Глава 11 РАСОВАЯ ПОЛИТИКА НА ВОСТОКЕ

Глава 11

РАСОВАЯ ПОЛИТИКА НА ВОСТОКЕ

Генрих Гиммлер принял все мыслимые предосторожности, чтобы сохранить в тайне свой драгоценный документ. Только немногим избранным среди высших сановников рейха было дозволено ознакомиться с его содержанием. На этих шести страницах он изложил свои «заветные мечты» – плод воспаленной фантазии, определявший судьбу миллионов людей.

28 мая 1940 года рейхсфюрер СС записал: «Фюрер распорядился, чтобы документ существовал лишь в нескольких экземплярах. Его запрещается воспроизводить. Он должен считаться совершенно секретным». В число посвященных входили два рейхсминистра, генерал-губернатор Польши, высшее командование СС и полиции, начальники эсэсовских главных управлений и от силы два гауляйтера.

Гиммлер написал и представил документ Гитлеру в мае 1940 года. Он был озаглавлен: «Некоторые соображения в отношении чужеземного населения на Востоке». Гиммлер потому так пекся, чтобы сохранить его в секрете даже от самых ортодоксальных нацистов, что смысл его состоял в уничтожении восточноевропейских народов и освобождении жизненного пространства для «германской расы господ». Германская политика в Польше, по предложению автора, должна быть направлена на «раздробление» населявшего его многочисленнего этноса: поляков, украинцев, белорусов, евреев, кашубов и др. Из этого конгломерата мелких групп следовало «выделить расово ценные элементы», остатки же будут постепенно вымирать. «Если эти меры проводить последовательно, – писал рейхсфюрер, – то в течение ближайших десяти лет население генерал-губернаторства неизбежно сократится до остаточной группы второсортного человеческого материала, представляющего собой рабочую силу без лидеров; эта масса будет ежегодно давать Германии сезонных рабочих и обеспечивать рабочей силой особые программы». Народы восточных регионов, таким образом, должны быть сокращены численно и вытеснены дальше на Восток; от евреев следовало «избавиться полностью путем крупномасштабной депортации в Африку или другие колонии». Такие этнические понятия, как украинцы, горалы и лемки, «в нашей зоне» должны совершенно исчезнуть. «В отношении региона в целом то же самое касается и поляков».

Но как уничтожить понятие народности? Гиммлер знал ответ: ликвидировать руководящие классы и рассортировать молодежь. Всех детей данной популяции поделить на две «категории»: «расово ценные», которых следовало отправлять в рейх и германизировать, и «все остальные» – эти пусть ведут растительное существование. Для них полагалась лишь начальная школа, «цель которой – обучить счету максимум до пятисот, научить писать свое имя и дать твердое знание, что повиноваться благородным, мудрым и храбрым немцам – значит повиноваться Господней воле. В умении читать я не вижу необходимости».

Более откровенного выражения нацистской воли к господству нельзя и вообразить. Старый немецкий клич «Dranghach Osten» – «На Восток!» сформирован самым устрашающим образом. Но меморандум Гиммлера имел еще и иной смысл: это была заявка на ведущую роль СС в восточной политике. Подобные притязания сжато выразил Отто Гофман, один из руководителей РуСХА: «Восток принадлежит СС».

Получилось так, что первые победы Гитлера действительно обеспечили СС ключевое положение на восточных землях. И впервые у Гиммлера появилась возможность реализовать давнюю мечту. Он считал, что новый Тевтонский орден – его СС – имеет весомый шанс создать новое сильное тевтонское государство, положить предел «подъему славянства» и «очистить» новые плодородные земли для многочисленных германских крестьян – колонистов. Именно в этом Гиммлер видел свою миссию, к этому святому делу готовил себя всю сознательную жизнь. Он, и никто другой, был способен на такой подвиг – повести свой народ на Восток и вновь соединить его с землей, чтобы возродился «народ-земледелец»!

Однажды он радостно сообщил своему массажисту и верному другу Феликсу Керстену: «Вы не представляете себе, как я рад сегодня… Фюрер не только выслушал меня – он даже одобрил мои предложения, сегодня – счастливейший день в моей жизни!» Гиммлер предлагал создать на Востоке сеть эсэсовских поселков, где будут жить крестьяне-воины. Он в душе всегда чувствовал себя великим германским крестьянским лидером; в его фантазиях романтические картины средневековых поселений слились самым причудливым образом с животным ужасом перед черноволосыми, круглоголовыми людьми Востока – возможно, здесь и лежат истоки безумной идеи, что Германию может спасти лишь своеобразная феодально-крестьянская аристократия, которая будет обживать восточные территории. В принципе он так и остался артаманом, который вместе со своим другом Вальтером Дарре когда-то пытался поставить заслон притоку дешевой рабочей силы из Польши в поместья Восточной Германии. Только теперь он вдалбливал в эсэсовцев мысль о том, что именно на Востоке немцы и найдут свое место под солнцем.

Гиммлер и Дарре, обергруппенфюрер СС, начальник Главного управления расовой политики и колонизации (Rasse und Siedlungchauptomt – РуСХА), в 1934 году назначенный также и рейхсминистром сельского хозяйства, проворно прибрали к рукам все дела по колонизации Востока. Штандартенфюрер СС доктор Рехенбах возглавил Отдел отбора поселенцев, а все руководство Продовольственной организации получило звания почетных командиров СС. Однако суровая действительность индустриального современного общества наносила тяжелые удары по социальной утопии двух приверженцев старины и в конце концов разрушила их дружбу. Вдобавок Дарре слишком цеплялся за свою концепцию «аристократии крови и почвы», и в 1938 году Гиммлер уволил его за «излишнее отвлеченное теоретизирование». Сам же Гиммлер ждал благоприятной конъюнктуры. Он надеялся, что завоевательная политика Гитлера предоставит ему новые области для заселения, на которых и должно взрасти новое крестьянство Великой Германской империи.

В марте 1939 года, когда к рейху присоединили «остальную Чехословакию» в виде протектората Богемия и Моравия, Гиммлер увидел в этом шанс для возрождения своих былых планов. Он создал в Праге Бюро недвижимости во главе с оберфюрером фон Готбергом, который должен был отчуждать собственность чешских землевладельцев и готовить вакантные хозяйства для немецких колонистов. Тогда даже сам Гитлер заговорил о депортации 6 миллионов чехов. Но миссия Готберга провалилась. Руководители немецкой военной промышленности рассчитывали на чешский промышленный и людской потенциал, они и слышать не хотели о крупномасштабной депортации. Пражское Бюро недвижимости смогло поселить в Богемии и Моравии лишь две-три семьи эсэсовцев.

Только с началом Второй мировой войны перед Гиммлером открылась его «земля обетованная». К его разочарованию, ступить в ее пределы ему пришлось совсем не так, как он грезил. Хотя фюрер перед началом Польской кампании и призвал своего самого верного подданного, но ждал-то он от него вовсе не миссионерского рвения, а беспощадных действий полицейского.

У Гитлера имелся свой план решения «польского вопроса». Он отнюдь не сводился к проблеме силовой прокладки Данцигского коридора и другим частностям. Пришла пора исполнить пророчество, высказанное некогда в «Майн кампф»: «Мы начинаем с того, что бросили шестьсот лет назад. Мы покончим с вечными походами германцев на юг и запад Европы и обратим свои взоры на Восток. Мы прекратим колониальную и торговую политику довоенного времени и перейдем к территориальной политике будущего». Препятствием на этом пути были жители чужих земель. Но Гитлер еще в 1928 году знал, как с ними следует поступить; государство, писал он, «должно либо стерилизовать все эти расово чуждые элементы, с тем чтобы предохранить кровь собственного народа от осквернения, либо совершенно удалить их, передав своему народу освободившиеся таким образом земли».

На языке 1939 года это означало, что поляки обречены потерять свое государство, свое национальное сознание, культуру и по положению сравняются со спартанскими рабами-илотами, превратившись просто в рабочую силу для германских хозяев. Еще с 22 августа, с того памятного совещания, немецким высшим офицерам было известно, что фюрер намерен уничтожить Польшу. Фельдмаршал фон Бок вспоминал, как Гитлер говорил, что будут твориться такие дела, которые «не встретят одобрения у немецких генералов. Поэтому он не хочет обременять армию проблемами ликвидации, это будет возложено на СС».

Вот зачем Гитлеру тогда понадобился Гиммлер и вот почему СС оказались нерасторжимо связанными с польской трагедией. Фюрер поручил Гиммлеру сформировать части особого назначения – эйнзацгруппе, которые последуют в Польшу за войсками с задачей ликвидировать всю польскую знать, всех руководителей – всю верхушку общества.

Подобные части регулярно появлялись на каждом этапе немецкой экспансионистской политики. Во время аншлюса вместе с войсками в Австрию вступили зондеркоманды Гейдриха. То же самое было и при расколе Чехословакии. Эти мобильные подразделения СС и СД обычно выполняли разведывательные и военно-полицейские функции. Справившись с очередной задачей, они возвращались на постоянные базы своих организаций.

Гейдрих в кратчайшие сроки сформировал пять эйнзацгруппе для Польской кампании, распределив по одной на армию. Каждая группа, в свою очередь, делилась на эйнзацкоманды, по 100–150 человек, приданные корпусам. Все высшие должности занимали чины СД: Бтрекенбайх, Шефер, Фишер, Бойтель, Дамцог.

Однако если Гиммлеру с Гейдрихом приходилось выполнять приказ Гитлера по ликвидации польской элиты, так чтобы не обеспокоить вермахт, то РСХА вообще должна была чрезвычайно осторожничать и не выдать военным своего участия. Конечно, эйнзацкоманды получали инструкции от берлинской РСХА, но официально подчинялись все-таки вермахту. К тому же главнокомандующий убедил Гитлера согласиться на то, чтобы и по завершении операции военные сохранили властные полномочия в Польше. Если бы немецкие генералы обладали достаточной политической прозорливостью, их полномочий вполне хватило бы, чтобы значительно ограничить размах террора Гиммлера и Гейдриха.

Эти двое должны были маневрировать. Военному командованию они давали минимум информации о деятельности эйнзацгруппе. В приказе по 8-й армии от 9 сентября 1939 года говорилось, например, что задача особых частей состоит в «подавлении всех антигерманских элементов в тылу сражающихся войск, борьба со шпионажем, арест политически неблагонадежных лиц, конфискация оружия». Между тем камуфлировать истинное назначение особых частей было нелегко. Они уничтожали польскую аристократию, духовенство, интеллигенцию. Едва ли можно было долго скрывать подобные вещи от военных. По сути, Гиммлер с Гейдрихом оказались перед дилеммой: выдать секреты Гитлера или допустить, чтобы военные считали их чем-то вроде самоуправной разбойничьей шайки.

Бежало время, а они все рыдали по поводу незавидного положения, в которое поставил их фюрер. Гиммлер однажды изловчился даже возложить вину на Гитлера. «Я же не делаю ничего такого, о чем не знал бы фюрер!» – патетически воскликнул он в разговоре с генералами. Чуть позже Гейдрих в деловой записке признал, что у СС существовали серьезные разногласия с армией в оккупированной Польше: «Приказы по полицейским частям были исключительно масштабными, например, предписывалась ликвидация тысяч поляков из правящих слоев. О таком приказе нельзя было сообщить генералу, тем более членам штаба, и поэтому акции СС и полиции казались жестоким самовластным произволом».

Военные вскоре поняли, зачем действительно были посланы особые части в Польшу. 8 сентября адмирал Канарис из абвера докладывал в штаб 1-й армии, что эсэсовские командиры хвастаются своей работой: они расстреливают по 200 человек в день, обычно без суда, преимущественно евреев, аристократов и священнослужителей. Через три дня тот же Канарис был с рапортом у Кейтеля в ОКБ и предупредил: «Когда-нибудь мир возложит ответственность за эти методы на вермахт, поскольку все это творится прямо у него под носом». На Кейтеля это не произвело впечатления. Воспользовавшись примитивной логикой фюрера, он парировал: если вермахт не хочет делать «все это», то нечего и жаловаться, что работу по ликвидации берут на себя СС.

Вермахт смирился с постыдной ролью наблюдателя. Канарис мог сколько угодно собирать материалы о том, что творили эйнзацкоманды, но их это нисколько не тревожило. Прямо на глазах у военных Польшу накрыла волна террора, напомнившего о тех днях, что последовали сразу за приходом к власти нацистов в Германии. Гитлер сказал: «Всех, кого только можно, так или иначе, отнести к высшему классу в Польше, следует ликвидировать», – и эсэсовцы вышли на охоту за людьми, выполняя его приказ.

Обзаведясь заранее составленными списками, головорезы Гейдриха хватали чиновников, ксендзов, землевладельцев, предпринимателей, учителей, врачей. Их всех собирали в специальные лагеря, которые часто оказывались и местами казни. Торуньский завод, Мульталь в окрестностях Быдгоща, лагерь Зольдау, Штутхоф и форт № 7 в Познани – все эти места стали синонимами террора и гибели многих тысяч поляков. Штурмбаннфюрер Редер, командир эйнзацкоманды в Быдгоще, заявил: «Планируется ликвидация всех радикальных элементов». Радикалами именовали всех польских националистов. Даже просто членства в Союзе западных земель – организации польских шовинистов, которые требовали аннексии германских территорий и тем самым объективно оказали большую услугу Гитлеру, – было достаточно для вынесения смертного приговора.

Польская элита постепенно исчезала. В округе Хельм-Пелышин, например, были арестованы две трети из 690 служителей церкви, 214 из них казнены. 27 сентября 1939 года Гейдрих заявил: «Из представителей польских высших классов на оккупированной территории еще существуют максимум 3 процента».

Особые части работали согласно сухим, рациональным планам. Но рядом с ними теперь появилась и другая эсэсовская организация, управляемая не секретными приказами фюрера, а единственно ненавистью и жаждой мести. Она включала представителей немецкого меньшинства, преимущественно из Данцига и Западной Пруссии, которые не могли забыть, что еще недавно были мишенью для польских шовинистов.

В первые дни войны польские власти и разнообразные учреждения, взбешенные призывами гитлеровской пропаганды типа «Снова в рейх!» и подстегиваемые панической шпиономанией, обрушились на немецкое меньшинство. Лавиной посыпались ордера на арест: красные – для заключения в местные тюрьмы, розовые – в лагеря для интернированных, желтые – для высылки в центральные восточные области страны. Кроме того, у каждой националистической организации имелся свой черный список, и они предпринимали самостоятельные акции против гитлеровцев и швабов, как они именовали немцев.

50 тысяч немцев были изгнаны из своих домов на западе и депортированы, тысячи попали в тюрьмы. Банды мародеров рыскали по немецким домам и фермам, убивая обитателей. Тысячи немцев были убиты или погибли, пока их гнали по деревням сквозь хохочущие, плюющиеся толпы. Германские власти утверждали, что к 1 февраля 1940 года они обнаружили тела 13 тысяч убитых немцев. Возможно, это преувеличение. Но и в меморандуме 1954 года польского Института Запада в Познани упоминаются «несколько тысяч» погибших. Ближе всех к истине, видимо, Мартин Бросцат, видный специалист в области польско-германских отношений. Он дает цифру от 4 до 5 тысяч.

Однако между польскими убийствами и преступлениями немцев было одно важное отличие – они не были результатом скоординированного плана или выполнения воли государства; многие поляки, включая офицеров, защищали немцев от ярости толпы. И все же немецкое национальное меньшинство решило отомстить за эти гонения.

Сначала они объединились в отряды самообороны, так как боялись новых нападений со стороны поляков. Но вскоре определяющей чертой этих формирований стала национальная ненависть. Гауляйтер Данцига Альберт Форстер создал собственное подразделение для борьбы с поляками, как с расой. Западная Пруссия вскоре превратилась в арену беспощадной бойни, в которой намеренно разжигаемые страсти сочетались с холодным расчетом. Годами сдерживаемая неприязнь к полякам у местных расовых фанатиков, воспитанных в бунтарских традициях СА, выплеснулась наружу. Направлял погромщиков сам Форстер: он хотел предстать перед фюрером в качестве первого восточного гауляйтера. «очистившего свой район от поляков».

Это рвение не могло не настораживать Гиммлера, который давно считал Форстера своим главным соперником в борьбе за расположение фюрера. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы у Форстера была собственная организация самообороны! И потому Гиммлер дал задание бригадефюреру Готлобу Бергеру, своему начальнику отдела пополнения, сформировать из имеющихся отрядов самообороны специальное соединение СС «Фольскдойче». Бергер выполнил это поручение, составив себе опору в лице известных лидеров СС тоже из числа фольксдойче – немцев, живших за пределами Германии. Новая организация самообороны имела четыре окружных управления. А они, в свою очередь, – местные отделения. В целом эти отряды использовались в Польше как вспомогательные полицейские силы. Единственной областью, где охота на людей все еще продолжалась, была Западная Пруссия, а позже Люблин.

Во главе организации самообороны в Западной Пруссии находился фанатичный нацист оберфюрер СС Людольф фон Альвенслебен. Он установил в своем регионе режим тирании, как во времена разгула СА в самой Германии; тогда штурмовики школы Карла Эрнста обзавелись даже самочинными концлагерями, куда бросали демократов, республиканцев и всех, кто им не нравился. Теперь же для людей Альвенслебена было достаточно просто доноса от немца, чтобы кого-то из поляков уволокли в подвал, гараж или сарай и убили. Даже многим нацистам эти гонения на поляков постепенно стали казаться чересчур уж дикими. Например, Лили Юнгблют, член партии и жена немецкого помещика, обратилась к Герингу с письмом протеста; она писала, что «здесь расстреливают тысячи и тысячи невиновных людей». Сам Гейдрих брюзжал по поводу «бесконтрольных и неприемлемых актов мести» со стороны некоторых подразделений организации самообороны, хотя его волновала не гуманность, а дисциплина.

Для Гиммлера же единственное, что имело значение, так это успех его операции и число ликвидированных поляков, или, выражаясь на тогдашнем жаргоне, «подвергнутых специальным мерам». В середине сентября он направил в район Катовиц с особым заданием новый эскадрон смерти – эйнзацгруппе фон Воирша для ликвидации там поляков и евреев. Они были соратниками в облавах на людей Рема, а теперь Гиммлер с его помощью начал новую фазу «восточной политики» рейха – депортацию 50 тысяч евреев из Данцига, Познани и Верхней Силезии в центральные области Польши. Появление группы Воирша, очевидно, было задумано как шоковый момент, чтобы еврейское население Силезии запаниковало и само двинулось в направлении Кракова. В это же время Гейдрих посетил Вагнера, замначштаба армии в Польше, и посвятил его в новый секретный план: сконцентрировать всех польских евреев в гетто для последующей отправки морем за границу. У Вагнера возражений не возникло. На другой день, 21 сентября, Гейдрих дал указание эйнзацгруппе сгонять евреев в глубь Польши.

Но то, что Гейдрих предупредил заранее армейское командование, оказалось его ошибкой. Солдаты неожиданно стали путаться под ногами. К тому времени в Польше уже был установлен военный оккупационный режим во главе с генерал-полковником фон Рундштедтом. Армия поделила Польшу на четыре военных округа, которыми командовали генералы, а во главе гражданской администрации стояли чиновники-нацисты. Военное руководство уже торжественно провозгласило, что «армия не рассматривает гражданское население как врагов. Все положения международного права будут соблюдаться». Однако акция СС, в первую очередь частей фон Воирша, выставила на посмешище армию с ее заверениями. К счастью, офицеры были еще способны препятствовать эсэсовским палачам. 20 сентября оперативный отдел 14-й армии докладывал, что в войсках неспокойно «из-за незаконных действий, предпринимаемых в военной зоне эйнзацгруппе Воирша (массовые расстрелы евреев). Солдаты особенно возмущены тем, что молодые люди, вместо того чтобы воевать на фронте, демонстрируют свою храбрость, стреляя в беззащитное гражданское население». Фон Рундштедт объявил, что дальнейшее пребывание частей Воирша в зоне действий вермахта является недопустимым, и Гиммлер уступил. Вдобавок военные потребовали, чтобы уже начатые меры против евреев были прекращены. И снова Гиммлер подчинился. 1 октября главное командование информировало штаб оккупационных войск, находящихся в Польше, что рейхсфюрер СС в скором времени издаст новые распоряжения эйнзацгруппе, поскольку приказ от 20 сентября был неверно понят.

Если бы вермахт был последовательным в своем давлении на Гиммлера, то, возможно, удалось бы остановить произвол на Востоке. Однако Гитлер знал своих генералов. Он быстро положил конец военному правлению в оккупационной зоне, в полной уверенности, что высшие офицеры только вздохнут с облегчением.

5 октября гауляйтер Форстер предстал перед фюрером и пожаловался на постоянное беспокойство, которым ему осаждают военные власти. В тот же день Гитлер вывел Западную Пруссию из-под армейской юрисдикции и передал ее под управление самого Форстера. Это и было началом конца власти военных на Востоке. К середине октября он создал совершенно новую систему управления оккупированной Польшей, заодно с новым лабиринтом полномочий и плодоносным полем для соперничества среди тех, кто надеялся отхватить кусок восточного пирога. Данциг и Западная Пруссия вошли в рейх в качестве нового округа – гау под управлением Форстера. Из Познани был сформирован еще один гау рейха – Вартенланд во главе с соперником Форстера Грейзером; часть Польши, граничившая с Восточной Пруссией, перешла к другому его сопернику – Эриху Коху, гауляйтеру Кенигсберга; Верхнюю Силезию решено было включить в состав Силезии под началом Йозефа Вагнера. Всю остальную территорию Польши, отделенную теперь и от Германии с запада, и от России – с востока, отдали под начало нацистского законника доктора Франка, получившего чрезвычайные полномочия.

Можно было ожидать, что военная верхушка выступит с протестом против отстранения от власти, возмутится тем, что Гитлер нарушил свое слово. Но ничего подобного не произошло. Генералы были только рады, что диктатор снял с них ответственность за убийства на оккупированной территории. Да и Гитлер на всякий случай изобразил перед ними устрашающую картину будущего Польши. 17 октября в присутствии Кейтеля он говорил, что военных уже никто не боится: «Обострившаяся расовая вражда не допускает законных методов, нам придется прибегнуть к мерам, несовместимым с нашими принципами… Нужно гарантировать, что интеллигенция в Польше не взрастит снова ведущего класса… Поляки, евреи и прочий сброд – все это будет выметено из пределов старого и нового рейха». Генералы содрогнулись и, полностью подтверждая расчеты Гитлера, так поспешно свернули свою военную власть, что новая администрация не успела еще утвердиться, а их и след простыл. «Вакуум власти» Гиммлер заполнил своими эсэсовскими и полицейскими частями. Еще до утверждения новой административной системы он уже раскинул над Польшей свою паутину.

Эйнзацгруппе были преобразованы в постоянные отделы гестапо и СД. Во всех районах они подчинялись командирам полиции безопасности и СД; пирамида субординации поднималась к РСХА. Параллельную структуру имели подразделения полиции порядка – Орпо.

Однако реальная власть на этой земле находилась в руках окружных командующих СС. Такая должность была учреждена еще в 1937 году, чтобы представлять Гиммлера в военных округах и – в теории – координировать действия СС и полиции в случае мобилизации. Но в самой Германии гражданская администрация мало считалась с этими «внештатными» эсэсовскими командирами, и они там довольствовались чисто формальной ролью. Однако в Польше, ставшей колонией, лишенной руководителей и даже обычного чиновничества, окружные командующие получили от Гиммлера реальные властные полномочия. Они стали его опорой в проведении германской колониальной политики и одновременно противовесом сверхмощному Гейдриху. От них зависел успех или провал рейхсфюрера, потому он выбирал людей динамичных и честолюбивых, но при этом не настолько крепких, чтобы представлять опасность для него самого. Среди них был старый борец Рихард Гильдебрандт, прозванный «маленьким Гитлером» за ссору с гауляйтером Штрайхером (Гиммлер даже лишал его в наказание эсэсовских постов и званий), ему принадлежал округ Висла-Данциг. Энергичный исполнитель Вильгельм Коппе отвечал за Познань. А в Восточный (Краковский) округ был посажен, наверное, самый непопулярный эсэсовец, обергруппенфюрер Фридрих Вильгельм Крюгер. В СА его ненавидели за измену Рему, в СС считали собирателем сплетен и педантом, а его истории о предполагаемых «отклонениях» своих же товарищей даже Гиммлер переваривал с трудом. Им в подчинение была выделена особая категория служащих – таких не было больше нигде – полицейфюреры, по одному на каждый район. Это делалось с целью интеграции СС и полицейских сил на провинциальном уровне.

Гиммлер быстро расширял систему действий полиции и СС, чтобы заявить права на ведущую роль в восточной политике. Без согласования с руководством вермахта он бросил СС против остатков польской армии и новых партизанских отрядов, а под прикрытием борьбы с партизанами происходило уничтожение высших слоев общества. Аресты поляков продолжались, и время от времени их ликвидировали целыми группами. Кульминацией этих «акций по умиротворению» стал расстрел трех с половиной тысяч поляков весной 1940 года.

Гиммлеровские соединения теперь так часто брали на себя роль оккупационных войск, что это рассердило даже генералов. Конечно, вечно поддакивающий Кейтель или фаталисты типа Рундштедта готовы были смириться с чем угодно, но армия в целом не хотела понять, как это ее спихивает с привычного места какой-то Гиммлер.

В СС не сразу осознали, что новый командующий силами вермахта на Востоке, генерал-полковник Иоганн Бласковиц, считает себя хозяином положения и думает, что может командовать. И действительно, на основании указа вермахт мог считать свою позицию сильной. За ним было решающее слово в случае «внутренних беспорядков», командование вермахта отражало внешнюю угрозу, держало под контролем связь, транспорт и промышленные предприятия, имеющие военное значение. А раз так, то Бласковиц, хорошо знавший о готовой прорваться ярости офицеров, начал первую и, вероятно, последнюю кампанию вермахта против СС и провел ее, по выражению историка Краусника, «в беспрецедентном для германской военной истории стиле».

Бласковиц подобрал рапорты о преступлениях СС в Польше и составил меморандум, который 18 ноября 1939 года уже лежал на столе у Гитлера. Судя по заметкам его военного помощника, речь шла о нелегальных расстрелах, арестах и конфискациях, о крайнем недовольстве – с риском для дисциплины – в воинских частях, которые видят эти события; содержалось также требование восстановить законность: во всяком случае, «смертные приговоры может выносить только суд». Гитлер отверг эти «детские игры» армейского руководства. Он никогда не доверял Бласковицу, а теперь просто рассвирепел и сделал для себя вывод, что самое время этого генерала уволить.

Однако Бласковиц не испугался приступа бешенства своего фюрера и продолжал собирать свидетельства против СС. Рапорты сыпались отовсюду. Он составил новый список эсэсовских преступлений, содержавший подробное описание 33 доказанных эпизодов: убийств, изнасилований, ограблений евреев и поляков. 6 февраля Бласковиц подвел итог: «Армия относится к СС и полиции со смешанным чувством страха и ненависти. Каждый солдат испытывает отвращение к этим преступлениям, совершаемым его соотечественниками, представителями его народа и государства». Эта новая атака вынудила руководство СС и полиции занять оборонительную позицию. Даже верные ученики Гитлера в армейской среде, такие, как Рейхенау, присоединились к противникам СС. В штабе фюрера ни один офицер вермахта не подавал руки эсэсовцу. Гиммлеру, чтобы спасти лицо, пришлось отдать приказ о расследовании по «жалобам» Бласковица. На помощь крепко прижатому рейхсфюреру пришел генерал-губернатор Польши Франк, о чем скоро сам же горько пожалел. 13 февраля 1940 года он получил аудиенцию у фюрера и попросил о том, что Гитлер и сам давно уже решил сделать, – об отстранении назойливого критика. Спустя три месяца Гиммлер избавился от своего противника – Бласковиц был переведен на Запад, а с ним ушла большая часть немецких войск, дислоцированных в Польше. Им предстояло участвовать в походе против Франции: 10 мая было уже совсем близко.

И в мае же Гиммлер продиктовал свой меморандум «Об отношении к иностранному населению на Востоке». Путь был открыт. В опустошенной Польше Гиммлер мог наконец заняться созданием «обетованной земли» для своего ордена СС, воплощать утопию о будущей расе немецких крестьян-воинов. Майским меморандумом отмечена новая фаза в гиммлеровском походе на Восток: руководитель массовой ликвидации верхних слоев польского общества превратился в заботливого проводника идей своего народа, начальник полиции стал «рейхскомиссаром по укреплению германизма» (РКФ). Возникли эсэсовские штабы по колонизации и лагеря для переселенцев, расовые комиссии стали распределять анкеты. Полным ходом шла подготовка к крупнейшей в германской истории миграции, направляемой СС в соответствии с единым планом.

Вскоре потянулись и люди, которых руководство СС намеревалось сделать «владыками Востока» – ничего не подозревающие жертвы бесчестной силовой политики, призванные, а вернее, заманенные пропагандистским кличем: «Домой, в рейх!» 120 тысяч немцев прибыли из Балтийского региона, 136 тысяч – из оккупированной СССР Восточной Польши, 200 тысяч из Румынии и многие тысячи из Югославии и Словакии. Их и надлежало поселить на немецких «восточных территориях». Пропагандисты твердили им, что они откликнулись на голос крови; в действительности они понадобились нацистскому руководству по гораздо более прозаической причине. Речь шла о проблеме рабочей силы. Страна «людей без жизненного пространства» остро нуждалась именно в людях, чтобы поддерживать на должном уровне свою промышленность и сельское хозяйство.

Еще в 1937 году Геринг, ответственный за 4-летний план, подсчитал, что рейху не хватает 150 тысяч работников. Как шеф полиции, Гиммлер получил тогда указание от Геринга сделать, что в его силах, для решения проблемы. Гиммлер учредил у себя Отдел 4-летнего плана, а во главе поставил Ульриха Грейфельта, который считался одним из ведущих умов среди эсэсовских технократов. Когда-то он был менеджером в промышленности и даже антинацистом. Теперь же имел звание оберфюрера СС, но в мире идеологии и политики чувствовал себя далеко не так уверенно, как среди цифр и статистических данных.

К началу 1939 года нехватка рабочей силы оценивалась уже в полмиллиона человек. К этому времени Грейфельт установил, как добыть недостающих работников путем репатриации миллионов живущих за границей немцев.

Через полгода Грейфельт получил возможность частично реализовать свое предложение. Гитлер и Муссолини тогда договорились снять проблему, бывшую помехой развитию отношений стран «Оси» – решить судьбу немцев Южного Тироля. Было заключено соглашение об их репатриации. На Грейфельта возложили организацию переезда. Он создал в Берлине Контрольное бюро по иммиграции и репатриации и уже принял первых репатриантов. Но как раз в это время Гиммлер нашел для него задачку поважнее – начать заселение Польши немцами из Восточной Европы.

Призыв в армию сотен тысяч немецких рабочих и запросы военной промышленности заставили Гитлера и Геринга согласиться с решением, предложенным Грейфельтом. В конце сентября рейх заключил с Советском Союзом и балтийскими странами договоры о переселении живущих в этой зоне немцев на германскую территорию. Гитлер вызвал своего непосредственного подчиненного, обергруппенфюрера СС и главу ФОМИ Лоренца и возложил на него контроль за всей операцией. Выбор совершенно естественный, поскольку все контакты с зарубежными немцами с 1938 года шли через ФОМИ. Узнав о том, какая удача выпала его другу, Гиммлер поспешил к фюреру – убедить его, что такая важная миссия не по плечу одному обергруппенфюреру, это задача для СС в целом. Так Гиммлер возглавил всю эту работу. 29 сентября Гиммлер получил секретный указ фюрера, по которому на него возлагалось «укрепление германизма». Он должен был организовать репатриацию немцев, устранять «опасные элементы» из числа местного населения, наделять землей репатриантов на Востоке и создавать поселения. Указ давал Гиммлеру также широчайшие полномочия; его положение позволяло ему устанавливать законы на завоеванных территориях. Он получал право использовать государственные учреждения, муниципальные власти, а также любимые общественные организации. С такой полнотой власти он мог вскоре превратиться во владыку завоеванных земель.

Вместе с тем он хорошо понимал, что ступает прямо на минное поле нацистских интриг: растерзанная Польша стала местом турнира неофеодальных стремлений. Гиммлеру не нужна была сенсация. Приходилось действовать с известной осторожностью, постепенно натягивая поводья и прибирая к рукам власть, отчасти в завуалированной форме. Заняв пост рейхскомиссара по укреплению германизма (РКФ), Гиммлер решил обойтись без новой громоздкой структуры. Он просто переименовал Отдел контроля Грейфельта в Отдел РКФ. В 1941 году его статус поднялся до главного управления кадров и распределил дополнительные функции между существующими организациями СС. Отдел РКФ отвечал за расселение немецких репатриантов и наделение их землей, конфискованной у поляков и евреев. ФОМИ ведало временными лагерями, транспортировкой и политической работой в группах переселенцев. РуСХА бдительно следило за расовой чистотой. На РСХА была возложена конфискация собственности у «антигосударственных элементов» и депортация поляков.

Наконец, все готово, и 20 октября морем доставлена первая партия из Эстонии. Их должны были разместить в районе Данцига. Но если Гиммлер думал, что его вступление в новое качество власти прошло незаметно для соперников, то он сильно заблуждался. Один из его злейших врагов, да еще в форме группенфюрера СС, отказался допустить какое-либо вмешательство РКФ в дела своего королевства. Это был Форстер, гауляйтер Данцига – Западной Пруссии.

Чтобы обеспечить полную координацию всех властей в деле репатриации, Гиммлер назначил своими представителями первых лиц в каждом регионе. Форстер не пожелал принимать приказы от рейхсфюрера, и в этом гау пришлось назначать окружного командующего СС. Никакие убеждения не могли заставить Форстера сотрудничать с РКФ. Когда представитель ФОМИ с помощью полиции безопасности начал подыскивать в Западной Пруссии места для иммигрантов, Форстер вызвал его к себе и пригрозил арестом, если это не прекратится немедленно. Первых немецких переселенцев, направлявшихся в Данциг, пришлось высаживать в Штеттине. Форстер немного уступил только после пары телефонных звонков от Гиммлера, да и то разрешил приютить балтийских немцев в своем районе лишь на очень короткий срок.

Дело застопорилось. Из-за обструкции со стороны Форстера и неэффективности ФОМИ репатрианты оказались в столь печальной ситуации, что расовую политику Гиммлера раскритиковал главный нацистский идеолог Альфред Розенберг, сам из балтийских немцев. Он заявил, что «с переселенцами» обращаются как при большевиках и что ФОМИ превратило их в «толпу разочарованных, озлобленных, потерявших надежду людей». Однако Розенберг и Форстер были не единственными оппонентами Гиммлера в этом вопросе. Нашлись и другие желающие оспорить его власть над районом расселения – а именно на этом держалась судьба всей операции.

Гауляйтер Восточной Пруссии Кох также отказал предоставить территорию для поселений, причем заявил, что «вышвырнет из Восточной Пруссии» планировщика земель РКФ. Другие действовали не так грубо, хотя и не менее решительно. Когда Гиммлер создал Центральный отдел недвижимости, который должен был заниматься, в частности, реквизицией польских земель, Геринг сразу же через свой Отдел по 4-летнему плану учредил Главный восточный трест (ХТО). Таким образом «нацист номер два» заявлял свои права на собственность поляков и евреев, то есть именно на те земли, которые желал зарезервировать гиммлеровский Центральный отдел недвижимости.

Геринг недвусмысленно дал понять Гиммлеру, что не считает его ровней себе: он не стал лично вести с ним переговоры по этому вопросу, а направил его ниже к руководителю ХТО Винклеру. После долгих переговоров было достигнуто соглашение: ХТО ведал польской городской и промышленной собственностью, а Гиммлер – только сельскохозяйственной. Но все равно полной свободы рук у рейхсфюрера не было. Его товарищ по прежним увлечениям, а ныне министр сельского хозяйства Дарре больше не питал никаких иллюзий. Страхуясь, он создал свое ведомство по распоряжению реквизированными польскими поместьями, которое передал под контроль Геринга, явно чтобы усилить свои позиции против РКФ.

Гиммлер проиграл бы в этой обычной для нацизма саморазрушительной борьбе, если бы не опирался на мощную полицейскую машину, – а она действовала бесперебойно. Еще 8 ноября 1939 года в Кракове встретились окружной командующий СС и командующий полицией безопасности (Зипо) и договорились относительно того, что они называли «негативным аспектом расовой политики», то есть высылки евреев и поляков.

В Лодзи полиция безопасности создала специальный Центр по депортации, ответственный за планирование и проведение процесса депортации нежелательных элементов из «германизированных областей». Эсэсовцы взялись за дело с обычной беспощадностью, и к февралю 1940 года 300 тысяч поляков уже было «переселено». К началу войны с Россией около миллиона поляков были изгнаны из своих домов. Эсэсовские переселенческие штабы быстро завозили этнических немцев и распределяли между ними опустевшие жилища и земли – разумеется, после тщательной проверки проведенной РуСХА.

К середине 1941 года на новом месте устроились 200 тысяч немецких репатриантов. Им досталось 47 тысяч ферм из 928, то есть примерно одна двадцатая часть польских хозяйств и десятая часть всех земель. К концу 1942 года переселенцам было выделено 20 процентов от 60 тысяч польских предприятий и еще 8 процентов – немцам из рейха. Из крупных промышленных предприятий 51 процент уже принадлежал местным немцам и 21 процент контролировался германскими трестами. Из мелких и ремесленных предприятий до 80 процентов осталось за польскими собственниками.

Однако самого по себе возвращения в рейх этнических немцев и их расселения на Востоке было недостаточно для расового фанатика Гиммлера. В соответствии с его майским меморандумом 1940 года расовые комиссии принялись выжимать из польского населения каждую каплю немецкой крови, проверяя каждого на скрытую принадлежность к германской расе. Согласно «расовому списку» Гиммлера все немцы, живущие на Востоке, были разделены на четыре категории: «активные» борцы за расовую чистоту; «пассивные», знавшие немецкий язык «не менее чем на 50 процентов»; лица с сомнительным немецким происхождением и четвертая категория – «антинацисты», прежде участвовавшие в мерах, направленных против немецкого меньшинства.

Под микроскоп расового обследования попадали и многие поляки: если у них обнаруживались «нордические черты», в дело немедленно вступал механизм регерманизации. В соответствии с безумной доктриной расовой чистоты и текстом эсэсовского меморандума, озаглавленного «Использование человеческого материала», нужно было «вернуть Германии, по возможности, всю немецкую кровь на Востоке, даже если она течет в польских жилах». С точки зрения Гиммлера, не существует ни одной чуждой расы, в которой нет «нордических представителей, способных к германизации». Он утверждал, что «с течением времени» будут германизированы даже горалы, гуцулы и лемки, поскольку можно проследить их германское происхождение.

Особенно он настаивал на обследовании польских детей, считая их идеальными кандидатами на германизацию. К тому же в Познани прошел слух, будто в первые дни войны поляки похищали немецких детей и прятали в сиротских приютах. РКФ скоренько издал приказ о расформировании приютов и переводе их обитателей, после расовой проверки, в немецкие детские дома. Позднее детей стали даже отрывать от семей и увозить в Германию, чтобы потом распределять по бездетным семьям эсэсовцев. Тех, кто противился германизации своих детей, ожидали жестокие полицейские наказания. Известен случай, когда одна немка, жена польского офицера, отказалась отдавать детей в Германию. Местное управление РуСХА издало приказ о том, что «ее дети будут стерилизованы и затем отданы в какую-нибудь семью в качестве воспитанников».

Но такое бывало редко. Обычно этнические немцы и поляки не возражали против процедуры германизации. 100 тысяч поляков согласились на германизацию, около миллиона человек были зарегистрированы по 1-й и 2-й категориям в «Расовом списке» и еще 2 миллиона попали в категории 3 и 4.

Но по мере роста успехов гиммлеровской политики переселения и германизации росло и количество противников. Гауляйтер Силезии Йозеф Вагнер опасался, что Гиммлер может изъять из его района всю квалифицированную рабочую силу. Его контрмеры способствовали ослаблению нажима со стороны РКФ. Снизить темпы переселения просил Гиммлера экономический отдел армейского командования. Форстер, намекая на Гиммлера, высмеивал «расовых теоретиков, не имеющих понятия о расовой политике», а генерал-губернатор в июне 1940 года жаловался в Берлин, что «приток депортированных поляков создал катастрофическую продовольственную ситуацию».

Гиммлер столкнулся с таким множеством противников и ревнивых соперников, что оставалось надеяться только на чудо, которое даст ему свободу маневра. Такое чудо обеспечил ему Гитлер: 22 июня 1941 года германское радио объявило о начале «крестового похода против большевизма».

С началом русской кампании перед Гиммлером открылось громадное поле деятельности. То, в чем постоянно его ограничивали Вагнер, Кох, Форстер или Геринг, он мог теперь беспрепятственно творить в России. Он был заворожен перспективой использования степей и лесов. Его проектировщики схватились за свои чертежные доски и принялись набрасывать фантастические видения будущего – гротескные, нереальные, болезненные сны наяву.

Еще в январе 1941 года во время встречи в Вевельсбурге Гиммлер поведал группенфюреру фон дем Бах-Целевски, что выполнение германских планов на Востоке потребует ликвидации 30 миллионов славян. И вот теперь расистские эксперты группы III-В РуСХА сосредоточились на проектах Германской Восточной империи. Их бредовые мечты воплотились на бумаге в генеральном плане «Ост».

Весь регион от Ладожского озера до Валдая и Брянска, на берегу Днепра предполагалось заселить немцами. 14 миллионов местных жителей следовало депортировать, еще 14 миллионов оставить с условием германизации в течение тридцати лет. Население Польши и Прибалтики заменялось почти полностью. 85 процентов из 20 миллионов поляков, а также 65 процентов западных украинцев подлежали депортации в Западную Сибирь, чтобы освободить место для немецких иммигрантов. Они должны прибыть в несколько потоков: первая волна – для «немедленного расселения» – 840 тысяч, следом еще миллион сто тысяч, затем по 200 тысяч человек в течение десяти лет.

Но как сравнительно небольшому количеству немцев сохраниться среди численно превосходящего коренного населения, тем более установить господствующее положение, предписанное приказом Гиммлера? Ответ, по крайней мере в теории, дал оберфюрер СС профессор Мейр-Гетлинг, директор Института сельского хозяйства Берлинского университета, руководитель проекта по заселению новых территорий. В мае 1942 года он представил рейхсфюреру доклад, в котором обрисовал контуры будущей земли обетованной для немецкой расы господ.

Огромное пространство на Востоке делилось на области – марки, заселенные немецкими колонистами и находящиеся под наблюдением людей, назначаемых рейхсфюрером СС. Сам же он, словно феодальный владыка, будет осуществлять общее руководство, а также наделять немецких поселенцев «правом пожизненного или наследственного владения». Через двадцать пять лет население этих районов будет на 50 процентов немецким. Польша и Прибалтика полностью германизируются. Кроме основного массива расселения, профессор выделил еще три марки: к западу от Ленинграда (так называемый Имгерманланд), Крымско-Керченский район (Готенгау) и Мемельско-Нарвскую зону. Вся Германская колониальная империя будет охраняться 26 укрепленными пунктами, где население германизируется только на треть. Жители этих укрепленных районов должны охранять транспортные артерии и линии связи, каждый такой район включает городок с 20-тысячным населением в кольце немецких деревень на расстоянии 2–5 миль.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.