Глава 14 ДЖОННИ РАДИРУЕТ С «ПЛОЩАДКИ ДЛЯ ГОЛЬФА»

Глава 14

ДЖОННИ РАДИРУЕТ С «ПЛОЩАДКИ ДЛЯ ГОЛЬФА»

В ночь на 28 августа 1939 года, за несколько дней до начала войны радист по имени Гейнц Валенти, голубоглазый, с мальчишеским лицом, сидел за коротковолновой рацией в одной из двадцати звукоизолированных кабин в бетонированном подземном радиоцентре. Каждый из радистов прослушивал свою частоту в ожидании сообщений от многочисленных агентов абвера, разбросанных по всей Западной Европе.

На поверхности центр выглядел как обычное поместье в Вольдорфе, тенистом городке, примыкающем к городской черте северного Гамбурга. Это было построенное майором Вернером Траутманном, напичканное электроникой чудо техники, служившее для поддержания радиосвязи с агентами абвера, снабженными Klamotten (хлам), как на абверовском жаргоне назывались портативные приемопередатчики «Телефункен», внедренные в практику адмиралом Канарисом. Уже две недели радисты скучали в подземном бункере особняка, купленного абвером для радиокоммуникаций тогда, когда стало ясно, что атмосферные условия в районе Берлина не обеспечивают надежного приема. Два огромных бункера были сооружены для защиты радистов на случай нападения или бомбежки. Как только Канарис объявил по абверу боевую готовность, все радисты перебрались под землю, где и оставались вплоть до того весеннего дня 1945 года, когда английские войска заняли Вольдорф и выкурили их оттуда.

Радист Валенти был одним из асов подразделения майора Траутманна, у всех операторов которого в дополнение к мастерству было еще и шестое чувство при работе на аппаратуре. Они безошибочно узнавали «почерк» агента и могли по манере работы сразу отличить одного от другого. В случае, если бы кто-то попытался выйти на связь под видом какого-либо из агентов, они наверняка бы обнаружили подмену.

Валенти было поручено установить связь с А-3504. Он ждал на указанной частоте с полуночи, стараясь услышать знакомые точки и тире, слагавшиеся в позывные. Ночной эфир был чистым и прозрачным, наполненным какими-то порой загадочными звуками. Немцы передавали директивы, вводящие чрезвычайное положение, или беседовали с невидимыми партнерами, которых знали только по кодовым номерам или кличкам. Впервые радиосвязь столь широко использовалась в разведке. В эфире царило столпотворение, предвещавшее войну, наполняя тех из нас, кто перехватывал разговоры, тревогой и недобрыми предчувствиями[58].

Где-то далеко звучали сигналы морзянки, еле слышные точки и тире. По-видимому, какое-то рыболовное судно пыталось связаться с ДАН, мощной германской радиостанцией в Нордейке. Звучала обычная какофония звуков, сигналы налагались и перебивали друг друга. Одно сообщение смешивалось с другим.

Ровно в 4.30 утра 28 августа Валенти вдруг узнал знакомый почерк агента, которого он обучал в течение долгих изматывающих уроков (поскольку агент был крайне нетерпеливым и раздражительным учеником). Это был короткий, снова и снова повторяющийся сигнал, означавший, что агент пытался установить связь с Вольдорфом: его позывной и две трехбуквенные группы – ALB… SSD… QRV, означавшие, что агент с кодовым номером ALB готов передать особо срочное сообщение. Само кодированное сообщение, которое удалось разобрать, состояло из пятизначных групп: CCHRI JAZTP GHIJN APXZF TSOEN MOPRN AHFTZ XZGNL EOSPR UNKPS XZYWN. Затем следовала незашифрованная фраза по-английски: «До связи завтра».

Валенти вырвал из блокнота листок с записью, помчался в кабину прямой связи с гамбургским управлением абвера на Зофиентеррасе и сообщил своему абоненту:

– Ваш парень вышел на связь. Я получил сообщение.

– Что там? – спросил капитан Риттер, с нетерпением ожидавший донесения от А-3504.

– Пока не знаю, герр капитан. Я еще не расшифровал его.

– Позвоните мне сразу же, как сделаете это.

Ничем не примечательный передатчик, с которого пришла радиограмма, был тем не менее весьма заметным. Это был единственный передатчик абвера в Англии.

Кингстон, рядом с Ричмонд-парком, респектабельный жилой район в одиннадцати милях к юго-западу от центра Лондона, едва ли был подходящим местом для таких «шалостей». Дом, в котором находился передатчик, был темным и безмолвным, как и все остальные здания под сенью колокольни церкви Всех Святых, где когда-то короновались саксонские короли. Все их жильцы, замотанные драматизмом обстановки и кризисом, безмятежно спали, оставив заботу о своей судьбе людям с Уайтхолл.

В комнате, выходящей в задний дворик, за задернутыми занавесками при неярком свете торшера, освещающем уложенную в чемоданчик рацию, сидел невысокий темноволосый мужчина с крючковатым носом и быстро стучал ключом Морзе. Это и был «наш человек на площадке для гольфа» – немецкий агент в Англии, передающий по рации свое первое сообщение.

Как вам может сказать любой шпион, есть таинственное возбуждение в этом моменте, к которому тщательно готовили каждого агента. Шпионы – самые одинокие создания, подобные маленькому суденышку в океане, идущему своим собственным курсом. Как только они выходят в эфир, давящее чувство одиночества исчезает. Они чувствуют, что, наконец, они нужны, что люди на другом краю земли жаждут услышать их.

За несколько дней до того, как адмирал Канарис вверг свое ведомство в состояние войны, капитан Риттер дал инструкции низкорослому человеку в Кингстоне произвести серию пробных радиосвязей. Риттер установил контрольное время с 4.00 до 4.30 утра и первый выход в эфир назначил на 28 августа.

Было уже 5.10 утра, когда Валенти вновь подошел к телефону с наконец расшифрованной радиограммой: «Непонятно караван кораблей резерва ВМФ отправляется из Портсм… в Гибралтар непонятно семь тридцать».

Информация была не очень значительна. И при передаче были серьезные искажения. Но Риттер был удовлетворен. Это было его дитя, он звал его Джонни и присвоил ему кодовый номер А-3504 в своей картотеке высококлассных разведчиков.

Джонни нашел свой путь в абвер в 1936 году с такими «верительными грамотами», которые были слишком хороши, чтобы им можно было верить. Его звали Артур Джордж Оуэне, и он стал шпионом, чтобы удовлетворить свои политические фантазии и личные нужды. Он родился в Уэльсе в 1899 году, перебрался в Канаду, в 1933 году вернулся в Англию, где некий Ганс Гамильтон, директор фирмы «Экспендид метал компани», заинтересовался изобретенным Оуэнсом аккумулятором нового типа, который мог быть применен в британском ВМФ. Его взяли на работу в «Экспендид метал» в качестве консультанта-электромеханика, а позднее Гамильтон помог открыть Оуэнсу свое дело – фирму «Оуэне бэттери эквипмент компани» для продажи некоторых его изобретений. На эти доходы он мог жить безбедно в Хэмпстеде с женой и ребенком. Однако тихое семейное счастье было не для него, и, хотя по акценту и образу жизни он был валлийцем, по убеждениям он не был конформистом. Обаятельный, непостоянный, безответственный и продажный, он жил не по средствам, всегда нуждаясь в деньгах на низкопробных любовниц и на шотландское виски, к которому питал чрезвычайное пристрастие. Ему нравилась роль коммивояжера, и он постоянно разъезжал, регулярно бывая в Голландии, где поддерживал деловые связи с гигантским концерном «Филипс», а также в Бельгии и изредка в Германии.

Из таких поездок он возвращался с технической информацией, которую передавал Адмиралтейству, пока не решил в начале 1936 года, что можно получать деньги за эти сведения, вместо того чтобы отдавать их бесплатно. Разведывательное управление ВМФ проявило интерес к сотрудничеству с ним на постоянной основе, и Оуэне был представлен полковнику Пилу из СИС, который завербовал его.

Вскоре Оуэне разочаровался в своих нанимателях, отчасти из-за высокомерного отношения к нему полковника Пила, но главным образом из-за прижимистости своих шефов. Это недовольство способствовало пробуждению в нем валлийского национализма и ненависти к англичанам. К концу 1936 года это сочетание недовольства Пилом, ненависти к англичанам и неприязни к СИС породило в нем жажду мщения.

Как шпион Оуэне мог многое предложить немцам. Его фирма заключила несколько контрактов с Адмиралтейством, он мог там бывать практически в любое время, он регулярно посещал такие важные объекты Королевских ВВС, как экспериментальные базы в Фарнборо и Хендоне, знал многие из тщательно охраняемых секретов авиации и флота.

Он мог предложить немцам и более того, среди его друзей были ярые валлийские националисты, некоторые из них занимали ключевые посты на таких заводах, как «Шорт бразерс» в Рочестере и «Роллс-Ройс» в Ковентри. Он мог создать из них шпионскую сеть и возглавить ее, если только удастся связаться с немцами, не вызвав у СИС подозрений в предательстве.

Для этого лучше всего подходил действовавший в те годы в Лондоне общественный клуб для немцев, прислуживавших в английских домах, созданный немецкий трудовым фронтом. Он стал частым посетителем заведения, якобы для того, чтобы заводить знакомства с хорошенькими немецкими горничными, а на самом деле для того, чтобы выйти на германскую разведку.

Как оказалось, выбор клуба на Кливленд-Террейс был удачным. Директор клуба светловолосый немец Петер Фердинанд Брюннер был лондонским резидентом, сотрудником подразделения капитана Диркса из гамбургского отделения абвера, и занимался сбором информации через немок, служивших в лондонских семьях.

Оуэне стал изливаться Брюннеру в своих симпатиях к Германии, рассказал о частых поездках в Гамбург и Кельн.

– Вы не могли бы рекомендовать меня кому-нибудь из ваших друзей, с которыми я мог бы познакомиться там, – сказал он. – Иностранцу ужасно тоскливо коротать время в этих чертовых гостиницах.

Через несколько недель, в одно из посещений Оуэнсом клуба, Брюннер подошел к нему.

– Вы просили найти для вас друзей в Германии. Так вот, у меня есть один. Он, как и вы, инженер и много разъезжает. Когда в следующий раз поедете в Брюссель, дайте мне знать, и я организую встречу двух одиноких приезжих. Его фамилия Пайпер, герр инженер Конрад Пайпер.

Оуэне не сомневался, что Пайпер работает в абвере. Он быстро организовал деловую поездку и, считая, что надо набить себе цену, заказал номер в лучшем брюссельском отеле «Метрополь» на площади Брукер. Он позвонил по полученному от Брюннера телефону, и ему сообщили, что герр Пайпер будет в Брюсселе на следующий день и, по случайному совпадению, остановится в том же «Метрополе».

Пайпер появился, но ограничился лишь следующим заявлением:

– Я не уполномочен моей фирмой обсуждать конкретные деловые вопросы. Я предлагаю вам поехать в Гамбург и связаться с моей фирмой «АГ Хиллерманн». Мы занимаемся электротоварами и, я уверен, заинтересуемся вашими аккумуляторами, если они действительно так хороши, как вы говорите. Кстати, – добавил Пайпер, – в Гамбурге вы будете гостем нашей фирмы. Позвоните в мою фирму и спросите герра Мюллера. Это наш специалист по аккумуляторам и к тому же весьма светский человек. Он позаботится, чтобы вы хорошо провели время.

В Гамбурге (где, в свою очередь, абвер стремился произвести на него впечатление) его поселили в фешенебельном дорогом отеле «Фир яресцайтен» на Алыптер, и он встретился с «герром Мюллером», чтобы обсудить деловые вопросы.

В действительности его принял капитан Диркс, наконец, он смог перейти к делу – оба собеседника прекрасно знали, чего они хотят. Оуэне предложил свои услуги абверу, и Диркс согласился принять его в штат абвера.

После этого состоялось несколько явок – в Кельне, Брюсселе и Антверпене, куда Оуэне приезжал по делам, но больше не в Гамбурге. Диркс решил держать его в отдалении, избегая встреч на собственной территории. Оуэне, внесенный в списки абвера под номером Ва-1002, решил сохранить связь с СИС, сведя до безопасного минимума свои контакты с полковником Пилом, но работать только на немцев. Он решил, что будет разумным не знакомить немцев с параллельной линией своей тайной жизни.

Диркс, который почти всю свою сознательную жизнь провел в разведке и принципиально никому не доверял, подозревал, что маленький валлиец мог быть заслан англичанами, но со временем его настороженность улетучилась. Оуэне выглядел столь бесхитростным и так искренне демонстрировал свои немногие достоинства и многие пороки, и в трезвом, и в пьяном виде откровенно выражал свою англофобию, что в конце концов Диркс поверил ему и без особой проверки, за исключением нескольких простых ловушек, обычно применяемых для разоблачения шпионов и засланных агентов.

Оуэне безупречно выдержал эти испытания, включающие и языковой тест, который решил устроить ему Диркс. Новый агент утверждал, что не знает ни одного иностранного языка, тем более немецкого, с которым он испытывал особые затруднения, пытаясь выучить, чтобы привлечь новых клиентов. Однажды на явке в Гамбурге Диркс, диктуя секретарше, тем же голосом произнес:

– Внимание. Я сейчас опрокину торшер на голову этого человечка.

Он наблюдал за реакцией Оуэнса на эту фразу, но тот выглядел совершенно безразличным. Затем Риттер поднялся и с деланой неловкостью опрокинул торшер, внимательно глядя, как тот падает на голову Оуэнса. Валлиец явно этого не ожидал. Он подпрыгнул, как ужаленный тарантулом, а его испуганное выражение лица и искренние проклятия были тем самым доказательством, которое требовалось Риттеру.

Все явки Диркса с Оуэнсом были результативными. Валлиец привозил интересные сплетни о ключевых фигурах Адмиралтейства и министерства ВВС, а также интересную техническую информацию. Но это было далеко не то, что требовалось Дирксу, который служил в отделе военно-морской разведки гамбургского отделения абвера. Но знания валлийца о флотских делах были весьма незначительными, а его связи с Адмиралтейством очень непрочными.

С другой стороны, он поддерживал серьезные деловые отношения с министерством ВВС и часто бывал на самых охраняемых секретных объектах военной авиации, а также хорошо разбирался в авиационной промышленности. На одну из явок Диркс прибыл с человеком, которого интересовало именно то, чем в изобилии располагал Оуэне, и представил его как «доктора Рантцау» из экспортно-импортной фирмы «Рейнгольд и К0». Хотя они оба отлично понимали, чем на самом деле занимаются, капитан по-прежнему неуклюже маскировался под бизнесмена.

«Доктором Рантцау» был капитан Николаус Риттер, только что прибывший из Гамбурга, и начиная с этого летнего дня 1937 года Оуэне работал на Риттера, став его самым ценным агентом. Последний также вел теперь двойную жизнь – руководя шпионажем, он по большей части работал как бизнесмен. На его столе в кабинете четвертого этажа дома на Зофиентеррасе стояли четыре телефона, пользоваться которыми мог только он. Каждый из телефонов был зарегистрирован на одну из коммерческих фирм, которые были его крышей, располагаясь в разных районах деловой части Гамбурга. Одной из них и была «Рейнгольд и К0», сотрудником которой Диркс представил Риттера, а из ее двухкомнатной конторы Риттер руководил деятельностью Оуэнса.

Под руководством Риттера Оуэне стал «кротом», то есть «спящим» агентом, или законсервированным на случай действительно чрезвычайной ситуации или войны между Германией и Англией. До этого он должен был встречаться с Риттером в Голландии, Бельгии или в Гамбурге под прикрытием своего легального бизнеса, организованного абвером. На явках он должен был сообщать добытую им информацию устно. Он мог выходить на Риттера только в случае крайней необходимости. Для такой связи был разработан специальный шифр и был выделен почтовый ящик номер 629 на главпочтамте Гамбурга.

Так продолжалось до конца 1937 года, когда на очередной явке с Риттером Оуэне предложил законсервировать его полностью до чрезвычайных обстоятельств. Предложение выглядело разумным, и Риттер согласился.

На самом деле для такого предложения были весьма серьезные основания. Он прибыл на явку с Риттером сразу же после первого в его карьере шпиона серьезного кризиса, грозившего ему гибелью. По некоторым причинам полковник Пил невзлюбил Оуэнса, и эта неприязнь была столь же сильна, как и расположение к нему немцев. Хотя у полковника не было веских оснований не доверять Оуэнсу, он поручил специальному отделу Скотленд-Ярда на всякий случай присматривать за валлийцем.

После этого за Оуэнсом время от времени устраивали слежку, и на первых порах наблюдение не давало результатов, главным образом потому, что велось в Англии и не могло зафиксировать его зарубежных встреч с Риттером. Результат дало наблюдение за почтой Оуэнса. Специальный отдел перехватил одно из его писем, адресованных на почтовый ящик номер 629 в Гамбурге. Хотя само по себе письмо казалось безобидным и в нем лишь назначалась встреча «доктору Рантцау» через несколько дней, но английская контрразведка знала, что почтовый ящик номер 629 принадлежит абверу, и этого было достаточно, чтобы заинтересоваться отправителем письма.

Ему не препятствовали в поездке за границу, но установили тщательную слежку, которая дала необходимые доказательства. Двум детективам было поручено посетить Оуэнса и пригласить его пройтись с ними в Скотленд-Ярд, как деликатно назывались подобные аресты на языке британских служб безопасности. Оуэне опередил их. Сверхчувствительной интуицией шпиона валлиец догадался о слежке во время этой поездки и, чтобы отвести угрозу, решил сделать первый шаг.

Он явился к полковнику Пилу и выдал ему легенду, подготовленную на такой случай. Вот как эта история изложена в справке, подготовленной английской контрразведкой МИ-5.

Сноу (кличка Оуэнса в СИС) сообщил, что познакомился на деловой почве с немецким инженером по фамилии Пайпер и попытался получить от него некоторую информацию. Переданные Пайпером сведения были не совсем удовлетворительными, а на дальнейшую оплату информации у Сноу не было денег. Тогда, как Оуэне рассказывал Пилу, Пайпер предложил ему работать не на англичан, а на немцев. Оуэне заявил, что согласился на это предложение, «чтобы внедриться в немецкую секретную службу в интересах Британии». Пайпер организовал ему встречу с немцами, и таким образом, по словам Оуэнса, он стал агентом абвера.

Пил не поверил ни единому слову Оуэнса и сказал, что не имеет иного выбора, кроме как поручить агентам специального отдела арестовать его как платного немецкого шпиона. Но Оуэне в своей обычной манере, с полуприкрытыми глазами спокойно ответил:

– Я сомневаюсь, что вы так поступите, сэр. Вы не сможете арестовать меня без того, чтобы вовлечь в процесс и Интеллидженс сервис в качестве свидетеля защиты по делу британского агента.

Как сообщалось в справке МИ-5 по этому делу: «Были трудности в привлечении Сноу к уголовной ответственности в связи с его предшествующими отношениями с СИС». Таким образом, против него не было предпринято никаких мер.

Ему было позволено свободно выезжать, заниматься делами как в Англии, так и за границей и даже, как и прежде, посещать секретные объекты ВВС. Поскольку он продолжал работать на СИС, словно ничего и не произошло, специальный отдел исключил его из списка подозреваемых.

Но Оуэне представлял собой редкое явление в этих кругах: у него было нечто сродни маниакальной тяги к шпионажу, которой он не мог противостоять даже перед лицом смертельной опасности. Он конечно же больше не посылал писем на почтовый ящик номер 629 в Гамбурге, но его связь с «доктором Рантцау» стала еще теснее.

Риттер со своей стороны всерьез воспринял просьбу Оуэнса законсервировать его и не требовал от него никакой информации. Он всякий раз, когда валлиец приезжал в Германию, встречался с ним, но лишь для того, чтобы хорошо провести время в злачных местах портового города.

У Оуэнса были сибаритские наклонности, и Риттер быстро обнаружил, что его подопечный испытывает тягу к дамам и выпивке. Немец, желая сохранить Оуэнса в своем активе на время «великих дел» в будущем, щедро обеспечивал его и теми и другим, и вскоре их деловые отношения приняли форму пирушек. Риттер (в сопровождении своей секретарши, которую он на этих вечеринках называл фрейлейн Буш) и Оуэне (вместе с девицами, которых доставлял ему абвер) постоянно кутили то на Мюнхнер-Киндл, то в клубе «Валгалла» на Репербан, гамбургском районе «красных фонарей». Они обычно проводили вечер на Киндл, а затем Оуэне самостоятельно направлялся в «Валгаллу». Ему нравилась мишурная обстановка клуба и система настольных телефонов, позволяющая Оуэнсу устанавливать контакты с дамочками, сидящими за соседними столиками и ожидающими звонка или звонящими одиноким посетителям.

Эволюция делового человека, занимающегося электротоварами, в абверовского шпиона в Англии шла в соответствии с планом. Риттер и «фрейлейн Буш» искренне симпатизировали своему маленькому валлийцу, которого так легко было развлекать и который в свою очередь порой развлекал их мелодичными грустными валлийскими народными песнями, напевая их в доме Риттера приятным тенором.

В январе 1939 года этим проказам пришел конец.

В абвере была объявлена очередная предкризисная чрезвычайная обстановка. На этот раз по личному указанию Гитлера абвер подключился к подготовке следующего этапа плана фюрера – к окончательному сокрушению Чехословакии с оккупацией Богемии и Моравии, назначенной на март. Наряду с этим назревала война Польшей из-за Данцига и «польского коридора». Наступило время напряженной работы. Все отделения как на западном, так и на восточном направлениях работали день и ночь. Гамбургское отделение стало напоминать пчелиный улей. Было невозможно предугадать реакцию Лондона на нарушение подготовленного Чемберленом Мюнхенского пакта и на захват Чехословакии, территориальную целостность которой этот договор должен был обеспечивать. Следовало предусматривать наихудший вариант развития.

Все полевые агенты были приведены в состояние полной боевой готовности с заданием осуществить максимально полную рекогносцировку Британских островов прежде, чем ограничения на выезд, неминуемые в случае войны, сведут на нет возможности их передвижения. Риттер, в свою очередь, направил двух лучших агентов – промышленника Гюнтера Рейдта и Саймона-Хобо[59] обратно в Англию, а также, последнее, но не наименьшее, сообщил Джонни, что подошло время вступить в игру.

Во время своих наездов в Гамбург в промежутках между «дамами и выпивкой» Джонни обучался также некоторым шпионским техническим приемам у капитана Юлиуса Рёкеля, руководителя полевой агентуры у капитана Риттера, а также освоил с помощью радиста Грейна работу на портативной рации. В конце января Риттер решил нелегально ввезти в Англию одну из Klamotten. Самая последняя модель радиоприемопередатчика была доставлена в Лондон с дипломатическим багажом и с заданием руководителю курьерской службы германского посольства сдать «чемоданчик» в камеру хранения вокзала Виктория и отправить квитанцию на новый адрес Джонни. Он к тому времени бросил жену и ребенка ради англичанки немецкого происхождения и жил с нею в доме в Кингстоне, избранном им в качестве базы для своей нелегальной деятельности.

Оуэне получил квитанцию по почте и забрал «чемоданчик» 7 февраля. Хотя, кроме общего сигнала боевой готовности, он не получил от Риттера никаких специальных распоряжений, по своей инициативе подготовился к активной разведывательной деятельности.

«Картотека Сноу», или данные о деятельности Оуэнса в его деле в МИ-5, об этом периоде шпионской карьеры Джонни не сообщают ничего определенного:

«По существу, с конца 1936 года и до начала войны Сноу работал только как непосредственно немецкий агент, чья деятельность, хотя и была известна властям, не пресекалась в какой-либо значительной мере… В течение трех лет, с 1936-го по 1939-й, он действовал в Англии как резидент абвера. Хотя мы не можем быть уверены в данном отношении, по его данным, он сообщал немцам, что создал сеть из 12–15 агентов. Скорее всего, хотя и не наверняка, эта сеть была плодом его воображения».

Но Джонни на самом деле создал феноменальную разведывательную группу под носом у СИС, МИ-5 и специального отдела Скотленд-Ярда. Сегодня нам документально известно об этом из досье Джонни в архивах абвера и из рассказа капитана Риттера мне в 1969–1970 годах, когда я представил ему фотокопии «переписки» между ним и его лучшим агентом в Англии.

Не все его начинания в тот период принесли реальные результаты. Так, он установил контакты с некоторыми деятелями британского союза фашистов на Дакетт-стрит, не с целью их вербовки в качестве шпионов, а для ведения пропаганды. Схема предусматривала установку с помощью немцев четырех радиопередатчиков на Британских островах и использование их в случае начала войны для ведения так называемой «черной пропаганды» на британских радиослушателей.

План был категорически отвергнут его друзьями-чернорубашечниками, не желавшими вести какую-либо деятельность, которая могла бы в военное время нанести вред Англии. Тем не менее Оуэне сумел создать шпионскую сеть из экстремистски настроенных валлийских националистов, а его информаторы располагались в 35 стратегически важных пунктах[60].

В начале августа в сопровождении своей сожительницы и друга Александра Майнера, кандидата на вербовку Риттером, Оуэне прибыл на континент, совмещая деловую и развлекательную поездку. Это было прикрытием реальной цели путешествия – встречи в Гамбурге со своими немецкими боссами, где Джонни должен был получить последние инструкции на случай войны.

Он и сам с нетерпением ждал встречи, желая изложить Риттеру разработанную им чрезвычайную схему. Она включала в себя внедрение в британские органы безопасности и в действительности позволила ему работать под этим прикрытием в течение двух лет после начала войны. По существу, Джонни сделал МИ-5 своей сообщницей, помогавшей снабжать абвер важной информацией, минуя созданные войной барьеры.

К осуществлению плана Оуэне приступил сразу же после возвращения в Кингстон. По указанию Риттера он должен был опробовать свой радиоприемопередатчик, после того как услышит свою любимую песню «Du, Du liegst mir im Herzen», исполненную дважды подряд в ночной программе популярной немецкой музыки, вещаемой на Англию.

Песня была дважды исполнена вскоре после полуночи 28 августа. В то же утро в 4.30 Джонни провел свою первую передачу. Следующим утром в 4.15 он вновь вышел на связь, передавая метеорологическую информацию – очень подробную, со всеми данными, которые могли потребоваться немецким авиации и флоту: погода в Англии с указанием температуры воздуха, атмосферного давления, высоты облачности, видимости, осадков, направления и силы ветра.

Качество приема в Вольдорфе было по-прежнему плохим. Небо было облачным, атмосферное электричество искажало сигналы. Валенти все же сумел разобрать метеорологическую сводку и переправил ее по телетайпу на Зофиентеррасе для Риттера с небольшой ноткой триумфа: «Несмотря на сложные условия, радиограмма была принята без искажений и расшифрована. Связь с агентом 3504 установлена. Мы можем гарантировать в будущем удовлетворительную связь».

Джонни выходил на связь по расписанию. Дважды в день он передавал сводки погоды. 2 сентября, когда вермахт уже воевал в Польше, но Гитлер все еще надеялся, что Англия и Франция не будут вмешиваться, Джонни вышел в эфир с двумя ССД – особо срочными сообщениями. В ходе плановой связи в 4.30 утра он радировал: «Ситуация критическая. С минуты на минуту ожидается объявление войны. Следующий сеанс в 12.30». После полудня он вновь вышел в эфир с передачей из шестнадцати пятибуквенных групп, первой чисто разведывательной информацией: «Самолеты загружаются в Биггинхилле, Хорнчерче, Бленхейме. Регулярное отправление днем и ночью».

Капитан Риттер, обычно скромный и выдержанный человек, едва мог сдерживать свои эмоции. Его рискованное вложение принесло фантастические дивиденды. Он передал текст расшифрованной радиограммы капитану Вихманну, шефу Аст-Х.

– Смотрите, герр капитан, – сказал он, – Джонни работает великолепно. Двадцать восьмого он изучил только Портсмут, а сегодня еще и эти три аэродрома Королевских ВВС. Ясно, что и там у него есть свои валлийцы.

Джонни теперь радировал так часто, как мог, безоглядно, не заботясь о своей безопасности. Помимо сводок погоды он передавал тактическую информацию, главным образом о дислокации ВВС, лично покрывая все аэродромы вокруг Лондона. Кроме того, он передавал данные, собранные его агентами в 35 различных пунктах Соединенного Королевства.

Затем, через три недели после того, как Риттер ввел его в действие, он показал, что может сделать гораздо больше, чем отслеживать число «харрикейнов» в Кройдоне или появление ограды с колючей проволокой вблизи Дувра. Чтобы избежать опасности быть запеленгованным англичанами, Джонни получил строжайшие инструкции передавать тексты не более 400 слов каждый. Но у него была столь важная информация и он так хотел поделиться ею с Риттером, что постоянно нарушал это правило. 18 сентября он вышел в эфир с самой длинной передачей за все время работы. Вот ее текст:

«Личные наблюдения и сведения от инженера фирмы «Филипс», связанного с голландским военным министерством.

Вдоль всего побережья от о-ва Уайт до Оркнейских о-вов ведется монтаж УКВ [ультракоротковолновых] радиостанций для наблюдения за приближением вражеских самолетов. Утверждают, что они способны обнаруживать самолеты с помощью направленных отражаемых радиоволн, испускаемых электромагнитными разрядниками. Принимающее устройство способно с высокой точностью определять расстояние до самолетов и оценивать их количество. Как полагают, сеть состоит из трех частей: авангардной, промежуточной и конечной. Уже действуют станции в Суффолке, Эссексе и Кенте. Их легко опознать по стальным или деревянным вышкам с антеннами. Сооружаются и другие станции. Единственная возможность избежать обнаружения этими радиоволнами, как полагают, это применять нанесение на самолеты так называемых подавителей радиоволн. Попытаюсь получить подробности».

Это была информация исключительной важности. Речь шла об одной из тайн, над разгадкой которой уже давно бились лучшие специалисты абвера и разведывательного управления люфтваффе.

С 1938 года англичане в чрезвычайной спешке вели работы по усовершенствованию радиолокатора, как самого надежного прибора своей противовоздушной обороны. Немцы, в свою очередь, столь же настойчиво пытались узнать, введены ли в действие какие-либо из радиолокационных станций. Установки, о которых сообщил Джонни, не избежали их внимания. С начала 1939 года они использовали для воздушной рекогносцировки Англии сверхсекретную группу самолетов «Не-111С» под командованием полковника Гюнтера Ровеля и два специально построенных цеппелина для первой в истории электронной разведки.

Когда были получены фотографии этих вышек с решетчатыми антеннами, генерал Вольфганг Мартини, начальник радиослужбы люфтваффе, сделал заключение, что они не подходят для радиоволн той длины, которую его специалисты считали наиболее подходящей для радиолокаторов. Мартини решил, что, несмотря на оригинальную конструкцию, эти вышки являются антеннами обычных радиостанций.

К началу войны генерал Мартини все еще не знал, имеют ли эти вышки отношение к системе радиолокационного обнаружения приближающихся самолетов.

И вот в этой непроглядной тьме появился проблеск в виде сообщения Джонни от 18-го числа. Он идентифицировал необычные вышки как определенно принадлежащие радиолокационным станциям, а не, как предполагал Мартини, обычным радиостанциям. Он категорически подтвердил, что по крайней мере три из них в Суффолке (Орфорднесс), Кенте (Данкерк и Дувр) и в Эссексе (Кэньюдон) уже действуют. Покров неопределенности был поднят. У немцев появилось доказательство, что данные электронной разведки генерала Мартини были неверными.

Сообщение Джонни произвело на Зофиентеррасе эффект разорвавшейся бомбы. Это были сведения такой важности, о которых любая разведка может только мечтать. Доклад об этом был столь важен, что его передачу в Берлин нельзя было доверить телетайпу. С разрешения капитана Вихманна Риттер лично доставил радиограмму в управление абвера. Он не только хотел удостовериться в том, что сообщение будет передано генералу Мартини, но и желал продемонстрировать фомам неверующим из группы I, что время и деньги, потраченные им на Джонни, когда тот был законсервирован, не пропали напрасно.

Он разыскал майора Брассера, руководителя военно-воздушной разведки абвера, который, хотя обычно поддерживал даже самые необычные проекты, на сей раз выразил скептицизм.

– Это интересно, – заявил он Риттеру, – но пока что это ни о чем не говорит. Запросите вашего Джонни о более подробных сведениях. Только если он сможет сообщить более точные детали об этих загадочных вышках, я соглашусь передать эту радиограмму люфтваффе.

Риттер понимал, что доклад слишком важен, чтобы позволить ему потеряться в берлинских долгих ящиках.

– Герр майор, – произнес он. – Я думаю, что доклад настолько интересен, что заслуживает немедленной передачи в разведслужбу люфтваффе. Насколько вам известно, они так и не смогли выяснить, есть ли у англичан действующая радиолокационная система. Они так и не смогли узнать, для чего служат эти стальные вышки. В разведывательном донесении, может быть, и не содержится разгадка этой тайны. Но я уверен, что в нем есть сведения, которые могут дать ключ к решению проблемы.

Майор Брассер отвел его к своему непосредственному начальнику полковнику Пикенброку.

– Пойдемте со мной, – приказал им полковник. – Я как раз собирался идти к шефу. Мы можем предоставить решение вопроса адмиралу.

Полковник направлялся на регулярный утренний доклад, на котором излагал Канарису сводку последних донесений, полученных за ночь. В этот раз он, как обычно, положил на стол папку со сводкой, но отдельно подал сообщение Джонни, подождал, пока Канарис прочитает его, а затем сказал:

– Есть расхождение во мнениях в отношении этой информации, ваше превосходительство. Риттер хочет отправить ее майору Шмидту немедленно, а Брассер считает, что сведения слишком неопределенные и их нельзя отправлять в таком сыром виде.

Канарис на миг задумался.

– Ничего, – в своей обычной мягкой манере сказал он. – Отправьте это Беппо[61]. Посмотрим, что он сможет с этим сделать. – Затем, повернувшись к Риттеру, с легкой улыбкой он добавил: – Наш старина Джонни – молодец. Передайте ему мою личную благодарность, Риттер.

Он открыл папку и стал просматривать сводку донесений Пикенброка. Сверху лежал короткий доклад из отделения абвера в Бреслау, касающийся совершенных пустяков. Остроумный рейнландец Пикенброк, не упускавший случая рассеять «вечную грусть» шефа каким-либо анекдотом или смешным случаем, сегодня положил для разрядки в папку это донесение. В нем говорилось:

«Согласно надежному источнику из Тауенцина, жена синьора Ренцетти, секретаря итальянского посольства, на самом деле немецкая еврейка из Бреслау, девичья фамилия которой Блауштейн. Источник сообщает, что синьора Ренцетти недавно сделала в Риме пластическую операцию, уменьшив свой характерный семитский нос».

Канарис расхохотался.

– Я отложу эти два донесения, от Джонни и из Бреслау, для фюрера, – сказал он с усмешкой. – Это будет доказательством, что мы ничего не упускаем.

Он снова взял радиограмму Джонни, перечитал ее и сказал:

– Знаете, господа, может оказаться, что это ценнейшая разведывательная информация из всего, что нам удастся раздобыть в этой крысиной гонке. Спасибо вам за нее. Это самый лучший подарок ко дню рождения, о котором я мог мечтать.

Было 21 сентября 1939 года, день рождения Канариса. Ровно двадцать лет назад был основан абвер.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.