3
3
Литовцева начала проверку версии обвиняемого сразу по многим эпизодам. Дала задание узнать, кто из рабочих бригады сейчас в Мурманске, написала им повестки. Вызвала жену Никандрова. Послала запрос в гидрометеослужбу о погоде 7 марта. Запросила телестудию о времени, в которое передавали хоккейный матч. Нашла дружинников, бывших понятыми при осмотре места происшествия, составила по их рассказу схему, а потом вместе с ними рулеткой вымеряла путь окровавленного Савелова. Запросила судмедэксперта, мог ли пострадавший с такими травмами идти самостоятельно…
Мария Никандрова пришла на допрос испуганная, заплаканная. «С чего бы это? Ведь не первый же раз ее вызывают как свидетеля…» — удивилась Литовцева. Женщина повторяла свои прежние показания, но каждый ее односложный ответ приходилось вытаскивать чуть не клещами…
— Значит, принес он вам платок и духи. Какой платок, какие духи? Опишите их подробнее.
— «Серебристый ландыш», — чуть не шепотом отвечала Никандрова.
— Значит, духи «Серебристый ландыш». Как они выглядели? Просто флакон, в коробочке, завернуты в бумагу, перевязаны лентой?
— В коробке…
И так с каждым вопросом. Измучив свидетеля и сама измучившись, Валентина вдруг по-бабьи участливо спросила:
— Да что с вами? Ну что вы вся такая издерганная?
Женщина расплакалась.
— Ну, успокойтесь. Давайте я вам повестку отмечу, идите домой.
На другой день Литовцева сидела у говорливой старушки-пенсионерки, соседки Никандровых.
— И, милая, — старушка вытирала посуду, смахивала со стола крошки, попутно шугнула тянувшегося к ней носом кота, все это делая одновременно, ловко и не переставая говорить. — Как забрали его, так Марье-то роздых наступил. Уж и погонял он ее, бедную, вволюшку…
— Так уж и погонял? А она говорит: духи дарил.
— Духи?! Кулаками одаривал, знаю. А про духи не слыхала. Прибежит она, бывало: «Баба Даша — это мне, значит, — можно у тебя побыть? Опять пьяный пришел…» Запру дверь, свет выключу, и сидим, дрожим с ней: ну как он ножищей-то своей шваркнет в дверь? Нет уж, пришла бы, похвалилась, ежели б такое счастье ей от него выпало — духи. Любит она его, непутевая. А он пользуется, помыкает, ровно собакой бездомной…
Старушка говорила и говорила, а Валентина думала про свое. Если Маша, забитая и запуганная, вместе с мужем говорит неправду, то как правду узнать? Впрочем, попытаться можно…
Магазин был еще открыт. Через десять минут она рылась в старых накладных. Директор, взволнованная неожиданным визитом, помогала ей.
— Да зря ищем! Я же отлично помню: года два, если не больше, не получали «Серебристого ландыша». Уж что-что, а в завозе перед женским праздником заметила бы…
Валентина все же проверила накладные за предыдущий год. Не было тут «Серебристого ландыша». Но зачем Никандрову в такой пустячной детали врать да еще жену на ложь подбивать? Она записала показания директора в протокол и заторопилась к автобусной остановке: в отделении давно, наверное, ждут вызванные на допрос рабочие из бригады.
Но день не принес больше ничего нового. Подтвердили прежние показания трое плотников. После них Литовцева с час казнила прямыми, как гвозди, вопросами темноволосую и вертлявую Фаину Прохоренко, но вперед не продвинулась ни на шаг.
— Значит, вы категорически утверждаете, что не были и не могли быть поводом для ссоры между Савеловым и Никандровым? Откуда такая уверенность?
— Так я ж с ним давно… — Прохоренко попробовала смутиться.
— С кем — с ним?
Молчание и взгляд в пол.
— Так что вы молчите, Прохоренко? Неужто стыдно стало?
— Боязно…
— Страшно, что муж узнает? Ни за что не поручусь, может, и узнает. В бригаде-то это уже не секрет?
— Бабы корят… А я тут при чем, сам он все…
— Кто — он?
— Савелов…
— Вы тут, конечно, ни при чем… Значит, Никандров о вашей связи с Савеловым мал, никаких предложений не делал и не ревновал?
— Временный он у нас, не успел еще…
— А успел бы, так что? Согласились бы?
— Интересный мужчина, — вильнула Прохоренко глазами.
Нет, ссоры из-за нее в тот вечер не было. Это подтверждается и другими показаниями. Но что же там произошло?