Глава 8 1819

Глава 8

1819

Строительство Внезапной. – Восстание местных жителей в Каракайтаге. – Поражение русских. – Успехи русских. – Резкое усиление русской армии. – Организация Кавказского пехотного полка. – Мадатов. – Подчинение Табасарана, Каракайтага, Шекена, Аварии. – Жестокость Ермолова. – Поражение жителей Акуши

После строительства Грозного следующим шагом Ермолова было возведение аналогичной крепости – Внезапной – дальше к востоку. Она была построена напротив аула Андреево (Эндери) на Акташе, возле восточной границы с Чечней. Эти две крепости были соединены цепью более мелких укреплений. Внезапная, находившаяся у подножия гряды Салатау, стояла на пути воинственных племен Центрального Дагестана и прикрывала Кумыкскую равнину. Бурная, построенная немного позже (1 апреля 1821 года), стояла на скалах, нависавших над Тарку, и замыкала цепь укреплений от Владикавказа до Каспия[45].

Тем временем сгущались тучи и в Дагестане, что было предзнаменованием начала там серьезной борьбы. Строительство Грозного вместе с тем, что было известно о намерениях Ермолова, взволновало не только чеченцев, но и их соседей к югу и юго-востоку. Правители Аварии – генерал-майор русской службы с жалованьем в 5000 руб., Мехтули, Каракайтага, Табасарана и Кази-Кумуха вместе с влиятельной общиной Акуши – четко понимали грозившую им опасность. Они посовещались и решили действовать сообща, защищая свои интересы. Так с самого начала политика Ермолова заложила основы союза, позднее усовершенствованного Шамилем, который только и мог сделать сопротивление России эффективным. Однако мюридизм еще не зародился, и языки патриотизма и религиозного пыла, которые впоследствии разгорелись в целый пожар, были еще очень малы. Ермолова известили о происходящем, и он приказал полковнику Пестелю с двумя батальонами и группой кавалеристов из числа местных жителей занять Каракайтаг. Сам же он 25 октября 1818 года выступил из Грозного с 5 батальонами, 300 казаками и 14 пушками. Он двинулся на Мехтули. Для русских это была первая кампания в горах Дагестана, которые отличались от восточных возвышенностей, и на узкой полоске земли, образующей побережье Каспия.

Пестель, выбранный самим Ермоловым, оказался недостоин такого доверия. Вопреки приказу, он выдвинулся на Башли, главный город Каракайтага, попал там в окружение численно превосходящих сил противника и подвергся нападению на узких улочках города, где не мог не использовать артиллерию. Только благодаря смелости и таланту полковника Мищенко и других русским удалось отойти в Дербент, потеряв 12 офицеров и 500 солдат. Дагестанцы были вне себя от радости; а в далеком Тебризе Аббас-Мирза отпраздновал эту победу пирами и салютом.

Однако их триумф был недолог. Ермолов двинулся на Мехтули через Тарку, разграбил Параул, столицу, которую к тому времени уже покинули жители, и атаковал Дженгутай. Правитель бежал вместе с Сеидом-эфенди, ученейшим мусульманским проповедником, который сыграл ведущую роль в разжигании этого конфликта, и Авар-ханом. В то же время Башли по приказу Ермолова был вновь взят и разрушен. Это сделали войска под командованием Мищенко. Жители Мехтули подчинились русским; ханство было ликвидировано; успех русских на обоих фронтах был полным.

Ермолов откровенно (можно сказать, цинично) признал большую роль артиллерии в этой короткой кампании. У туземцев артиллерии не было, они даже никогда не слышали пушечной канонады. Ермолов писал: «Такое убедительное доказательство наших прав не могло не дать мне преимущества. Интересно видеть первое впечатление, которое производит это вполне безобидное средство на сердце человека. Я увидел, как полезно обладать им, если ты не можешь сразу же победить противника». Подобный цинизм был присущ ему, но надо отдать должное противоречивой натуре этого замечательного человека и привести пример его поведения в другой, схожей ситуации. Обходя ночью лагерь, один, завернутый в плащ-палатку, Ермолов подслушал разговоры солдат о его якобы слишком осторожных действиях. В частности, один офицер, капитан Григорьев, отозвался о нем в самых грубых и оскорбительных выражениях. На следующий день, когда благодаря исключительно дару предвидения Ермолова опасная высота, являвшаяся ключом к вражеским позициям, была взята практически без потерь, Ермолов обратился к изумленному «оппоненту»: «Спасибо, Григорьев! Вы со своей ротой были первыми в рукопашной. Но в следующий раз не стоит оскорблять меня так, как вы это сделали прошлой ночью!»

Ермолов отправился на линию, отложив свое новое наступление до следующего года, и занялся увеличением численности оккупационной армии.

В апреле 1819 года по его просьбе император согласился на образование русских регулярных войск на Кавказе без учета казаков:

«Число полков останется прежним, т. е. 8 пехотных, 2 – гренадерских, 4 – артиллерийских и 1 карабинерный – общим числом 15. Я приказываю увеличить численность каждого полка до 3900 человек (300 офицеров и 3600 рядовых). Каждый батальон будет состоять из 100 офицеров и 1200 рядовых. Если при таком количестве рядовых вы сочтете нужным увеличить число офицеров, то сможете добавить по одному офицеру в каждую роту (т. е. 12 дополнительных офицеров для каждого полка). Общее число штабных офицеров – 7 для каждого полка – я считаю достаточным.

Таким образом, общая численность солдат и офицеров под вашим командованием достигнет 50 000».

Дополнительные 26 000 человек, необходимые для выполнения данного проекта, были посланы в составе полностью сформированных полков с новым вооружением. Предполагалось, что часть этих полков вернется потом в Россию, а часть – останется на Кавказе.

Боеспособность нескольких из этих полков была через 5 лет увеличена на 5 батальонов, т. е. более чем на 6000 солдат и офицеров. Это были Апшеронский, Куринский, Кабардинский, Ширванский, Навагинский полки и еще один или два, которые прошли потом войну и покрыли себя неувядаемой славой. Следует отметить их отличную организацию, которая во многом определялась поставленной целью – подчинением Кавказа – и не была похожа ни на одну военную структуру в Западной Европе.

«Основная идея (Ермолова или Вельяминова), – пишет Потто, – заключалась в том, чтобы расположить штаб-квартиры этих постоянных полков на Кавказе в стратегически важных местах, защищенных надежными укреплениями. Оборона их должна была быть доверена семейным ротам, которые одновременно должны были развивать экономику (т. е. хозяйство) этих полков, что было особенно важно в период проведения военных кампаний. В то же время в случае войны или любой опасной ситуации в стране, только что покоренной, и с населением, которому еще не вполне можно было доверять, эти места должны были стать передовыми отрядами под защитой уже упомянутых семейных рот. Все эти штаб-квартиры были построены самими солдатами. Именно они рубили деревья и заготавливали бревна в близлежащих горах; они добывали камень, делали кирпичи и цемент; они были плотниками, каменщиками и малярами. Солдат на Кавказе был одновременно воином и рабочим, и строительство огромных зданий и целых штаб-квартир отличалось необыкновенной дешевизной (т. е. низкой себестоимостью)».

Еще один писатель (М. Казбек) говорит: «Кавказский полк в 30-е годы был не только военной силой, но и независимой административной единицей, имеющей все необходимое для службы, постоянного существования и «экономики» (включая одежду, денежное обеспечение и т. д.). Каждая рота, в свою очередь, представляла небольшую, но хорошо организованную единицу из 300 человек, со своей «экономикой», 4-мя тройками лошадей, 4 парами быков, 25-ю портными и сапожниками. Необходимость такой системы возникла из условий жизни того времени. Рота солдат, запертая в крепости и оставленная на свое собственное попечение – без рынков, ремесленников или торговцев, – должна была перейти на самообеспечение. Правительство давало только, помимо денег, сырье для производства еды и одежды.

А на полученные деньги все равно нечего было купить. В этих обстоятельствах штаб-квартира становилась военной колонией, в которой семейные пары заселяли «пригороды» и вели подсобное хозяйство в широком масштабе. По сути, это было начало военной колонизации, но возник этот тип колонизации исключительно из финансовых соображений».

К этому следует добавить, что в то время на военную службу уходили на 25 лет, и очень часто люди оставались на службе еще дольше, так что зачастую отец и сын сражались бок о бок. В результате полк становился одной большой семьей или кланом, с необыкновенно развитым полковым духом, и именно этот дух делал полки совершенно уникальной силой[46].

Казаки линии в то время и немного позже составляли 9 полков общей численностью 15 000 офицеров и рядовых, не принимая во внимание резервистов.

Летом 1819 года союзники, которые за зиму вновь собрались с духом, объединили все свои силы, чтобы атаковать русских на юге и на севере. Сообщение с Дербентом было прервано: угроза нависла над Куринским ханством и Кубой.

Некомпетентный Пестель был отправлен обратно в Россию, а на его место Ермолов назначил генерал-майора Мадатова, уроженца Карабаха, проявившего себя с самой лучшей стороны во время Наполеоновских войн. Паскевич, который никогда не щадил людей Ермолова, позже назвал его «всего лишь заурядным кавалеристом». Однако на самом деле Мадатов был чем-то большим, и именно он во многом объяснил успех Ермолова. Во всяком случае, ему Ермолов обязан больше, чем кому-либо, за исключением Вельяминова. Уроженец Кавказа, Мадатов, как никто из русских, понимал ум горцев и их характер, ну а его знание местных наречий давало ему дополнительное преимущество. Именно все эти моменты помогли ему собрать и организовать крупный отряд кавалеристов из числа местных жителей, который оказался неоценимой силой в будущей кампании.

Однако даже с этим подкреплением войско Мадатова, состоявшее из 2 батальонов пехоты, 300 казаков, 6 полевых и 2 конных пушек, было таким слабым, что Ермолов отдал строгий приказ Мадатову лишь держать под наблюдением Табасаран. Однако Мадатов, чьи представления о субординации были несколько расплывчаты, воспользовался возможностью и с частью своего войска совершил бросок в самое сердце этой провинции, застал врага врасплох и разбил его. Табасаран подчинился и поклялся в верности царю. Как всегда великодушный, Ермолов похвалил своего подчиненного за победу, но повторил свое предыдущее распоряжение. Вернувшись в Дербент, Мадатов обратил свое внимание на Каракайтаг и в октябре двинулся на Башли, взял этот город и завершил победное шествие взятием Янджикента, резиденции местного правителя. Последний бежал через горы в Акушу, подданные отреклись от него и, как и соседи, поклялись в верности России.

В то время как проходили все эти события, хан Шекена, который следовал за Мадатовым на поле сражения, умер, не оставив прямого наследника. По приказу Ермолова столица ханства Нуха была тотчас оккупирована его (Ермолова) войсками и ханство было провозглашено русской провинцией (23 августа 1819 года).

В конце августа хан аваров Ахмет, собрав 6000 человек, появился у Внезапной, но потерпел от Ермолова жестокое поражение. Затем Ахмет был свергнут, а его владение было передано в руки его незаконного сына Сурхая, который правил до 1828 года.

Примерно в это же время, пока строилась Внезапная, чеченцы увели табун полковых лошадей. Ермолов, узнав, что виновные принадлежат к клану, издавна жившему в Кумыкской степи, решил наказать их и заодно раз и навсегда избавить равнину от их присутствия. Для этого он преподал им такой жестокий урок, что они добровольно покинули обжитые места. Для своего эксперимента он выбрал богатый и населенный аул Дади-Юрт, расположенный на берегах Терека. Жители аула в основном промышляли разбоем, но столь умело заметали следы своих грязных дел, что очень редко удавалось доказать их вину. Генералу Сысоеву было приказано незаметно приблизиться к аулу, окружить его и заставить жителей отойти за Сунжу. В случае отказа – а никто ничего другого и не ожидал – он должен был штурмом взять аул и не щадить никого.

На рассвете 15 сентября Сысоев приблизился к аулу. Шесть рот Кабардинского полка и 700 казаков с шестью пушками расположились у аула боевым порядком и стали ожидать ответа. Жители отказались принять предложенные условия, и пехоте было приказано идти вперед. Со своей стороны чеченцы были готовы защищаться, и завязалось ожесточенное сражение, какого русские не видели с начала действий на Кавказе… Каждый дом, окруженный высокой каменной стеной и представляющий из себя мини-крепость, сначала необходимо было обстрелять из артиллерийских орудий, и только после этого можно было идти на его штурм. Солдаты вручную перетаскивали пушки от одного дома к другому и устанавливали их в нужное положение под градом пуль. Конечно, очень много артиллеристов при этом погибло или было ранено. Но на их место вставали ополченцы линии и казаки, и обстрел продолжался. Как только в стене дома появлялась брешь, туда бросались солдаты, и затем в темном, закрытом доме происходила ожесточенная рукопашная с использованием штыков с одной стороны и кинжалов – с другой. Солдат, заблудившийся в лабиринте домов, не мог надеяться выйти оттуда живым, но еще меньше шансов на спасение было у чеченцев, которые впервые оказались атакованы в собственной деревне, откуда так и не успели вывезти свои семьи. Ожесточение обеих сторон росло с каждой новой жертвой. Некоторые чеченцы, видя неизбежность поражения, убивали своих жен и детей прямо на глазах солдат; многие женщины сами закалывались ножами или в отчаянии бросались в горящие дома и погибали там. Потери с обеих сторон неумолимо росли. Наконец было необходимо спешить большую часть казаков и послать их на помощь кабардинцам, и все равно резня продолжалась еще несколько часов. В конечном итоге аул был взят, когда из всех жителей Дади-Юрта в живых осталось только 14 человек, и то они все были ранены. 140 женщин и детей были взяты в плен: их пощадили солдаты, когда оборона пала, и женщины молили о пощаде. Многие женщины (и даже дети) были ранены; но в два раза больше были убиты или сгорели заживо. Солдаты захватили богатую добычу, поскольку жители деревни, которые в основном жили за счет набегов и не упускали возможности «пощипать» русские поселения, были весьма зажиточны. Таким образом, аул был стерт с лица земли.

Таковы были методы Ермолова; нельзя отрицать, что они, как и в данном случае, были весьма эффективны. Оставшиеся деревни клана были заброшены, а их жители бросились искать себе пристанище в собственно Чечне. Однако в течение последующих 30 лет они неумолимо и жестоко мстили русским. Странно, что русские писатели пока что не видят очевидной связи между «системой Ермолова» и мюридской войной.

Теперь пришел черед Акуши. Против этой воинственной и мощной конфедерации главнокомандующий лично двинул 9 батальонов и множество пушек. Мадатову было приказано выступить из Каракайтага в помощь ему[47].

Перейдя границы Акуши, Ермолов увидел, что дальнейшему движению препятствует высокая горная гряда, занятая врагом. Старейшины конфедерации пришли в лагерь с целью предотвратить кровопролитие. Их хорошо приняли, отнеслись к ним вполне по-дружески, и о военных действиях не было сказано ни слова. Однако, по словам русских, они отклонили даже самые мягкие условия, и Ермолов увидел, что лишь сила могла бы заставить их подчиниться. Однако штурм гряды (даже успешный) повлек бы за собой тяжелые потери, на которые главнокомандующий никогда не пошел бы, если бы мог этого хоть каким-то способом избежать. Существовала возможность опрокинуть, казалось бы, неприступную позицию Акуши, но это было возможно, только если бы акушинцев застали врасплох. Ермолов приказал со всей вежливостью принять старейшин, накормить их, рассыпать перед ними перлы восточного красноречия, но не отпускать их домой до полуночи. Сказано – сделано. Вернувшись поздно ночью, они тотчас созвали джамал (сход) и рассказали о своих впечатлениях. Они заявили, что русское войско немногочисленно, солдаты – измучены и вообще в таком состоянии, что вряд ли кому-то будет почетно сразиться с ними. Эти благоприятные новости распространились очень быстро, и акушинцы, уверенные в своей силе, спокойно пошли спать, даже не думая о том, что ждет их утром. Но ужасное утро уже пришло.

Не успели старейшины покинуть лагерь, как войска бесшумно взялись за оружие и в тишине осторожно двинулись к позициям врага, что были в 7–8 верстах от лагеря. Ночь была лунная и очень ясная, однако передвижение русских войск прошло незамеченным для врага, чьи костры догорали, когда весь отряд русских подошел на расстояние пушечного выстрела от укреплений акушинцев. Вдалеке виднелась большая деревня Лаваши, напротив которой были возведены высокие укрепления. Левый фланг заканчивался укрепленным возвышением, а правый – пропастью, по дну которой текла маленькая речушка Манас. Сквозь это ущелье ночью Мадатов провел свои войска, перешел реку и по тропе, обнаруженной казаками, взобрался на противоположную гряду, откуда можно было вести огонь по всей позиции врага. Дорога на Акушу и даже сообщение с деревней Лаваши были отрезаны. Тем временем основной отряд под командованием Ермолова расположился прямо напротив врага. На правом фланге стояла кавалерия шамхала, набранная Ермоловым в Тарку и Мехтули – по чисто политическим соображениям. «У меня нет никакой необходимости в этих негодяях, – писал Ермолов, – но я собрал их здесь, чтобы посеять вражду между ними и акушинцами. Это могло пригодиться позже».

19 декабря состоялось сражение при Лавашах, в исходе которого, учитывая силу русских и быстроту их передвижения на флангах, не могло быть и сомнений. Акушинцы были полностью разбиты, а Лаваши – взяты. Ермолов воздает этим людям должное за их добросердечие, нравственность и предприимчивость и объясняет их превосходство над соседями тем, что в их понимании лень – это порок. «Однако пристрастие к крепким напиткам уже начало сказываться», за что, конечно, они должны «благодарить» русскую «цивилизацию». Акуша, главная деревня, была полностью покинута жителями, а конфедерация, которая в течение 75 лет питала свою гордость победой над Надир-шахом, покорилась русским и в течение 7 лет хранила верность победителю.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.