5. «А у него был еще и сын…»
5. «А у него был еще и сын…»
Снова иду на улицу Кирова и погружаюсь с головой в архивное дело Бодунова. Внимательно, в который раз, просматриваю анкеты, автобиографии — вдруг появится какой-нибудь адресок. Час летит за часом, но скрупулезное изучение к положительным результатам не приводит, все документы я видел раньше. Собираюсь захлопнуть папку. Но тут мое внимание привлекает какой-то прямоугольный едва заметный штампик в углу страницы. Он выцветший, блеклый… Как я раньше не обратил на него внимания?
В шестьдесят седьмом году, когда вся милиция переходила на новую форму одежды, Иван Васильевич просил рассмотреть вопрос о выдаче ему одного комплекта обмундирования. Генералы и на пенсии сохраняют право носить форму…
Работники архива дали мне сильную лупу, и я медленно, по буковке расшифровываю ювелирные штришки в углу штампа. Сквозь синие чернила едва заметно проглядывает: «Адрес за..яви..те..ля…» — а ниже: «Шокальского, дом 1»…
Что?! В шестьдесят седьмом Бодунов жил на улице Шокальского! Этот адрес уже гораздо ближе по времени, а значит, и более достоверен. Вдруг там живет одна из дочерей Ивана Васильевича? Новые их фамилии мне пока неизвестны. Вот только жаль, что квартира не указана…
Вместе с участковым инспектором Виктором Филатовым, согласившимся помочь в поиске, обходим подъезд за подъездом, звоним в квартиры, беседуем с жильцами.
— Бодунов? Здесь жил? В этом доме? Извините, не слышал…
— Разрешите посмотреть фотографию… Красивый мужчина. Говорите, Лапшин — это он? Надо же, в нашем доме жил… Маша, посмотри! Лапшин жил в нашем доме… Знали бы, переехали сюда раньше!
— Какой еще Бодунов? Нет, товарищи, не знаю…
И вот нам повезло. Дверь открыла пожилая женщина. Она поднесла снимок к самым глазам.
— Это наш сосед… — она уверенно ткнула в фотографию сухим морщинистым пальцем. — Вот здесь жил, в тридцать девятой квартире. Вежливый был мужчина, добрый. Хоронили его в семьдесят пятом… Помню точно. Оркестр был, военных много… Дочки, те переживали очень. А уж как сынок убивался — губы закусил, сердешный… Побледнел аж.
— А вы не ошибаетесь, гражданочка?
— В смысле?
— Да насчет сына…
— Как это ошибаюсь? — Старушка недоброжелательно окинула меня взглядом. — Николаем звали, а по батюшке — Иванович…
Благодарю старушку и бегу в адресный стол, с тревогой и нетерпением жду ответа. Проходит десять минут, пятнадцать.
— Кто Бодунова искал? Записывайте… Николай Иванович. Сорок четвертого года рождения…
Через службу «09» узнаю номер телефона. Подошла женщина — оказалось, жена. Рассказываю о своем поиске, спрашиваю про архив, прошу о встрече.
— Я вас огорчу, — сразу же признается Людмила Анатольевна. — У нас дома никаких фотографий покойного свекра нет. А вы не звонили Римме?
— Она в Москве? — осторожно спрашиваю я, не слишком надеясь на положительный ответ.
— Кажется, в отпуск еще не уехала… Записывайте телефон… Ее фамилия Прокоп, а Натальи Ивановны — Воронова. Обе живут в Москве!
Но дозвониться в тот же день не удалось. Римма Ивановна совсем недавно переехала в новый дом, и у нее еще нет телефона…
С утра пораньше я уже караулил Римму Ивановну у дома, в котором она работает. Как я и предполагал, ходили мы с ней по одним улицам. Живет она в трех минутах ходьбы от адресного стола, куда я так часто обращался за помощью, а работает — рядом с Петровкой, 38.
— Молодой человек, — ко мне подошла тоненькая хрупкая женщина в белом хрустящем халате. — Вы не меня ждете? Я — Прокоп!..
Мы долго говорили с ней об отце, сидя в небольшом, пропахшем лекарствами кабинете. Она рассматривает фотографии, разложенные на столе, и то и дело поправляет мизинцем коротко остриженные светлые волосы.
«Волнуется! — догадываюсь я. — Наверное, то, о чем я рассказываю, ей внове». А я уже не могу удержаться и скороговоркой повествую о том, какой герой ее отец, и о том, что он совсем не Бодунов, а Лапшин. Нет, я неправильно выразился… Лапшин — это Лапшин, а совсем не Бодунов… — и, окончательно запутавшись, умолкаю.
— А мы об этой истории знаем, — тихо произносит Римма Ивановна. — У нас даже когда-то была книга Германа, подаренная папе. Были написаны какие-то добрые слова автора. Я сама держала ер в руках… Но…
— Что но?.. — вырывается мое нетерпение.
— Сейчас у нас нет ни книги, ни воспоминаний, ни писем, ни орденов и медалей. Разве что несколько фотографий, но они уже послевоенного времени…
— А орден номер 2145?
— Кронштадтский? — Женщина невесело усмехнулась. — О нем сохранился лишь смешной папин рассказ…
— Расскажите, а… Пожалуйста…
— Что ж не рассказать, можно. Орден вручал Калинин, а папа не берет его, отказывается. «Не могу, — говорит, — принять эту награду… Я уже писал об этом в рапорте, но меня все равно награждают». Удивился Калинин, а отец продолжает: «Я, Михаил Иванович, когда врывался в кронштадтские ворота, до того был напуган, что хотел бежать, но заплутал маленько — вбежал именно в те ворота, что в крепость ведут… Я уже докладывал об этом командиру». А Калинин ему отвечает. «Была бы на то моя воля, я бы тебе за твою правду еще дал награду. Носи на здоровье и никогда не снимай, попадешься без ордена — накажу!»
— А где ж теперь орден? В музее?
Римма Ивановна грустно качает головой.
— Долго рассказывать, да и не хочется ворошить прошлое… Да уж ладно! — Она решительно повернулась в мою сторону. — После смерти мамы за отцом несколько лет ухаживала другая женщина, у которой были свои дети — дочь и два сына. Прожили они вместе всего несколько лет, а когда отец умер, нам не досталось ничего. Сколько я ни просила вернуть отцовские книги, альбомы с фотографиями, ничего добиться не смогла. Боюсь, что многого уже не существует…
Она достала записную книжку и дала мне телефон дочери этой женщины. Правда, фамилии ее по мужу не знала, а девичья мало чем могла помочь. Как оказалось, и сам телефон устарел: жили в той квартире совсем другие люди, и ничем помочь они, конечно, не могли…
Уже закончив поиск, я все же нашел сводную сестру Риммы Ивановны, побывал у нее дома, ближе познакомился с семьей. Милые, добрые люди, они рассказали обо всем, что знали, показали памятные, но вовсе не те, о которых говорила Римма Ивановна, реликвии, связанные с именем Ивана Васильевича, подарили его фотографии, просили передать их в музей, что я и сделал.
Несмотря на поздний час, уходить из дома не хотелось…
Но все это было потом, после окончания моего поиска, а тогда, когда я говорил с Риммой Ивановной, встреча закончилась на печальной ноте…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.