«Я, видимо, скоро умру»

«Я, видимо, скоро умру»

Новый руководитель страны Леонид Ильич Брежнев попытался использовать смещение Хрущева для сглаживания противоречий и нормализации отношений с Пекином (см. «Исторический архив», 2006, № 5).

Послом в Пекине был Степан Васильевич Червоненко. До войны он был директором средней школы на Украине, ушел на фронт и был тяжело ранен при форсировании Днепра. В 1949 году окончил в Москве Академию общественных наук при ЦК партии. В Киеве новоиспеченного кандидата наук принял хозяин Украины Никита Сергеевич Хрущев и предложил должность заведующего отделом науки и вузов республиканского ЦК. Летом 1956 года Червоненко избрали секретарем ЦК компартии Украины, в октябре 1959 года отправили послом в Китай. Степан Васильевич попал в Пекин в трудные годы, когда стремительно ухудшались отношения с Китаем и к советским дипломатам стали относиться враждебно.

Через несколько дней после ухода Хрущева посол получил шифровку из Москвы: «Посетите т. Чжоу Эньлая и сообщите ему от имени ЦК КПСС и Советского правительства, что в Москве будут рады принять партийно-правительственную делегацию КНР на празднование 47-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Скажите, что в Москве согласны с тем, что поездка китайской делегации может послужить установлению контактов, обмену мнениями. Мы разделяем мнение ЦК КПК о том, что следует "делать шаг за шагом для улучшения советско-китайских отношений"… Исполнение телеграфьте».

Член постоянного комитета политбюро ЦК КПК Чжоу Эньлай возглавлял правительство Китая и фактически был в стране вторым человеком после Мао Цзэдуна. Чжоу Эньлай ответил советскому послу, что принимает приглашение на празднование Октябрьской революции, потому что «величайшее желание Мао» — улучшить отношения с Советским Союзом.

После снятия Хрущева и успешного атомного испытания в Пекине чувствовали себя увереннее, чем когда бы то ни было. Мао решил, что новые руководители в Москве помогут ему с ракетами. Бомба у него уже есть, но как ее доставить к цели?

Китайская делегация приехала. Но переговоры, продолжавшиеся четыре дня, оказались безуспешными. 14 ноября 1964 года Брежнев рассказал об этом на пленуме ЦК: «Ссылаясь на то, что генеральная линия КПСС остается неизменной, китайские товарищи отказались принять предложение о прекращении открытой полемики. Более того, они сказали, что если КПСС будет осуществлять курс XX съезда, следовать своей программе, то они не видят возможности для прекращения борьбы».

Кандидат в члены политбюро и секретарь ЦК коммунистической партии Китая Кан Шэн упрекнул Алексея Николаевича Косыгина за то, что глава советского правительства на приеме в Кремле 7 ноября любезно беседовал с американским послом. «Я, — заявил Кан Шэн, — покраснел, когда товарищ Косыгин подошел к американскому послу с дружественным жестом. Перед лицом империалистов он показал, что Советское правительство имеет в этом вопросе две позиции».

Кан Шэн курировал спецслужбы и вошел в историю как «китайский Берия». А в искусстве изощренных пыток, которым придумывались красивые названия — «кресло наслаждений», «питье жаб», «обезьяна держится за веревку», «ангел играет на цитре», — возможно, и превзошел Лаврентия Павловича, не одаренного таким богатым воображением. «Кан Шэн, — пишут историки Юн Чжан и Джон Холлидей, — тощий усатый человечек в очках с золотой оправой, ценитель эротики, тем же взглядом ценителя наблюдал, как корчатся от боли, причиняемой пытками…» После смерти его исключат из партии и объявят контрреволюционером.

Твердолобый догматизм, который демонстрировали китайские руководители, претил даже советским аппаратчикам. Брежнев жаловался участникам пленума ЦК: «Кан Шэну было резонно сказано, что это всего лишь обычная дипломатическая практика, которой придерживается любой глава правительства, в том числе и сам товарищ Чжоу Эньлай. Этот эпизод наглядно показывает, как много нам предстоит поработать, чтобы добиться взаимопонимания с китайскими товарищами».

Советская делегация предложила провести встречу на высшем уровне. Чжоу Эньлай ответил, что еще предстоит создать подходящую атмосферу для такой встречи: «Если вы когда-либо сочтете, что условия для такой встречи уже созрели, вы могли бы внести какие-либо конкретные варианты — что и как обсуждать».

Атмосфера встречи была безнадежно испорчена настоящим скандалом.

На том же праздничном приеме в Кремле, 7 ноября, министр обороны маршал Родион Яковлевич Малиновский подошел к Чжоу Эньлаю. Маршал, возможно, несколько возбужденный горячительными напитками, с солдатской прямотой сказал Чжоу:

— Мы не хотим, чтобы какой-то Мао или какой-то Хрущев мешали нашим отношениям.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — ответил Чжоу и ушел.

Малиновский повернулся к китайскому маршалу Хэ Луну:

— Мы от своего дурачка — Хрущева — избавились. Избавьтесь от своего — от Мао. После этого у нас вновь начнется дружба.

Чжоу Эньлай ночью отправил Мао телеграмму о происшедшем. Утром в резиденцию китайской делегации приехал Брежнев с членами Президиума ЦК извиняться за Малиновского. Но китайцы обратили внимание на то, что маршал не был наказан. Чжоу поклялся, что он больше никогда не приедет в Москву. И до смерти Мао вообще никто из руководителей Китая в СССР не приезжал. Только Дэн Сяопин сделал короткую остановку в Москве, когда в июле 1965 года ехал на партийный съезд в Румынии.

Для Брежнева это были первые важные переговоры международного характера. Он беседовал с китайцами искренне, хотел договориться. Но после окончания переговоров был настроен пессимистически: «Вполне возможно, что китайские товарищи смотрели на эти контакты как на своего рода "разведку боем", с помощью которой они попытались прощупать нашу стойкость в защите принципиальной линии КПСС… Мы и впредь будем со всей решительностью отстаивать принципиальные позиции нашей партии. Отступать от них нельзя. Мы не можем встать на путь обострения международной напряженности и вооруженных авантюр. Мы не откажемся от линии на повышение благосостояния трудящихся и развитие социалистической демократии. Как бы ни дороги были нам согласие и дружба с КПК, такую цену за них платить нельзя…»

Тем не менее первое время Брежнев не терял надежды на какое-то сближение. Он отозвал из Пекина советского посла Червоненко, который занимал жесткую позицию в отношении китайского руководства (личных претензий не было, в порядке компенсации Степана Васильевича перевели в спокойную и комфортную Прагу).

В конце июня 1965 года в Москву приехала делегация компартии Индонезии, которая полностью стояла на позициях китайской компартии. С советской стороны переговоры вели Брежнев и секретари ЦК Михаил Андреевич Суслов и Борис Николаевич Пономарев. Брежнев, по словам заместителя заведующего Международным отделом ЦК Карена Нерсесовича Брутенца, предложил забыть о прошлом, примирительно сказал: «Я новый человек. Вы знаете, что я никогда ни с кем из вас не ругался».

Но в Пекине довольно быстро возобновили критику советского руководства, обвиняя его в перерождении и отказе от социалистических идеалов. Чжоу Эньлай доложил Мао Цзэдуну, что Брежнев производит впечатление слабого руководителя. Но Мао, подозрительный по природе, насторожился. Не зреет ли все-таки внутри Китая заговор против него самого, который поддерживает Москва?

Профессор Пекинского университета Ли Даньхуэй считает, что 1964 год был поворотным для Мао. Он решил повернуть вооруженные силы не только против США, но и против СССР. Летом шестьдесят четвертого Мао определил подготовку к войне как главную задачу.

Маршала Хэ Луна, с которым разговаривал Родион Малиновский, арестовали. В 1969 году он умер в тюрьме. Через четыре года, когда Мао нуждался в поддержке своих генералов (см. «Проблемы Дальнего Востока», 2006, № 6), на заседании военного совета ЦК он вдруг сказал: «Мне представляется, что в вопросе о товарище Хэ Луне была совершена ошибка. И я должен нести за нее ответственность… Я прислушивался только к одной стороне, к Линь Бяо, поэтому и совершил ошибку… Вот ведь как получилось: я несколько раз прислушивался только к одной стороне, тут действительно нехорошо получилось. Тут я перед товарищами выступаю с некоторой долей самокритики. Критикую себя…»

Заместитель министра обороны, побывавший в мае 1965 года в Советском Союзе в командировке, тоже был арестован. Его пытали, требуя, чтобы он рассказал, кто из китайских руководителей и военачальников связан с Москвой.

Министр иностранных дел Китая Чэнь И рассказал иностранным журналистам, что царская Россия оккупировала немалую часть китайской территории, а советские руководители не желают вести переговоры на эту тему. Это был прямой вызов.

В феврале 1964 года Мао сказал северокорейскому вождю Ким Ир Сену: когда Советский Союз исчерпает все средства давления на Китай, чтобы заставить его покориться, «останется еще такое средство, как война».

С тех пор Мао стал выспрашивать иностранных гостей: «Как вы считаете, способна Москва начать против нас войну?»

Осенью 1964 года группа офицеров генерального штаба Народно-освободительной армии Китая провела рекогносцировку в Северном, Северо-Восточном и Северо-Западном Китае: изучали возможные направления ударов советской армии. Больше всего тревожило монгольское направление. От Монголии до Пекина всего пятьсот километров. Чем остановить советские танки? В декабре 1964 года началась разработка грандиозного плана строительства противотанковых заграждений на Северо-Китайской равнине.

Теперь Мао полагал, что не Соединенные Штаты, а Советский Союз представляет главную опасность для Китая. Товарищи по руководству призывали Мао после провала «большого скачка» заняться исключительно экономическими делами, чтобы исправить все ошибки. Мао же думал: не пойдет ли в таком случае Китай по пути Советского Союза? Куда заведет этот путь — к западному капитализму? К советскому ревизионизму? Не захватят ли власть в Пекине политики, которые захотят союза с Москвой? Не попытаются ли эти карьеристы и интриганы свергнуть самого Мао, чтобы он не мешал?

Его очень беспокоил вопрос: не располагает ли Советской Союз действующей агентурой в Китае? Но его подозрения были беспочвенны.

Во время войны советская разведка имела двенадцать легальных резидентур на территории Китая, восемь из них — в Синьцзяне, богатом урановой рудой, золотом и нефтью. После прихода коммунистов к власти московские чекисты помогали китайским товарищам в создании органов госбезопасности по советскому образцу.

Постановление политбюро ЦК ВКП(б) от 14 октября 1949 года:

«Вопрос МГБ СССР.

В связи с просьбой Мао Цзэдуна обязать Министерство государственной безопасности СССР (тов. Абакумова) направить в Народную Республику Китай для оказания помощи в работе органов государственной безопасности и их войск в качестве советников МГБ СССР тт. Иванова А. А. и Великанова П. С.»

30 мая 1947 года постановлением правительства был учрежден Комитет информации при Совете министров (Комитет № 4), который должен был вести и политическую, и военную, и научно-техническую разведку. В состав комитета включили Первое главное управление МГБ, Главное разведывательное управление Министерства вооруженных сил, а также разведывательные и информационные структуры ЦК партии, Министерства иностранных дел и Министерства внешней торговли.

Личный состав всех этих служб был сведен в единый аппарат, размещенный возле ВДНХ в зданиях, где когда-то работал Исполком Коминтерна. Впрочем, всем помещения не хватило, и нелегальную разведку пристроили в Лопухинском переулке.

Реорганизация стала результатом глубокого недовольства Сталина работой спецслужб. Годом раньше он сменил министра госбезопасности — вместо генерала армии Всеволода Николаевича Меркулова назначил генерал-полковника Виктора Семеновича Абакумова.

Но характерно, что Комитет информации при Совете министров возглавил не Абакумов, а министр иностранных дел Молотов, потом сменивший его на посту министра иностранных дел Андрей Януарьевич Вышинский. Вождь не хотел излишнего усиления Абакумова. Или не считал его способным руководить разведкой. Он вообще решил, что разведка напрямую должна служить дипломатии.

Сталин предполагал, что объединение создаст мощный разведывательный организм. Но Комитет информации тяготел к политическим делам, и первыми стали жаловаться маршалы и генералы, что их отрезали от разведывательной информации.

Сталин пошел военным навстречу. Главное разведывательное управление вернули в Министерство вооруженных сил. Объяснение было простым: «В силу своего специфического характера разведывательная работа в военной области не может должным образом проводиться в структуре Комитета информации».

29 января 1949 года Комитет информации при Совете министров стал комитетом при Министерстве иностранных дел — «для более полного использования информационных возможностей Комитета информации в области политической разведки, а также подчинения политической разведки задачам внешней политики СССР и текущей работе Министерства иностранных дел». Андрея Вышинского на посту председателя комитета сменил заместитель министра иностранных дел Валериан Александрович Зорин. Он среди прочего должен был помочь китайским товарищам.

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 4 ноября 1949 года:

«Вопрос Комитета информации.

1. Обязать Комитет информации (т. Зорина):

а) командировать в Народную Республику Китай к 25 ноября с. г. сроком на один год 3-х преподавателей-специалистов для обучения разведывательной службе слушателей школы по подготовке работников информации, организуемой китайским правительством;

б) подготовить в течение ноября с. г. и снабдить организуемую китайским правительством школу работников информации учебными пособиями по основам разведывательной службы, материалами, характеризующими подрывную деятельность разведок империалистических государств.

2. Обязать Министерство государственной безопасности (тов. Абакумова) командировать к 25 ноября с. г. сроком на два месяца в органы безопасности Народной Республики Китая 2-х специалистов МГБ СССР для обучения способам обнаружения тайнописи и негласного вскрытия корреспонденции.

Разрешить МГБ СССР после обучения передать китайским органам безопасности пять комплектов специальных кварцевых ламп для обнаружения тайнописи и десять специальных аппаратов для негласного вскрытия корреспонденции».

Старшие советники появились в исполнение постановления Политбюро от 27 февраля 1949 года для «более тесной координации усилий МГБ СССР с органами безопасности стран народной демократии в обстановке "холодной войны"». Представители Комитета информации за границей, как и послы, утверждались на заседании Политбюро.

Впрочем, в науке разведки и контрразведки, а особенно политического сыска китайские коммунисты и сами весьма преуспели. А вот техническую помощь китайские товарищи принимали охотно.

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 6 ноября 1950 года:

«Вопрос Китая.

Обязать Министерство государственной безопасности СССР (тов. Абакумова) направить в Китайскую Народную Республику для оказания помощи в работе органов государственной безопасности тт. Кулешова В. И. и Евдокимова А. И. — специалистов по выявлению вражеских подпольных радиостанций, с необходимым техническим оборудованием, т. Арефьева Д. А. — работника по пограничной службе и т. Фатьянова З. А. — по работе органов милиции».

Борьба с вражескими радиостанциями, радиоперехват, а также радиопеленгаторные установки и другая техника находились в ведении Министерства госбезопасности. Оно и получило указание всячески содействовать Пекину.

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 октября 1951 года

«Об американских и гоминьдановских агентурных радиостанциях, действующих на территории Китая.

1. Удовлетворить просьбу правительства Китайской Народной Республики о предоставлении китайским властям имеющихся в распоряжении МГБ СССР данных об американских и гоминьдановских радиостанциях, действующих на территории Китая.

2. Поручить МГБ СССР передать правительству Китайской Народной Республики через МИД СССР указанные в п. 1 данные об агентурных радиостанциях в Китае».

На посту министра госбезопасности Абакумова сменил партийный работник Семен Денисович Игнатьев. Вместе с министром вооруженных сил маршалом Александром Михайловичем Василевским и министром внешней торговли Михаилом Алексеевичем Меньшиковым он подготовил партию спецтехники для китайских друзей.

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 31 октября 1951 года:

«О поставках радиоаппаратуры и оборудования в Китай для Министерства общественной безопасности.

Принять предложение тт. Василевского, Игнатьева и Меньшикова о поставке радиоаппаратуры и оборудования в Китай для Министерства общественной безопасности и утвердить представленный проект постановления Совета министров СССР по этому вопросу».

В октябре 1951 года Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило «Наставление для советников МГБ СССР при органах государственной безопасности в странах народной демократии». Советникам разрешалось давать «практические советы только в устной форме». Им запрещалось вмешиваться в решение кадровых вопросов, самим работать с агентурой, допрашивать арестованных и участвовать в оперативной разработке высших руководителей страны, в которой они работали.

Но это относилось к работе советских чекистов в восточноевропейских странах. В Пекине они с самого начала существовали в определенных и строго очерченных рамках.

В Китае резидентура советской разведки не только прекратила самостоятельную работу внутри страны, но и передала китайским друзьям всю свою агентуру, пишет бывший начальник нелегальной разведки КГБ генерал-майор Юрий Иванович Дроздов. Разведчики считают это непоправимой ошибкой, поскольку отношения между двумя странами быстро ухудшились, а потом и вовсе стали враждебными.

Так что советской агентуры внутри страны Мао мог не бояться. Впрочем, это не мешало ему периодически уничтожать ненужных ему людей как «советских шпионов».

Вот характерная история (одна из многих!).

Ли Лисань был одним из руководителей КПК в конце 1920-х годов. Он считал, что в Китае революционная ситуация и революцию надо торопить. В конце 1930 года его попросили приехать в СССР. В 1936 году он женился на русской женщине — Елизавете Павловне Кишкиной. В Китае она преподавала, взяв китайское имя Ли Ша. В 1938 году чекисты посадили Ли Лисаня, обвинив в троцкизме и шпионаже в пользу Японии…

Это было дело рук Кан Шэна, который стал в 1930 году заведующим орготделом ЦК, а в 1934-м — членом политбюро. Несколько лет Кан Шэн жил в Москве, был заместителем Ван Мина, руководившего делегацией КПК в Коминтерне.

Кан Шэн, тесно связанный с НКВД, помогал проводить чистку китайцев, оказавшихся в Советском Союзе. Он назвал имя Ли Лисаня, и того посадили (см. «Проблемы Дальнего Востока», 1991, № 3). Ли повезло. Он отсидел чуть меньше двух лет, и его освободили по просьбе Чжоу Эньлая, который приехал в Москву лечиться.

В 1946 году Ли Лисаню разрешили уехать в Китай. В Китайской Народной Республике он стал членом ЦК и министром труда. В сентябре 1959 года шеф госбезопасности Кан Шэн вызвал Ли Лисаня и посоветовал его жене выйти из советского гражданства. Она отказалась: «Советский Союз — моя родина, а родина бывает только одна».

В 1962 году образовали комиссию, которая выясняла, зачем жена Ли Лисаня ходит в советское посольство. Муж объяснил: исключительно по делу — продлить паспорт или оформить поездку в СССР, чтобы повидать родных 14 октября 1962 года он написал главе правительства Чжоу Эньлаю: «Ли Ша живет со мной двадцать шесть лет, неизменно разделяя мои политические взгляды и не допуская ничего дурного в своем поведении. Она в Китае уже шестнадцать лет, горячо любит нашу партию и дело нашего народа».

Он сказал дочери: «Мне предлагают развестись с мамой, но я этого сделать не могу. Мы пережили вместе самые трудные годы. Она не отказалась от меня, когда я сидел в тюрьме, — как же я могу бросить ее сейчас! А потом ведь это меня не спасет — наоборот, если я с ней разведусь, то тем самым подтвержу все обвинения в ее адрес».

Его дочь Инна Ли, ныне профессор Пекинского университета иностранных языков, сама рассказала эту печальную историю (см. «Проблемы Дальнего Востока, 1999, № 6).

От советского гражданства все равно пришлось оказаться. Елизавета Павловна подала прошение о вступлении в гражданство КНР. В 1964 году прошение удовлетворили. Но семью это не спасло. В июне 1966 года секретаря Северного бюро ЦК КПК Ли Лисаня сняли с работы. Это было лишь начало. Ли Лисань фигурирует в учебниках истории как виновник многих неудач компартии Китая. Его не любили и в Москве, потому что он считал Внешнюю Монголию частью Китая.

23 мая 1967 года член Центральной руководящей группы по делам культурной революции объяснял цзяофаням, что главный объект борьбы в Северном бюро — это Ли Лисань, потому что он «не дохлый, а живой тигр, его жена — советская шпионка, асам он поддерживает отношения с заграницей».

Хунвэйбины вселились в их дом, и он прошел через все муки ада культурной революции.

«Отцу на шею, — вспоминает Инна Ли, — вешали доску с надписью "антипартийный элемент", заставляли часами стоять на ногах, склоняться в три погибели, принимать позу "реактивного самолета" перед лицом изрыгающей проклятья толпы».

Потом Ли Лисаня отвезли в тайную тюрьму. 22 июня 1967 года родным сообщили, что он покончил с собой, приняв большую дозу снотворного. Его жену тоже посадили. Ей занималась комиссия третьей канцелярии ЦК КПК, которая ведала делами «шпионов и предателей». Обвинение: «Ли Лисань — резидент советской разведки. Много лет по ее заданию вел подрывную и вредительскую работу, а жена ему помогала».

Елизавета Павловна ничего не признала, потому что по опыту отца, прошедшего советскую тюрьму, знала, что надо держаться до последнего. В августе 1975 года следственная комиссия третьей канцелярии утвердила обвинительное заключение, признав супругов советскими шпионами. Ее отправили в ссылку. Ли Лисаня посмертно исключили из партии. Дочерей арестовали…

Насколько точно в Москве понимали идущие в Китае процессы? Китаистов хватало. И поток разведывательной информации был огромным. Недостатком было нежелание резидентуры сообщать то, что могло вызвать недовольство центра. Поэтому, когда речь шла о политических делах, картина происходящего искажалась. Резидент ориентировался на настроения начальства. Офицеры, добывающие информацию, учитывали пожелания резидента.

Да и руководство страны фактически не стремилось получить всеобъемлющую информацию. Полковник Юрий Иванович Модин, который после войны в общей сложности проработал около десяти лет в лондонской резидентуре советской внешней разведки, писал: «Во всех странах секретные службы стараются добыть как можно больше информации по самым разным вопросам, затем она оценивается и распределяется между различными правительственными организациями. Наши методы работы были совершенно иными. Мы всегда получали приказ свыше добывать только определенную информацию».

Концентрация усилий разведывательного аппарата на каких-то направлениях, конечно, помогала добиться конкретного результата. Но лишала политическое руководство возможности понимать, что в реальности происходит в Китае. Не разведывательная информация была исходным материалом для анализа политических процессов, а собственные представления советских руководителей о китайских делах. От разведки же требовалось подтвердить правоту их выводов.

Разведка еженедельно составляла доклад о положении в мире, но руководство ведомства госбезопасности старательно причесывало текст, чтобы не раздражать начальство. Когда Дэн Сяопин начал свои реформы, советским разведчикам иногда даже поступали такого рода указания: проанализируйте состояние экономики Китая, но, смотрите, не увлекайтесь и не расписывайте успехи китайцев…

А в середине 1960-х Алексей Николаевич Косыгин требовал от Брежнева как можно скорее помириться с Китаем, предлагал совершить визит в Пекин. Леонид Ильич чувствовал, что дело безнадежное, ехать не хотел, отвечал недовольно: «Если считаешь это до зарезу нужным, поезжай сам».

В феврале 1965 года глава советского правительства отправился в Северный Вьетнам, чтобы сообщить вьетнамцам, что они получат массированную военную помощь для противостояния американцам.

На обратном пути из Ханоя он сделал остановку в Китае и 11 февраля встретился с Мао Цзэдуном. После разговора сообщил Политбюро, что Китай откроет свое воздушное пространство для прямых доставок советской боевой техники во Вьетнам. Алексей Николаевич не понял китайского вождя. Мао не разрешил советским военным самолетам летать через китайское воздушное пространство.

Мао вообще пытался заставить вьетнамцев отказаться от советской помощи. Чжоу Эньлай сказал премьер-министру Северного Вьетнама Фам Ван Донгу: «Вам лучше не принимать советскую помощь. Я не поддерживаю идею приезда советских добровольцев и советской помощи Вьетнаму».

Во Вьетнаме находилось больше трехсот тысяч китайских солдат и офицеров. Чжоу Эньлай говорил египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру: «Чем больше войск Соединенные Штаты пошлют во Вьетнам, тем счастливее мы себя будем чувствовать, ибо их плоть окажется доступной нашим когтям, и мы сможем пить их кровь. Они станут нашими заложниками…»

Столь же безуспешно Косыгин пытался уговорить Мао снизить накал полемики между двумя странами и даже пригласил его в Москву. Мао отказался: «Я стар, даже не всегда принимаю участие в заседаниях политбюро и, видимо, скоро умру…»

Мао Цзэдун просто уклонился от разговора. Он не спешил не только в мир иной, но и на покой. Он уже решил, что необходима политическая революция внутри страны, чтобы помешать Китаю пойти по советскому пути. Мао вышел из тени и начал печально знаменитую культурную революцию, которая дорого обойдется китайскому народу.

17 июня 1967 года в Китае взорвали первую водородную бомбу. Мао уже видел себя будущим хозяином мира: «Америка и Советский Союз, — говорил он, — имеют слишком маленькое население, им не хватит человеческих ресурсов для выполнения такой задачи. Кроме того, они боятся ядерной войны: их не волнует гибель населения в других странах, но им трудно примириться с потерей собственных граждан».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.