Глава 24 ОБХОД С СОБАКАМИ

Глава 24

ОБХОД С СОБАКАМИ

Ханс Хансен никогда не учился в вузе и, хотя мечтал стать инженером, вполне удовлетворился должностью чертежника. Он обладал природным умом, был сообразительным и начитанным, а также смелым и честным в своих убеждениях.

В Дании Ханс стал национал-социалистом, когда это считалось отклонением. В своей родной Ютландии он стал штурмовиком, работая на партию, совершил множество незаконных действий, за которые привлекался к суду, и был вынужден бежать в Германию.

Теперь, когда Дания была оккупирована, он смог вернуться в свой родной городок Скербек, где мог торжествовать и чваниться вместе с остальными датскими национал-социалистами. Но главные сражения этой войны были еще впереди, на очереди стояла попытка завоевания Англии, и он решил участвовать в этой войне в качестве немецкого шпиона, отправившись вместо вермахта в Англию.

Ханс Хансен могло и не быть его настоящим именем. В судебных материалах он именовался «Шмидт-Хансен» и «Шмидт», но это могли быть и псевдонимы. В этой игре трудно отличить подлинные паспорта от фальшивых и настоящие имена от вымышленных. Он запомнился под двумя нестандартными обозначениями: первое– это лишь номер 3725, под которым он числился в абвере, второе – его кличка Тейт, под которой его знали англичане.

Его нашел доктор Преториус в ходе прочесывания в Шлезвиг-Гольштейне лагерей для перемещенных лиц из Скандинавии в целях сбора зерна для немецкой шпионской мельницы. Еще один отобранный Дудочником кандидат, не то швед, не то финн, фигурировал как Йорген Бьорнсон или как Аксель Хилберг. В абвере его номером был 3727, а англичане называли его Саммер. На самом деле это был швед Густав Кароли.

Отец Хансена и мать Кароли были этническими немцами. Их сыновья выбрали в качестве родины Германию, когда в этой стране к власти пришли нацисты и подобное предпочтение стало вопросом эмоционального выбора, а не национальной реальности. О них мало известно. Хансену было двадцать шесть лет, он был худощавый шатен, крепкого сложения и, как отмечалось в документах абвера, «энергичный и располагающий к себе, его внешность и манеры говорили о хорошем воспитании». Кароли, по профессии механик, был на год старше и немного выше ростом, с грубоватым лицом и широким длинным носом. У него были «ясные, смеющиеся глаза», как отметил его абверовский биограф, «вызывающие доверие».

Преториус не собирался проверять дальше. Ему было достаточно, что они надежны, здоровы и, похоже, не из робкого десятка. Его приятно поразило, что они оба свободно говорили по-английски. Они были тактичны и не любили рассказывать о своем прошлом, возможно не желая огорчать своих родителей, которые не разделяли их безусловную преданность Гитлеру.

После включения в списки абвера их поселили в пансионе «Клопсток», принадлежавшем фрейлейн Фриде, и они стали проходить курс обучения под руководством добродушного капитана Бёкеля. В «Клопстоке» жили не только они, но к Хансену и Кароли было особое отношение. По всем данным: внешности, старательности, увлеченности, терпеливости – они были лучшими из всех, кого поймал в свою ловушку доктор Преториус.

Они входили в группу «команды Лены», предназначенную для работы в треугольнике Бирмингем – Лондон – Бристоль. Их должны были сбросить с парашютами в точку, выбранную майором Риттером, отвечавшим за заброску шпионов с воздуха. Хотя предполагалось, что агенты будут одиночками, Риттер решил отправить датчанина и шведа в паре, чтобы они работали в качестве самостоятельной группы «команды Лены». Они стали неразлучны. Было ясно, что у Хансена есть мозги, а у Кароли мускулы – идеальное сочетание.

Был конец июля. «Морской лев» был назначен на 5 сентября. Адмирал Канарис сообщил, что Риттер будет назначен главой вновь организуемого отделения абвера в Англии, как во время вторжения, так и после оккупации. На 6 сентября была намечена вторая засылка агентов для руководства и координации действий таких, как Хансен и Кароли.

Напряженная подготовка завершилась, и их прощальная вечеринка была гораздо веселее, чем у других групп. После того как капитан Бёкель провел последние занятия, Риттер совершил с ними большое турне, главным пунктом назначения которого стал Париж. Там он поселил их в отеле «Лютеция», новой штаб-квартире абвера в большом здании в стиле барокко с балконами на углу бульвара Распель и улицы Севр на левом берегу Сены.

Наутро они поднялись на крышу и потренировались в работе на рации, связавшись с Вольдорфом. Вечером Риттер позволил им хорошенько кутнуть в «Сфинксе», самом шикарном борделе города на улице Блондель, в котором развлекались завоеватели и les poules[108]. Затем они отправились в Брюссель, где остановились в «Метрополе» для получения последнего инструктажа полковника Дишлера и майора Лебеволя, и, наконец, на аэродром в Ренне, где их ждал капитан Гартенфельд на своем «хейнкеле», окрашенном в черный цвет. Отсюда они отправились в рейс.

Было 3 сентября 1940 года. Самое главное задание абвера, к которому шли пять лет, началось. Хансена и Кароли сбросили неподалеку от Солсбери, у небольшого городка Уилтшир с собором XIII века, шпиль которого послужил ориентиром для капитана Гартенфельда. Их заброска была омрачена неудачей. Приземляясь, Хансен сломал лодыжку, но находчивый Кароли сумел отыскать доктора, наложившего гипс, и, таким образом, начало выполнения задания задержалось лишь ненадолго.

Хансен вскоре отправился в путь, не обращая внимания на сломанную лодыжку. Через три дня после приземления он отправил свое первое радиосообщение:

«Дороги заполнены беженцами. Большинство похожи на евреев».

Его история излагается в более чем тысяче радиограмм, отправленных им в абвер за время войны. Из них формируются и его мемуары за эти годы, его откровения – не совсем пристойные, деловые послания, содержащие только грубые факты, где разведывательные данные смешивались время от времени с биографическими сведениями, случайными замечаниями и немецкими эквивалентами английских четырехбуквенных слов (одним из его любимых выражений было Scheisse[109]), когда абвер тянул с отправкой ему денег или давал ему «бессмысленные задания».

Деловые: «Личные наблюдения: новые заградительные аэростаты между Ньюпортом и Кардиффом и около Питерборо для защиты фабрики Уайтхед, производящей дизельные двигатели для подводных лодок».

Раздраженные: «Вы никогда не сообщаете, как оцениваете мою работу. Я буду рад любому одобрительному слову. В конце концов, я всего лишь человек».

Личные: «Я только что стал отцом семифунтового мальчика».

Возмущенные (когда из абвера сделали запрос о качестве, цене и вкусе буханки хлеба): «Вам больше не о чем спрашивать? Вкус нормальный».

Яростные: «Почему задерживается связник с обещанными деньгами? Я начинаю думать, что вы полное дерьмо».

В своей регулярной передаче от 21 сентября 1944 года, которая стала для него юбилейной, этот отчаянный молодой человек вдруг показался необычайно сентиментальным и высокопарным:

«По случаю этой, тысячной по счету радиограммы я прошу вас передать нашему фюреру мои скромные поздравления и горячие пожелания скорейшего победоносного завершения войны»[110].

А сразу же после этого он вновь становится таким же фривольным, как прежде. Он завязал близкое знакомство с девушкой Мери, секретаршей штаба местной обороны в муниципальном совете Норфолка, которая снабжала его информацией о подготовке ко дню «Д»[111].

«Ну, какого вы мнения о Мери? Вот это девка!» – однажды радировал он.

И вновь становился вульгарным, когда его запросили о количестве одежды, которую англичане могут купить по своим карточкам.

«Поцелуйте меня в задницу!» – радировал он, естественно по-немецки, используя выразительную лексику драмы Гёте «Гёц фон Берлихинген с железной рукой».

Он был «редкой птицей, – писал Жиль Перро, – избегавшей сетей контрразведки в течение четырех лет, шпионом, сумевшим интегрироваться, женившись на англичанке и став отцом британского подданного».

Он числится во всех анналах шпионажа времен Второй мировой войны как шпион, совершивший невозможное, превосходный, идеальный, несравненный и непревзойденный секретный агент. Он стал прототипом шпиона, «который провел пять счастливых и по-своему выгодных лет в Британии, с 1940-го по 1945-й» и сумел правдиво написать издающуюся до сих пор книгу «Годы, что я провел шпионя в Англии».

В своей превосходной антологии «Великие шпионы» Чарльз Франклин описал его как выдающегося немецкого шпиона в Англии, «прошедшего через всю» Вторую мировую войну. «Для прикрытия он работал на ферме, – писал Франклин, – где влюбился в дочку фермера и женился на ней. В промежутках между хлопотами по дому и сельскому хозяйству он осуществлял разведку военных приготовлений канадского экспедиционного корпуса к Дьеппской операции и ко дню «Д», подробности которых он регулярно отправлял в Гамбург… оставаясь верным Германии вплоть до дня горького поражения».

Что же касается абвера, это был их любимчик, их гордость, их чудо. Риттер писал о нем в своих заметках: «Вскоре после прибытия Хансен приступил к работе и действовал исключительно хорошо. Наряду с регулярной отправкой нам сводок погоды он передавал об аэродромах и других стратегических целях сведения, которые оценивались в Берлине как «исключительно ценные».

Через шесть недель после заброски Риттер представил его к Железному кресту первого класса, и Хансен стал первым шпионом, удостоенным этой высокой боевой награды. Бедняга Кароли был внесен в картотеки и забыт абвером, когда перестал выходить на связь в декабре 1940 года, но Хансен продолжал процветать.

По случаю отправленной им тысячной радиограммы, в которой он передавал наилучшие пожелания фюреру, в абвере пошли на исключительное продление его bona fides[112]. Был создан специальный комитет под председательством полковника Маурера, известного как самый въедливый и скептически настроенный специалист в области разведки, включавший экспертов в области разведки, связи и даже психиатра. Они сделали заключение, что человек, отправлявший эти радиограммы, действительно Ханс Хансен и все идет нормально. Капитан Вихманн, глава гамбургского отделения, доложил об этом адмиралу Канарису и представил Хансена к награждению Германским крестом в золоте.

Хансен доставил радость и удовлетворение не только абверу.

Он был также гордостью МИ-5 и главным действующим лицом программы «Двойного креста» практически со дня прибытия в Англию.

Наутро после его заброски капитан Гартенфельд доложил майору Риттеру, что, насколько он мог наблюдать, все прошло успешно. Чтобы не быть засеченными радарами, они прошли на бреющем полете над Ла-Маншем, затем набрали высоту в 6 тысяч метров. Для их целей ночь была превосходной. Приблизившись к своей цели, они снизились до высоты в 1000 метров, затем заглушили двигатели и, планируя, снизились до 130 метров, откуда следовало совершать прыжок.

Первым прыгал Кароли. В последний момент Хансен, казалось, заколебался, но лишь на миг. Гартенфельд поторопил его.

– Чего ты ждешь парень, – крикнул он. – Давай! Хансен тоже ступил в темноту. «Я видел, как раскрылись оба парашюта, – рассказывал Гартенфельд Риттеру. – Я в этом уверен».

Кароли приземлился на небольшую полянку на краю рощи, но Хансен опустился прямо на деревья, отделался от парашюта и прыгнул на землю.

– Все в порядке? – спросил Кароли.

– Не думаю, – проворчал Хансен. – Schoene Scheisse. Похоже, я сломал лодыжку.

Кароли оцепенел. К этому они не были готовы.

– Что будем делать?

– Густав, ты иди и оставь меня здесь. Кто-нибудь найдет меня, и, возможно, я что-то придумаю. Не думаю, что они вешают шпионов со сломанными ногами.

– Так не пойдет, – ответил Кароли. – Мы или выплывем вместе, или потонем вместе. Предоставь это мне. У меня есть идея. Смотри. У нас же есть рации. – И он показал на приемопередатчики, сброшенные на другом парашюте. – В Вольдорфе прослушивают круглые сутки. Что ж, они услышат нас раньше, чем рассчитывали. Я свяжусь с майором, а у него здесь есть этот валлиец. Может быть, он сумеет направить его к нам на выручку.

Он без труда связался с Вольдорфом, а оттуда в пять утра позвонили Риттеру и доложили, что у 3725 неприятности.

Риттер примчался в Вольдорф, «переговорил» с Кароли, затем связался с Джонни и попросил его помочь ребятам в Солсбери. Джонни радировал в ответ:

«Это очень опасно».

Но Риттер ответил:

«Ты должен ехать! Это наши лучшие люди. Им нужна помощь. Ты один можешь спасти их».

Но конечно, Риттер не обменивался радиограммами с Джонни.

У Джонии не было доступа к его рации.

Риттер разговаривал непосредственно с МИ-5.

Он выдал своих людей, невольно, не ведая этого конечно же, но тем не менее глупо и безнадежно.

С этого момента эта группа полностью контролировалась англичанами. Вызвали Джонни и отправили на помощь Хансену и Кароли в соответствии с тщательно разработанным планом Риттера, переданным Кароли.

Молодой швед должен был укрыть датчанина в роще, устроив его насколько удастся удобнее, а затем отправиться на вокзал в Солсбери и там ждать Джонни. В лихорадочном радиообмене Риттер описал Кароли Джонни и Джонни – Кароли. Для опознания был сообщен пароль. Затем Джонни должен был сопровождать Кароли обратно к Хансену, который ожидал в роще, и вместе должны были доставить покалеченного к надежному хирургу.

После этого Кароли мог действовать самостоятельно, пока Хансен не оправится, в конце концов, у каждого была собственная рация.

Джонни выполнил это фантастическое задание. На их последней явке в Лиссабоне несколько месяцев спустя он рассказал Риттеру, как все было.

– Поверите, доктор, ну и понервничал я тогда. Я прибыл на вокзал к назначенному вами времени, но не спешил подойти к тому парню и понаблюдал за ним. Я хотел удостовериться, что он один. В зале было не так много людей. Ваш человек стоял один, как будто изучая расписание. Со стороны в нем не было ничего необычного.

Когда я, наконец, подошел к нему и, притворившись, будто рассматриваю расписание, назвал пароль, он отрывисто спросил: «Куда доставить моего друга?» Я дал ему адрес знакомого врача, надежного валлийца, и сказал, когда врач будет ждать его.

Они прибыли точно вовремя, высокий тащил того, что поменьше. Мне вдруг понравился этот датчанин, и, пока доктор накладывал гипс, я сказал, что он может в любое время связаться со мной, мы можем даже поработать вместе. Он ничего не сказал, даже не кивнул. Он одиночка, я думаю, он словно утес. Врач сказал, что парень побудет у него дома, с тех пор я его не видел и ничего о нем не слышал.

В действительности все было не совсем так.

В сопровождении врача и санитарной кареты, а также группы агентов специального отдела Джонни прибыл на явку и указал на этих двух парней. Там же была пара довольно оживленных людей, как бы наблюдавших за всем со стороны.

Они были из «Двойного креста».

Все прошло даже слишком хорошо. До сих пор Джонни был практически их единственной ценностью. Но теперь, когда в их руках оказались еще двое, они надеялись на серьезные подвижки.

Молодой датчанин, которого Риттер считал фанатичным нацистом, преданным Германии, стал первым на обработку. После длительных и задушевных дискуссий с интеллектуалами из «XX» по поводу основных проблем нашего времени Хансен стал видеть некоторые вещи в ином свете – отчасти даже с британской точки зрения – и согласился стать двойным агентом.

Майор Робертсон, сообразительный, проницательный и добродушный наставник «Двадцатки» (как «Двойной крест», или «XX», называли его сотрудники), дал Хансену кодовое имя Тейт в честь популярного комедийного актера Гарри Тейта, которого он несколько напоминал. В качестве контролера к нему приставили Рассела Ли, который был также и радистом, хотя ожидалось, что Хансен будет сам работать на своей рации. После того как сняли гипс, Гарри (как новые приятели называли Тейта) поселили на одной из конспиративных квартир МИ-5 на окраине Уэтфорда, в 18 милях от штаб-квартиры «Двойного креста» в Лондоне.

Хозяйство вела молодая жена Робертсона Джоан, очень хорошенькая, милая и приятная женщина лет около тридцати, разделявшая служебные заботы мужа тем, что была «мамой» этой базы «XX» и надсмотрщицей за Тейтом. База была наполнена шумом деятельности «двадцатки» – рациями двойных агентов, связывающихся с абвером, снующими туда-сюда порученцами, радистами, прослушивающими эфир.

Хансен наслаждался домашним уютом и комфортом, создаваемыми миссис Робертсон, ее маленькой дочерью и молоденькой няней, чувствуя себя скорее гостем, чем заключенным. Он платил за гостеприимство вкладом в домашние дела и тем, что делал превосходные снимки малышки. Все подконтрольные агенты размещались на таких базах вокруг Лондона, а иногда и в конспиративных квартирах в самом Лондоне. Предполагалось, что мужчины и женщины, выполняющие столь сложную задачу, будут охотнее сотрудничать, если с ними обращаться деликатно. Но с отчаянным, грубым, волевым датчанином порой нелегко было ладить, и его надсмотрщице требовались все ее очарование и такт, чтобы направлять его. К тому же Хансен был большим шутником и затейником. Вскоре после прибытия в дом в Уэтфорде, когда вся Британия напряженно ожидала вторжения Германии, он выдал первый образчик своего грубоватого и характерного юмора. Сидя за обеденным столом с миссис Робертсон и няней, он слушал их беседу о возможной высадке немцев.

– Интересно, – сказала няня, – а что будет, если вдруг с неба спустится немецкий шпион и войдет сюда.

Это оказалось подсказкой Хансену. Он вскочил и, представляя воображаемого немецкого агента, показал, как будет вести себя захватчик, завершив импровизированное представление притворным нападением на няню. Этот грубый скетч не очень удивил миссис Робертсон, но потряс няню, которая не имела представления об истинной сущности Гарри.

Кароли оказался гораздо менее управляемым, чем Хансен. Когда ему предложили выбор между заключением в Хэм-Коммон, особой тюрьме МИ-5 для немецких шпионов, размещенной в бывшем сумасшедшем доме с мрачными камерами в западной части Суррея, и относительными удобствами работы в «XX», он выбрал последнее. Дав ему кодовое имя Саммер, «двадцатка» использовала его для передачи немцам «общей информации об обстановке в районе Бирмингема», той местности, в которую его заслал Риттер. Но он оставался непредсказуемым и беспокойным. В декабре 1940 года, после четырех месяцев пребывания в «Двойном кресте», он пытался бежать с той квартиры, где жил под наблюдением МИ-5, и его пришлось отправить за решетку. Его должны были судить и повесить, но он спас жизнь благодаря своему знанию «двадцатки», которую столь отчаянно пытался обмануть.

После того как Кароли пытался бежать, его следовало вывести из игры. «Двадцатка» использовала Хансена, чтобы сообщить немцам о том, что его друг и напарник залег на дно. Радиограмма гласила:

«3727 вынужден прекратить деятельность по причинам безопасности. Его рация в надежной сохранности у 3504».

3504 был кодовый номер Джонни, а Джонни был МИ-5.

Ханс Хансен никогда не доставлял таких хлопот, несмотря на всю свободу, которой он пользовался в стране, куда прибыл, чтобы нанести ей вред.

Фактически он даже получил доступ к подлинным секретам, которые ему приходилось отправлять, поскольку основным принципом системы «XX» было позволять агентам «жить жизнью подлинного агента и вести себя как он». Когда Гамбург однажды запросил 3725 посетить заводы Уолвергемптона и рассказать о них, для него было организовано посещение этих объектов, прежде чем он отправил отчет. Резонно считалось, что агент во время такой экскурсии будет собирать информацию по-шпионски и соберет именно ту информацию, которую собрал бы настоящий шпион. В результате все донесения Тейта выглядели достоверно, и он никогда не ошибался в топографических или иных деталях.

На своей официальной работе он тоже не давал всем скучать, и его ценили за сжатый немногословный и энергичный стиль. Для Рассела Ли, который передавал эти радиограммы, было удовольствием выстукивать его соленые словечки и энергичные выражения.

У Хансена в характере были две заметные особенности.

Он очень любил свою семью и всегда стремился узнать, как их дела. Ему разрешали включать в его радиограммы вопросы о родственниках. Таким образом он сумел побывать, если можно так выразиться, на свадьбе своей сестры, получив из Вольдорфа подробный, шаг за шагом отчет об этой церемонии.

Его беспорядочный, свободный образ жизни отражался и в его корреспонденции с абвером. Его сообщения информировали Гамбург о том, что он собирается в отпуск, поскольку, по его мнению, он этого заслуживает. Или он мог сообщить своим немецким друзьям, что приостановит деятельность на неделю или две потому, что ему надоело собирать сведения.

Гораздо более выгодным с точки зрения МИ-5 был его скаредный, меркантильный характер. Он не собирался ничего делать за так, даже секретную работу, на которую он пошел из идеологических побуждений. Он заполнял свои послания требованиями денег, денег и еще больше денег, ничуть не заботясь о том, как Гамбург будет организовывать их пересылку ему.

Вначале было достаточно просто отправлять ему деньги по тем каналам финансирования агентов, которые, как считал абвер, еще оставались у него в Англии. Но они пересыхали один за другим, в то время как Хансен требовал все больше и больше. Это было связано с тем, что по мере того, как агент доказывал немцам свою значимость и важность, росли аппетиты его кукловодов.

Однажды в сентябре 1941 года он скандализировал Гамбург ультиматумом. Он радировал, что если они не пришлют ему 4 тысячи фунтов стерлингов, то могут идти в… и прямым текстом указал известный адрес. Будучи шокированным, Риттер в то же время был в некоторой степени успокоен и ободрен этой радиограммой и позднее говорил: «Это было так типично для него. Сам текст был подтверждением подлинности агента 3725».

Деньги в конце концов были найдены, но не было надежного способа переправить их Хансену. Его требования становились все более настойчивыми, и Риттер уже готов был смириться с потерей своего незаменимого агента. И наконец, когда Хансен en clair[113] заявил: «Я наср… на Германию и на всю ее гребаную секретную службу», Риттер расценил это как еще одну «характерную для Хансена вспышку», – был найден способ доставить ему деньги.

Валюта была передана в Берлине шефу японской разведки, который поручил капитану Кано, военно-морскому атташе в Лондоне, вручить эти средства Хансену. После серии радиограмм Риттер приказал Хансену быть в указанный им день ровно в десять вечера на автобусной остановке на Эджвер-роуд рядом с Джордж-стрит, дождаться первого автобуса 9-го маршрута, следующего в направлении Марбл-Арк[114]. Там должен был ехать японец, читающий утренний выпуск «Таймс». Следовало сесть рядом с ним и через некоторое время спросить: «Есть что-либо интересное в сегодняшней газете?»

Японец должен был взглянуть на него и отдать газету со словами: «Можете ее взять. Я выхожу на следующей остановке».

Именно так все и произошло 26 октября в 22.11. В газету были вложены восемьдесят 50-фунтовых банкнотов.

На следующее утро майор Риттер получил радиограмму от Хансена.

«Пару дней не буду выходить на связь. Я сегодня вечером напьюсь»[115].

Когда операция началась, их было тринадцать.

Теперь, насколько было известно Гамбургу, остались только Хансен и Джонни.

Вальберг, Понс, Ван ден Кибом, Мейер, Дрюкке и Велти сидели в тюрьме.

Вера исчезла.

Что же случилось с остальными?

Трое безымянных членов «команды Лены» успешно приземлились, закопали свои парашюты и порознь отправились к своим пунктам назначения.

Один из них добрался до Лондона и был схвачен в тот день, когда впервые зашел пообедать в ресторанчик в Сохо; он протянул официантке карточку на мясо. Абвер не знал, что в ресторанах продовольственные карточки не нужны.

Второй погорел, когда покупал билет до Бристоля, места своего назначения. Кассир назвал цену «десять – шесть», и он протянул десять фунтов шесть шиллингов[116].

Самый таинственный член команды «голландский беженец», обозначенный в фальшивых документах как «Ян Биллем Тер-Брак» был обнаружен застреленным в заброшенном бомбоубежище в Кембридже. Он был убит либо покончил с собой вскоре после приземления, так как при нем был его чемоданчик со всеми пожитками и рацией.

Оставался еще один человек.

Если какой-то эксцентричный филантроп решит воздвигнуть мемориал в память сумасбродств Гитлера, оставшийся член «команды Лены» может претендовать на звание неизвестного солдата операции «Морской лев».

Он был направлен в Ланкашир и был сброшен в Манчестерский судоходный канал неподалеку от Биркенхеда в устье Мерсея в ночь на 7 сентября 1940 года. Он утонул, одинокий и беспомощный.

О нем никто не вспомнил. Его потерю не заметили.

Гитлер оставил идею вторжения в Англию.

Кароли пробыл в Хэм-Коммон до 1946 года, был депортирован на родину в Швецию, где и проживает в настоящее время, страдая амнезией.

Хансену после войны разрешили остаться жить в Англии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.