Глава 16 СУПЕРШПИОН

Глава 16

СУПЕРШПИОН

Капитан авиации Вилли Янке, главный помощник адмирала Канариса, который всегда поддерживал своего шефа как публично, так и в частных беседах с молодым Гизевиусом, был озадачен внезапной переменой настроения шефа. Эти суматошные дни стали вызовом его таланту циркового канатоходца. Похоже, что у него было по два разных решения каждой проблемы, встающей перед ним, по два способа справиться с любым выдвинутым требованием.

В результате никто из тех, кто был близок к Канарису, не мог понять, был ли он за войну или против, за или против нацизма. Беседуя с чужими, он мог подчеркивать положительные стороны развития событий, но отмечал их отрицательные стороны, когда был уверен, что говорит с антинацистом.

Канарис стал сомневаться в режиме, которому служил, в 1938 году, когда нацисты с позором отстранили от командования армией генерала Вернера фон Фрича по ложному обвинению «в неестественных пороках». Он проглотил это оскорбление, рассчитанное на то, чтобы дискредитировать форму, которую он носил, как поступили и другие генералы и адмиралы, продолжавшие поддерживать режим так же верно, как и прежде.

Теперь, в первые две недели войны, что-то сломалось в загадочной душе Канариса. Его двусмысленные уловки продолжались, но его сомнения были разрешены. В глубине души он порвал с Адольфом Гитлером.

10 сентября Канарис выехал на фронт посмотреть на вермахт в действии, и то, что он увидел в Польше, вернуло его мужество. Офицеры абвера, прикомандированные к войскам, с ужасом сообщали ему о специальных карательных отрядах СС и гестапо, которые следовали за армией, сея повсюду смерть и разрушение. Мирных польских граждан сталкивали в огромные общие могилы, вырытые этими несчастными, и расстреливали из автоматов. Майор Гельмут Гроскурт, бывший начальник второго отделения абвера, теперь прикомандированный к начальнику Генерального штаба генералу Францу Гальдеру, показал Канарису секретную директиву, подписанную Гиммлером. Ссылаясь на приказ, изданный самим Гитлером, директива недвусмысленно призывала к уничтожению поляков, в первую очередь аристократии и католического духовенства.

Адмирал Канарис отказывался верить, что Гитлер мог иметь отношение к этому чудовищному приказу или даже знать о директиве Гиммлера. Он прибыл на встречу с Гитлером 12 сентября в его литерный поезд на станции Ильнау. Прежде чем допустить адмирала к Гитлеру, его направили к начальнику штаба сухопутных войск генералу Вильгельму Кейтелю.

Он нашел Кейтеля в его кабинете в одном из вагонов и сразу же возбужденно заговорил:

– Герр генерал-полковник, у меня есть информация о планируемых в Польше массовых казнях и о том, что в число предназначенных к смерти входит польское дворянство, католические епископы и священники. Я считаю себя обязанным предупредить вас, что в этом случае весь мир будет считать виновным вермахт, если он не сумеет остановить эту неслыханную по жестокости акцию.

– На вашем месте, герр Канарис, – холодно ответил Кейтель, – я бы не вмешивался. Это «дело» решено самим фюрером. Он сказал генералу фон Браухичу, что, поскольку вермахт не желает связываться с этим «делом», придется поручить его СС и гестапо. Фактически, – добавил он, – у каждого военного руководителя есть гражданский помощник, отвечающий за программу «расового уничтожения».

Канарис не мог поверить своим ушам. Он был потрясен и уже готов был резко отчитать Кейтеля, когда в их вагон вошел Гитлер, и генерал сделал ему знак молчать, приложив указательный палец к губам. Гитлер дружески приветствовал адмирала и спросил его об информации о предполагаемых намерениях французов нанести удар в направлении Саарбрюккена.

Канарис выглядел немного рассеянным, и, похоже, Гитлер заметил, что его что-то беспокоит. В действительности адмирал думал о том, как поднять вопрос о жестокостях, несмотря на предупреждение Кейтеля, но не мог решиться. До конца беседы Канарис так и не выступил с этим засевшим в его мозгу ужасным вопросом, который он должен был поднять.

Вернувшись в Берлин 14 сентября, он чувствовал себя эмоционально опустошенным и физически разбитым. Не в его обычае было исключать из донесений что-то неприятное или неугодное из страха, что такие сведения могут навредить ему. Но на этот раз он сразу же по возвращении набросал подробный отчет о совещании и передал его Гроскурту с приказом сохранить его для будущего в собираемых майором картотеках свидетельств о нацистских преступлениях, чтобы использовать против них, если наступит день возмездия.

Канарис так никогда полностью и не оправился от этого потрясения. Он спрашивал себя, может ли здравомыслящий человек оставаться верным такому хозяину, как Гитлер. Но одно то, что он так резко ставил вопрос, уже ослабляло его лояльность.

Было еще кое-что. Впервые он оказался критически настроенным к мнению фюрера по вопросу об Англии. Еще в 1935 году в своей зажигательной речи перед группой офицеров в Вильгельмсхафене Канарис предупредил, что любая страна, пользующаяся поддержкой Соединенных Штатов, неминуемо выиграет войну. У него не было сомнений, что Англия получит такую помощь, поэтому его утешала мысль о том, что Гитлер старается успокоить британцев. Несколько раз он слышал от Гитлера в личных беседах, что он должен сделать все, чтобы избежать войны с Британией.

Даже 23 августа, когда премьер-министр Чемберлен предупредил Гитлера, что Англия выступит на стороне Польши, и 25-го, когда в Лондоне был подписан англо-польский договор о взаимопомощи, Гитлер призывал его не волноваться – британцы просто блефуют.

– У них достаточно забот в их империи, – сказал фюрер, – и они хорошо знают, какими катастрофическими будут для них последствия еще одной европейской войны. Они будут шуметь, бряцать оружием, но война?.. Нет! Когда полетят осколки, лев подожмет свой хвост.

Канарис возвращался к себе, стараясь увериться, что Гитлер, как всегда, окажется прав. На сей раз Гитлер ошибся. Англия и Германия были в состоянии войны.

Канарис не боялся ни одной страны: ни Польши, ни Франции, ни даже Советского Союза. Его страшила лишь война с Англией.

Он еще не знал этого, но у него были и личные причины для опасений. У сети абвера в Англии были серьезные проблемы.

Полагаясь на неоднократные заверения Гитлера, он не предпринял мер по приспособлению своей сети на Британских островах к условиям военного времени. Только на одиннадцатый час в суматохе и неразберихе была сделана импровизированная попытка преобразовать относительно легкое прикрытие мирной эпохи для требований разведки во время войны. Таким агентам, как Блок, Каулен и Саймон, было приказано вернуться домой, и они, наряду с некоторыми другими, успели на последние суда, отправляющиеся по расписанию мирного времени.

Не дожидаясь приказа из Гамбурга, агент С-3503, казалось бы, безупречный промышленник Гюнтер Рейдт и руководитель сети Аст-Х в Англии, 26 августа, то есть на следующий день после подписания англо-польского пакта, поднялся на борт датского самолета, вылетающего в Копенгаген. На следующий день на одной из явок в деловой части Гамбурга он давал Вихманну и Риттеру детальный отчет о военных приготовлениях Англии.

– Блеф? – Рейдт покачал головой. – В прошлом году, во время Судетского кризиса, может быть. Тогда они установили в некоторых парках зенитные батареи, но если подойти поближе, можно было увидеть, что они довольно устаревшие и без боеприпасов. Сейчас в парках стоят новейшие зенитные орудия, рядом с которыми уложено большое количество ящиков со снарядами. И не только в парках. Я видел новые зенитные батареи вдоль шоссе Лондон – Рамсгейт, очень много их к востоку от Рамхема и Чайселхёрста, еще больше между Лонгфилдом и Нёрстидом, к западу от Рочестера и на островах реки Медуэй, а также вокруг аэродрома Истчёрч на острове Шэппи. Все военные корабли сконцентрированы на своих базах, за исключением трех эсминцев, которые я заметил на Темзе неподалеку от Грейвсенда. Для транспортировки войск и эвакуации женщин и детей реквизируются автобусы. Торговые суда переоборудуются для военных целей. Блеф? Нет, не в этот раз!

Рейдт предупредил Вихманна и Риттера, что войну с Англией следует воспринимать как ближайшую перспективу и, исходя из этого, срочно и оперативно вести необходимую подготовку.

Затем история повторилась и крыша рухнула.

4 сентября все граждане враждебных государств, проживающие в Великобритании, получили предписание явиться в полицию и пройти проверку в одном из 120 специальных трибуналов. Когда работа была завершена, из почти 74 тысяч мужчин и женщин, подвергнутых испытанию, 600 человек были признаны «ненадежными» и интернированы, тогда как у 6800 иностранцев «надежность» была сочтена «неопределенной», и они были подвергнуты некоторым ограничениям.

Эта большая облава не была столь целенаправленной и жесткой, как устроенная бесподобным сэром Бэзилом Томпсоном и еще молодым Верноном Келлом в 1914 году. У МИ-5 и специального отдела был список «класса А» на 350 фамилий лиц, подозреваемых в шпионаже. Однако, в отличие от своих предшественников двадцатипятилетней давности, у которых имелись собранные заранее улики, на основании которых немецкие шпионы арестовывались один за другим, теперь у спецслужб были лишь смутные подозрения и косвенные улики против тех, кто подозревался в шпионаже.

Тем не менее предполагалось, что большая часть немецкой агентуры в Англии была выловлена. Генерал Келл заявил, что эта акция «по своей эффективности может быть сравнима лишь с разгромом сети [Карла Густава] Эрнста в начале Первой [мировой] войны». По его словам, он был удовлетворен тем, что «в результате этих мер немцам пришлось вступить в войну «вслепую», без эффективной разведывательной сети в Англии».

Следует начать с того, что в абвере, вероятно, опровергли бы заявление Келла, если бы знали о нем. Когда в течение ближайших десяти дней к ним поступила информация о предпринятых англичанами действиях, подобных тем, что имели место в 1914 году, они решили, что их агентурная сеть уничтожена. Лихорадочные обсуждения велись в Берлине, Гамбурге и Бремене. Ситуация казалась безысходной.

Но затем появился первый проблеск. Женщина-агент А-3529 вышла на связь из Борнмута и сообщила, что прошла проверку и приступает к работе. Пришло сообщение от У-3527, молодого полу англичанина-полунемца, работающего на капитана Диркса, который тоже был в безопасности, как и его брат, А-3528. Агенты один за другим выходили на связь через почтовые ящики в нейтральных странах. И наконец, последним, но не худшим, объявился Джонни Оуэне. Это было неправдоподобно, но 23 сентября Риттер получил от него предложение о встрече в Роттердаме 28-го.

На рассвете 4 сентября Джонни отправил свое последнее радиосообщение, уложил свою рацию в чемоданчик и стал ждать. Вскоре после восьми утра он позвонил в Скотленд-Ярд, попросил к телефону инспектора Гейгена из специального отдела и, когда тот ответил, назначил ему встречу на вокзале Ватерлоо. Инспектор прибыл с ордером на арест и доставил Оуэнса в тюрьму Уэндсуорт. Оказавшись там, он немедленно потребовал пригласить полковника Пила из СИС, а также кого-нибудь из МИ-5, заявив, что у него есть для них «подарок». Когда они прибыли, он указал им место в своем доме в Кингстоне, где хранил рацию. Сотрудники контрразведки были так рады, что освободили Оуэнса сразу же после того, как он продемонстрировал им работу рации, связавшись из камеры с Вольдорфом.

Так началась первая фаза задуманной Оуэнсом комбинации.

Даже самый дерзкий шпион понимает, с каким риском для его миссии и его безопасности связан каждый выход в эфир, поскольку связь является самым уязвимым звеном. Он знает, что каждый раз, выходя из своего укрытия в эфир, он подвергает риску свои безымянность и безопасность.

Оуэне, бывший таким же смелым и сообразительным, как лучшие из них, не очень заботился о радиостанции. Он хорошо знал о службе радиоперехвата и о системе пеленгации, предусмотренной в Англии на случай чрезвычайной ситуации. Однажды ему показалось, что он опознал фургон-пеленгатор, проезжавший по улице в поисках нелегальных передатчиков.

Более того, он знал, что специальному отделу и СИС известно, что него есть рация, поскольку он сам сообщил им об этом. Получив в январе «чемоданчик» и проверив его в туалете на вокзале Виктория, он доставил посылку прямиком инспектору Гейгену в Скотленд-Ярд. Инспектор осмотрел волшебный ящичек, показал его сотрудникам СИС, и они вместе подивились мастерству, с которым был изготовлен столь мощный и компактный передатчик. И все. К удивлению Оуэнса, ему возвратили рацию, и он мог делать с ней что угодно[65].

Оуэне не мог ничего понять. Что это – простая несогласованность? Или обычная полицейская тупость? Он сделал вывод, а что еще можно было подумать, что специальный отдел накапливает улики против него и готовит западню.

Получив приказ Риттера выйти в эфир, он воспользовался рацией, но лишь для того, чтобы проверить эффективность британской службы радиоперехвата. Ничего не произошло. Если британские службы перехватили радиопередачу (а сегодня мы знаем, что этого не произошло), значит, рассуждал он, они собираются потуже затянуть петлю. Он еще раз испытал судьбу. Он снова вышел в эфир с жизненно важной информацией, чтобы проверить пеленгаторы. Опять ничего не случилось. Отсутствие ответной реакции не сделало его самоуверенным. Он был убежден, что рано или поздно англичане запеленгуют его.

Он решил упредить их. Он принял решение «явиться с повинной» и сдать свой «чемоданчик», начав игру, в которой мог реально рассчитывать на успех. По его расчетам, сдав рацию, он получит свободу действий и сможет в безопасности руководить своей агентурной сетью и собирать информацию, а затем передавать ее немцам более безопасным способом, чем радиосвязь, слышная на весь мир.

Его идея была дерзкой, но реалистичной. Оуэне принял такое решение, основываясь на своем знании методов работы англичан. Они должны были счесть человека, добровольно сдавшего радиоаппаратуру, раскаявшимся и порвавшим с немцами. Или же могли привлечь его к работе в качестве двойного агента, чтобы дезинформировать абвер.

Все произошло точно так, как он и рассчитывал.

Англичане не только высоко оценили его жест, но и обрадовались, заполучив первую из нескольких раций, нелегально доставленных в Англию из Германии перед войной. Контрразведка даже сочла это историческим событием.

Будучи обоюдоострым оружием, эти секретные радиостанции могли использоваться как для передачи настоящей, так и фальшивой разведывательной информации. Если радист был схвачен, а его хозяева не знали о его судьбе, то агента ждала либо казнь, либо предложение о перевербовке, то есть о работе с теми, кто его арестовал, против тех, кто его послал. Независимо от выбора агента рация должна была сберегаться, чтобы впоследствии попытаться использовать ее для передачи дезинформации человеком, умеющим имитировать почерк провалившегося шпиона.

Это было наиболее уязвимым местом в подтверждении лояльности секретных агентов. Однажды будучи брошенными в этот омут, они должны были сами выплыть или утонуть, не надеясь ни на кого, подвергаясь сильным искушениям, угрозам или испытаниям, а на карте стояла их жизнь. Хотя все шпионы имеют много общего, каждый из них по-разному действует в обстановке постоянного напряжения и в критической ситуации.

Джон Сесил Мастерман, официальный историограф этой замысловатой операции и сам видный член комитета «Двойного креста»[66], рассказывал мне, что большинство шпионов готовы пойти на измену, если речь идет о жизни и смерти. Те из них, кто может расколоться в результате давления контрразведчиков путем угроз, физического и психологического воздействия, способны сопротивляться лишь до определенного предела.

Британцы, для которых разведка традиционно была игрой, не игнорировали возможностей, предоставляемых использованием двойной агентуры. Как МИ-6, так и МИ-5 еще до войны готовили планы использования провалившихся агентов для дезинформации их прежних хозяев. Первый толчок к внедрению подобной системы на время предстоящей войны был дан в лекции сотрудника Deuxieme Bureau (Второго бюро), произнесенной перед офицерами спецслужб 5 мая 1939 года. Он указал, что использование двойников может оказаться очень эффективным, и изложил несколько приемов контроля над такими шпионами.

Идея засела в памяти молодого майора, ранее служившего шотландском полку (одновременно с Норманом Бейли-Стюартом), а затем переведенного в МИ-5 столь секретно, что его имя было исключено из списков британской армии. Это был Томас Эндрю Робертсон, исключительно смелый шотландец в возрасте двадцати с лишним лет, поразительно красивый и потрясающе обаятельный, находчивый и предприимчивый. Он выдвинул идею системы дезинформации противника, но она оказалась тогда несвоевременной. В сумасшедшие предвоенные месяцы Британия была охвачена шпиономанией, и каждый схваченный немецкий шпион автоматически был осужден. Судебные процессы проводились в ускоренном порядке, иногда без надлежащей юридической процедуры.

После казни в 1940 году семи германских агентов майор Робертсон решил добиться принятия плана двойной игры. Он предложил эту идею полковнику Дику Уайту, самому эрудированному и энергичному представителю молодого поколения руководства МИ-5. Он пробивал эту идею также в управлении военно-морской разведки (УВМР) и в штабе ВВС, и к ней выразили интерес начальник УВМР адмирал Джон Годфри и ведущий специалист подполковник авиации Арчи Бойл. Затем предложение поступило к Джону Бевину, шефу сверхсекретного центрального дезинформационного бюро при кабинете министров, которое направлял главный военный советник Черчилля генерал Паг[67] Исмей.

Используя свои природные красноречие и настойчивость, Робертсон убедил их, что бессмысленно вешать или расстреливать каждого схваченного немецкого шпиона. Для некоторых из них может найтись место в войне при ведении игры с ничего не подозревающим противником.

Так зародилась система двойного креста в МИ-5. Официально она находилась в составе подразделения Б полковника Уайта, и Робертсон с группой единомышленников создал великолепно настроенный инструмент, с помощью которого безликие дезинформаторы МИ-5 всю войну виртуозно водили за нос врагов.

Немцы с непривычным для них, но в данном случае уместным легкомыслием называли это Funkspiel – «радиоигрой», англичане использовали более грубый, но и более точный термин «XX», или «двойной крест».

Робертсон с нетерпением ждал дня, когда он сможет начать игру с немцами, но такая возможность появилась даже раньше, чем он надеялся. Мастерман даже через много лет после войны заявлял, что первый радиосеанс Сноу из тюрьмы Уэндсуорт стал одним из самых ярких событий в деятельности «системы XX».

Его bona fides[68], к удовлетворению МИ-6 (как стали называть СИС), была восстановлена, и благодаря МИ-5, руководившей «системой XX», Оуэне был вновь внесен в картотеку спецслужб, теперь как доверенный агент-двойник. С учетом предыдущего опыта в отношении его имелись далеко идущие планы.

Его рация постоянно находилась на связи, передавая дезинформацию с умело вкрапленными в нее подлинными сведениями, чтобы придать ей правдоподобие. В этом участвовал и сам Оуэне. Позднее к работе был привлечен и один из радистов, который, освоив почерк Оуэнса, стал работать на ключе вместо него. Тем временем английские хозяева Сноу, проявив непостижимое доверие к столь подозрительно ведущему себя человеку, пошли еще дальше. Для своей передачи из камеры Уэндсуорта Оуэне выбрал текст, поразивший англичан своей загадочностью: «Надо немедленно встретиться в Голландии. Привезу код погоды. Радируйте город и отель. Уэльс готов». Англичане пропустили текст, после того как Оуэне объяснил им, что Риттер ждет от него сводок погоды, а также установления контактов с валлийскими националистами, которых можно использовать на «специальной» работе.

А как насчет срочной встречи в Голландии?

Оуэне использовал всю свою силу убеждения, чтобы объяснить это. Почему бы, в конце концов, ему не использовать прежнюю систему встреч с доктором Рантцау, чтобы создавать впечатление, что все в порядке? Бельгия и Голландия остаются нейтральными. Он должен заботиться о своем бизнесе в Роттердаме и Антверпене. Почему бы не позволить ему встречаться с доктором Рантцау во время таких поездок, дополнительно передавая дезинформацию этим наивным немцам?

Предложение выглядело разумным. МИ-5 не только согласилась на возобновление деловых поездок Оуэнса, но, уверившись в его честности и преданности, даже организовывала поездки и оплачивала расходы.

Получив радиограмму Джонни, отправленную из тюремной камеры, Риттер назначил явку на 28 сентября в Антверпене на конспиративной квартире, принадлежащей немецкому судовому агенту, проживающему в Бельгии.

В тайной жизни Джонни начался невероятный период, который трудно представить, казалось, что действие происходит не в жизни, а в шпионском романе. Он был действительно экстраординарным шпионом. Хотя он работал и на англичан, и на немцев, ни одна из сторон не знала, чем он занимается, находясь на территории противника. Все, что им оставалось, – это выслушивать его отчеты, более или менее доверяя сказанному.

Он иногда допускал промахи, что было неудивительно при его размахе: руководить делами фирмы и обслуживать две секретные службы, помнить и не путать свои легенды и хитрости, быть Сноу для англичан и Джонни для немцев, вести три совершенно разные жизни. Тем не менее из всех передряг он ухитрялся благополучно выбираться с тем, что все затронутые (или в данном случае – незатронутые) стороны оставались в блаженном неведении о его истинной деятельности.

Николаус Риттер, к тому времени уже подполковник, после войны был взят в плен и в течение года почти непрерывно допрашивался МИ-5 в камерах лагеря для военнопленных, но так ничего и не сообщил своим британским следователям обо всех деталях, связанных с деятельностью Джонни. Англичане, в свою очередь, не рассказали ему свою часть истории. Здесь впервые полностью излагается полный отчет об этой невероятной шпионской операции, достойной войти в анналы истории мировой разведки.

Сноу исчез в Лондоне 28 сентября и через несколько часов материализовался как Джонни на конспиративной квартире. Это была его первая явка с доктором Рантцау после начала войны. Риттера сопровождал новый помощник, молодой юрист-международник Карл Хайнц Кремер, друг владельца квартиры, присматривающий за ней.

В дороге Оуэне обдумал, что и как он будет говорить немцам, и решил действовать по обстановке, рассказывая им как можно меньше. На многозначительный вопрос Риттера, как стало возможным, что англичане позволили ему выехать из страны, Оуэне ответил, что его деловые операции в Бельгии и Голландии признаны важными для военной деятельности страны и для получения крайне необходимой Англии твердой валюты.

Риттер проглотил объяснение и принял заверение Джонни, что все его передачи правдивы. Но вот как далеко решил зайти Джонни в своей игре с немцами. Он хотел подстраховать немцев, к которым питал искреннюю симпатию, и скомпрометировать англичан, которых не любил. Не признаваясь Риттеру, что значительная часть его радиограмм представляет собой фальшивку, подсунутую контрразведкой, на явке он произвел их пересмотр, отсеивая выдумки и ложь и оставляя только подлинные факты. Таким образом он минимизировал нанесенный немцам вред, в то же время позволяя немцам пользоваться достоверной информацией, которую в качестве прикрытия поставляла им МИ-5.

Он также привез и очень важную новость. Когда он радировал из Лондона, что «Уэльс готов», он имел в виду, что завербовал не какого-то рядового валлийца, а самого Гвиллема Уильямса, отставного полицейского инспектора из Суонси, возглавляющего Уэльскую национальную партию. Более того, он может привести его с собой на следующую явку, с тем чтобы доктор Рантцау мог обговорить с Уильямсом все детали.

В этой части игры, для разнообразия, козырная карта была у англичан. Отношения Джонни с Уильямсом выглядели вполне искренними, насколько он мог судить. Они познакомились при обстоятельствах, не вызывающих сомнений, в кругу валлийских диссидентов, где Джонни вербовал агентов для Риттера. Однако экс-инспектор был подставлен ему контрразведкой, узнавшей, что Оуэне занимается вербовкой валлийцев.

Эта явка состоялась через несколько недель, 21 и 22 октября, первая часть встречи была в Антверпене, где Риттер принял Джонни в номере люкс отеля «Лондон» (что он счел хорошей шуткой в данных обстоятельствах). На этот раз немца сопровождали двое друзей: мужчина средних лет с манерами и выправкой профессионального офицера, и красивый обходительный молодой человек, которого он называл «коммодор».

Старшим был майор Брассер, начальник управления военно-воздушной разведки абвера, а вторым – капитан-лейтенант Витцке, звание, соответствовавшее в британском флоте лейтенанту, которого Риттер «повысил», чтобы произвести впечатление на Уильямса. Витцке возглавлял вторую секцию гамбургского отделения абвера и отвечал за подрывную деятельность на Британских островах, и в этой работе он рассчитывал на помощь Уильямса. По рекомендации Джонни экс-инспектор был сразу же зачислен в агентуру абвера с кодовым номером А-3551. В дальнейшем он был оформлен в личной карточке как «подагент А-3504» и охарактеризован как «абсолютно надежный и очень ценный» – высшая оценка, даваемая в абвере. Уильяме согласился на этой явке вербовать валлийцев для оказания помощи немцам, в том числе и такой, которая входила в сферу деятельности Витцке. У него было лишь одно возражение. Он сказал «коммодору», что ни при каких обстоятельствах не сможет снабжать диверсантов в Соединенном Королевстве такими вещами, как взрывчатка и боеприпасы.

– На этот счет можете не волноваться, сэр, – успокоил его Витцке. – Мы работаем вместе с бельгийскими контрабандистами, доставляющими товары из Остенде через Ла-Манш и знающими, как не попасться британской береговой охране. Все, что потребуется вашим друзьям, мы переправим с их помощью, замаскировав это под обычную контрабанду, как консервы, коробки с сигаретами, банки кофе и тому подобное.

22 октября Риттер и Джонни перебрались в Брюссель, где беседовали только вдвоем почти весь день. Каждому из них было много чего сообщить и узнать. Как оказалось, это была очень продуктивная явка. Она принесла огромные дивиденды всем инвесторам, как, конечно, абверу, так и МИ-5.

Джонни вновь вычленил из своих сообщений дезинформацию, подготовленную контрразведкой для этой явки, и передал Риттеру только достоверные данные, собранные им за три недели, прошедшие после предыдущей встречи. Хотя сам список этих данных и не выглядит очень увлекательным чтением, я тем не менее привожу краткий обзор 18 позиций, доставленных Джонни на эту явку, чтобы показать масштаб и размах его шпионской деятельности. Он сумел собрать все это не за спиной, а буквально с помощью и при поддержке МИ-5.

За закрытыми дверями номера в «Метрополе» Джонни передал Риттеру следующие сведения, позднее обнаруженные в архивах абвера:

1. Местонахождение штаба ВВС английского экспедиционного корпуса в районе Страсбурга.

2. Расположение аэростатных заграждений, прикрывающих центры связи ВВС и ВМФ Великобритании около Портсмута.

3. Данные личных наблюдений от 10 октября в аэропорту Кройдон.

4. Точное описание маскировки административного здания в Кройдоне.

5. Краткие сведения об изыскательских работах в Ллан-Стефане в Уэльсе для строительства новых аэродромов.

6. «Общий обзор» ситуации в Уэльсе.

7. Сообщил Риттеру, что в ближайшем будущем не предусмотрено авиационных налетов на военно-морские базы в Западной Германии, поскольку определенное авиационное оборудование, заготовленное для этих налетов, оказалось неисправным.

8. Расположение и количество прожекторных частей ПВО в Уэст-Хартлпуле.

9. Сообщение о том, что 10 самолетов британских ВВС были сбиты огнем собственной зенитной артиллерии в Саутгемптоне, Портсмуте и Илфорде.

10. Личные наблюдения, совершенные в ходе поездки 4 октября в поезде, перевозившем 600 офицеров ВВС в Сент-Атенс, и изложение ряда подслушанных при этом разговоров.

11. Отчет о личных наблюдениях во время поездки в Пемброк и посещения судоверфи Грейвсенда.

12. Отчет о поездке в Нит и Мористон в Гламоргане, к северу от Суонси.

13. Набросок нефтеочистительного завода ВМФ в Скьюене с нефтехранилищами, наполненными сырой нефтью, поступившей из-за границы через порт Суонси.

14. Информацию, что нефтехранилища в Суонси, как и в мирное время, по-прежнему окрашены в светло-серый цвет и легко идентифицируются с воздуха.

15. Местонахождение складов ВВС в Дидкоте с 3 тысячами авиационных двигателей производства «Роллс-Ройса» и данные для их быстрого обнаружения самолетами люфтваффе с воздуха.

16. Описание нескольких оперативных методов английских эсминцев в противолодочной войне и тактики использования глубинных бомб.

17. Данные о системе оповещения о воздушной тревоге, добавив, что при ее объявлении наблюдается дезорганизация и серьезный беспорядок, особенно в зоне Илфорд – Дегенхем.

18. Информация, что «большая часть синтетического горючего для ВВС» поступает с завода «Пауэлл Диффрин стил энд Айрон компани» «в Мертире, по дороге на Трехаррис».

Джонни не ехал по улице с односторонним движением. Соответственно не только немцы получили выгоду от этой явки. Англичане тоже не остались без прибыли от этого необычного путешествия.

Будучи чисто и просто контрразведывательным агентством (хотя на этой ранней стадии скорее простым, чем чистым), МИ-5 не занималась сбором разведывательных данных. Конечно же они не требовали и не ждали, чтобы Сноу добывал подобные сведения, тем более от офицера, занимающего такое положение, как Риттер.

Оуэне сам шпионил за своими шпионами. Внедренные агенты – наиболее уязвимое и подвергающееся наибольшему риску звено разведывательной сети. Требуется не просто артистический талант, чтобы уцелеть и выжить в этой самой трудной из всех шпионских игр. Кроме стальных нервов, нужны еще хладнокровие и мужество. Это была неприглядная, бездушная, неблагодарная задача следить за своими товарищами и коллегами и доносить на них, открывая им путь к виселице или расстрельной команде. Джонни Оуэне был совершенно беспринципным, эгоистичным, бездушным и безжалостным. Его совершенно не волновало, скольких он предал и скольких еще предаст.

Я не берусь судить, какая черта характера заставляла этих, судя по всему, разумных людей, как британцев, так и немцев, столь безоговорочно верить ему, считая, что он работает лишь на них. Чтобы сохранить их доверие, он предавал и тех и других.

У Риттера не было сомнений в том – и позднее он сам говорил мне, что на этом этапе Джонни не давал поводов к недоверию, – что А-3504 честен и безоговорочно верен абверу.

В те годы Оуэне был признанным асом шпионажа абвера в Англии. Поскольку он мог свободно выезжать из страны, решено было сделать его и связником с некоторыми агентами в Англии. Это было именно то, о чем только могли мечтать в МИ-5, и сам Оуэне без колебаний согласился с предложением Риттера о дополнительных обязанностях. Это означало и новые возможности – он останется жив, даже если при этом погибнут другие.

В конце встречи в Брюсселе Риттер дал ему несколько микропленок, размером с почтовую марку каждая. Это были инструкции, подготовленные капитаном Дирксом для агента А-3527, одного из шпионов в Англии. Риттер сообщил ему адрес агента в Лондоне и попросил Джонни проследить, чтобы А-3527 точно получил микрофильмы. Затем он добавил:

– У нас есть надежный почтовый ящик в Борнмуте. С его хозяйкой мы поддерживаем связь через Испанию и Швейцарию. В промежутках между явками мы можем через нее связываться, а в случае срочной необходимости и пересылать деньги.

Вернувшись в Лондон, Джонни претерпел обычную метаморфозу и снова стал Сноу. В доказательство своих верности и честности он тут же передал комитету «XX» микропленки, предназначенные для А-3527, и его адрес. Он также навел контрразведку на У-3529, женщину из Борнмута (которую мы будем называть Маргарда Краус, хотя это не было ее настоящее имя), которая первой сообщила в Гамбург после начала войны, что ей удалось пройти проверку и избежать сетей специального отдела и она готова продолжать выполнять обязанности почтового ящика[69].

Это был день триумфа в МИ-5. Игра стоила свеч. Оба немецких шпиона, выданные Сноу, смогли вывернуться из первой облавы. Розыск Маргарды был шедевром криминального расследования, участие Оуэнса в котором было косвенным. Она оставалась неизвестной ему, а передаваемые абвером для Джонни деньги она пересылала по почте. Это были хрустящие пятифунтовые купюры, и, когда Оуэне передал их в МИ-5, выяснилось, что они помечены буквой «С», означающей, что они происходят из универмага «Селфридж» на Оксфорд-стрит. Детективы специального отдела посетили магазин и выявили кассиршу, через которую прошли именно эти банкноты. Она сообщила, что дала их в качестве сдачи на стофунтовую купюру в качестве одолжения покупательнице, чьи имя и адрес она записала.

За миссис Краус было установлено наблюдение, а ее почту стали перлюстрировать. Словами «впоследствии она была заключена в тюрьму Холлоуэй» завершалась сага в картотеках МИ-5 о ее краткой шпионской карьере. Ее провал не очень отразился на благополучии Оуэнса, поскольку часть из меченых денег, предназначенных Джонни, была ему передана (и ему позволили оставить часть выплаченных ему абвером средств).

Затем наступила очередь и А-3527.

Оказалось, что это был старший из братьев, завербованных капитаном Дирксом за год до этого в Кёльне. Натурализовавшись к тому времени в качестве британского подданного, этот человек давал немцам разведывательных данных так мало, как только мог, не потому, что был ленив, а не желал причинять вред стране, принявшей его.

Он охотно согласился сотрудничать с «XX», став его вторым агентом-двойником и получив в МИ-5 кодовое имя «Чарли».

Его младший брат, А-3528, представлял проблему. Хотя он и оставался германским гражданином и, как Чарли, был действующим оперативником Аст-Х, поставляющим Дирксу гораздо больше информации, чем его брат, его тоже в свое время просмотрел специальный отдел. Когда в «XX» стало известно о его шпионской деятельности, он был занесен в «класс А», или «ненадежных», и интернирован[70].

Когда сложный механизм службы «XX» организовался, обещая стать лучшей мышеловкой для шпионов, из всех созданных какими-либо контрразведывательными службами, сама МИ-5 была сотрясена до самого основания самым серьезным кризисом в истории британских спецслужб.

14 октября немецкая подводная лодка под командованием лейтенанта Гюнтера Прина сумела прорваться в залив Скапа-Флоу, где находилась крупнейшая в Шотландии база ВМФ, потопила линкор «Роял Оук» и серьезно повредила корабль-цель «Айрон Дьюк»[71], а затем ушла, так же как и появилась, необнаруженной и неповрежденной. Поскольку проход через все заграждения залива считался невозможным без навигационной проводки и новейших карт, было сделано заключение, что субмарину навел на цель шпион, действующий на Оркнейских островах, один из неизвестных МИ-5 и пропущенных специальным отделом. Этот вывод сразу же был принят за аксиому, и Адмиралтейство, глубоко потрясенное и уязвленное этим ударом, обвиняло МИ-5 в том, что она не смогла обнаружить шпиона в Скапа-Флоу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.