ЗАГАДОЧНОЕ ПИСЬМО А. Соловьев

ЗАГАДОЧНОЕ ПИСЬМО

А. Соловьев

Лейтенант милиции Николай Баваров, одетый в штатское, медленно прохаживался по многолюдным линиям Государственного универсального магазина.

Почти не задерживаясь взглядом на лицах, он легко узнавал во встречных людях москвичей, приезжих, не преминувших посетить крупнейший торговый центр страны, а иногда на глаза попадалась и знакомая публика… Вот в толпе мелькнуло знакомое лицо — это спекулянт «дядя Кеша» — молодой здоровяк, официально работающий дворником. «Придется взять его на заметку, — думал Баваров. — Уже предупреждали не раз, а он опять здесь толчется».

На глаза вдруг попался элегантный мужчина в темно-синем демисезонном пальто, модной шляпе, с цветастым клетчатым шарфом. Лейтенант узнал в нем старого знакомого, вора-карманника по кличке «Кадет», который года четыре назад был осужден за кражу. «Неужели досрочно освободили? Одет уж очень модно. Похоже, опять промышляет…»

Баваров стал наблюдать за Кадетом. Тот прошелся по рядам, явно присматриваясь к публике, потолкался у ларька с кожаными перчатками, с видом солидного покупателя и знатока часов завел спор с соседями по очереди в ювелирной секции.

Баваров поднялся на второй этаж, откуда хорошо просматривается вся торговая линия. Когда он вновь взглянул на очередь за часами, Кадета там не было. Его модная шляпа уже врезалась в толпу и медленно продвигалась вдоль линии.

Баваров понял, что Кадет сейчас, видимо, пойдет «на дело». Вот он нагнал каракулевый жакет с шапочкой из норки и сумочкой на левой руке. Несколько мгновений шел сзади, затем, около фонтана, в толпе вплотную сблизился, чуть потеснил хозяйку сумочки и вдруг мгновенно отстал, свернул в проход, пошел к выходу. Пробежав по второму этажу, где было меньше народу, лейтенант спустился у самого выхода на первый этаж и, когда вор появился в дверях, крепко взял его под руку и тихо сказал!

— Ну, вот мы и встретились, Кадет! Пойдем-ка к нам, разберемся.

Еще не остывший после «дела» вор вздрогнул, рванул было руку, но, узнав Баварова, понял, что сопротивляться бесполезно. Через несколько минут они вошли в дежурную комнату милиции.

…Задержанного обыскали. При нем оказалась небольшая, в размер конверта, коричневой замши сумочка.

— Откуда сумочка, Кадет?

— Да… жена дала…

— А что в ней?

— Деньги, что еще там может быть.

Баваров открыл «молнию» и вытащил пачку денег и запечатанный конверт. Повернув его адресом вниз, спросил:

— Кому письмо посылаешь? Опять молчишь! Ну а марки немецкие откуда?

Молчание.

— Признавайся, — строго сказал Баваров, — это у той, в каракулевой шубке, да?

Карманник покорно опустил глаза…

Сотрудники милиции, пытаясь отыскать потерпевшую и возвратить ей похищенное, несколько раз объявили по радио о том, что найдены деньги. Однако до вечера так никто и не пришел.

Еще раз осмотрели содержимое сумочки. Кроме 150 рублей советских денег, 80 немецких марок и письма в Голландию, в город Арнем, в боковом внутреннем карманчике обнаружили смятую квитанцию об отправке телеграммы в город Нордхаузен (ГДР).

Поскольку хозяйка так и не объявилась, решили ее разыскать по имевшемуся на конверте обратному адресу.

Забрав сумочку, деньги и конверт, лейтенант Баваров выехал по этому адресу. Там его приветливо встретила молодая девушка, которая назвалась Таней Скобченко и в подтверждение предъявила свой паспорт. Адрес ее был записан на конверте правильно, а фамилия искажена: «Скобченько».

Несколько встревоженная приходом сотрудника милиции, Таня рассказала, что живет с родителями, в 1958 году окончила десятилетку, но в институт не прошла по конкурсу и поступила работать на кондитерскую фабрику «Большевик».

— С какого часа вы были на работе сегодня? — спросил ее Баваров.

— Как обычно, с восьми.

— А с работы никуда не отлучались?

— Да что вы, товарищ лейтенант! Как пришла на фабрику, так и не выходила никуда.

Баваров не ожидал такого оборота: привез пропажу, а ее брать не хотят!

— А в ГУМе не были?

— Я в нем, пожалуй, с полгода уже не была.

Почерк Тани, как оказалось, не имел сходства с почерком на неотправленном конверте. Да и писать в Голландию ей было некому.

Дело запутывалось. Одно было ясно — Таня Скобченко не имеет к письму никакого отношения.

Проверка в Центральном адресном бюро не внесла никакой ясности. Во всей Москве была лишь одна Таня Скобченко.

Подождали еще день. Запросили все отделения милиции. Однако потерпевшая не давала о себе знать. Тогда проверили по больницам и моргам — не попала ли в какие-либо дорожные происшествия хозяйка сумочки — женщина в черной каракулевой шубке. Снова безрезультатно. Оставалось заподозрить, что она по каким-то причинам не хочет разыскивать пропавшую сумочку и находившуюся в ней крупную сумму денег.

*

…Оперативный работник Комитета государственной безопасности выслушал Баварова, осмотрел содержимое сумочки и попросил никаких самостоятельных мероприятий по розыску пока не проводить, а в случае появления хозяйки немедленно поставить его в известность. Прокурор дал санкцию на вскрытие письма. Изучение его содержания ясности не прибавило. Письмо было написано по-немецки, размашистым почерком, с большими интервалами между строчками. Татьяна писала какому-то Яну о молодежном фестивале в Москве, но, кроме упоминания двух немецких имен, — ничего конкретного о таком замечательном и интересном событии. Какое-то нескладное, надуманное письмо. Оно лишь усилило подозрения чекистов. Попробовали уловить подстрочный смысл — безуспешно. Тогда решили проверить письмо на возможное наличие тайнописи. После специальной обработки бумаги поперек строчек письма вначале слабо, а затем явственно проступили группы цифр.

Теперь стало понятно, почему хозяйка похищенной в ГУМе сумочки предпочла поступиться немалой суммой денег, лишь бы уйти.

Но как теперь разыскать «потерпевшую»? Кто она? Зацепиться не за что. Баваров и Кадет запомнили лишь каракулевый жакет. Других примет в их памяти не запечатлелось.

Чекисты вновь и вновь исследовали конверт, каждую строчку письма, каждую денежную купюру в надежде найти какую-нибудь зацепку. Все безуспешно. Оставалась последняя нить: адрес на телеграфной квитанции.

Работники государственной безопасности написали своим коллегам в ГДР подробное письмо, в котором изложили существо дела и попросили разыскать в Нордхаузене получателя телеграммы Шмельцера и выяснить, с кем из советских граждан или лиц, временно проживающих в Советском Союзе, он имеет переписку.

Немецкие друзья энергично взялись за розыски. Соблюдая секретность поиска, они в короткий срок выявили в Нордхаузене и окрестностях несколько десятков Шмельцеров, в их числе и Генриха Шмельцера, который поддерживал переписку (правда, крайне редкую) со своей внучатой племянницей Мюллер Инге, проживающей в Москве. Однако точного места службы и московского адреса ее он не знал и переписку вел на Московский почтамт до востребования.

И все-таки это был серьезный сдвиг. Теперь оставалось найти Мюллер Инге через Центральное адресное бюро и установить ее местожительство. Но неожиданно бюро сообщило: Мюллер Инге проживающей в Москве не значится!

Проверили по отделу виз и регистрации иностранцев, где на нее могли быть въездные документы. Мюллер не было и здесь. Оперативные работники КГБ просмотрели все листки прибытия иностранцев за последние несколько лет — возможно, Мюллер становилась на временный учет.

Нашу страну ежегодно посещают тысячи иностранцев. Груды материалов. На листках мелькали «Майер», «Мёллер», «Миллер»… и наконец:

«Мюллер Инге, 1931 г. р., уроженка г. Зуль (ГДР). Приезжала в СССР в 1957 г. в кратковременную служебную командировку».

Чекисты вздохнули с облегчением. Через Министерство иностранных дел СССР обратились с письмом в посольство Германской Демократической Республики в Москве. Вскоре получили ответ, что гражданка ГДР Инге Мюллер работает секретарем-переводчицей при представительстве ГДР в Совете Экономической Взаимопомощи. Немедленно ориентировали органы государственной безопасности ГДР и попросили командировать своего представителя в Москву для дальнейшей проверки Мюллер. Вскоре к нам прибыл капитан Крёгер.

…На первый взгляд секретарь-переводчица Инге Мюллер ничем не отличалась от своих сослуживцев по аппарату Совета Экономической Взаимопомощи. Вовремя приходила на работу, хорошо знала свои служебные обязанности. Разве только одевалась понаряднее, была всегда при деньгах да время от времени выезжала в Берлин, якобы к больным родственникам. И все же… При более внимательном изучении поведения Мюллер в рабочей обстановке и во внеслужебное время постепенно, по крупицам, стали собираться едва уловимые, но чрезвычайно важные детали.

Так, выяснилось, что она, будучи довольно привлекательной и жизнерадостной женщиной, ведет замкнутый образ жизни, близких подруг и знакомых не имеет; во взаимоотношениях с сослуживцами неоткровенна; на праздничных вечерах иногда без видимых причин неожиданно начинает плакать и уходит домой. По должности Инге Мюллер имеет доступ на заседания Совета Экономической Взаимопомощи; секретные документы печатает в отдельной комнате, без учета копирки и чистой бумаги.

Конечно, каждый штрих, взятый отдельно, сам по себе еще не бросал какой-либо тени на Мюллер, поскольку мог иметь совершенно безобидное объяснение.

Но вот немецкие товарищи выяснили, что родители Мюллер давно умерли, а других каких-либо родственников в ГДР, кроме престарелого Генриха Шмельцера, она не имеет; что единственным источником ее доходов могла быть скромная зарплата рядового служащего. Мюллер находилась в близких отношениях с одним из переводчиков, который в конце 1953 года бежал в Западный Берлин; там она несколько раз встречалась с ним. В последние годы Инге Мюллер проявляла усиленную активность в общественной жизни, изучала русский язык, стремилась устроиться на работу в СЭВ и выехать в Советский Союз. В 1955—1957 годах она приобрела несколько носильных вещей, стоимость которых значительно превышала ее заработную плату. В отделе, где она работала, имел место случай утраты совершенно секретного документа.

Однако и эти материалы еще не вносили полной ясности, они лишь усиливали подозрение, удваивали энергию советских и немецких контрразведчиков. Прежде всего нужно было выяснить, кому принадлежит загадочное письмо, похищенное у Мюллер в ГУМе. Мюллер ли является автором тайнописного сообщения? Что в нем зашифровано — шпионские сведения или личное послание?

Следовало уточнить, является ли Инге Мюллер той женщиной в каракулевом жакете, у которой Кадет украл сумочку с письмом. Кадет и Баваров заявили, что она очень похожа на потерпевшую, но категорически утверждать не могли. Тогда осторожно навели справки. Удалось установить, что у Мюллер есть каракулевый жакет и черная сумочка и она может отлучаться с работы.

Провели и графологическую экспертизу, чтобы идентифицировать почерк Мюллер и почерк письма. Достать образец ее почерка было нелегко. Владея машинописью и стенографией, Инге редко бралась за перо. Выручили снова немецкие друзья. В учреждениях, где Мюллер когда-то работала, они нашли несколько собственноручно исполненных ею документов. Эксперты-графологи после долгих и особо тщательных исследований дали заключение, в котором категорически утверждали, что письмо, содержащее тайнописный текст, и найденные в ГДР документы написаны одним и тем же лицом.

Это было очень важное обстоятельство! Значит, Мюллер сама составила письмо в Голландию и собственноручно написала на конверте вымышленный обратный адрес. Зачем? Не потому ли, что маскировала письмо, зная о наличии в нем шифровки? А может быть, она и была автором шифрованного текста?

…Он вышел из такси у гостиницы «Берлин». На Кузнецком мосту отыскал дверь, рядом с которой на стене темнела надпись «Приемная Комитета государственной безопасности при СМ СССР». Нажал кнопку звонка. Его провели к дежурному по приемной.

— Я к вам, товарищ подполковник, по очень важному и спешному делу, — едва переступив порог, взволнованно заговорил пришедший. — Я старший научный сотрудник научно-исследовательского института нефти Игорь Крымов… Пришел заявить…

Он глотнул воздух и, забыв закрыть рот, уставился на дежурного.

— Что заявить? — спросил подполковник Малинин.

— Я… я п-п-поймал ш-ш-шпиона, — заикаясь, выкрикнул Игорь. — Надо принимать немедленные меры…

Подполковник молчал, разглядывал взъерошенного бледного человека.

— Давайте, молодой человек, по порядку…

Опытный чекист помог гостю успокоиться и собраться с мыслями.

…На одном из праздничных вечеров Игорь Крымов познакомился с Инге Мюллер. Они подружились и стали встречаться почти ежедневно — ходили в театры, кино, на концерты.

— Она мне с первого взгляда очень понравилась, — рассказывал Крымов, — умная такая, начитанная, жизнерадостная. И, честно вам сказать, я влюбился.

Она ответила полной взаимностью. Через некоторое время Игорь завел разговор о женитьбе. Однако его возлюбленная не торопилась давать согласие, ссылаясь на различные причины и обстоятельства.

— И вот тут у меня начало зарождаться сомнение в искренности ее чувств…

Последнее время она все чаще заводила нескончаемые разговоры о загранице, о служебных делах, приносила красивые разноцветные иностранные журналы и целыми вечерами превозносила, нахваливала новые заграничные моды, разные товары, автомашины.

Разговоры вертелись в основном вокруг заграницы, ее изобилия, красот, дешевизны. Ссылаясь на виденное на выставках, в кинофильмах, она старалась убедить Игоря Крымова в преимуществах западного образа жизни, не раз вспоминала и сожалела, что не уехала в свое время в Западную Германию. Добавлялись как бы случайные, исподволь, но в то же время частые расспросы о служебных делах, о темах, разрабатываемых Крымовым и его коллегами в институте. Крымова поразила осведомленность Инге о профиле института, проблематике его работ и даже о научных кадрах — вплоть до должностей, ученых степеней и званий сотрудников.

Зная о желании Игоря приобрести «Москвич», она предложила ему деньги: «Сколько тебе надо, столько и достану». — «Откуда?» — «Старые запасы».

Крымов сказал, что он ограничен в средствах и не сможет скоро отдать. «Ну и не торопись, — ответила она, — сочтемся».

Он не поверил, подумал, что она шутит или бахвалится, и согласился. А на следующий день она принесла деньги.

— Я не стал брать, но она и слышать не хотела. Я дал ей расписку…

Постепенно Игорь утверждался в своих подозрениях. После долгих и тягостных раздумий он решил, не подавая вида, проконтролировать ее действия. Проявляя терпимость к ее высказываниям о советской действительности, начал «разглашать» кое-какие «секреты» о работе научно-исследовательского института.

Возможно, это продолжалось бы долго, если бы не случай, который и привел Игоря Крымова в приемную КГБ.

— Я давно обратил внимание на ее сумочку, — рассказывал Крымов подполковнику Малинину. — Красивая такая, черная, лакированная. Инге никогда с ней не расставалась. Казалось странным, что даже у меня в квартире, наедине со мной, за закрытой дверью, и то она всегда держала эту сумочку при себе. Если бы она была скупой и жадной, я подумал бы, пожалуй, что она боится за деньги. Но она денег не жалела, часто сама расплачивалась в ресторанах, навязывала их мне. Я стал охотиться за сумочкой. И вот, сегодня, когда мы были у меня, она, забывшись, вышла в туалет без сумочки… Я открыл ее. Сумочка как сумочка: пудреница, платок, деньги. И вдруг под пальцами я почувствовал еще какой-то предмет. Второпях никак не мог достать его. Потом догадался: под подкладкой. Поискал и нашел специальный клапан, и вот у меня в руках оказался небольшой, примерно пять на три сантиметра, блокнот с голубовато-зеленой обложкой, листочков в десять. Заглянув в него, я чуть не заорал во все горло: блокнотик был заполнен четкими, хорошо пропечатанными колонками цифр. Шифровальный блокнот! Я быстро и аккуратно положил все на место.

Когда Инге вошла в комнату, я уже как ни в чем не бывало перематывал пленку на магнитофоне. Время было позднее, и она стала собираться домой. Я взял такси и проводил ее до дому, а оттуда поехал к вам. Ее нужно немедленно арестовать! — закончил Игорь свой взволнованный рассказ.

Но подполковник, как видно, не торопился поднимать тревогу.

— Чтобы задержать, а тем более арестовать человека, нужны серьезные и проверенные факты. Спешка тут вредна, — сказал он Крымову. — А что, если вам все это показалось, если вы что-нибудь спутали, если вы слишком односторонне и предвзято воспринимаете поведение вашей знакомой? Если мы по одному вашему слову, по одному, пусть крайне подозрительному факту, немедленно ее арестуем, — как вы думаете, молодой человек, не наломаем мы тут с вами дров? Может случиться, что вы добросовестно заблуждаетесь или, того хуже, оговариваете честного человека, гражданина дружественной нам социалистической державы? Вы подумали об этом?

— Нет…

— Вот то-то. Давайте еще кое-что уточним. И не беспокойтесь! Если вы правы, и ваша Инге действительно занимается шпионажем — ей от нас никуда не скрыться!

Подполковник Малинин кратко записал данные на Игоря и на его знакомую. Затем предложил ему пройти в соседнюю комнату и все подробно изложить в письменном заявлении. Об этом заявлении он тут же доложил руководству Комитета государственной безопасности и начальникам соответствующих служб.

Вскоре в Комитет государственной безопасности прибыли вызванные на службу оперативные работники. Ознакомившись с заявлением, они приступили к проверке. К исходу дня на стол одного из руководящих работников Комитета государственной безопасности легло досье:

«Мюллер Инге, 1931 г. р., урож. г. Зуль (Германская Демократическая Республика), секретарь-переводчик представителя ГДР в Совете Экономической Взаимопомощи».

Это имя было уже известно чекистам.

В ближайшие дни Мюллер собиралась выехать в Берлин якобы по семейным обстоятельствам. Можно было не сомневаться, что эта поездка потребовалась ей для того, чтобы передать собранные шпионские сведения враждебной разведке.

Допустить эту поездку было нельзя. Генерал поставил перед оперативными работниками задачу…

…Жаркий июльский день. После работы сотрудники СЭВ остались на вечер, посвященный польскому национальному празднику. Кругом веселые лица, шутки, смех. Мюллер тоже присутствует. Она нервничает, порывается уйти с вечера.

Однако сегодня ей уже не попасть домой. По согласованию с послом, Министерством государственной безопасности и правительствам Германской Демократической Республики принято решение задержать Мюллер с поличным.

Около восьми часов вечера, когда спал томительный зной, Мюллер вышла из здания Совета Экономической Взаимопомощи.

Через несколько минут в тени тополей ее окликнули по имени. Подошли двое мужчин и одна женщина, предъявили документы сотрудников Комитета государственной безопасности. Вскоре Мюллер была доставлена в Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР.

Мюллер пыталась возмущаться и протестовать, но вот из тайника черной лаковой сумочки извлечены шпионские материалы; письмо в Голландию с шифрованным тайнописным текстом свидетельствует о скрытой переписке Мюллер, при этом на явно подставной адрес и от вымышленного имени — обычный прием связи вражеских разведок.

На первом же формальном допросе она призналась в принадлежности к империалистической разведке, рассказала об обстоятельствах ее вербовки, о способах связи со своими шефами, указала, где хранятся средства тайнописи.

В указанных ею тайниках были изъяты шпионские материалы и снаряжение: несколько десятков листов секретных сведений, шифрблокноты, специальная тайнописная копирка, имеющая вид обычных листов чистой бумаги, западногерманский паспорт на вымышленную фамилию, подставные адреса иностранной разведки в Голландии и ФРГ, крупная сумма советских денег.

Следователь вместе с представителем МГБ ГДР методично и целенаправленно раскрывали преступную деятельность крупного вражеского агента. Мюллер признавалась во всем содеянном и «искренне» раскаивалась: ведь она так молода и самозабвенно любит русского инженера Крымова.

— Но это не мешало вам обрабатывать его и готовить на роль шпиона, — замечает следователь.

В начале своей шпионской карьеры Инге Мюллер подверглась такой же постепенной подготовке. Хозяйка ее берлинской квартиры вовлекла ее в общину евангелистов-лютеран. Религиозность не мешала Инге Мюллер заботиться о нарядах и туалетах, развлечениях, а заработанных денег, конечно, не хватало. Тогда Мюллер обратила в источник доходов свою молодость и привлекательную внешность, а потом ее без особого труда завербовали для работы на американскую разведку. Она служила переводчицей в ведомстве, снабжавшем продовольствием и фуражом советские войска в ГДР, и добывала секретные сведения о советских войсках. В дальнейшем она смогла пролезть на должность секретаря-переводчицы представителя ГДР в Совете Экономической Взаимопомощи. Разведка открыла на ее имя счет в банке.

В Западном Берлине шпионка перед выездом в Москву в течение нескольких дней на конспиративной квартире проходила обучение методам конспирации и тайнописи, сбора и хранения разведывательных сведений, была инструктирована о первоочередных шпионских задачах.

— Каким образом добывала секретные материалы? Это мне не составляло большого труда, поскольку я имела доступ на заседания СЭВ. Там я старалась запоминать наиболее важные сведения, а затем записывала их и накапливала в тайниках; при расшифровке стенограмм, при переводах протоколов заседаний я печатала лишний экземпляр и уносила с собой.

— Как платили? Хорошо, — цинично заявляет Мюллер. — Денег не жалели, на моем счету было уже более 10 тысяч западногерманских марок…

Суд Германской Демократической Республики приговорил шпионку к пожизненному тюремному заключению.