Всемирная слава

Всемирная слава

1

В конце августа во Франции неожиданно вышла биография Деда, работы известного французского писателя, сына Секретаря Французской Академии, выходца из семьи высшей буржуазии. Книга была названа фамилией Деда. Так простенько, с окончанием на «ov», как большинство русских фамилий.

Во Франции книга немедленно стала ужасающей силы бестселлером. Всего, заглядывая вперед, 400 тысяч экземпляров были проданы в нормальном формате и свыше 200 тысяч в карманном, в коллекции Folio. Книга получила три французских премии, в том числе Renodot, и несколько европейских.

За французским изданием последовало итальянское, немецкое, и через некоторое время биография Деда оказалась переведённою на шестнадцать языков.

Дед не верил своим глазам/ушам, но через Google вдруг увидел, что стал велик. Самоуверенностью он обладал, что называется, «с младых ногтей», и самоуверенностью необыкновенной, но тут при жизни его фактически признали героем мировой литературы.

Вот что написал француз-автор книги-биографии на последней странице обложки:

«Дед (фамилия) – не выдуманный персонаж. Он существует. Я с ним знаком. Он был хулиганом на Украине, идолом советского андерграунда при Брежневе, клошаром, потом слугой-мажордомом мультимиллионера на Манхэттене, модным писателем в Париже, пропащим солдатом на балканских войнах; и сейчас в огромном посткоммунистическом борделе в России он – старый харизматический лидер партии юных отморозков. Сам себя он видит героем. Кто-то, возможно, считает его мерзавцем; что до меня – я воздержусь от суждений о нём.

Его жизнь – это опасная, двусмысленная жизнь: настоящий роман приключений. Это также, я в это верю, жизнь, которая сообщает кое-что. Не только о нём (о Деде), не только в России, но и о нашей общей истории после окончания Второй мировой войны».

Дед, как крестьянин, стал радоваться книге. «Почти пятьсот страниц, столько бумаги извели, вкусной, пышной, как французский хлеб-багет, французской бумаги. Хм, – Дед любовно взвешивал книгу на ладони. – Тяжёлая какая!»

«Нобелевскую премию шведско-норвежский комитет дать мне не может, есть документальные съёмки, где я стреляю по их любимому Сараево из пулемёта, не может. Но вот какая мне везуха попёрла… Обыкновенно такое происходит с мёртвыми гениями, их открывает пытливый историк после смерти и выволакивает на свет Божий: “Смотрите, какой был гигант!”, а мне посчастливилось стать объектом поклонения при жизни».

Хитрый Дед понимал, почему он так пришёлся по душе в первую очередь французам. С тех пор как умер «запрещённый» неполиткорректный Жан Жене в 1986 году в арабском отеле в Париже, Франция больше не производит ни проклятых поэтов, ни великих авантюристов, да и вообще Великих людей. Дело в том, что пресловутая политкорректность создала все условия для того, чтобы такие люди исчезли. Никаких Франсуа Вийонов, маркизов де Садов и Жанов Жене или генералов де Голлей французская реальность не потерпит. Демократия не только убивает гениев, но и следит, чтобы они не образовывались. Уничтожив своих, французская нация не потеряла вкус к таким запрещённым ребятам. И вот они вынуждены смотреть на такого, но русского, в замочную скважину книги, написанной обо мне их соотечественником.

«Нобелевская премия, – продолжал рассуждать Дед, – обесценилась за последние десятилетия. Её великие времена прошли. С тех пор как премию стали давать в поощрение людям из слаборазвитых стран или забытых стран, в поощрение, это уже не высшая награда. А моя биография кометой несётся над Европой и всех шокирует».

Каждый божий день Дед находил в Google несколько статей о себе самом. Журнал TELERAMA-оплот французских буржуа – дал портрет Деда, ещё молодого, в кепке на обложке. Журнал EXPRESS прислал журналиста, который сделал с Дедом книгу-интервью. Ежедневно Деду звонили и к нему приходили журналисты радио, телевидения и просто СМИ.

Слава обрушилась на него, но Дед помалкивал у себя дома. Русские – особый народ, они его обязательно осадят и обругают, если он заикнётся, что его признали великим. Прожив на Западе тьму времени, Дед, в отличие от русских, научился гордиться своим талантом, своим умом, своим опытом и наблюдательностью. А эти «скифы», «печенеги» проклятые, у них похвалы не дождёшься, зимой, что называется, снега не выпросишь, сердился Дед. Несмотря на строптивость «скифов» и «печенегов», как Дед их называл в сердцах, Дед всё же хотел им нравиться. Он считал себя плотью от их плоти, рождённым этим капризным и своенравным, жестоким и сильным народом, сыном его, и терпел эту сволочь, своих соотечественников.

«Мыслить они не умеют, – бурчал Дед по всякому поводу, – потому мыслят неряшливо». Комментируя посты Деда в ЖЖ, скифы-печенеги первым делом обращали внимание на вещи самые незначительные, на детали самые неважнецкие, на отсутствие запятых или «пробелов» в его постах. Не замечая или не желая замечать основную тему, ради которой Дед и написал пост. Не замечали ту самую «красную нить», которая, мы знаем, проходит через всякое произведение, да будь это и пост в ЖЖ.

«Этим дебилам не хватает картезианской школы». У французов Дед научился мыслить чётко, сухо и раскладывать всё по полочкам и ящичкам отдельно. Те самые «мухи» и «котлеты», их русские вспоминают чуть ли не ежедневно, но между тем не могут различить. Дед немало потаскался в своё время по коллоквиумам и круглым столам в Париже, научился там и мышлению, и изложению. С тех пор, если Дед участвует в таких мероприятиях, он выходит, вынимает небольшую бумажку и твёрдо говорит: «Предлагаю уважаемому собранию несколько тезисов для обсуждения». А скифы-печенеги, выходя, начинают рассказывать, начинают с жалоб и опасений. «Я боюсь… Я опасаюсь… Революция всё равно пожирает своих детей».

У Деда подобные речи вызывают отвращение. «Вы хотите сказать, что “динозавры вымерли, вымрем и мы”, и потому нет смысла рыпаться, – кричит Дед с места. – Незачем с постели вставать, так?»

До чего же они «скифы» и «печенеги»!

2

7 сентября 2011-го начался тогда в Тверском суде «процесс по Манежной площади»: массовые беспорядки.

Процесс вызвал огромное внимание СМИ, десятки телекамер, многие десятки журналистов. В 14-й зал набилась добрая сотня желающих присутствовать на этом суде.

Иначе и быть не могло. События 11 декабря 2010 года на Манежной площади взволновали и общество, и власть. Ведь в тот день на площади собрались пять тысяч или больше молодых людей, протестуя против поведения милицейских следователей, не арестовавших убийц футбольного болельщика Егора Свиридова. Это была вторая смерть футбольного фаната подряд, до этого на Чистопрудном бульваре был зарезан бедняга Волков. В обоих случаях убийцами оказались выходцы с Кавказа, у которых нож – традиционное оружие, широко (почти всегда) применяемое в драках.

Итак, пять тысяч в декабрьский день на уже украшенной ёлкой холодной площади. Численность для столицы полицейского государства небывалая. Сама численность протестующих напугала милицейское начальство и рядовых омоновцев.

Что же там происходило? Молодёжь явилась на Манежную без определённого плана действий, никем не руководимая. Кто-то поместил в Интернете предложение собраться на Манежной. Это предложение размножили, перепостили. То, что пришло так много людей, свидетельствует о степени негодования и возмущения фактом убийства и бездействием милиции. Можно говорить даже о попустительстве милиции. Предложение собраться на Манежной в обычный, какой-нибудь другой день, никто бы и не услышал, и не пришли бы, но по горячим следам убийства, разгневанные, пришли многие.

Милиция окружила собравшихся. А те не знали, что делать, стояли и глухо ворчали. Стали переругиваться с милицейским оцеплением. Затем стали выкрикивать кричалки. Толпа редко блещет интеллектуализмом, кричалки были незамысловатые: по свидетельству милиционеров, чаще всего звучал мат в адрес милиции. Второе место по количеству занимали уже оформленные лозунги против той же милиции – виновников несправедливости, зато, что отпустили убийц. И только часть лозунгов была направлена против кавказцев.

Милиционеры попробовали наступать на молодёжь, сгрудившуюся на площади на возвышении вокруг купола подземного торгового центра. Молодёжь слабо побросалась немного в милиционеров игрушками с новогодней ёлки и пластиковыми бутылками, как правило, пустыми. Пытались оградить себя от милиции милицейскими ограждениями.

Милиция и ОМОН действовали всё наглее, потому что, как волки, поняли, что овцы не оказывают сопротивления. Младшие командиры ОМОНа, как это принято в Российской армии, не пылали желанием проявлять инициативу, правильно опасаясь, что за инициативу могут наказать. Высшее командование тоже не торопилось на площадь. Наконец свежий, ещё новоназначенный главным московским милиционером, генерал Колокольцев (Дед познакомился с ним в новогоднюю ночь с 2009 года на 2010-й, кто ещё помнит, когда задержали Мохнаткина) всё же явился на Манежную. Появился и официальный представитель ГУВД Москвы полковник Бирюков. Вот тут и началось избиение молодёжи милицией и ОМОНом. А вовсе не наоборот, как потом представила власть. Ментам был отдан приказ избивать безжалостно, чтобы неповадно было.

Процесс открылся, таким образом, 7 сентября, и Дед стал ходить на процесс. Потому что главными обвиняемыми на процессе оказались его парни, активисты «Другой России». Игорь Березюк, Руслан Хубаев и Кирилл Унчук. Вначале Дед выступил свидетелем защиты, а потом зачастил на каждое заседание.

Следователи тщательно отобрали нацболов, заметив их на видео– и фотоматериалах с Манежной, чтобы сделать их виновными за массовые беспорядки и «погромы». В СМИ появились интервью крупных милиционеров, депутатов и министров, в которых эти государственные мужи называли виновными за погромы на Манежной леворадикалов, нацболов. Версия эта была прямо противоположна и первой версии власти, и версии либеральных СМИ, и версии националистов.

Власть утверждала, что на площади произошли массовые беспорядки. Дед же, посмотрев в суде видеоматериалы, на их просмотре настояли адвокаты, увидел растерянную толпу молодёжи, окружённую отрядами милиции. Отряды время от времени делали быстрые вылазки в гущу молодёжи, выхватывали жертву и убегали, уволакивая её. Вылазка сопровождалась обильными охаживаниями дубинками всех, кто попадался по дороге. На фоне красной декабрьской зари опускались, подымались, обрушивались эти орудия, нанося удары по несчастливому объекту. Избитых, схватив за воротник, за часть одежды, за руку или за ногу, волокли по ледяной поверхности площади. Волокли в плен. Как трупы.

Либеральные СМИ (либералы немедленно открестились от «погромщиков» Манежной) соревновались в количестве гнусностей, сказанных о парнях, пришедших на площадь. Приписывали собравшимся нападения на неназванных кавказцев, по неизвестной причине оказавшихся на площади. Дед не увидел никаких нападений и не увидел никаких кавказцев. И никакого погрома. Разве ощипанная до высоты человеческого роста ель – это погром?

Националисты, ну что с них возьмёшь, велик был соблазн присвоить себе этот первый такой массовый протест, они и присвоили. Националисты раскудахтались, расхвастались в блогах в Интернете и везде, где только можно, что вот они «вывели» на площадь крутых ребят, футбольных фанатов, это вам не митинги на Триумфальной, тихие на Триумфальной. И это была ложь нациков. Толпа на Манежной не нападала на полицию. Большая масса собралась наверху вокруг купола и пыталась лишь защититься полицейскими ограждениями от нападений милиции. Никаких мускулистых и крепких ребят, закалённых в фанатских стычках, Дед не увидел. Не было таких.

Разумнее всех повели себя его нацболы. Хубаев, есть кадры, пытался говорить с Бирюковым и Колокольцевым, призывая их прекратить избиение и дать возможность людям покинуть площадь. Березюк защитил группу молодёжи от избиения, поставив между атакующей милицией и избиваемыми, бегущими прочь, полицейское заграждение. Несмотря на то, что изначально государственная пропаганда заявила, что Манежная – дело рук националистов, расистов-ксенофобов, футбольных фанатов.

Круто перестроились, потому что отдали приказ перестроиться. Сама манна небесная упала в руки следователей в виде троих нацболов на Манежной. К тому же двое из троих в разное время были охранниками Деда. Третий – Хубаев, бывший руководитель Мурманского отделения партии, только что вышедший из тюрьмы, где отсидел 4,5 года, был старый нацбол, ещё эпохи НБП, в партию его, восемнадцатилетнего подростка, принимал когда-то Дед.

«Руслан Тамерланович…» Дед вспомнил, что его внимание остановило отчество. Затем он посмотрел тогда на фотографию, тоненький темноглазый мальчик. Деду всегда нравились экзотические отчества, у него самого было такое. С партбилетом Дед послал парню в далёкий холодный Мурманск тёплое приветственное письмо. Дед всегда писал свои письма от руки, лично, крупным почерком, Тамерланович ответил ему. На каком-то из съездов партии они познакомились. Тамерланович попортил немало крови мурманским ментам и эфэсбэшникам. Верный солдат партии, Хубаев никогда не был замешан ни в одной внутрипартийной распре. Наконец, подложив ему патроны, а потом наркотики, мурманские правоохранители упрятали его за решётку на долгих четыре с половиной года.

Вышел он осенью 2010-го, вышел с обритой головой, твёрдым, широкоплечим, сильным мужиком. Явился, отрапортовал, мол, готов выполнить любые задания партии.

Выходить на Манежную партия не призывала, более того, кого успела, тех предостерегла, чтоб не лезли. Не всех успела, потому что все события после убийства Свиридова пронеслись в какие-нибудь сутки, и наиболее пылкие и любопытные нацболы не сумели удержаться от Манежной.

Березюк, быстрый, всегда бегущий Игорь, худенький жилистый паренёк из Белоруссии, был запечатлён на Манежной, скорее, в выигрышном для рассмотрения дела виде: его тащили всякий раз менты в шлемах. Менты устрашающего вида, с дубинками и без. Но суд-то в России особый – это костлявая жилистая рука государства, от государства он у нас не отделён, так же как и церковь, так же как и политические партии не отделены.

Кирилл Унчук, татарский юноша, незадолго до ареста дал Деду почитать последнюю на то время книгу рассказов писателя Владимира Сорокина, рекомендовал рассказ «Тридцать первое». Кирилл везде читал, и улыбался улыбочкой татарского Делона Алена, красавчика.

3

Теперь все трое сидели в клетке с железными прутьями в зале № 14. Клетку они делили ещё с двумя ничем особо не примечательными личностями. Обычными молодыми мужиками. На их беду, видеокамеры запечатлели их чаще, чем других, и подробнее. Нет, никаких преступлений (так же как и нацболы) двое случайных на видео не совершали. Это их гоняла и избивала на площади милиция. Но они бросались в глаза, оказались запечатлены чаще других. Дед потом, под конец процесса, ознакомился с видео. Все присутствовавшие в зале изнемогали от усталости, но председательствующая женщина-судья решила удовлетворить ходатайство адвокатов о просмотре видеоматериалов. Но в такое жуткое время – начали после семи где-то вечера – и пришлось сидеть до половины одиннадцатого вечера.

Адвокаты было запротестовали. Аграновский, Орлов: «Давайте, ваша честь, перенесём просмотр видео на следующее заседание, завтра». Но судья, как пыточных дел мастер, недобро усмехаясь, настояла на просмотре здесь и сейчас. Такая пытка судебной корректностью. Сродни пытки клубом, когда Дед сидел в колонии № 13 в заволжских степях, заключённых там пытали тем, что раз по пять в воскресенье, в день, когда можно было чуть отдохнуть, по пять раз гоняли в клуб. А судья Тверского, ещё не старая дама, сидя между двумя судьями-мужчинами, видимо наслаждалась. Все устали, после целого дня процесса, у всех языки наружу, а просмотр идёт.

То, что Дед увидел, та картина, которую он увидел, Унчук склонился над избитым парнем, лежащим под ногами у милиционеров (лучше бы назвать их жандармами раз и навсегда, милиция-то – она трудится на улицах, а эти избивают). Хвалёные фанаты, если они там и были, вели себя как испугавшиеся дети. Дед всё понял, посмотрев 3,5 часа видеозаписей.

Общество устраивала дикая, расистски настроенная «Манежка»-безобразие, и общество адаптировало такой лживый вариант, создало миф «погромщиков» с Манежной. Власть устроил такой вариант, либералов устроил, и хитрожопых нациков устроил.

Между тем Дед злобно ощерился, подумав о вождях нациков, ни один из них не присутствовал на Манежной на «своей» акции протеста, ни один не был задержан и судим за Манежную. Как так может быть, если это была ваша акция?

Да ничего она ваша не была! Стихийная акция возмущения. Кто закипел, тот и пришёл. А чего делать, не знали. В этом беда спонтанных, не подготовленных событий.

4

Нацболы вели себя в суде непринуждённо. Дед в зале. Тамерланыч Хубаев входит в зал бодрый, крепкий, с широко расставленными плечами, улыбается уверенно и спокойно знакомым, приветствует Деда поднятием руки, начинает обсуждать с адвокатом детали дела. Кирилл Унчук и Игорь Березюк уселись вместе, улыбаются, машут руками, увидев его, Деда, встали и приветствовали. Бледные, правда, без солнечного света, но никакой покорности и следов уныния. Нацбол должен быть дерзок, весел. «Весёлые и злые» – как сформулировал им Дед, так и живут.

«Повезло мне. Я дал этим парням смысл жизни», – думает Дед. Вон как они отличаются от двух других подсудимых, разительно. Александр Козевин – обычный по виду парень из спального района, сел на скамью в клетке рядом с Унчуком и Березюком, сел сжавшись, нога на ногу, и подпёр подбородок рукой. Сидит, не поднимая глаз. На лбу сошлись вместе морщины. Переживает. «Гонит», как говорят в тюрьме. Леонид Панин застыл в углу, смотрит в пол, лишь иногда осмеливается поглядеть в зал.

Судьи слева направо. Игорь Алисов – вообще-то председатель Тверского районного суда он, но он не председательствует на этом процессе. Полуседые волосы уложены в аккуратную причёску. За ним председательствующая – Александра Ковалевская. Волевая самостийная женщина лет сорока, черноволоса и по поведению ей сам чёрт не брат. Третий судья – Алексей Криворучко. Очки в тонкой оправе, пухлое лицо. Все трое в мантиях.

В этом зале не раз судили нацболов. Дед сидел в этом зале в 2004 году. Тогда за решёткой было семь нацболов. Макс Громов, Гришка Тишин среди них. Судьёй была Сташина, ещё одна чёрная звезда Тверского суда. Тогда ребятам дали по пять лет. За то, что «захватили» несколько кабинетов в Министерстве здравоохранения, протестуя против монетизации льгот. В том числе и кабинет ненавистного всей стране министра Зурабова. Максим Громов тогда выбросил из окна портрет Путина. Его, летящий портрет, сумел запечатлеть фотограф Агентства Франс Пресс, и портрет обошёл страницы всех СМИ мира. За это Громова во всех тюрьмах и лагерях, где он сидел, менты держали в штрафном изоляторе. Если не ошибаюсь, 265 дней он провёл тогда в изоляторах, вспомнил Дед.

Дед наблюдал за своими ребятами в клетке. Хубаев ведет себя чётко, бодро и умно, он назубок выучил уголовное дело, он выучил законы, которые касаются его дела, он задаёт сильные вопросы, обдумывает и записывает всё, что говорится. Унчук и Березюк ведут себя иначе, они всем своим видом, улыбающиеся и как бы развязные, всем своим видом показывают, что считают суд над ними зловещим фарсом. Показывают, что презирают судей и прокурора.

Прокурор между тем собирает видимые только ему соринки и волоски с рукавов мундира. Криворучко и Алисов смотрят в стол.

Дед поднимает руку и машет кистью руки своим хлопцам. Те улыбаются и машут в ответ. Несгибаемые нацболы.

Даёт показания мать Козевина. «Мой Сашенька очень добрый. Я растила его одна, учился он средне, но закончил профессиональное училище и выучился на строителя. В загульные копании не ходил, – стенает мать. – Пил редко, подрабатывал на стройке, пока учился. Когда его друг детства потерял ногу, от него отвернулись все его прежние друзья, и только мой Саша продолжал с ним дружить. Они вместе и на площадь пришли», – сокрушается мать.

«Прошу вас, – закончила свои показания мать, обращаясь к судьям, – не наказывайте тюрьмой, назначьте общественно-полезные работы, вот».

«Какие работы, mother», – сказал себе Дед скептически, он уже сидит за решёткой, плюс у него, прокурор обнаружил, уже была какая-то незначительная судимость… Строгого дадут режима.

Козевин, заметил Дед, сидит в камере всё в той же позе, в которую погрузился в самом начале дня. Погрузился? Да нет, которую принял, когда его привели конвоиры. Как кататоник, застыл в позе.

28 октября в том же зале № 14 судья Ковалевская стала читать приговор. Дед встал, как и все встали. Когда Ковалевская устала читать, чтение приговора продолжил судья Алисов, затем судья Криворучко.

Нацбол Игорь Березюк получил 5 лет и 6 месяцев общего режима.

Нацбол Кирилл Унчук получил 3 года общего режима.

Случайный Леонид Панин – 2 года общего режима.

Нацбол Руслан Хубаев получил 4 года строгого режима, поскольку вторая судимость.

Кроткий Саша Козевин – 2 года 6 месяцев строгого. Дед оказался прав.

Нацболы дерзко улыбались фотовспышкам. На оглашение приговора ведь в зал запустили телекамеры и фотографов. Поближе к клетке с заключёнными сидела новейшая подруга Руслана Хубаева, он успел обзавестись этой подругой во время недолгого перерыва между судимостями, большая рослая девушка с чёрными, остриженными в скобку, волосами. Теперь, привстав, она нежно посылала Хубаеву воздушные поцелуи. Тамерланыч отвечал ей пылкими взглядами.

5

Ещё в августе нацболы стали готовить митинг протеста против результатов выборов в Государственную Думу, назначенных на 4 декабря. Еженедельно, по вторникам, они стали проводить на Триумфальной площади помимо митингов по 31-м числам ещё и протестные митинги под лозунгом: «Выборы без оппозиции – преступление!». Их безжалостно скручивала полиция.

31 августа после сидячего митинга «Стратегии-31» часть протестующих прорвала оцепление на Тверской и прошла несколько сотен метров. Озлившиеся милиционеры задержали 60 человек.

20 сентября под лозунгом «Выборы без оппозиции – преступление!» – 50 задержанных.

27 сентября менты очень старались задерживать как можно меньше протестующих. Всё равно три автозака задержанных, около 30 человек.

4 октября – 25 задержанных.

«Еженедельно, – писали СМИ, – сторонники “Другой России” и гражданские активисты выходят на Триумфальную, протестуя против нелегитимных парламентских выборов, на которые не будут допущены оппозиционные партии, поскольку они не зарегистрированы. Ближе к выборам темп акций будет значительно учащаться, а количество участников возрастать, и кульминацией станет массовый выход граждан на площадь 4 декабря».

Дед на акции по вторникам не ходил. Партия сказала ему, чтоб не ходил, не надрывался. Дед готовился к президентским выборам, назначенным уже на 4 марта 2012 года.

На самом деле Дед уже с 2009 года объявил, что имеет намерение стать кандидатом в президенты на выборах 2012 года. Он издал брошюру под названием «2012» с изложением его президентской программы, его парни сделали ему одноимённый сайт.

Брошюра «2012» открывалась разделом «Новый Курс». Что там он писал? А он говорил уверенно и с достоинством. «Идея моего президентства сегодня шокирует некоторых, но не всех. По мере приближения к выборам она будет казаться всё менее шокирующей. В том, что оппозиция нуждается в персонификации, сомнений быть не может. Власть строго персонифицирована тандемом Путин/Медведев. Если мы взглянем на недавнюю Историю: Лех Валенса в Польше, Нельсон Мандела в ЮАР, Вацлав Гавел в Чехии, мы везде увидим во главе народных движений фигуру, символизирующую и объединяющую протест. После 17 лет в оппозиции я стал такой фигурой в России, – писал Дед. – Я популярен (больше, чем многие хотели бы признать это), у меня есть решительность, я готов брать на себя ответственность. Я предлагал Каспарову и Касьянову триумвират оппозиции. Моё предложение не было принято. Потому я сам выступаю в Крестовый поход. Если захотят помочь, буду рад.

Наша страна требует изменений. Есть огромный запрос на новый курс. Люди хотят разного: политической конкуренции, свобод, хотят доступного жилья, хотят общей демократизации жизни, хотят честности, есть огромный запрос на справедливость судебной системы. Думаю, даже депутаты Государственной Думы хотели бы самостоятельности. Люди устали бояться государства.

Кто возглавит “партию” Нового Курса? Я решился её возглавить.

Я думаю, что очень хорошо, что я не либерал. Я за демократические ценности, но я не либерал. Запрос есть на народного лидера. Мой адресат – весь народ. Через головы политических тусовок: либеральной, патриотической, коммунистической, левой, националистической, я намерен обращаться к народу. Будет создана команда не по принципам идеологическим, но как бы партия Нового Курса, чтобы страна могла взять Новый Курс.

Народ устал жить в смирительной рубашке жестокого ко всем нам режима. Люди устали бояться государства».

Дальше Дед на двадцать страниц резонно объяснял себя и свою программу.

Вот что он говорил о том, кто его поддержит.

«Я собираюсь быть кандидатом всех граждан России. Всякого вероисповедания и всякого происхождения. Всех политических верований. Народным кандидатом от Всея Руси. (…) Меня поддержит молодая интеллигенция страны, большая часть творческой интеллигенции. Рабочие поддержат, потому что я до возраста 37 лет был рабочим. Пострадавшие от судебной системы поддержат потому, что я сам был в тюрьме, хотя, если судить по обвинениям, мне полагался орден. Военные поддержат меня за моё участие в войнах на стороне сербов, абхазов, приднестровцев. Патриоты знают меня как твёрдого патриота, защитника Верховного Совета в 1993 году. Демократы, уверен, большая часть их, поддержит меня за то, что я выступаю за свободные честные выборы всех властей, за отделение судебной системы от государства, за полную свободу СМИ. Меня несомненно поддержат и те массы граждан, которые просто не хотят и больше не могут жить в старой России под гнётом чекистско-олигархического насилия. Те, кто хочет жить в Другой России – России и справедливости, и демократии.

Таким образом, я выступаю в Крестовый поход за освобождение Гроба Господня (в данном случае – символа нашей государственности – Кремля) от неверных.

Я сознаю, что, объявив о своих президентских планах, я превращаюсь в живую мишень. Я это понимаю. И я этого хочу. Я хочу победить, потому я буду рисковать. (…) Вы поможете мне в борьбе, потому что я тот, кто вам нужен.

Я призываю все здоровые силы общества помочь мне и сплотиться вокруг меня. Важен не я. Важны вы, важна ваша победа. Поддержите меня, и у нас будет Другая Россия. Клянусь вам в этом! Готов положить и саму жизнь свою за Другую Россию. Готов взять на себя ответственность за судьбу России».

Дед назвал своими национальными проектами национализацию сырьевых отраслей, строительство дешёвого жилья, поднятие сельского хозяйства, перенос столицы в Южную Сибирь. Заявил, что вернёт страну в демократический режим. Повысит налоги на крупную собственность, откажется от проведения Зимней Олимпиады.

Были в программе «2012» и совсем душещипательные моменты, Дед не считал зазорным вдруг удариться в мелодраму.

«Я хотел бы, чтобы меня запомнили как доброго, никогда не повышающего голос, руководителя страны. У нашего народа никогда не было добрых правителей. Были успешные, были неуспешные, но добрых не было. Хочу, чтобы эпоху моего правления (если вы решите меня избрать) вспоминали как эпоху счастливую и спокойную.

У меня будет, как и сейчас, два или три скромных костюма, автомобиль «Волга», и всё это будет всегда куплено на литературные доходы. На следующий день после избрания я подпишу указ, делающий Кремль историческим музеем, а сам останусь жить в квартире, где живу сейчас.

В качестве офиса буду использовать один из кабинетов Администрации Президента на Старой площади. Все четырнадцать президентских резиденций будут отданы под размещение санаториев для больных детей и детей-инвалидов. Я живу и буду продолжать жить не богаче, чем мой народ».

Брошюра появилась в 2009 году. К концу 2011 года трудно было понять, насколько Дед преуспел за прошедшие три года. Тогда, в 2009 году, он писал: «Я хочу поднять свой флаг сегодня, чтобы успеть построить вокруг своей кандидатуры необходимую для выборов структуру: найти финансовое обеспечение, успокоить опасения одних, поднять дух других».

К концу 2011-го трудно было понять – успокоил ли опасения и поднял ли дух. Вот финансового обеспечения не нашёл, это точно.

Днём Деду казалось, что всё отлично. Когда просыпался ночами, ему казалось, что всё плохо, и никуда он не подвинулся. Но он взялся за гуж.

6

Дед просыпается несколько раз за ночь. Он не то что спит плохо, он спит оригинально. Проснётся. Посмотрит на окна длинного дома напротив. Ага, на последнем этаже горит жёлтым топлёным маслом одно по центру окно, и одно с краю, слева. Все остальные окна черны. Дед знает, что эти две квартиры ложатся позднее всех. Очень поздно ложатся, ближе к трём ночи. Значит, трёх ещё нет. На часы Дед старается не смотреть. Часы на оранжевом ремешке (мобильник Дед отключил, чтоб опера и пьяные не докучали) лежат рядом с постелью. Но на циферблат Деду смотреть нельзя. Иначе не заснёт. Вот на окна Дед смотрит спокойно, и засыпает. Загадка – почему так? На окнах нет цифр, легко щёлкает эту загадку Дед. Никакого пифагорейства с цифрами.

Дед идёт в туалет. Проснулся он не от позыва в туалет, хотя и такое бывает, но по большей части не от позыва, но в туалет идёт. Даже два раза. В первый раз полусонный, стараясь закрывать глаза, чтобы свет не разбудил его совсем. Увидел раковину, член в руки, и давай. Однако после, прочистив нос водой у раковины в кухне, Дед, как запрограммированный, опять идёт в туалет. Познавший себя до деталей Дед знает, что мочеиспускание в два приёма это наследие проклятой тюрьмы. Это там для верности перед самым выходом из камеры зэк делает контрольный «пне», ехать ему в суд или на допрос долго, чтоб у ментов не унижать себя просьбами, лучше выжать в последний момент эти последние капли.

А просыпается он от работы мозга. Что-то вдруг стимулирует Дедов мозг, и он начинает рождать фразы. Дед встаёт и идёт записать. Бывает, это строки стихов, бывает – прозрение. То, что самопроизвольно рождается в его черепной коробке в ночи, обязательно оригинально. Не всегда оно осмысленно, но всегда оригинально, верит Дед.

«Время – это изношенность, – записывает вслепую Дед. – Планета Земля с ядерным реактором внутри – lonely being – она тоже постаревшая.

Изношенность это не знак времени, это само время.

Изношенность – состояние не молодости.

Прибытие в домен старости, в ее состояние – это прибытие на death row, так в американских тюрьмах называют камеры приговорённых к смерти».

«Первая глава и вторая глава “Книги Бытия” (до создания человека) это вылупливание нашей планеты из Хаоса, как цыплёнка из яйца. Отделение от хаоса».

«А что, если наука всего-навсего изучает нрав Божий? Извержение вулканов, тсунами – по-прежнему непредсказуемы. Гнев Божий не предсказать».

«Древние были не глупее нас. И если они обожествляли солнце, то чем эта вера ничтожнее, чем вера в невидимого Бога евреев?»

«А что, если планеты – сверхсущества, и носятся по орбитам так целеустремлённо и точно, потому что между ними заключён некий договор о ненападении?»

И совсем недавно в ночи Дед нацарапал (свет не включил, чтобы не спугнуть озарение), строчки наплыли одна на другую:

«Мы все ищем Создателя. Мы – человечество. В космосе его не обнаружили космонавты. Он невидим? Где он? А что, если человека создала планета – Земля? Сверхсущество, которое нас терпит, чтобы “поедать” наши души?»

«Итак. Планета Земля нас создала для своих целей и всячески препятствовала, чтобы мы развились, но мы её одолели, и вот она живёт в униженном состоянии, бунтуя вулканами и тсунами, и насылая на нас болезни, приносимые её, Земли, бактериями, полчищами их. Разве болезни, извержения, тсунами не veritable Гнев Божий?

– Это прямой Гнев Божий.

– Или планета вполне довольна нашим поведением и на такое рассчитывала?

– Она вообразила нас, и её творческая сила была столь Велика, что мы материализовались.

– Создала ли она нас для цели удержания себя в материальном облике, для подпитки своей силы воображения?

– Не удержавшие себя, обессилевшие планеты затягиваются в воронки чёрных дыр?

– Обессилев, планеты теряют дар воображения?

– Воображение же – это основная сила бездны Хаоса, это – воля к жизни.

– Создание планет и планеты Земля, животных, атмосферы (небо) было осуществлено воображением, перво-духом, уже существовавшим. И он создал для себя материальные воплощения. Возможно, всё это знал Великий пророк Мани».

«Законы физики – это заблуждение. Математика – только видимое примитивное понимание существующего материального мира.

На самом деле мир держится на беззаконном буйном воображении.

Математика и физика – это грубое, крестьянское понимание мира».

Такие вот нестандартные искры своего ума в ночи Дед записывал, думая: «Это всё равно что записывать короткий всполох зажигалки», – а потом одевался жить.

Пил кофе. Включал Интернет и обнаруживал там события. События неслись вскачь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.