Часть 4 АГОНИЯ РЕЖИМА ГОРБАЧЕВА

Часть 4

АГОНИЯ РЕЖИМА ГОРБАЧЕВА

Ужас потери власти

Еще в июне 1990 г. глава внешней разведки СССР Л. Шебаршин сказал председателю КГБ В. Крючкову: «Рассчитывать на то, что Горбачев сможет сохранить единство Союза и удержать страну от распада, нереалистично. Престиж президента упал до нулевой отметки, он безволен и, по моему убеждению, думает только о собственном выживании. Противостояние с Ельциным он неизбежно проиграет… Нравится нам Ельцин или нет (мне лично он не нравится), Комитету и всем нам стоило бы ориентироваться на российского президента, на Российскую Федерацию»49.

16 октября 1990 г. министра обороны СССР Язова посетил американский министр обороны Ричард Чейни. Общение не сделало их друзьями. Ничего похожего на особые отношения Шеварднадзе и Бейкера. Да как могло быть иначе, учитывая задачи обоих министров? Язов мог иметь любые особенности характера, но сознательно разрушать оборонительную систему страны у него, ветерана Великой Отечественной войны, не поднималась рука.

Вот как пишут американские исследователи: «Язов полагал, что его задачей является сохранить советскую военную мощь от заклания на алтаре перестройки. Он не скрывал, что ничего хорошего не вышло из дружбы Горбачева с Бушем, или Шеварднадзе с Бейкером, и он не хотел составить подобной пары с американским министром обороны. Язов продолжал жаловаться Дику Чейни на упадок советской военной мощи, на ослабление Советского Союза. Чейни знал, что ему полагается сочувствовать Язову, но он никак не мог даже имитировать это. В частных беседах он называл Язова человеком, лишенным теплоты. Язов ужинал с Чейни на даче Министерства обороны под Москвой. В своем тосте Чейни восславил присуждение в 1990 г. Нобелевской премии мира Михаилу Горбачеву. «И в зале наступила тишина, словно я сказал что-то неприличное». Присутствующие никак не выражали своего восхищения Нобелевской наградой, да и самим Горбачевым»50.

Интересно, восхищался бы Чейни Нобелевской премией своего президента, если бы тот разрушил американскую оборонительную систему? Если бы Нобелевскую премию дали не Абрахаму Линкольну, а президенту Южной Конфедерации Джефферсону Дэвису?

В Кремле Чейни нашел Горбачева «в своей обычной агрессивной форме, но было видно, что бремя власти становится для него все тяжелее». Чейни поздравил советского президента с присуждением Нобелевской премии.

* * *

Вот как характеризует обстановку в стране осенью 1990 г. А.С. Черняев, которого трудно обвинить в стремлении к преувеличениям: «К началу осени атмосфера накалялась не по дням, а по часам. На Горбачева она наваливалась не только из печати, радио и телепередач. Сотни телеграмм из всех концов страны ложились ему каждодневно на стол: преступность разворачивается во все более изощренных и страшных формах — убийства, разбои, наглые грабежи, изнасилования малолетних, оружие попадает в руки бог знает кого и в неимоверных количествах… Проклятия в адрес президента, не способного навести порядок»51.

Во второй половине ноября 1990 г. стало казаться, что ужас потери власти пробудит мужскую твердость в президенте Горбачеве. Он бросился в Верховный Совет СССР с предложениями о реорганизации органов государственной власти. Созданный совсем недавно Президентский совет был распущен. Его фактически заменил Совет Безопасности. Большие полномочия были даны Совету Федерации (состоявшему из председателей Верховных советов союзных республик).

Явно реализовывалась президентская форма правления. Не было лишь достойного этого поста президента. Царь имел все царские атрибуты, кроме характера.

Речь зашла о создании «президентских префектов», которые представляли бы президента в отдельных регионах, возвращая утерянную власть центру. Горбачев, возможно, впервые был похож на вождя, который овладевает секретом власти. 23 ноября он представил проект Союзного договора, в котором власть республик была существенно увеличена, а их лидеры автоматически включались в Совет Федерации.

Но — грозный знак — Украина обусловила свое подписание Союзного договора принятием конституции республики. Четыре республики оставили за собой право создать собственные вооруженные силы (Россия, Украина, Белоруссия, Армения). И все зарезервировали за собой право вести собственную внешнюю политику. Украина, Белоруссия и Молдова объявили о своем принципиальном нейтралитете; Украина и Белоруссия — о безъядерном статусе. Возможно, критическим ударом нового феодализма по поникшей великой стране был договор, подписанный Россией и Украиной о противодействии Центру.

Так называемые «левые» не дремали тоже — 18 ноября группа депутатов-демократов призвала Горбачева, либо начать реформы, либо уйти в отставку.

Патриотов Советского Союза стало охватывать отчаяние. В конце ноября 1990 г. министр обороны Язов появился на национальном телевидении с предостережением, что советские войска прибегнут в случае нападения на них к самозащите. Через несколько дней глава КГБ Владимир Крючков выступил по национальному телевидению с предупреждением: Советский Союз находится под угрозой дезинтеграции. «Быть иль не быть — вот выбор для великого государства».

На следующий день 53 депутата-«консерватора» (включая секретаря ЦК по ВПК Бакланова, маршала Куликова (23 года командовавшего войсками ОВД), начальника генерального штаба генерала Моисеева, командующего ВМС адмирала Чернавина, командующего сухопутными войсками генерала Варенникова, командующего внутренними войсками генерала Шаталина, несколько членов Академии наук, патриарха Алексия Второго) потребовали осторожного отношения к оборонительной системе страны.

Горбачев 23 ноября начал предупреждать всех, кто его еще слушал, о надвигающемся «параличе власти». Не поздно ли он понял это? Полугодом ранее такая оценка имела бы, возможно, решающее значение и вызвала бы общественную мобилизацию. Сейчас же силы развала оседлали гоголевскую тройку обезумевшей России.

Ельцин

Восхождение главного противника Горбачева — Б.Н.Ельцина — к вершинам политического Олимпа началось, по сути, в 1989 г., когда его, наконец, «заметили» американцы. 12 сентября 1989 г., опоздав на тридцать минут, он прибыл к западному (рабочему) крылу Белого дома, призванный организацией по борьбе со СПИДом за 25 тыс. долл. прочитать лекции в США.

На протяжении восьми дней Ельцин выступил в Нью-Йорке, Вашингтоне, Балтиморе, Чикаго, Филадельфии, Миннеаполисе, Индианаполисе, Сан-Франциско и Лос-Анжелесе. Буш тогда еще опасался принимать Ельцина: какой будет реакция Горбачева? В представлении президента Буша Ельцин был «отвязавшейся пушкой» на скользкой, колеблющейся палубе советской политики. Приверженец крепких напитков, угрюмо-мрачный параноик, лишенный внутренней дисциплины, он способен только на спектакль, который дискредитирует и Горбачева, да и самого Буша.

Но уже сложившаяся группа экспертов в США стала приходить к мнению, что Ельцин «даст больше, быстрее и надежнее», чем Горбачев. Лидером этой группы был заместитель главы ЦРУ Роберт Гейтс — главный противник «горбоцентризма» в американской политике, который считал, что Горби ненадежен, что пик его влияния в России уже пройден, что подлинно радикальные перемены произведет лишь бесшабашный Ельцин. Вторым «проельцинистом» в американском руководстве был Фриц Эрмарт, председатель Национального комитета по разведке. Он сказал Кондолизе Райе, что, хотя Ельцин эксцентричен и склонен к авантюре, он осмелится на то, на что Горбачев уже не осмелится.

Советник президента по национальной безопасности, его друг и ближайший помощник Брент Скаукрофт постепенно склонялся к мысли о полезности Ельцина для Америки. Встреча с ним дала бы президенту Бушу дополнительные возможности воздействовать на руководство СССР. Будучи в той же должности, Скаукрофт в 1975 г. отказался от встречи с Солженицыным; нынешняя обстановка в Советском Союзе, полагал Скаукрофт, не позволяет замыкаться на Горбачеве.

* * *

Встречу следовало представить как «спонтанную». Президент и вице-президент как бы случайно зайдут в комнату, в которой по немыслимой случайности будет находиться Ельцин.

Но Ельцин, известный самодурством своего характера, создавал проблемы американцам. Прибыв в Западное крыло Белого дома с «черного входа», Ельцин (сообщает глава европейского направления при президенте Буше Роберт Блеквил) остановился, поднял руки и объявил, что не пойдет дальше, если не увидит президента Буша. Когда Кондолиза Райе встретила Ельцина у входа, Ельцин буркнул: «Это не то место, через которое посетители приходят к президенту». Райе: «У вас назначена встреча с генералом Скаукрофтом». Ельцин скрестил руки на груди и ответил: «Я не пойду никуда, если вы не дадите мне гарантий, что я встречу президента!»

Говоря по-русски, Райе пыталась завести Ельцина в Белый дом, но тот буквально уперся. Наконец Райе неожиданно сказала: «Боюсь, что генерал Скаукрофт слишком занят, и если мы не собираемся увидеть его, мы должны сообщить об этом ему». Ельцин обмяк: «Тогда пошли».

Райе завела Ельцина в кабинет Скаукрофта — большую комнату с французскими окнами, выходящими на север. Буш зашел сюда примерно на пятнадцать минут. Ельцин обрел свою лучшую форму. Когда президент ушел, Скаукрофт задал Ельцину лишь один вопрос: «Каковы цели этой поездки?» Ответ Ельцина длился безостановочно более часа. «Я отдам 15 процентов советской экономики в частные руки» и т. п. Как утверждают очевидцы, Скаукрофт заснул, чего Ельцин, к счастью, не заметил. К концу ельцинского монолога заглянул вице-президент Дэн Куэйл: «Я читаю обзоры прессы о вас. Читаете ли вы обо мне?» Ельцин хмыкнул.

Присутствующие американцы все как один отметили, что во время встречи с президентом Бушем-старшим Ельцин не смог изложить своей политической программы. Эти присутствующие были склонны после встречи «занизить» политический вес Ельцина как политического легковеса, который, скорее всего, вскоре сойдет с политической сцены.

Кто-то сказал, что самым важным американцем, встреченным Ельциным в США был «Джек Дэниэлс», исконно американское виски. Но Ельцин был не так прост. Обращаясь к прессе, он сказал, что предоставил американскому президенту план из десяти пунктов «как спасти перестройку».

В Москве Горбачев был несказанно огорчен встречей Ельцина с президентом Бушем. А тут еще выступление известного дипломата Лоуренса Иглбергера в Джорджтаунском университете: «При всех своих рисках и неясностях, «холодная война» была замечательно стабильным периодом в отношениях между великими державами. Внезапное окончание противостояния Востока и Запада может привести к краху правительств, к хаосу, к переходу к диктатуре».

* * *

В 1990 г. американская разведка оценила шансы Ельцина на избрание Председателем Президиума Верховного Совета Российской Федерации как достаточно реальные. И Борис Ельцин, действительно, занял эту должность, став фактически президентом Российской Федерации.

Американцы стали гораздо внимательнее присматриваться к Ельцину, который отныне мог сделать для американской сверхдержавы прежде немыслимое — просто лишить ее глобального соперника.

12 июня 1990 г. Верховный Совет Российской Федерации принял декларацию о суверенитете. Это был прямой вызов легитимности горбачевского Центра. Вслед за российским парламентом декларацию о независимости 20 июня принял Узбекистан, 23 июня — Молдова, 16 июля Украина, 27 июля — Белоруссия. Далее начался каскад провозглашения суверенитета внутри республик. Карелия провозгласила суверенитет 10 августа, далее последовали Татарстан, Башкортостан, Бурятия в РСФСР; Абхазия в Грузии.

Ельцин, с точки зрения Мэтлока, «исходя из своего политического инстинкта, говорил людям то, что те желали услышать… Процветание ожидает за углом, стоит лишь принять правильное решение». Первый заместитель Ельцина Хазбулатов потряс американцев тем, что весьма неожиданно предсказал наследование Российской Федерацией Советского Союза. «Союз будет превращен в весьма необязательную федерацию, которой не понадобится даже конституция и у которого не будет даже атрибутов единой страны». Он жестко стоял за передачу всех подлинных прав республикам. Он первым выступил за посылку «российских дипломатов» во все посольства СССР.

Почему американцы, «имея на руках» Горбачева, постепенно начали склоняться (начиная с 1989 г.) к поддержке противостоящего ему на внутрисоветской арене Ельцина? Все объясняется геополитическими соображениями: «Ельцин выступал за более быстрые сокращения советского военного бюджета (чем Горбачев), он выступал за самоопределение балтийских республик. Его политика была ближе к нашей, чем политика Горбачева»52. Такие соображения поднимали значимость Ельцина, каким бы ни был его умственный горизонт.

Горбачев не мог этого не понимать, но он уже склонился перед «дядей Сэмом». Президент СССР метался в бессильной злобе. «Правда» перепечатала из итальянской «Реппублики» статью итальянского спецкора Цуккони, который саркастически изобразил пребывание Ельцина в США.

Ельцин старался показать в этом беспринципную враждебность Горбачева, не брезгающего никакими приемами. На одном из собраний Ельцин обвинил КГБ — ведомство делает его движения на пленке нелепыми, а речь — косной. Встал пожилой мужчина с заднего ряда: как же можно искажать действия одного лица и при этом не касаться поведения и речи всех остальных. Пригвожденный Ельцин замолк.

Ельцин бросился создавать в Российской Федерации президентскую республику, он как неотвратимая судьба шел по стопам ставропольца. Народ замолчал, правда и ложь переплелись. Россия уходила из своего исторического лона, она крушила труд десятков поколений. Рухнуло творение великих наших предков. Теперь Ельцин мог сокрушить ненавистного ему Горбачева. Правда, для этого ему нужно было сокрушить страну, главой которой был Горбачев.

* * *

Мечущийся в прострации Горбачев постарался в середине августа 1990 г. присоединиться к Ельцину и создать нечто вроде политического тандема на основе создания экстренного экономического плана. Горбачев и Ельцин обсуждали план «перехода к капитализму». Оба «злых гения» российской истории выдвинули своих кандидатов в эту комиссию, которую возглавил академик Станислав Шаталин. От Горбачевского президентского совета сюда вошли такие люди, как академик Петраков, от правительства РСФСР — Григорий Явлинский и Борис Федоров. Основой совместной работы стал план «500 дней» — творение безумного оптимизма. Газета «Известия» дала изложение этого плана для всеобщего обозрения. Да, в руки звероподобного хирурга попала несчастная Россия…

В августе 1990 г. постоянный визави посла Мэтлока Бочаров (депутат обоих Верховных Советов — СССР и РСФСР) впервые предсказал выделение России из СССР, а затем создание в результате переговорного процесса новых объединительных структур. Если Горбачев будет по-прежнему колебаться, Россия во главе с Ельциным устроит распад, бунт против Центра. Бочаров предвидел создание некого подобия Европейского союза — группа государств с неким единым экономическим пространством, подобием Европейской комиссии в Брюсселе и парламента в Страсбурге. Мэтлок впервые написал тогда в Вашингтон о возможности распада СССР.

Между тем завязавшийся союз Горбачева и Ельцина продлился недолго — 16 октября 1990 г. Ельцин резко отверг горбачевский вариант экономического плана и заявил, что применит нетронутым «план Шаталина» в пределах Российской Федерации. Теперь любые экономические наметки Горбачева становились фантазиями, так как крупнейшая республика — Россия отвергала их с порога. Ельцин и Хазбулатов становились величинами национального значения.

В Российской Федерации Ельцин воспользовался референдумом по поводу отношения народа СССР к национальному единству. Он добился внесения в вопросник, предлагаемый российским гражданам, предложения о введении поста президента Российской Федерации. Теперь, если он выигрывал, то получал поддержку крупнейшей республики. По мнению, в частности, американского посла, «вопрос о российском президентстве имел большое значение. Если это вело к конституционной поправке и голосованию за российского президента, то Борис Ельцин выигрывал многое. Его власть по сравнению с властью Михаила Горбачева — неизбранного президента качающейся государственной машины — возрастала»53. В телевизионной передаче, транслировавшейся на всю страну, Ельцин 19 февраля 1991 г. сказал, что Горбачев «ведет страну к собственной диктатуре». Теперь стало ясно, что союз Горбачева и Ельцина практически невозможен, и американцам следует выбирать одного из двух.

Американцев на данном этапе раздражала тактика Горбачева в Войне в Заливе. Горбачев, видимо, полагал, что ему удастся «уговорить» Саддама Хусейна выйти из Кувейта и таким образом не допустить наземной войны с возглавляемой американцами коалицией. Американцы полагали, что «победа ведомой американцами коалиции в войне, где противник коалиции был вооружен преимущественно советским оружием, затронет советский престиж и военную гордость». Американцев немыслимо раздражали жалобы горбачевских дипломатов на «жестокие бомбардировки» гражданских объектов в Ираке (представитель ССР в ООН Белоногов — послу Мэтлоку 12 февраля 1991 г.).

Именно здесь умирает поддержка американцев политику, сделавшему Америку единственной сверхдержавой. Посол Мэтлок выговаривает: «Американцы не могут позволить себе подобных комментариев. Соединенные Штаты взяли на себя основное бремя осуществления резолюций Совета Безопасности ООН, хотя это было делом всего мирового сообщества. Мы пожертвовали жизнями наших молодых людей в этом деле… Наше общество никогда не понимало неучастия, обвинений в неправильных действиях, попыток преуменьшить значимость наших потерь»54.

Как погибла Советская армия

Решающим обстоятельством для полного ослабления советской армии стало подписание на встрече глав стран — членов ОБСЕ в Париже Договора об обычных вооруженных силах и вооружениях в Европе (ОВСЕ). Речь шла об огромных сокращениях обычных вооружений и вооруженных сил на территории от Атлантики до Урала. Советское превосходство на территории, дважды в течение одного столетия подвергавшейся варварскому нашествию, обескровившему Россию, было решением Горбачева, Шеварднадзе и найденных ими военных спецов низведено на нет.

В истории ограничений вооружений, в мировой истории ничего подобного не имело места никогда. Согласно этому неслыханному договору, Москва согласилась сократить численность своих танков, самолетов, орудий, и бронетранспортеров на 70 процентов.

К моменту подписания этого договора — в ноябре 1990 г. Москва уже выводила части Советской армии из Венгрии и Чехословакии (вывод завершится в 1991 г.) и из восточных земель Германии (здесь вывод войск завершился в 1994 г.).

У западных законников, обсуждавших проблему сокращения войск, сложилось странное впечатление, что «противоположная сторона попросту умерла»55. Ко времени подписания Договора ОВСЕ одна из держав — ГДР — канула в Лету, а пять других членов ОВД изменили свое наименование, свой социальный базис, свою правящую верхушку.

Перед подписанием договора ОВСЕ в ноябре 1990 г. советские военные на свой страх и риск переместили танки и артиллерийские установки за Урал, в Азию, что, согласно западной точке зрения, «не соответствовало духу договора». Маршал Язов пытался спасти хотя бы часть отечественных вооружений, хотя бы несколько тысяч из десятков тысяч боевых машин, безумно предназначенных к уничтожению. Некоторые части были названы военно-морской обороной государства. Думаете, что Шеварднадзе помогал защитникам Отечества — стоял на стороне своего большого Отечества, которое он номинально представлял? Никоим образом.

Представлявший Вашингтон глава американской делегации на переговорах Джеймс Вулси (будущий глава ЦРУ) встретил в Москве всю верхушку советского военного командования, начиная с министра обороны маршала Язова и генерала Моисеева (начальника Генерального Штаба). Они стояли в Министерстве обороны на фоне гигантского панно, изображавшего Александра Невского после победы над крестоносцами на Чудском озере. Многие опустили головы.

Язов объявил, что не собирается ограничивать военно-морские войска. Потеряв природное самообладание, размахивая руками перед Вулси, Язов сказал, что столь огромные ограничения возможны только в будущем, когда можно будет ограничить численность американских авианосных соединений и подводных лодок.

Пришедший в неистовство Вулси отвел руки Язова и сказал: «Только через мой труп!» Когда это перевели на русский, маршал усмехнулся: «Возможно, что и так». Тогда Вулси обвинил советское военное руководство в «сознательно ложной интерпретации» подписанного договора. Язов постучал по груди и сказал: «Только через мой труп!» поведение советских военных. Догадайтесь, кому? Он жаловался Шеварднадзе: советские военные, мол, переводят оружие за Урал, в азиатскую часть. «Вы должны уничтожить это оружие в Европе». Бейкер был раздражен этими стенаниями. Он, а не советский министр, резко остановил Вулси: сейчас у Бейкера, накануне войны в Персидском заливе, были более важные дела. Бейкер произнес сквозь сжатые губы: «Вулси, заткнитесь. Вы заставляете нас терять время».

Даже Объединенный комитет начальников штабов не мог с поощрением смотреть на самоубийство второй армии мира, совершаемое Шеварднадзе и ему подобными. А Бейкер сказал, что у него осталась горечь во рту.

Никогда еще Шеварднадзе не выглядел столь отвратительно. Пепельный цвет лица и темные круги под глазами. Прислуживание другим стоит дорого.

Довольно неожиданно Шеварднадзе потребовал созыва конференции по Ближнему Востоку. Бейкер ответил, что «не время». Шеварднадзе выбросил вперед обе руки: «Я понимаю вашу позицию! Я не пытаюсь вас отговорить». И приказал представителю СССР в Совете Безопасности ООН Юлию Воронцову отложить выдвижение советского предложения, замедляющие американские военные действия в Персидском заливе.

Выслуживавшийся перед американцами Шеварднадзе протестовал по поводу «поведения советских военных» перед президентом Горбачевым, а тот поручил изучить дело выполнения Договора ОВСЕ маршалу Ахромееву. Тот доложил, что указанные действия не противоречат договору, и это вызвало негодование Шеварднадзе56.

Министр посетил Белый дом 12 декабря 1990 г. Он потрогал Рождественские украшения на американской елке и договорился о трехдневном визите в США Горбачева в феврале наступающего года. В качестве рождественского подарка президент Буш подписал кредитную гарантию на один миллиард долларов для закупок сельхозпродуктов в Америке.

Кульминацией процесса сближения «новой» Европы было принятие на пленарном заседании глав стран ОБСЕ в Париже 19–21 ноября 1990 г. ее финального документа — Декларации о безблоковой Европе, в которой были такие слова: «Конец эры конфронтации… Нет больше противников… Будет построено новое партнерство… Безопасность неделима»57.

Безблоковая Европа. Восток выполнил свое обещание и уничтожил свой блок — ОВД. А что же Запад? Никто в НАТО и не думал реализовывать безблоковую Европу.

Исторический фарс

В 1990-м г. советская дипломатия проиграла все, что только можно было проиграть. И пыталась при этом придать своим диким поражениям некую маску триумфа, высочайшим образом оцененного Нобелевским комитетом в Осло.

Внутри страны дипломатическая служба всегда пользовалась уважением. Но отходы и поражения стали столь очевидны, что никакая риторика не могла их скрыть. Начинается массовое разочарование в людях со Смоленской площади. Резкие выпады против дипломатов прозвучали на Пленуме Центрального Комитета КПСС в феврале 1990 г. и продолжились на июльском пленуме ЦК, где с гневом была встречена потеря Восточной Европы.

Шеварднадзе: «Теперь я стал козлом отпущения. Создатель и охранитель этой системы, достигший ее вершины, я был теперь изгоем, обреченным на безжалостное третирование». В последние месяцы министр жил с ощущением, что германское объединение, кризис в Персидском заливе и другие проблемы стали «столь интенсивными», что Шеварднадзе решил «не отвлекаться на критическую защиту своих деяний. Караван идет…»

Но у него появилось четкое ощущение того, что приближается некий финиш, который сокрушит его бесславные дела. Шеварднадзе теряет доверие и Горбачева, предлагающего ему, как уже говорилось, уйти на пост вице- президента. Западные авторы называют это предложение «шагом, достойным Макиавелли»58.

17 декабря 1990 г. Горбачев открыл сессию Съезда народных депутатов. «Мы недооценили глубину кризиса нашего общества». Хорошее мы. Горбачев потребовал дополнительных полномочий. Все тогда думали, что эти полномочия ему нужны. Не из того теста был сделан Горбачев, чтобы ему помогли дополнительные полномочия (которых у него и так было более чем достаточно).

Человек с рабской душой, министр иностранных дел Шеварднадзе предупреждал посла Мэтлока, что в случае кризиса уйдет в отставку — ведь на съезде КПСС уже восемьсот человек проголосовали против него. «Днем ранее несколько товарищей предложили выпустить декларацию «запрещающую руководству страны посылать войска в Персидский залив… Это переполнило мою чашу терпения».

Рано утром 20 декабря 1990 г., едва встав с постели, он наметил тезисы своего выступления на проходящем Съезде народных депутатов. Его верный помощник Тарасенко сообщил американскому послу, что Шеварднадзе заранее ни с кем не советовался, только с женой, детьми и двумя помощниками — Теймуразом Степановым и Сергеем Тарасенко. Все они согласились, что Шеварднадзе лучше уйти. При этом ни слова Горбачеву.

Один из заместителей Шеварднадзе — Александр Белоногов прибыл к американскому послу в Спасо-хауз, где его спросили: может ли Шеварднадзе передумать? Как вам нравится ситуация: американские дипломаты знают об уходе Шеварднадзе, а его президент — нет.

Может быть, «Шэви» надеялся на американский нажим на Горбачева?

На трибуне Шеварднадзе оценил требование Горбачева в отношении новых полномочий как «грядущий приход диктатуры. Никто не знает, какой будет эта диктатура и каким будет тип диктатора… Я хочу сделать следующее заявление: я ухожу в отставку… Это мой долг как коммуниста».

Выйдя на трибуну Дворца съездов, Горбачев сказал, что его более всего обидело то обстоятельство, что Шеварднадзе не оповестил о своем решении заранее его. Горбачев может только осудить выходку Шеварднадзе и манеру, в которой она была сделана. Он высмеял «страхи перед диктатурой» — «У меня нет о ней сведений».

* * *

Мэтлок считал, что драматизм происходящего требовал своего Шекспира. С точки зрения американского посла, Шеварднадзе «достиг блестящих успехов во внешней политике перестройки». Призванный к американскому послу помощник Шеварднадзе Сергей Тарасенко сообщил, что его босс рассматривал возможность ухода в течение года. Его возмутило отсутствие поддержки со стороны Горбачева, когда военные начали критиковать его договоренности с Западом.

Американцы интересовались, прежде всего, тем, о каком заговоре говорил Шеварднадзе. Выяснилось, что ничего конкретного он в виду не имел. Он имел в виду общую атмосферу в стране.

Бейкеру сообщили об уходе Шеварднадзе в половине шестого утра. Госсекретарь немедленно позвонил в Москву, но Шеварднадзе не подходил к телефону. Они поговорили чуть позже, и Шеварднадзе согласился не оставлять свой пост до февральской встречи 1991 г. Горбачева — Буша.

Буш и Скаукрофт увидели в происходящем «попытку Горбачева найти путь посреди — между «реформаторами и реакционерами, словно такой путь существует». Буш из Кемп-Дэвида звонил очень многим, но Горбачева среди его собеседников уже не было — этот адресат потерял практическую ценность. И все же Скаукрофт убедил Буша сделать еще один звонок в Москву. Президенты говорили тринадцать минут, ограничившись пожеланиями счастливого Нового года.

Посол Бессмертных написал министру от руки: «Дорогой Эдуард Амвросиевич, я предлагаю вам забрать назад ваше заявление. Это было бы лучше для нашей внешней политики и для всей международной ситуации. Я в этом твердо уверен. Держитесь за ваш пост. Саша»…

На той же трибуне, где стоял Шеварднадзе, глава КГБ Крючков 22 декабря обвинил западные разведки в попытках осуществить коллапс Советского Союза. 25 декабря 1990 г. Съезд народных депутатов одобрил расширение президентских полномочий Горбачева; он согласился с необходимостью проведения национального референдума по вопросу о Союзном договоре. 27 декабря под давлением Горбачева вице-президентом во втором голосовании был избран выдвинутый Горбачевым Янаев.

Накануне 1991 г. Буш и Горбачев обменялись посланиями. Горбачев посчитал нужным послать президенту Бушу-ст. специальное письмо с уверениями, что никакого изменения во внешнеполитическом курсе не произойдет59. Президент Буш посчитал нужным позвонить Горбачеву в первый день нового года. Они обсуждали ход переговоров по стратегическим вооружениям и ситуацию в Персидском заливе. Государственный секретарь Бейкер 4 февраля 1991 г. послал Шеварднадзе (еще временно занимавшему свой пост) соображения о проблемах стратегических вооружений. Контроль над вооружениями и операция в Персидском заливе затмили все прочее.

Но более существенным уже было следующее. Еще в 1989 г. Брент Скаукрофт создал специальную группу по наблюдению за национальными проблемами в Советском Союзе. Он дал инструкцию ветерану ЦРУ Роберту Гейтсу «взять на себя функции наблюдателя за Кремлем, сдуть пыль с магического шара предсказаний, и начать задавать себе вопросы о различных вариантах возможного кошмара»60. Гейтс создал два межведомственных комитета; первый возглавил он сам, второй — Кондолиза Райе. Самым главным был вопрос о будущем советских ядерных сил. ЦРУ знало о механизмах сдерживания попыток завладения этим оружием посредством сложных кодов и идентификационных приспособлений.

Американцев волновала возможность овладения тактическим ядерным оружием некими региональными национальными деятелями. Что же касается общей оценки курса Горбачева, то 24 января 1991 г. ЦРУ давало такую оценку: «Горбачев начал конфликт без явственно просматриваемой программы и с малоощутимыми шансами на успех. Едва ли ему удастся избежать расплаты за процесс, который он сам же и начал и главной жертвой которого он, вероятнее всего, и будет»61.

Американская разведка уже тогда определила то, чего советские либералы не желали (и не желают) признавать долгие годы — тогда и потом. Роберт Гейтс: «Ежедневная жизнь во многих отношениях была счастливее при старом сталинском режиме. В будущем русские оценят либерализацию как хаос. Чем дальше зайдет Горбачев, тем сложнее будет для последующего лидера, более решительного и более умелого, чем Горбачев, призвать население снова помогать проводить реформы». Найдите либеральный мыслительный центр в России, оценки и выводы которого хотя бы немного напоминают выводы ЦРУ.

Внешняя помощь

Как напоминает посол Мэтлок, «со времен Сталина Советский Союз никогда не принимал иностранной экономической помощи, считая ее потенциальным источником «внешней зависимости». СССР не принял ее даже после Чернобыля. Но после землетрясения в Армении, в Спитаке, в декабре 1988 г., помощь была принята с благодарностью… По мере того, как экономическая ситуация в стране ухудшалась, официальное отношение к помощи из-за рубежа изменялось, и к осени 1990 г. Горбачев активно призывал не только к иностранным кредитам и кредитным гарантиям, но полностью принимал дарования в виде продовольствия и медицинских препаратов»62.

Американское посольство советовало своему правительству предоставить советскому населению некоторый объем медицинской помощи в виде лекарств. Нельзя сказать, что Вашингтон проявил невиданную щедрость — было ассигновано всего 5 млн. долл., но и эта помощь была существенной для доведенной горбачевским правлением до крайности страны. Горбачев назначил чиновника высокого ранга — первого заместителя председателя Совета Министров Виталия Догужиева координатором гуманитарной помощи. В прежние годы СССР сам оказывал массовую помощь многим странам. Печально было видеть деградацию великой державы. Теперь фуры с помощью пропускали даже в самые закрытые города.

Мэтлок же думает так: «Это придало советским гражданам чувство, что они не забыты и не покинуты миром. Это было важно, ценно и ободрительно» И все же даже Мэтлок признает, что внимание к обрушенной стране было недостаточным: «Вашингтон никогда не проводил исследований переходных условий, пригодных для Советского Союза; президент был поглощен созданием коалиции по выдворению Ирака из Кувейта. Наши западноевропейские союзники спорили по многим вопросам и были увлечены внутренними проблемами. Японское правительство сделало советскую политику заложником возвращения южнокурильских островов к северу от Хоккайдо — справедливое требование, но не то, которое можно было удовлетворить непосредственным давлением»63.

Прибалтика

7 января 1991 г. каналы информации американского государственного департамента сообщили, что элитные части ВДВ выдвигаются в Прибалтику и одной из целей будет призвать на действительную службу 32 тысячи новобранцев. Роберт Гейтс и Кондолиза Райе немедленно прибыли к Бренту Скаукрофту с предложением жесткого ответа. Скаукрофт колебался. Он ценил поддержку СССР в ООН. Противостоять сейчас Горбачеву в Прибалтике означало выбить его из коалиции против Ирака. И все же американское заявление было достаточно жестким, чтобы ТАСС назвало его «неприкрытым вмешательством во внутренние дела Советского Союза».

На второй день после драматической самоотставки Шеварднадзе Горбачев создает специальные милицейские силы — ОМОН, внешне характерные своими черными беретами. Именно ОМОН захватывает полиграфические учреждения в Риге. Пятью днями позже Министерство обороны СССР потребовало возврата к всеобщей воинской повинности в Прибалтике, Закавказье, Молдавии, западных областях Украины, там, где националистический порыв был максимальным. 2 января 1991 г. ударные войска Министерства внутренних дел захватили здание Центрального Комитета Коммунистической партии Литвы, издательства и типографии основных изданий — как принадлежащие центральным властям.

Узнав о высадке воздушно-десантных войск в Литве, посол Мэтлок бросился к советнику Горбачева Георгию Шахназарову, который попытался успокоить американца. Прибалты сами ведут себя провокационно. Министр иностранных дел Борис Путо принял главу Всемирного еврейского конгресса Эдгара Бронфмана и сказал, что прибалтийские республики намерены агрессивно вести себя в отношении местных этнических меньшинств.

Прибалты вели себя, если позволено так выразиться, нагло. Глава литовского парламента Витаутас Ландсбергис заявил, что обращение Горбачева относится к государству, которого уже нет (Литовская ССР), поэтому граждане республики не обязаны обращать на это послание никакого внимания. Предложение Горбачева «восстановить» советскую власть уже определенно означает, что в данное время она исчезла. Слабость Горбачева была уже очевидна, литовский профессор музыки пинал его как хотел, не опасаясь ответа бывшей второй супердержавы мира.

* * *

Три первых месяца 1991 г. свидетельствуют, что даже Горби проняло. При всем своем самомнении, Горбачев периодически стал действовать иррационально. Так, 7 января 1991 г. он приказал грузинскому сепаратистскому правительству Гамсахурдии вывести войска из Южной Осетии, хотя уже достаточно давно не имел власти распоряжаться новым грузинским парламентом и его президентом. Гамсахурдия заявил, что любая попытка выполнить распоряжение Горбачева приведет к войне между Грузией и Россией. Жалкая угроза Горбачева лишь ухудшила ситуацию. Она окончательно стала рушить доверие к нему. В целом, начатая с середины ноября 1990 г. практика угроз (ни одна из которых не была реализована) просто убила доверие к Горбачеву даже у самых верных его сторонников.

Теперь мы знаем, что 7 января 1991 г. верная Кремлю часть литовской компартии обратилась к Горбачеву с предложением распустить Верховный Совет Литвы и ввести прямое президентское правление Горбачева, Секретарь Горбачева Валерий Болдин встретился с лидером просоветских литовцев Бурокявичюсом. Рядом сидели секретари ЦК Шенин и Бакланов, министры Пуго и Язов, глава КГБ Крючков. Никто не знает, насколько осведомлен был об этой встрече сам Горбачев, но в любом случае он отошел от ответственности.

Президент Буш в своем первом в текущем году послании указал, что «перемены в Советском Союзе помогли создать базу для беспрецедентного сотрудничества и партнерства между Соединенными Штатами и Советским Союзом. События, свидетелями которых мы являемся, совершенно несовместимы с этим курсом». Президент Буш объявил, что «мы осуждаем эти (советские) действия, которые не укрепляют, а разрушают нашу дружбу»64.

Обе палаты американского конгресса осудили события в Литве как «глубоко беспокоящие». И рекомендовали президенту ввести экономические санкции. Посол Мэтлок посетил главу КГБ Крючкова, выражая «обеспокоенность Соединенных Штатов ситуацией в балтийских государствах. Что касается речи Крючкова в декабре, что Мэтлок опроверг ее идеи: «Мы не пытаемся сокрушить вашу систему». Мэтлок бросился к советнику Горбачева Анатолию Черняеву, у которого нашел больше понимания.

Посол Мэтлок записывает для себя: «В отличие от прибалтов, которые готовы приложить все силы, чтобы, в противостоянии советским войскам не попасть в силовую западню, грузины кажутся готовыми осуществить свои силовые угрозы. Хотя я могу понять фрустрацию в Москве, связанную с центробежными тенденциями, и не чувствую, что грузины ведут себя достойным образом в отношении осетин, я не могу понять, почему Горбачев идет своим странным путем… Нынешний его курс является идиотическим — словно Горбачев поразительно глуп».

14 января 1991 г. Председателем Совета Министров стал Валентин Павлов, более жесткая фигура, чем его предшественник. Из президентского совета вышли Яковлев, Примаков, Осипян, Шаталин и Петраков. Павлов отказался заново назначить Абалкина и Ситаряна.

Вильнюс

Пиком «твердого горбачевства» было, видимо, 19 ноября 1991 г. — в столице Латвии Риге был создан Комитет национального спасения. На следующий день местный ОМОН штурмовал Министерство внутренних дел Латвии. Пять человек стали жертвами этих событий. В Москве стотысячная демонстрация прошла против применения силы. Вся страна прильнула к телевизионным приемникам, но со стороны Горбачева не последовало призывов или объяснений. Зато их можно было легко узнать через радиостанцию «Свободу» или через левые демократические издания, часть которых публиковалась в Прибалтике.

Горбачев полагал, что в запасе у него еще есть несколько инструментов воздействия на силы, которые по частям растаскивали его власть. В декабре 1990 г. он убедил Съезд народных депутатов СССР в необходимости всенародного референдума, который бы показал приверженность населения Советского Союза единому государству. Прибалтийские республики отказались участвовать в нем, а затем их примеру последовали Грузия, Армения и Молдавия. В Казахстане Нурсултан Назарбаев по-особому поставил вопрос референдума: «Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических республик как союза независимых суверенных государств?»

Поразительная слабость Горбачева: у него не было никакого внутреннего желания «поговорить» с собственным народом, объяснить сонм своих обеспокоенностей, попросить о помощи. Этот человек глубинно не верил в демократию, говоря о ней так много. Дежурные выступления не в счет; от многочисленных многочасовых речей у всех сводило скулы. Но честное, откровенное слово обеспокоенности, призыв о помощи, проникновенное слово правды ценится в России как нигде более. В этот роковой час судьба дала России фантастического говоруна, который специализировался на обтекаемых округлых фразах, лишенных столь слышимого народом искреннего элемента, придающего смысл происходящему. Это и обрушило массовую поддержку Михаила Горбачева.

* * *

В январе 1991 г. некий «новый» Горбачев послал ультиматум литовцам: немедленно восстановить СССР и Литовскую ССР. «Народ требует восстановления конституционного порядка, надежных гарантий безопасности и нормальных жизненных условий». Отсутствие этих условий потребует введения прямого президентского правления.

11 января 1991 г. Национальный комитет спасения Литвы объявил о восстановлении конституции Литовской ССР. 11 января 1991 г. советские десантники заняли главный печатный комбинат в Вильнюсе. Советские войска оккупировали несколько зданий, на которые претендовала Компартия Литвы. 13 января 1991 г. в Вильнюсе пролилась кровь.

Посла Мэтлока разбудил 13 января 1991 г. звонок его заместителя — Джеймса Коллинза (будущего посла Америки в России). Подразделение «Альфа» пошло в атаку на телевизионную башню в Вильнюсе. Предполагалась атака на литовский парламент, где забаррикадировались литовские депутаты. Мэтлок записывает для себя: «Обманывает ли Горбачев, или события вышли из-под контроля?»

И тут Горбачев дал слабину. Во второй половине наступившего дня в Министерство иностранных дел СССР были вызваны послы США, Британии, Франции, Германии и Финляндии. Они собрались в том зале, где обычно с ними встречался Шеварднадзе. Теперь от лица министерства выступил первый заместитель министра иностранных дел Анатолий Ковалев. Он сказал, что только что прибыл из кабинета президента Горбачева и хотел бы передать сообщение главам соответствующих правительств. Самым главным было следующее: «Президент желает заверить своих иностранных коллег, что он не ответственен за атаку на телевизионную башню. Горбачев к кровавым событиям в Вильнюсе отношения не имеет». (Кто после этого мог оставаться лояльным Горбачеву?) Ответом было пораженное молчание.

Престиж Горбачева упал до нуля, когда он отказался взять на себя ответственность за происшедшее в Вильнюсе кровопролитие. Всякий, кто когда-либо разговаривал, был знаком с советскими военачальниками, точно знает, что советские генералы никогда не пойдут на кровопролитие без твердого, определенного политического приказа сверху. Можно ли себе представить, что в центре Тбилиси в апреле 1989 г., в Баку в январе 1990 г. и близ телевизионной башни Вильнюса в январе 1991 г. советские генералы — на свой страх и риск — пошли в боевую атаку против своего же народа? Немыслимо. Но человек, несомненно, отдавший приказы, предпочел спрятаться за спины других.

Или он потерял контроль над событиями? Посол Мэтлок потребовал, чтобы президент СССР немедленно выступил с официальным заявлением на данную тему. Мэтлок западному коллеге: «Я не знаю, во что верить: самое трудное — это предположить, что Горбачев не знает, что происходит, но, одновременно, я не могу понять, почему он шлет нам это послание, если оно ложно. Едва ли он желает усилить подозрения, что потерял контроль над собственным правительством». Один из западных послов: «Что же хуже — возможность того, что Горбачев спланировал это, или то, что он потерял контроль над вооруженными силами?» Мэтлок: «Мне не нравятся оба варианта».

Горбачев предпочитает считать, что он «ничего об этом не знал». На следующий день либералы в его окружении (Яковлев, Бакатин, Черняев, Игнатенко) выработали для Горбачева план: выехать в Вильнюс, признать допущенную несправедливость и огласить литовскую независимость. Заместитель мэра Москвы Сергей Станкевич назвал события в Вильнюсе «самым сильным из всех ударов по перестройке».

Колебания Горбачева достойны более талантливого пера. Вначале он согласился с либералами, но затем поддался жесткости силовиков. Он не только не полетел в Виьнюс, но согласился с представителями силовых министерств на том основании, что его личная безопасность не может быть обеспечена65. Горбачев не только не приехал в Вильнюс, но и не отделил себя от тех, кто готов был на силовое решение вопроса.

На следующий день Ельцин созвал экстренное заседание Верховного Совета РСФСР. Он сказал послу Мэтлоку: «Если силы Центра могут нанести удар по прибалтам, они могут это сделать и в отношении нас». Его беседа с Горбачевым в Кремле была грубым нажимом, Горбачев тоже отошел от деликатности. И все же дал слабину — согласился послать «примирительную комиссию» в Вильнюс.

* * *

Утром 13 января советские войска в Вильнюсе возобновили атаку на телевизионную башню, продолжавшую национальную трансляцию. Пятнадцать убитых, несколько сот раненых. Внимательнее всех за событиями следила американская разведка ЦРУ — в данном случае во главе с начальником Советского отдела Джорджем Колтом. В Белом доме Кондолиза Райе провела все утро, беседуя с представителями ЦРУ и государственного департамента. Пол Гобл, специалист по советским национальностям, встретился с Эндалом Липмаа, эстонским министром, который был убежден: «На следующей неделе наступит очередь Риги, а неделей позже — Таллина.

В главных кабинетах Вашингтона спорили о том, как назвать противников Горбачева справа. Президенту Бушу не нравилось, когда их называли консерваторами. Буш себя считал консерватором. ЦРУ начало применять термин традиционалисты. Джордж Колт называл их ленинистами. А Кондолиза Райе звала их реакционерами. Проще других был Фриц Эрмарт: плохие ребята.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.