II. Организация управления в занятых французами русских областях В. Я. Уланова

II. Организация управления в занятых французами русских областях

В. Я. Уланова

Административная русская десница, не ведавшая, что творила военная шуйца, в большинстве названных пунктов силой задерживала население с его имуществом на месте жительства до момента занятия неприятелем города, и в руки французов попадало не только невывезенное имущество и запасы, но и много обывателей, стремившихся всеми силами выскользнуть из рук наступавших.

Грабежи, паника среди населения, начавшиеся пожары мешали французским вождям использовать с наибольшей выгодой стратегических и продовольственных целей занятые города и области с оставленными в них запасами и трудоспособным населением. В частности завоеватели не только рассчитывали воспользоваться силами последнего для своих продовольственных целей, но и стремились примирить обывателей с фактом подчинения новому повелителю, сделать из них деятельных сотрудников своего предприятия не только за страх, но и за совесть. «Правительством приняты меры для того, чтобы восстановить порядок и облегчить ваше положение», заявила одна французская прокламация. «Но, чтобы достигнуть этого, необходимо, чтобы и вы приложили к тому свои старания, чтобы забыли, по возможности, те несчастия, которые вы претерпели, наполнили бы вашу душу надеждами на участь менее суровую»…[67]

Сомнения насчет того, не будут ли такие «старания» противоречить долгу присяги, французы старались всячески успокоить. «Вражда императора Наполеона с императором Александром до вас не касается, — говорил в подобном случае французский генерал русскому обывателю: — ваши обязанности будут состоять лишь в том, чтобы наблюдать за благоденствием города»[68]. Если такие аргументы и были слишком грубым приспособлением к русской обывательщине, то привлечение населения к самоуправлению и некоторым образом к самозащите было со стороны французов таким приемом, который, действительно, мог устранить панику среди населения, организовать силы местных жителей в целях завоевателей, под флагом наблюдения за благоденствием обывателей. Конечно, французы могли придать форму организации местного управления только такую, которая им была ближе всего известна по отечественной практике и отвечала всепоглощающим задачам военного управления, в котором местное управление играло служебную роль и было вспомогательным винтом в общей системе. В этом смысле французские муниципалитеты с характерным преобладанием в них правительственного элемента и бюрократической опеки ближе всего отвечали условиям централизации военного управления и не были новшеством на русской почве, с ее магистратными (в Западном крае) и городскими учреждениями екатерининской формации.

Организация управления в занятых французами областях с привлечением к участию в нем местного населения, конечно, не везде прививалась с одинаковым успехом: для этого недостаточно было удачной для обеих сторон формы управления, — многое зависело от самого населения, — от добровольного участия его в отведенном ему новым правительством деле.

В этом отношении следует строго различать две категории занятых французами городов с их уездами: во-первых, области, полученные Россией по разделу с Польшей, с преобладающим литовско-польским населением, и, во-вторых, области исконно-русские или с смешанным составом населения. Если для второй категории нашествие Наполеона было покорением, небесной карой, то для первой армия Наполеона представлялась «Мессией, пришедшим восстановить древнюю Польшу», занятие областей французами было «освобождением от ярма Московского рабства заступничеством… Великого Наполеона»[69]. Немудрено, что при таких чувствах и настроении населения этого края всякая организационные начинания Наполеона встречали среди жителей живейший отклик и активное содействие. Как известно, Наполеон, после занятия Великого Княжества Литовского, учредил здесь стройную систему управления, с привлечением к участию местного элемента. Приказом от 1 июня 1812 г. Наполеон назначил временное правительство Великого Княжества Литовского из 5 членов, с поручением ему заведывать финансами края, доставкой провианта, организацией местного ополчения, народной гвардии и жандармерии. Временному правительству, имевшему свое пребывание в г. Вильне, были подчинены губернские «комиссии», открытые в губерниях Виленской, Гродненской, Минской и Белостокской. В помощь комиссиям были определены городские муниципалитеты с обязанностью заведывания городским имуществом, благотворительными учреждениями и муниципальной полицией. Деятельность всех этих учреждений, составленных из граждан княжества Литовского по назначению, должна была протекать под контролем императорского комиссара и военного губернатора[70].

Эта организация управления не только была торжественно приветствована населением, как законное правительство[71], но встретила себе официальное признание и поддержку со стороны варшавской конфедерации, обратившейся к временному правительству, как к своему органу, с предложением «принять всевозможные меры, внушаемые гражданской ревностью и важностью обстоятельств, к укреплению и установлению общего союза для восстановления отечества»[72].

Таким образом, навстречу организационным действиям Наполеона шло творческое стремление населения, стремившегося возвратить себе утерянную свободу и политическую независимость. Конечно, при таких условиях работоспособность организованного Наполеоном управления в крае была обеспечена.

Совсем иное отношение встретили учреждения Наполеона со стороны населения в тех областях, где преобладающим элементом было исконно-русское население. В этом отношении демаркационной чертой был, кажется, г. Могилев. По сообщению Н. Дубровина, «Могилевский маршал Маковецкий и Быховский-Кригер приняли на себя устройство торжественной встречи (маршала Даву). Они силой выгоняли жителей из домов и приказывали им кричать: „виват Наполеон!“ Городской голова, после нескольких пощечин, полученных им от Кригера, купил наскоро крошечный хлеб и поднес его Даву от имени города… Принимая оставшихся в городе сановников и дворян, маршал Франции выразил им свое удивление, что не находит в губернии того энтузиазма и польского духа, который он видел в других губерниях. Поэтому он предостерегает сторонников России от вредной деятельности»[73]. И действительно, в Белоруссии не только народ, но и помещики остались верными русскому правительству. Шарпантье требовал присяги Наполеону и формирования войска, но ни того, ни другого не добился. Полоцкие помещики отказались присоединиться к конфедерации. В Могилевской губернии повторилось то же самое. Неприятель хотел произвести в Могилевской губернии рекрутский набор, но крестьяне все разбежались и удалось набрать только до 400 шляхтичей. В Подольской, Волынской и Киевской губерниях русское население подавляло все прочее настолько, что Волынь, на которую так надеялся Наполеон, поставила в солдаты только двух человек. Шварценберг, вступивший с своими войсками в Волынь, не мог даже найти надежных лазутчиков. «Я тоже, — говорит де-Прадт, — хотя не щадил издержек, не мог завести постоянной переписки с Волынью. Польские дворяне Киевской губернии принуждены были выразить императору Александру свои верноподданнические чувства и поставить по 5 ратников с 500 душ»[74].

Еще труднее было для агентов Наполеона привлечь к деятельному участию в организуемом управлении население таких городов, как Смоленск и Москва. Но, тем не менее, управление это было организовано, и при том из местных жителей. Более или менее определенные известия об организации муниципалитетов у нас имеются о городах: Вильны, Минска, Могилева, Витебска, Чаус, Смоленска и Москвы. По этим данным мы и попытаемся реставрировать то, что хотел создать Наполеон и чего ему удалось достигнуть в этом отношении.

Провести во всех занятых великой армией русских областях ту сложную и стройную систему управления, какую Наполеон осуществил в Литве, было невозможно по многим причинам.

Могилев, Волынь, Смоленск, а тем более Москва, с тянувшими к ним уездами и областями (департаментами, как их называли французы), не представляли для населения своего края такого административного значения, какое, например, имела Вильна для Литвы, Варшава для Польши, так как обращение их в административные центры края не возбуждало бы в населении ни особых национальных надежд, ни тем более сепаратистических стремлений. С другой стороны, едва ли можно было, судя по настроению этого края, набрать там личный состав такого ответственного центрального органа края, каким было, напр., Временное Правительство всего княжества Литовского.

Даже Губернских Комиссий, состоящих из местных жителей по назначению, какие были в Минске, Белостоке, Вильне, Гродне, мы не находим ни в Могилеве, ни в Витебске, ни в Смоленске, ни в Москве. Функции этих учреждений в русских городах возлагаются на представителей военного управления, в лице генерал-губернатора, военного губернатора, коменданта и интенданта города и «департамента».

Правда, должности эти существовали и в Литве. Так, напр., генер.-адъютант Гогендорп был генерал-губернатором Вел. Княжества Литовского; бар. Жомини — военным губернатором Вильны, генералы французской службы Барбанегра и сменивший его Брониковский (поляк) были губернаторами «Минской Провинции» и т. д. Но лица эти не единолично управляли вверенной им областью, городом или провинцией. Литовский генерал-губернатор Гогендорп является председателем Временного Правительства Вел. Княжества Литовского; губернаторы Барбанегра и Брониковский председательствуют в «Минской Комиссии», составленной из назначенных в нее местных жителей.

Адам Хрептович, член административного совета в Вильне 1812 года (Рустема)

Ни в Витебске, ни в Могилеве, ни в Смоленске и в Москве подобных «Комиссий» при генерал-губернаторе и губернаторе мы не находим. Так, в Смоленске высшая власть сосредоточена безраздельно в лице военного губернатора бар. Жомини, а потом Барбанегры, в Москве — в руках генерал-губ. маршала Мортье, губернатора Дюронеля и коменданта Мильо.

Из отмеченных нами в Литве коллегиальных учреждений, в состав которых входили в качестве членов местные жители, в русских городах были введены только муниципалитеты, которые, таким образом, явились повсеместными учреждениями, привлекающими в дела местного управления жителей занятых французами городов.

Организация муниципалитетов в Вел. Княжестве Литовском была отчасти предопределена приказом самого Наполеона (для Вильны), отчасти производилась Временным Правительством и Комиссиями. Отношения сложны; в муниципалитете нуждаются и к нему обращаются с запросами и приказаниями чуть не все коллегиальные и единичные правительственные учреждения Вел. Княжества Литовского.

Гораздо проще подведомственные отношения муниципалитетов Смоленска и Москвы (о других городах у нас для этого нет данных). Здесь организатором и непосредственным начальником их является интендант; только, кажется, муниципальная полиция, по крайней мере, в Москве подведомственна была коменданту[75].

По словам свящ. Н. А. Мурзакевича, «интендант Смоленской губернии Вилльлебланш назначил тит. совет. Михаила Ярославцева мэром города, главным секретарем — гимназического учителя Ефремова; членами: Рутковского» и т. д. Н. А. Мурзакевич приводит далее и самый текст бумаги, полученный одним из муниципалов от коменданта. «Смоленск, 26 (14) августа 1812 г. Имею честь препроводить, государь мой, к вам приобщенное при сем определение, назначающее вас членом Муниципального совета г. Смоленска. Почему вас и приглашаю в завтрешний день, т. е. 28 (16) текущего месяца, прибыть в дом интенданта для введения вас в новую должность. Поздравляем себя отношением, каковое между нами поставлено. Прошу вас принять уверение в отличном к вам уважении. Государственного совета аудитор, Смоленской губернии интендант, Р. А. Вилльлебланш». Другим предписанием на имя мэра тот же интендант заявляет: «Г. Мэр! Уведомляю вас, что по определению от 26 сентября сего 1812 г., я назначил адъюнкта Чапу казначеем г. Смоленска и муниципалитета. Он обязан весть счет исправно и не выдавать без моего предписания… Брун имеет смотреть за мельницами и за доставлением съестных припасов, когда муниципалитет учинит о сем рассмотрение. Г. Узелков будет иметь дела, относящиеся до благоденствия деревенских жителей, и доставлять людей по требованию правительства. Г. Рагулин должен смотреть за городскою полицией, а особливо за чистотою улиц и погребением мертвых тел»[76].

Тот же Вилльлебланш предписывает присутственные часы муниципалитета, делает выговоры его членам за манкировки, дает им денежные награды в поощрение и т. д.[77]

Отсюда явствует роль интенданта в его отношении к организации и деятельности муниципалитета. Не только назначение членов, распределение дела между ними, но весь обиход муниципальной деятельности находится, по-видимому, под бдительной опекой интенданта. Такое всеобъемлющее воздействие едва ли может считаться типичным для всех муниципалитетов России. Не говорю уже про муниципалитет Вел. Княжества Литовского, где было муниципалитету предоставлено очень широкое поле для самодеятельности и проявления свободной инициативы; даже муниципалитет г. Москвы, по-видимому, пользуется большей свободой от интендантской опеки.

Из повествования упомянутого уже выше Г. Кольчугина мы узнаем, что московский интендант (Лессепс) ведет личные переговоры с членами муниципалитета об их приглашении, вводит их в заседание муниципалитета, но, по-видимому, распределение дел между членами поручает самому муниципалитету; больше того, кажется, самый выбор некоторых, по крайней мере, членов он поручает самим русским. Я приведу в сокращении это сообщение Кольчугина: «Представили меня Лессепсу, который объявил мне, что я избран в муниципалитет и занял бы свое место. Я… просил его об увольнении. Лессепс сказал мне, что он отменить меня не может, потому что выбран я не им, а вашими русскими, и собственно для вас, русских… Лессепс… ввел меня в одну из комнат, где уже голова с прочими муниципальными заседали, приказали им, чтобы они показали мне место, а мне оное занять… Перевязал мне на левой руке алую ленточку в знак, что я муниципал, о каковых знаках пропечатано было и в объявлениях.

Тут сказано мне особенно (тайно?) головою, в извинение выбора моего, что я, по знанию… языков, могу быть верным переводчиком; а на иностранцев (переводчиков), хотя оные и в подданстве (русском?), не во всем полагались. Он приказал мне замечать из разговоров их о делах и движениях неприятельских… В муниципалитете тогда было первое присутствие, в котором имели суждение, кому какую часть назначить и ею заниматься…»[78]

Ф. Островский, начальник армии бюро по войне в Вильне (Bacciarelli)

Таким образом, деятельность московского муниципалитета из этой цитаты представляется нам сравнительно со смоленским муниципалитетом более независимой, не только в распределении между членами его обязанностей, но и в выборе самих членов, так равно и в возможности, под рукой французского интенданта, собирать сведения, направленные, по-видимому, не в пользу назначившей муниципалитет власти.

Назначались или выбирались члены муниципалитета, а если назначались, то чем руководствовалась при этом назначавшая их власть, которой, несомненно, неизвестны были обыватели только что занятого города?

Для Литвы этот вопрос решается просто. И в члены Временного Правительства и в Губернские Комиссии, и в виленский муниципалитет члены от населения назначены поименно приказом самого Наполеона. Несомненно, в этом случае Наполеон действовал по совету своей свиты, в рядах которой было не мало поляков и литовцев. Труднее было выбирать военной власти себе сотрудников в таких городах, как Смоленск и Москва. Здесь осталось население самое случайное, мало известное не только французам, но и самим русским.

Естественно, интенданту приходилось прислушиваться к голосу старожилов и даже приглашать в члены муниципалитета лиц «по выбору самих русских», как это было в случае с Кольчугиным. Только этим соображением можно объяснить тот, на первый взгляд, странный факт, что в преданной французам Литве члены Коллегий назначаются, а во враждебной Москве отчасти избираются «самими русскими».

Обращаясь затем к вопросу о состоянии и звании лиц, из которых вербовались муниципалитеты, мы должны отметить сравнительный демократизм этих назначений, применяемый, впрочем, только к личному составу муниципалитетов и муниципальной полиции, потому что в составе, например, Временного Правительства и Коллегий Вел. Княжества Литовского мы рядом с князьями, графами, маршалами не встречаем, напр., ни одного купца, мещанина и разночинца ниже заседателя и врача.

Зато в составе муниципалитета г. Вильны рядом с докторами, адвокатами и другими лицами «свободных профессий» мы встречаем трех купцов, седельного мастера и музыканта[79], и это в том крае, где, по-видимому, на выбор не мог влиять недостаток «именитых» и «ясновельможных». Заметное место после «разночинцев» отведено купечеству и в смоленском муниципалитете, а по уездам в эти должности, по-видимому, привлекались наряду с майорами, поручиками, прапорщиками также мещане[80].

Еще любопытнее личный состав московского муниципалитета. Из 87 лиц, принимавших то или иное участие в правлении, учрежденном французами в Москве, было около 20 иностранцев, 15 чиновников разных рангов (от надворных и титулярных советников до коллежских регистраторов), 15 купцов и детей купеческих, 4 военных в отставке, 4 ученых (профессор, магистр и учителя), два дворовых человека и один вольноотпущенный[81].

На характере учрежденных французами муниципалитетов более всего отразился строй французских муниципалитетов, в которых вся исполнительная и распорядительная часть принадлежит мэру и его помощникам; остальные члены муниципалитета во Франции (числом от 10 до 36) составляют муниципальный совет с функциями совещательного характера.

Пожар Москвы (Вендрамини)

Сколками с этих учреждений являются и наши временные муниципалитеты. Так, в «списке личного состава муниципалов г. Вильны» мы находим прежде всего: 1) президента, или мэра, и его четырех помощников; затем следуют «члены муниципального совета» числом 12[82]. Из приказа Вилльлебланша Михаилу Ярославцеву, мэру смоленского муниципалитета, видно, что в составе последнего были: 1) мэр; 2) его товарищ, который «занимается с вами (т. е. с мэром) всеми обыкновенными делами вообще; решает и подписывает (дела) один, в случае отсутствия» мэра; кроме них, упоминаются еще 8 членов, в числе которых генерал-секретарь и казначей[83]. Впрочем, в этом списке помечены не все члены, принимавшие то или иное участие в смоленском временном правительстве. Не упомянут здесь Желтовский, член муниципального совета, ни сменивший его Н. Великанов[84]. Из секретного списка, разосланного обер-полицмейстером Ивашкиным московским приставам о розыске скрывшихся 28 лиц «из бывших в службе неприятеля» в Смоленске, в числе членов муниципалитета помечено одно неизвестное из приказа Вилльлебланша лицо (отставной майор Мец) и остальные 27 человек, «употребленных в разных поручениях»[85].

Н. Брониковский (Изабэ)

Московский муниципалитет состоял: 1) из мэра и шести его товарищей; 2) из 16 членов муниципалитета, в числе которых были казначей и секретарь. Особый отдел управления составляла муниципальная полиция, подведомственная, как мы видели, коменданту и губернатору. В составе ее числились: 1) два главных комиссара (магистр Московского университета Виллер, исправлявший должность полицмейстера, и помощник его иностранец Бюжо); 2) пятнадцать комиссаров (в большинстве случаев иностранцы, ранее проживавшие в Москве); 3) восемь комиссарских помощников. Кроме этих собственно членов муниципального управления, при нем состояло 12 лиц «для разных поручений», в числе которых было 5 переводчиков[86].

Из этого же отчасти списка мы можем определить и распределение обязанностей между членами муниципалитета. Мэр был председателем муниципалитета и главным руководителем его дел. По определению Вилльлебланша, он «занимается… всеми обыкновенными делами вообще… решает и подписывает»[87]… На имя мэра адресуются все предписания и требования военной власти, через него объявляются выговоры и поощрения[88]: он ближайшее ответственное лицо пред интендантом, воля которого при условиях военного времени вполне поглощала волю мэра. Товарищи мэра, кроме исполнения обязанностей последнего, за его отсутствием, имели, кроме того, еще свои специальные обязанности, и были чем-то вроде председателей одной из шести комиссий, или отделений (bureaux) муниципалитета: 1) попечения о бедных; 2) надзора за ремесленниками; 3) содержания дорог, улиц и мостов; 4) квартирмейстерской части; 5) закупки провианта и 6) спокойствия и тишины в городе. Остальные шестнадцать членов муниципального совета Москвы входили членами в одну или несколько из этих комиссий[89].

Нечто подобное замечается в распределении обязанностей и между членами смоленского муниципалитета.

Нам не удалось выяснить отношение к муниципалитету муниципальной полиции, которая была в непосредственном распоряжении коменданта и губернатора, но существование в смоленском и московском муниципалитетах, заведующих «спокойствием», «тишиной» и «полицией» в городе, по-видимому, говорит в пользу некоторой подчиненности городской стражи и муниципалитету.

В таком виде рисуется нам организация того учреждения, в которое французы нашли возможным привлечь местное население себе на помощь при устройстве порядка и управления в занятых областях. Между муниципалитетами отдельных городов была, конечно, разница, но не столько качественная, сколько количественная.

Французы ожидали большой пользы от учреждения этих муниципалитетов. Открытию их предшествовало торжественное провозглашение (proclamation) о них при посредстве печатных листков, распространяемых не только в городах, но и в селах.

По Смоленской губернии среди крестьян ходила следующая прокламация:

«Смоленские обыватели! Французское войско и гражданское правление употребляет все способы, дабы предоставить вам спокойствие, защиту и покровительство. Приходите и приезжайте в г. Смоленск, где открывается новое присутствие под названием „муниципалитет“, т. е. гражданский правительственный совет. Здесь будут разбираться всякие дела с участием вас, русских граждан.

Около дорог, по которым проходят войска, одни поля и сенокосы разорены, но другие остались в целости; между тем владельцы их скрылись, и французское правление не знает, как с этими землями быть. Поэтому, господа помещики и прочие землевладельцы, явитесь и имейте доверие к нашему правлению. Вы будете спокойны, в чем уверить вас в здешней губернии французский император и восстановит в прежний порядок. Вы, крестьяне, снятый ныне с полей озимый хлеб и прочие сельские продукты, за оставлением себе на обсеменение и продовольствие, привозите их, как и прежде, для продажи в г. Смоленск, где в течение короткого времени, вследствие множества французского народа, получите весьма изрядные выгоды и скоро забудете прошедшую потерю. Если же вы желаете какой-либо защиты, то объявите об этом, и вас император французский примет под свое покровительство.

Крестьяне, будьте покойны, занимайтесь без всякого страха вашими работами: французские войска вам уже не будут больше мешать, они уже удаляются отсюда. Что же касается войск, которые имеют намерение проходить здесь в будущем времени, то им даны строжайшие предписания, чтобы вам обид и притеснений никаких не учиняли. Французское правительство ожидает от вас привоза в город по-прежнему хлеба и прочих жизненных продуктов, за которые вы будете получать выгодную плату и большие деньги от самого французского императора; он в настоящее время пребывает в ожидании от вас повиновения и покорности»[90].

Компетенция муниципалитетов выясняется не столько из общих руководств, которые давались муниципалам при вступлении их в должность[91], сколько из текущих разъяснений и предписаний интендантов, адресованных муниципалитетам, и из протоколов заседаний последних, и это тем более, что функции муниципалитетов росли и развивались по мере предъявляемых им ходом событий требований; эти предписания, разъяснения и протоколы рисуют нам период формирования муниципалитетов. Так, в протоколе виленского муниципалитета от 17 сент. 1812 г. мы читаем: «Муниципалитет, не получая до сего времени от комиссии Временного Правительства Вел. Кн. Лит. указания, какого рода тяжбы могут разбираться муниципалитетами, постановил просить судебный комитет временного правительства об ускорении присылки названного распоряжения»[92].

Впрочем, в самый момент учреждения муниципалитетов, как можно судить из приведенных прокламаций, французы ожидали от муниципалитетов двух услуг: во-первых, содействия интендантским целям и, во-вторых, введения нормального течения жизни среди обывателей. Второе требование, конечно, было средством осуществления первого, которое доминировало над всеми остальными. Да иначе и быть не могло при условиях военного времени: ведь в военное время и национальное правительство подчиняет «местные пользы и нужды» самоуправлений требованиям военного характера. На вопрос, сделанный маршалу Даву в Могилеве членами новоучрежденного правления, в чем должна заключаться их должность, какое установить судопроизводство, какими законами руководствоваться, он отвечал: «Господа! Наполеон требует от вас трех вещей: хлеба, хлеба и хлеба…»[93] Сам Наполеон по этому поводу писал в Москве маршалу Мортье: «Необходимо, чтобы русское городское управление образовало общество из русских и отрядами посылало их по деревням забирать продовольствие, уплачивая за него деньги… При городском управлении устроить склад, из которого это продовольствие и будет выдаваемо»…[94] Самое назначение интендантов в качестве ближайших начальников муниципалитетов говорит за преобладание интендантских целей в учреждении муниципалитетов. Продовольственный вопрос составляет лейт-мотив переписки интендантов с муниципалитетами и протоколов заседания последних.

Так, виленский муниципалитет доносит по начальству, что «еврейским кагалом доставлено, согласно предписанию, триста штук волов»; предписывает тому же кагалу, «дабы 125 штук волов непременно были бы доставлены сего числа»; Временное Правительство предписывает «администрации виленского департамента немедленно снестись с муниципалитетом города Вильны, дабы часть (нужных) лошадей была поставлена городом, а часть — уездами»[95].

Смоленский муниципалитет получил от своего интенданта следующее предписание от 20 октября. Артикул 1-й: «Доставить со всей Смоленской губернии: хлеба 5.681 четв. 6 пуд. 21 фунт; быков 700; овса 565 четв. 11 пуд.; сена 3.030 пуд. 12 фунт. и столько же соломы». Артикул 2: «Сей запас должен быть доставлен в магазины, т. е. хлеб и фураж, к 1 числу декабря сего (1812) года и притом ²/₃ означенного количества вдруг (так перевели в муниципалитете слово aussitot), по получении сего определения; скот же к 1 марта будущего 1813 г., а одну треть тотчас, по получении сего определения». Артикул 3: «Сумма сих запасов будет зачтена вместо обыкновенных земских подушных налогов; когда же которая-нибудь округа не выставит означенного количества запаса, то оная принуждена будет заплатить деньгами; напротив, выставившая больше за излишнее против положенного получит деньги». За невыполнение этих требований виновным грозили военною экзекуцией[96]. Исполнителями этих приказов на местах были «уездные комиссары», по крайней мере, в Смоленской губ.[97]

Московский муниципалитет содействовал интендантству в этом отношении тем, что командировал своих членов сопутствовать «конвою, который французы отправляли для закупки хлеба, или фуражировки, по селениям около Москвы»[98]. Трудно учесть результаты этого рода деятельности муниципалитетов, по-видимому, по принуждению исполнявших ее. Не лишены интереса в этом отношении следующие заметки дневника Н. А. Мурзакевича. «Сентябрь, 10 число… Булка смешанного с отрубями хлеба в 15 фунтов стоила от 2 руб. 50 коп. до 4. Могилевские жиды перевозили провизию, а крестьяне, понуждаемые комиссарами — под страхом взыскания. Продавали хлеб за 5 коп. фунт; фунт говядины до 12 коп.; чарку водки небольшую 25 коп. Такая дешевизна была недолго… Октябрь, 19. Военный смоленский губернатор Жомини вознамерился занять собор под хлебный магазин в 30.000 кулей; требовал ключи чрез муниципалитет»[99]. Что касается Москвы, то известно, что, при выступлении неприятеля из столицы, было уничтожено несколько магазинов, и, несмотря на то, русские, по обратном занятии Москвы, нашли несколько лабазов с хлебом[100]. Кроме того, по сообщению Богдановича, обратное движение французской армии затруднялось большими стадами рогатого скота[101].

Свящ. Н. А. Мурзакевич

Учесть роль «невольных муниципалов» в провиантмейстерской деятельности, по неимению данных, к сожалению, невозможно. Более определенна в этом отношении деятельность муниципалитетов по квартирмейстерской части. В протоколах виленского муниципалитета мы, между прочим, находим такое постановление: «Муниципалитет поручает отделу по расквартированию поспешить с переписью домов, расположенных в городе, и пригласить для помощи в этом деле некоторых лиц из числа обывателей»[102]. В первом же заседании смоленского муниципалитета (27 августа 1812 г.) было решено письменно просить губернатора о присылке «офицера его штаба» для исчисления, совместно с муниципалитетом, годных для жилья домов в городе и для собрания сведений о живущих в них лицах, а также просить еще губернатора, чтобы он выдал чрез плац-коменданта билеты на жительство в домах и проверил, имеют ли право на такое жительство живущие в них лица[103]. Впоследствии один из смоленских муниципалов докладывал следственной комиссии о своей квартирмейстерской деятельности: «Должность моя состояла только в том, что показывал квартиры, по присылаемым от коменданта цидулькам, из коих одну, состоявшуюся на собственный мой дом, для усмотрения при сем представляю»[104].

На обязанности муниципалитетов лежало доставлять все необходимое для госпиталей и отчасти заведывать ими. В этом отношении особенно выдвинулись своей деятельностью муниципалитеты Вел. Княжества Литовского. Администрация минского департамента свидетельствовала, что в Минске «находятся несколько военных лазаретов; все они устроены самым тщательным образом. Кровати, матрацы и одеяла… чисты и красивы.

Все соперничают друг перед другом в доставлении всего необходимого своим избавителям»[105]. И действительно, протоколы виленского и минского муниципалитетов зарегистрировали множество случаев добровольного пожертвования корпии, белья, подушек и др. принадлежностей лазарета[106].

По-видимому, госпитальная деятельность муниципалитетов Смоленска и Москвы не встречала такой энергичной поддержки у общества. Так, смоленский муниципалитет постановил «женщин, ничем не занятых», определить «за плату» для мытья белья и приготовления корпии для раненых[107]. Среди членов московского муниципалитета известны два, которые «имели надзор за госпиталями (из них один купец, а другой — старший штаб-лекарь в штате московской управы благочиния)».

Если в содействии интендантским целям французов русские муниципалитеты действовали более или менее вяло, то в их деятельности по благоустройству и защите местного населения заметно больше инициативы и энергии, особенно когда приходилось защищать обывателей от чрезмерных требований военной власти и злоупотреблений насильников. По-видимому, муниципалитетам было предоставлено право ходатайствовать пред военной властью об отмене действий и распоряжений последней, если они причиняли ущерб населению. По крайней мере, Вилльлебланш требовал от смоленского муниципалитета, чтобы во всех случаях, когда то или другое его приказание окажется неудобным к исполнению, мэр обращался бы непосредственно к интенданту: при этом предписывалось исполнять только такие приказания, которые подписаны интендантом или его секретарем[108].

Виленский муниципалитет обращался много раз с энергичным протестом против нарушения прав местного населения. По поводу приказания губернатора Жомини весь лес с реки Вилии употреблять только на военные нужды, муниципалитет доносил временному правительству, что «это постановление исполнено, но что муниципалитет считает долгом довести до сведения временного правительства, что сами обыватели нуждаются в топливе. Лесов около Вильны нет; каким же образом могут жители г. Вильны исполнять повинность (печь хлеб и гнать пиво и водку для армии) и удовлетворить собственные нужды без дров? Обыватели приходят толпами жаловаться». Муниципалитет запрашивает, «не найдет ли временное правительство возможным постановить, дабы военные и обывательские нужды были тождественными и вышеуказанный лес был бы разделен согласно надобностям»[109]. На требование правительства собрать рекрутов с г. Вильны, муниципалитет последней заявил, что «среди населения совсем нет молодых людей и набрать рекрутов является невозможным». Муниципалитет, рекомендует вместо набора обратиться к добровольцам[110]. Характерно и следующее «представление» муниципалитета административной комиссии:

«Военные караулы… задерживают въезжающие в город подводы с продуктами, требуя предъявления билета, выданного плац-комендантом и вымогая взятки, что пугает обывателей и уменьшает подвоз. В виду изложенного, муниципалитет просит о расследовании сего дела»[111].

Смоленские муниципальные власти также печаловались пред интендантом за население, и даже уездное: «Нет возможности более сносить таких жестокостей и грабежей (со стороны солдат, расквартированных по уездам), — писал один из русских комиссаров губернатору. — Если далее хотя малое время все оное от них происходить будет, то данных комиссарам повелений (о сборе провианта) ни под каким видом выполнить будет неможно, ибо жители, не имея чем себя содержать и пропитать, оставя свои домы, разбредутся. Пожалуйста, поскорее запретите им те буйства, насилия и грабежи чинить, и снабдите меня на все оное вашею милостивою резолюцией»[112].

Впрочем, членам муниципального правительства, по-видимому, была предоставлена власть арестовывать нарушителей тишины, порядка и постановлений и отправлять их к интенданту или в муниципалитет. Вышеупомянутый смоленский комиссар жалуется на французские отряды, что они отбирают и отпускают на свободу тех грабителей, которых он арестовывал и отправлял в Смоленск[113].

Над местными жителями муниципалитетам, по-видимому, в некоторых случаях было предоставлено право суда. Вилльлебланш писал смоленским муниципалам: «В качестве членов муниципального совета, вы пользуетесь полной юрисдикцией над жителями; поэтому вам следует сделать г.г. Рейнеку, Раховскому и Шевичу выговор за их леность и предостеречь их о возможности строгих мер по отношению к ним»[114]. В среде членов московского муниципалитета были лица, специальной обязанностью которых было «заботиться о тишине, порядке и правосудии». Яркий свет на отношение муниципалитета к местному суду проливает «объявление муниципального совета г. Вильны о выборе участковых судей». Согласно этому объявлению, выбранные муниципалитетом мировые судьи «все отчеты о решенных делах имеют присылать еженедельно муниципалитету, как представителю правительства в данном городе, наблюдающему, чтобы не было несправедливости, и имеющему право не только уволить подобного судью за несправедливости, но и предать его городскому суду за преступное неисполнение обязанностей». Суду этому подведомственны были следующие дела: 1) о неплатежах за забранные съестные припасы и аптекарские товары; 2) тяжбы между ремесленниками и слугами с нанявшими их лицами и взыскание убытков, причиненных обеим сторонам; 3) тяжбы по найму домов и квартир; 4) дела о нарушениях тишины и спокойствия и о неисполнении распоряжений полиции. Суды эти, не добившись примирения сторон, могут налагать за проступки пени не свыше 50 злотых в пользу одной из тяжущихся сторон или в городскую кассу; арестом или тюрьмой не свыше трех дней.

Постановления названных судов приводятся в исполнение полицией, за исключением ареста и тюрьмы, для чего требуется подтверждение муниципалитета в том случае, если сторона апеллирует к нему о таком подтверждении[115].

Было ли так ясно регламентировано отношение муниципалитетов к суду собственно в русских городах — нам неизвестно; хотя вышеприведенные данные указывают на несомненно предоставленную им юрисдикцию; весь вопрос, следовательно, в фактическом применении ее русскими муниципалитетами.

Проступки, выходившие за пределы подсудности муниципальных судов, в Литве передавались суду войтов и городскому суду; насилия, мародерства и вообще тяжкие проступки разбирались военным судом, решения которого приводились в исполнение в 24 часа[116].

К числу обязанностей муниципалитетов по водворению «благоденствия среди обывателей» относится забота о бедных, призреваемых и об их пропитании. Любопытно отметить, что «отделение (bureaux) попечения о бедных» при московском муниципалитете было самым многочисленным: оно состояло из 7 человек. Насколько их деятельность содействовала «благоденствию» опекаемых, для суждения об этом, к сожалению, мы не имеем данных.

Гораздо заметнее деятельность муниципалитетов по восстановлению церковного порядка в городах. На обязанности трех московских муниципалов лежало смотреть за порядками богослужения в храмах. Члены эти распоряжались очисткой храмов от навоза, трупов и сора и восстановлением богослужения в Москве[117].

Могилевский муниципалитет предписал архиепископу Варлааму совершить торжественное богослужение в день именин Наполеона, и возглашением имени последнего вместо имени русского императора и торжественно присягнуть Наполеону, что и было исполнено[118].

В тот же день виленский муниципалитет in corpore присутствовал при богослужении, и мэр его произнес торжественную речь[119].

Могилевский муниципалитет требовал от духовенства «понедельных ведомостей: о родившихся, браком сочетавшихся и умерших»[120].

От витебского и могилевского муниципалитета было объявлено, чтобы в городе «от захождения до совершенного восхождения солнца в церквах в колокола не звонили, да и днем к обедне и вечерне звонили бы тихо и непродолжительно»[121].

Маршал Даву в Чудовом монастыре (Верещагина)

Для полноты перечисления функций муниципальной деятельности нам остается указать, что на обязанности его отдельных членов лежало заботиться об очистке улиц и мостовых от мертвых тел и нечистот[122]; других членов муниципалитета мы застаем при исполнении смертной казни; причем муниципалы принимают от осужденного его последнее завещание и распоряжаются выкопать могилу[123]; наконец, муниципалитеты объявляют о распродаже с аукциона имущества неисправных плательщиков налогов и посылают своих членов для осмотра и описи этого имущества[124].

Бар. Г. Жомини (Минере)

Так обширна и разностороння была деятельность муниципалитетов, функционировавших у нас, на Руси, каких-либо 2–3 месяца при бурях и грозе военной непогоды. У нас нет данных, по которым бы можно было учесть реальные результаты этой деятельности как для французов, так и для местных жителей. Слишком капиллярным явлением были муниципалитеты на фоне разыгрывавшихся стихийных событий того времени, чтобы оказывать заметное влияние на них и отразиться в памятниках; к тому же, боязнь наказания за свое участие «во французском управлении» заставила членов муниципалитетов, по возможности, уничтожить следы своей деятельности, и нам, волей-неволей, приходится судить о ней из общих описаний и соображений. Оставшийся в Москве Шмидт, майор генерального штаба французской армии, на вопрос гр. Ростопчина, «оказало ли некоторую пользу временное правление, учрежденное французами в Москве?» — ответил: «Временное правление, учрежденное французами в Москве, не принесло большой пользы французской армии; разве только тем, что некоторые из его членов… указали некоторые места, где были скрыты драгоценные вещи, и оказали содействие при обольщении нескольких крестьян»[125]. Выше мы видели, что польза эта указанным содействием не ограничилась, особенно, если принять во внимание деятельность всех муниципалитетов, от Вильны до Москвы. Главное же значение муниципалитетов было в том, что они посильными заботами о «благоденствии» оставшихся обывателей содействовали облегчению страданий последних, водворению относительного порядка и были человечным мостом между незнавшими страны завоевателями и покинутым на их произвол населением, не успевшим уйти с пути неприятеля.

В этом отношении не безынтересно для нас воспоминание одного современника, который, даже преломляя события сквозь призму зоологического национализма, не смог затемнить существенного в деятельности местного муниципалитета в пользу местного населения. Житель г. Чаус (Могилевской губ.), говоря о расположении французских войск в Могилевской губернии, замечает: «Не могу сказать, чтобы эти отряды занимались грабежами и насилиями; этому обязаны мы были… временному тогдашнему военно-польскому „ржонду“, который составлен был из ксендзов, знатнейших помещиков и чиновников римско-католического исповедания; вернее же сказать — боязни самого ржонда потерпеть нападение от своих крестьян православного исповедания, которые в военное время могли (?) восстать против своих неправославных помещиков и ксендзов. Самый ржонд, чтобы предотвратить это, исходатайствовал у начальства французской армии охранительные по городам и даже местечкам Могилевской губ. военные команды, под названием „Ochrana“, дабы держать в страхе все православное народонаселение. Следовательно, ржонд этот внушал командам удерживаться от грабежа и насилия, чтобы не возбудить общего восстания православных на всех помещиков римско-католического исповедания и ксендзов»[126]. В этом случае мемуарист приписывает свою личную безопасность и сохранность имущества козням поляков и ксендзов так же великодушно и с благодарностью, как один московский домовладелец, обязанный спасением своего роскошного дома московскому муниципалу, счел своим патриотическим долгом донести на этого муниципала Ростопчину, как на пособника французов в расхищении его имущества[127].

Но налетом подобного патриотизма и национализма факт незатушеван: «злокозненный» католический «ржонд» в Чаусах, «предатель-муниципал» в Москве содействовали спасению жизни и имущества своих обвинителей так же, как подобные им «муниципалы поневоле» делали это во многих других городах и весях покинутой без предупреждения России.

Да, муниципалитеты делали скромно большое дело, и их можно упрекнуть разве в том, что они не могли принести большей пользы своим соотечественникам, чем они ее принесли; но в этом помешал им целый ряд независящих обстоятельств, сковывавших их по рукам и ногам.

Прежде всего нужно принять во внимание, что служба в муниципалитетах для многих из муниципалов была «подневольною»: принималась под страхом смерти и страданий семьи и рассматривалась, как служение врагу, которое безнаказанным не обойдется. Отсюда манкировка обязанностями, непосещение заседаний и уклонение от подписывания протоколов заседания и т. п. Вот как описывает свои переживания один из таких «подневольных муниципалов»: «Лессепс объявил мне, что я избран в муниципалитет и занял бы свое место. Я, выслушавши приказание, просил его об увольнении, представя ему, что имею престарелых родителей, жену и осмерых детей малолетних, и что дом наш частию выгорел и весь разграблен». Лессепс отказал. «Я стал усиливаться просьбою: он, долго слушав и осердясь, сказал: „Что ж вы много разговариваете? Разве хотите, чтоб я об вас, как об упрямце, донес моему императору, который в пример другим прикажет вас расстрелять?..“»

Это не единичное свидетельство трагических переживаний муниципалов поневоле[128].

Интендантам приходилось принимать энергичные меры воздействия для оживления деятельности русских муниципалов. «Я просил вас, г. мэр, — писал смоленский интендант в одной из своих бумаг, — продолжать заседания до 2 часов. Я посылал в муниципалитет в 1 час, а там не было даже приказного». В другой бумаге он пишет: «Г. мэр! Требуя от вас почтарей для организуемой мною теперь почты, я желал, чтобы они присланы были тотчас же; но вам всегда надо писать о самом простом деле по три раза. Прошу вас озаботиться этим немедленно и предупреждаю, что не приму никаких оправданий». Через 4 дня после этого интендант обращается уже ко всему муниципалитету с таким строгим посланием: «Я с сожалением вынужден известить вас, что не могу быть доволен вашей беспечностью в службе вашему отечеству. Сегодня, в 9? часов, в муниципалитете не было ни мэра, ни одного из членов. Работающих нет никого, кроме гг. Рутковского и Ефремова. Предупреждаю вас, что — как ни прискорбно будет для меня — я буду вынужден прибегнуть к мерам строгости, если это будет так продолжаться»[129]. Впрочем, не одними угрозами, а и милостивыми подарками от имени Наполеона пытался Вилльлебланш поощрять своих вялых муниципалов. Так, им выдано было мэру и его товарищу по 200 франков; «генерал-секретарю» Ефремову «за особые услуги по управлению» 224 франка, а остальным разно — от 75 до 15 франков[130].