах, которые и не снились англичанам даже при Марии Кровавой. Она сожгла около 300 человек за пять лет, а в Нидерландах за ересь казнили до тысячи человек в год.

Политика эта продолжалась и при доне Филиппе и вызывала большое недовольство.

И вот в апреле 1566 года к наместнице дона Филиппа в Нидерландах, Маргарите Пармской[34], в Брюссель, в ее резиденцию, явилась делегация из добрых трех сотен знатнейших дворян и предъявила ей «…смиренную петицию…». Петиция содержала просьбу об ограничении действий испанской инквизиции в пределах 17 провинций.

Правительница встретила делегацию с чувством глубокого негодования – подданные не должны были являться к властям с требованиями, даже если они именовались смиренными прошениями. Не зная, как задеть просителей покрепче, один из советников Маргариты Пармской назвал их «Gueux», «гёзы», что на местном наречии означало «нищие», «попрошайки».

Просители приняли это название как орден.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.