Глава 7 Сила и слава

Глава 7

Сила и слава

Картуш Аменхотепа II

Мы истратили на Тутмоса III чуть ли не весь наш запас превосходных степеней, но не беда; какое-то время они нам не понадобятся. Не то чтобы сын завоевателя не был достаточно сильным правителем. Если можно верить историям, которые дошли до нас (а верить, вероятно, нельзя), он превзошел в воинских подвигах даже своего знаменитого отца. Тутмос III пробивал стрелой на девять дюймов медную мишень двухдюймовой толщины. Аменхотеп II проделывал то же самое с трехдюймовой мишенью. Он так натренировал своих коней, что они не потели даже на галопе. Он греб на лодке (десятиметровым веслом) четыре мили без остановки, остальной экипаж из 200 человек выбился из сил намного раньше. Он мог обогнать в беге кого угодно в Египте, и ни один человек не мог натянуть его лук.

Все это бахвальство безвредно, хотя и лживо. Но Аменхотеп не был добрым царем. Вскоре после смерти отца он был вынужден возглавить военный поход в Сирию, чтобы подавить мятеж местных князей, отказавшихся платить дань Египту. Отчет о первой сирийской кампании Аменхотепа оставляет неприятный осадок. Вероятно, реальные события не слишком отличались от того, что происходило при его отце; но имеется заметная разница в выборе деталей, которые Аменхотеп II пожелал запечатлеть для потомства. Огнем и мечом прошелся он по Палестине и Сирии. Захватив семерых мятежных князей, Аменхотеп доставил их в Фивы, повесив вниз головой на носу царского судна. Затем он лично проломил им головы и выставил тела шестерых для всеобщего обозрения в своей столице. Труп седьмого был доставлен в Нубию и повешен на стенах Напаты в качестве урока нубийцам.

Как акт варварства, это вполне умеренно в сравнении с повседневной деятельностью ассирийцев или утренними молебнами ацтеков. Подобная техника еще использовалась в просвещенной Англии в просвещенном XVIII столетии нашей эры. Правда, англичане распоряжались трупами более экономично: они разрубали их на куски, чтобы шире распространить эффект – голову сюда, туловище туда, все годилось в дело. Одним из самых популярных художественных мотивов в египетских рельефах той поры было изображение фараона, проламывающего черепа врагов или пленников. Быть может, это был ритуальный акт, выполнявшийся перед Амоном-Ра по окончании успешной кампании. Но отец Аменхотепа мог запечатлеть деяния получше раскалывания черепов.

Как бы мы ни осуждали приемы Аменхотепа, они оказались эффективными. Одна кампания в Сирии и одна в Нубии успокоили эти области, и фараон провел оставшиеся годы своей жизни, как и подобает царю – высекая обелиски, строя храмы в Карнаке, выкапывая свою гробницу и, надо полагать, стреляя из лука в цель. Он также наслаждался тем, что можно деликатно резюмировать как «вино, развлечения, женщины». Однажды Аменхотеп почувствовал тоску по прошлому и решил написать письмо некоему старому товарищу и собутыльнику. Этот чиновник, который находился в одной из нубийских крепостей, был так польщен письмом, написанным собственной рукой царя, что запечатлел его на камне. Джордж Рейснер нашел его в Семне.

Я не собираюсь переводить этот текст – вряд ли я бы смогла, даже если бы захотела. Авторитеты расходятся в интерпретации некоторых наиболее интересных отрывков, а весь документ оставляет впечатление редкостной бессвязности. Такое впечатление часто производят поврежденные надписи, но в этом случае я склонна задуматься над тем, насколько бессвязность связана с состоянием, в котором Аменхотеп писал письмо. Что нам делать, например, с дамами, которые фамильярно упоминаются, как служанка в Библе, малышка в Алалахе или старуха в Арафе? Оскорбляет ли Аменхотеп своих соперников, князей этих городов, унизительными эпитетами или просто напоминает своему другу о некоторых совместных похождениях в прошлом? Я полагаю, это необычное письмо можно было бы интерпретировать как знак искренней дружбы двух веселых солдат. Хотя я предубеждена против Аменхотепа II, мы должны, однако, сказать, прежде чем оставить тему, что в притязаниях фараона на искусство лучника, возможно, было зерно истины. Впрочем, не более чем зерно.

Его лук был погребен с Аменхотепом в гробнице в Долине царей, где была найдена его мумия, одна из немногих мумий, которые долежали до нашего времени в своих первоначальных гробницах. Грабители добрались до нее и унесли все ценное из гроба и с тела. Затем, когда Египет впал в предсмертную болезнь, хищения в царских могилах сделались нестерпимыми, и жрецы ради безопасности перенесли тела древних царей в тайные хранилища. Одним из выбранных хранилищ была гробница Аменхотепа II, и со временем он получил 13 тел других царей для компании. Когда в 1898 г. хранилище было обнаружено, тело Аменхотепа, после того как прочие мумии были перевезены в Каирский музей, было оставлено в саркофаге. Причины были сентиментального свойства; всегда находилось горластое меньшинство, которое считало, что останки египетских фараонов нужно оставлять в почетных гробницах, а не выставлять напоказ любопытным туристам. Они полагали, что это безопасно, поскольку все знали, что на мумиях уже давно не было ничего достойного внимания воров. Однако древняя традиция ограбления могил – одна из египетских традиций, передающихся от отца к сыну вплоть до наших дней; и некоторые парни в окрестностях Фив, по-видимому, не читали газет. В 1902 г. они еще раз вломились в гробницу Аменхотепа, порылись в погребальных покровах и не нашли ничего, кроме мумии. Удивительно, что воры побеспокоились все проверить, ибо тайная информационная система среди братства не слишком легальных профессий намного эффективнее, чем система археологических бюллетеней, и воры в первую очередь должны были проверить место, прежде чем грабить его. Быть может, сработали старые привычки, которые, как известно, умирают долго.

Наследником Аменхотепа стал его сын – Тутмос IV. Его личность покрыта туманом, не существует отчетливого образа, приятного или наоборот. Он предпринял с армией обычные походы в Сирию и Нубию, чтобы подавить вспыхнувшие там мятежи. Он благочестиво завершил и воздвиг обелиск, который его дед и тезка Тутмос III начал в Карнаке. Этот крупнейший из уцелевших обелисков находится сейчас в Риме и напоминает об обоих Тутмосах. Единственной интересной надписью, оставленной Тутмосом IV, является надпись на стеле, угнездившейся между лапами Сфинкса в Гизе, где ее можно за умеренную плату посмотреть и сегодня. Стела рассказывает историю о том, как Тутмос, будучи еще молодым принцем, после утомительной охоты прилег отдохнуть в тени огромного каменного зверя. Во сне бог солнца, образом которого, как тогда думали, и был Сфинкс, явился к нему и попросил расчистить песок, который скрывал большую часть громадной статуи. В награду Ра обещал, что молодой человек унаследует трон. Тутмос получил корону и сдержал свое обещание. По мнению некоторых египтологов, эта история показывает, что Тутмос первоначально не был наследником. Божественное вмешательство было популярным заменителем легитимности, и эта версия, возможно, имеет под собой некоторые основания. Но сама наша неуверенность в этом пункте, в период египетской истории, относительно хорошо документированный, показывает, как мало мы в действительности знаем и как много нам еще предстоит узнать.

Теперь пора прояснить одно, а именно: нужно больше, чем пробковый шлем и лопата, чтобы сделать египтолога. Большинство книг по археологии, написанных для профанов (неприличное слово, за которое я извиняюсь), рассказывают и пересказывают отчеты о раскопках так, как будто бы раскопки являются единственным источником археологических данных. Время от времени делаются попытки отдать должное лингвистам, и тогда вспоминают Розеттский камень, жизнь Жана Франсуа Шампольона и его дешифровку иероглифов. Филология и раскопки, конечно, важны для археологии, но, как я пыталась показать, едва ли существует такой аспект знаний, который не перемалывается на мельнице археолога. Один из неожиданных предметов, с которым ему придется столкнуться – по крайней мере, в Египте, – это генеалогические исследования. Вообще говоря, семейным древом интересуются обычно только веточки этого дерева. Но генеалогии древних египтян могут дать археологу важнейшую информацию о таких делах, как наследование, брачные обычаи и семейная жизнь. Царское генеалогическое древо конечно же является законным предметом исторического исследования. Английскому историку, например, нелегко было бы рассматривать период Войны Алой и Белой розы и подъем династии Тюдоров без выяснения супружеских – и иных – связей сыновей Эдуарда III. В Египте царские генеалогии особенно важны, ибо они бросают свет на проблему, которая до сих пор остается спорной, – проблему наследования трона.

Мы знакомы с относительно современными решениями этой проблемы, когда право на трон переходит от отца к старшему сыну. Королевские дочери иногда приемлемы вместо сыновей, иногда нет, но обычно именно потомство царствующих монархов, королей или королев, получает магическую санкцию короны.

Но эта процедура не была универсальной. В Нубии, к югу от Египта, корона, прежде чем вернуться к старшему сыну, переходила к братьям царя – практичная процедура, позволяющая избежать правления малолетних монархов и связанных с этим зол. Антропологи собрали немало примеров еще более странных правил монархического наследования; имеются слухи об обществах, где королев предпочитают королям.

Поскольку в обязанности царской (и королевской) власти до самого недавнего времени включалось предводительство национальными вооруженными силами, неудивительно, что в большинстве эпох и областей предпочтение отдавалось правителям-мужчинам. Первичная биологическая функция царицы периодически мешала бы выполнению военных обязанностей, какой бы амазонкой она ни была по талантам и личным качествам. В одной вещи мы можем быть уверены: египетская царица не была и не могла быть правящим монархом. Хатшепсут – исключение, подтверждающее правило, и мы уже видели курьезные средства, которыми пришлось подкреплять царскую догму, чтобы справиться с ее позицией женщины-Гора.

Однако большинство египтологов полагает, что царица занимала своеобразную и важную позицию в отношении наследования. Царица не могла править, но она одна могла передавать право править. Юридически ее муж получал трон только в силу ее брака с ним, и ее сын имел первоочередное право – не на корону, нет, но на следующую царицу, которая должна была обычно быть его сестрой, дочерью его матери. Мистическая святость передавалась от матери к дочери, сын в этом не участвовал. Если царица-наследница имела только дочерей, это тем более обязывало следующего царя (который мог быть сыном ее мужа от младшей жены) жениться на ее старшей дочери, наследнице-принцессе.

Эта схема наследования намного сложнее, чем добрая старая европейская процедура, в которой святость и корона принадлежали одному человеку. Египетский вариант проблемы еще более осложняется тем фактом, что никто никогда не указывал древним египтянам на добродетельность моногамии. Если мы собираемся постулировать теоретическую персону под названием «принцесса-наследница», нам придется вначале найти ее в переполненном гареме. Я когда-то написала диссертацию по этой проблеме, так что могу заявить с некоторой уверенностью, что нет титула царицы, который отличает царственную наследницу. Если эта «должность» была настолько важной, надо полагать, она должна иметь собственный титул. Можно прибегнуть к дедукции. Например, если наследницу родила царица, она должна быть дочерью царя. Дочь царя – обычный титул в Древнем Египте, слишком обычный. Он не отличает одну принцессу от другой, если их надо как-то отличать. Сделаем еще один шаг – если наследница-жена так важна для правящего монарха, мы должны ожидать, что ее почтят позицией главной жены. Теперь мы знаем, что не все главные жены были наследницами-принцессами или даже царскими дочерьми. Возможно, в этих случаях царь не имел сестер и мог выбирать супругу по своему вкусу. Но сегодня нет способа доказать это.

Затруднение в том, что у египтян не принято было записывать даты рождений и смертей членов своей семьи. Иногда возникает чувство, что цари отмечали своих сыновей и дочерей, только когда случайно вспоминали о них; на вновь найденных рельефах и надписях все время «выскакивают» новые дети. Порой царь демонстрирует нам свою коллекцию сыновей и дочерей, иногда называя их по именам, иногда нет. Но никогда или почти никогда нам не дается той информации, которую мы хотели бы иметь: возраст, имена, родители. Ввиду этих провалов в нашем знании почти невозможно построить теорию, которая бы не разваливалась. Обычно делается прыжок от допущения A к допущению D, пустые B и C заполняются беглыми замечаниями об отсутствии противоречащих свидетельств.

Чтобы еще больше запутать проблему, добавим, что египетские высказывания о родстве очень туманны. Давно признано, что слова «брат» и «сестра» необязательно предполагают кровные узы. Это ласковые обращения, эквивалентные словам «милая», «дорогой», порой даже «муж» и «жена». Но понадобилось несколько лет, чтобы египтологи пришли к неприятному заключению, что слова «отец» и «сын» равно обманчивы – слово «отец» может применяться царем к деду и даже к более отдаленному предку; слово «сын», кажется, применялось и к внукам. Мы еще держимся за то, что «мать» и «дочь» означают то, что должны означать, но никогда нельзя быть уверенным, что вновь открытые надписи не вышибут смысл из этих слов тоже.

Помня об этих бодрящих фактах, займемся конкретным случаем – семейным положением Тутмоса IV. Оно ставит некоторые интересные проблемы – не для Тутмоса, насколько нам известно, но для археологов. Первое – мы подозреваем, что мать Тутмоса не была царской крови. Подозрение подтверждается негативным свидетельством: эту даму никогда не называют дочерью царя. Таким образом, пока мы не найдем текст, конкретно называющий ее родителей, мы можем установить ее социальный статус только как вероятный. Следующим шагом, если следовать теории легитимности через «наследницу», может быть поиск среди жен Тутмоса IV принцессы царской крови. Если она существовала, то должна была быть его единокровной сестрой – дочерью отца Тутмоса Аменхотепа II от царственной супруги, которая не была матерью Тутмоса IV, поскольку эта последняя (как мы думаем) была не царской крови.

Одной из жен Тутмоса была принцесса Митанни, которая не могла быть египетской наследницей. Другая жена была женщина со странным непереводимым именем, которое, ввиду своей уникальности, возможно, вовсе не имя. Третья супруга Тутмоса IV – дама по имени Мутемвия, которая была матерью его наследника. Мы допускаем, что она была не царского рода, поскольку она, как и мать Тутмоса, не имела титула дочери царя.

Здесь двусмысленность задачи, кажется, достигает предела, но далее дело становится еще запутанней. Ибо возможно, что речь вовсе не идет о трех царицах; с помощью умственной гибкости, которой наделены все истинные историки, мы можем свести троих к одной. Например, митаннийская принцесса могла взять египетское имя Мутемвия. Женщина с непроизносимым именем может быть замаскированной митаннийской принцессой и (или) Мутемвией. Титулы этих дам (сколько бы их ни было) еще больше запутывают дело. Азиатских принцесс не называли царскими дочерьми. Мутемвию не называли царской дочерью. Таинственно поименованную царицу называют царской дочерью, что делает ее идентификацию с одной или обеими другими царицами довольно сомнительной. Да и все это вообще крайне сомнительно, и я не вижу отсюда выхода. Единственное, на что можно разумно указать, – это на то, что не существует доказательств, касающихся вопроса о принцессе-наследнице, ни за, ни против; неясно даже, кто был кто. Можно, конечно, заявить, что у Тутмоса IV была еще одна царица, неизвестная нам, которая и была принцессой-наследницей, но логически это очень слабо. Когда вам позволено придумывать необходимые доказательства, вы можете доказать все что угодно.

Короче, вся эта теория царственных наследниц мне очень не нравится. Я не утверждаю, что она неверна (хотя втайне считаю именно так), но утверждаю, что в настоящий момент имеющейся информации недостаточно, чтобы построить теорию

Забудем теперь о женах Тутмоса IV и перейдем к его сыну и наследнику Аменхотепу III. Интервал от царствования этого третьего Аменхотепа до конца правления XVIII династии составляет отдельный междинастический период. Археологи называют его «веком Амарны». Формально он начинается с царствования сына Аменхотепа III, Аменхотепа IV, более известного под именем Эхнатон, но тенденции, достигшие вершины в инновациях этого периода, появились при Аменхотепе III, и поэтому я хотела бы подробнее рассмотреть его правление.

Мы не можем жаловаться, как в случае с Тутмосом IV, что правители «века Амарны» бесцветны и лишены индивидуальности. Аменхотеп III и его супруга, царица Ти – экстраординарные личности, а их сын Аменхотеп IV-Эхнатон вызвал среди египтологов больше споров, чем какой-либо другой фараон. Однако самым знаменитым царем Амарнского периода был зять Эхнатона и внук Аменхотепа III. Он известен не героическими деяниями или странностями характера. Можно сказать, что он знаменит, поскольку его не помнят, потому что он был забыт миром на 3 тысячи лет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.