Москва и Украина в Перяславе в январе 1654 года

Москва и Украина в Перяславе в январе 1654 года

На развалинах Брацлавщины и Волыни, ставших одной огромной могилой, выли волки. На заброшенных, невозделанных полях стояли пустые, вымерзшие хутора с выбитыми глазницами окон в совсем недавно таких нарядных хатках. Оставшиеся в живых жители прятались в лесах, уходили в Белую Церковь, на Левобережье и дальше на Слобожанщину, спасая хотя бы свои жизни. Как засохшая земля дождя, так ждала мира Украина и в упор смотрела на своего Богдана, который не мог обмануть свою умученную родину. Начинался финал Украинской революции.

Москва совсем не торопилась воевать с Польшей и Хмельницкий опять и опять давал пинка в зад этой так по-другому похожей на польский сенат Боярской думе, заставляя ее работать. Еще летом Богдан активизировал переговоры с визирями маленького турецкого султана Мухаммеда IV.

Украина не могла получить международное признание не в протекторате мощной державы, а значит, не была легитимным государственным образованием. Только протекторат Москвы, Турции или Швеции мог легализовать Гетманщину и ввести ее в состав международного сообщества. Богдан раз за разом объяснял это на войсковых радах, остужал горячие казацкие головы, мечтавшие о невозможной независимой Украине.

Москва колебалась и выжидала шестой год, но Турция второй год предлагала вассалитет Хмельницкому на его условиях. Подталкивая Кремль к принятию не только стратегического, но и судьбоносного для трех славянских народов решения, Богдан и Мухаммед даже подписали договор о протекторате Турции над Украиной. От своей несусветной жадности турецкие визири, обещавшие гетману только международное признание украинского вассалитета и неверную помощь крымского хана, которую они, конечно, не гарантировали, потребовали за подпись султана Каменец-Подольский с громадной округой, десять тысяч золотых, десять тысяч волов, десять тысяч овец, а в придачу к скотине и все Войско Запорожское, для безмолвного участия в военных авантюрах Оттоманской Порты.

Хмельницкий, само собой, предупредил Стамбул, что договор о протекторате вступит в силу только после его ратификации Генеральной радой, которая вряд ли согласится на не очень умные турецкие условия. Одновременно с этими переговорами тайная стража гетмана через руководителя казацкой канцелярии Ивана Выговского, организовала утечку в Москву турецко-украинских документов, включая даже временную передачу оригинала договора о протекторате и личного письма Богдана, в котором он писал, что «я буду держаться того государя, который будет опекать и защищать Украину реально».

Кремль и царя, наконец, проняло и Алексей Михайлович объявил о сборе ратных людей, начав частичную мобилизацию. Увидев, что союзное славянское дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки, Хмельницкий, конечно, сам заморозил отношения со Стамбулом и его недалекими визирями, легко сорвав на очередной войсковой раде ратификацию турецко-украинского договора о вассалитете.

Работавший сутками Богдан Великий договаривался о союзе с Турцией, о дружбе со Швецией, о ненападении с Крымом, создавал антипольскую коалицию в Европе и Азии и писал своим государственным контрагентам о своих контактах с Кремлем: «Что касается Москвы, с которой мы вступили в дружбу, то ляхи стягивают на нас с усих усюд наемников нам на погибель, поэтому нам лучше иметь больше друзей».

1 октября 1653 года в Москве собрался последний в истории страны Земский Собор выборных людей из всех сословий, который должен был решить проблему объединения Украины и России. Царь Алексей Михайлович, многочисленные бояре, патриарх Никон, выборные всей земли и украинское посольство Лаврина Капусты, уместившиеся с запасом в Грановитой палате, слушали дьяка Посольского приказа Алмаза Иванова, читавшего обществу доклад о польско-московских отношениях, перечислявший: «неправды Яна Казимира и магнатов, панов-рад, хуливших великого государя и русский народ, замышлявших на них злые неприятельские замыслы с нашим неприятелем Крымским ханом, сообща Московское царство воевать, и к этому Швецию привлечь. А паны на Днепре православных христиан многих невинно замучили злыми различными муками, о чем и слышать жалостно».

Доклад о состоянии русско-польских дел был традиционно косноязычен и вызывал вопросы о наличии здравого смысла у готовивших его бояр и дьяков, но такова уж была московская политика со времен самодержавного убийцы и садиста Ивана IV Ужасного, ставившего форму над содержанием и никогда не придававшего значения тому, несут ли его смертельные самодурства выгоды или беды собственному государству. Впрочем, все бояре говорили, что «надо брать Украину, а то она поддастся басурманам». Конец речи Алмаза Иванова был, на удивление, почти внятен:

«Король Ян Казимир своей присяги не сдержал, восстал на христианскую православную веру. Значит, гетман Богдан Хмельницкий и все Войско Запорожское стали теперь, после нарушения присяги королем, вольные люди. А потому, чтобы не допустить их в подданство турецкому султану или крымскому хану, нужно гетмана со всем войском и со всеми городами и землями принять под высокую государеву руку».

Термин «высокая государева рука» в XVII веке требовал точного юридического уточнения и даже после этого мог обозначать только невнятные межгосударственные связи, включая и полное бесправное слияние и протекторат одного государства над другим на правах автономии, с правом свободного выхода после погашения всех понесенных партнерами убытков. Сам царь Алексей Михайлович, любивший повторять «сегодня жив, а завтра жил», никакой стратег, вскоре опозорившийся осадой ______, евший из жадных и наглых боярских рук и смотревший на мир лживыми боярскими глазами, плохо представлял национальные интересы России, не очень хорошо понимая, какова будет ее мощь после объединения с Украиной. Царь говоря, «что хитрый Хмель когда-нибудь сам себя перехитрит», теперь, на Соборе, на своей государевой шкуре убедился, что может сделать казацкий разум с тупой порфирой, тихо и незаметно поставив ее «в два огня». Впрочем, Алексей Михайлович еще проявит свои самодержавные таланты, проиграв на раз королю и сенату Речи Посполитой почти все российские, а заодно и украинские государственные интересы и расколов державу в элементарном конфликте с патриархом Никоном.

До боярского Кремля с трудом, но дошло, что если лучшая армия Восточной Европы вместе с янычарами, татарами и не прозевавшими нужный момент поляками по приказу из Стамбула атакует Московское царство, то оно быстро превратится во Владимирскую, а то и в Архангельско-Вологодскую Русь. 1 октября 1653 года украинский гетман Богдан Великий вынудил Боярскую думу разродиться, наконец, стратегическим государственным решением, что давно уже было для нее чрезвычайно болезненным.

В течение дву дней все сословия Московского государства по боярской указке высказались за то, чтобы великий государь, царь Алексей Михайлович объявил войну Речи Посполитой за оскорбление своей чести и заодно в защиту православной веры и утвердили корявое постановление Земского Собора;

«За честь великого государя, царя и великого князя Алексея Михайловича всея Руси стоять и против польского короля войну вести. А о гетмане Богдане Хмельницком и Войске Запорожском бояре, и думные дьяки, и стольники, и дворяне, и дети боярские, и головы стрелецкие, и гости, и стрельцы, и тяглые люди приговорили, чтобы великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович всея Руси изволил их с городами и землями принять под свою государеву высокую руку».

На московской Покровке для Украины спешно приготовили два посольских двора, Гетманский и Малороссийский, построив новую улицу Малороссийскую, Маросейку. 4 октября Алексей Михайлович на торжественном приеме в Кремле объявил украинскому послу Лаврину Капусте о решении Земского Собора. 9 октября, сразу же за выехавшими в Чигирин казаками, к Богдану Хмельницкому отправилось великое посольство во главе с боярином Василием Бутурлиным и стрелецким головой Артамоном Матвеевым. Боясь, что Чигирин окончательно выберет Стамбул, а не Москву, посольство спешно ушло даже без еще не готовых царских наказов-инструкций, которые догнали полномочных боярина и стрельца только 7 ноября в Путивле.

23 октября 1653 года в кремлевском Успенском соборе царь Алексей Михайлович объявил всем иноземным послам и толпе подданных о объявлении войны польскому королю: «Мы, великий государь, положа упование на бога, посоветовавшись с отцом своим, с великим государем, святейшим патриархом Никоном, со всем святейшим собором и с боярами, с окольничими и думными людьми, приговорили идти на недруга своего, короля польского».

Замороченная, казалось неопасными турецкими переговорами Хмельницкого, Польская Корона, быстро узнавшая о том, что Москва объявила ей войну, была потрясена, понимая, какая огромная армия вместе с Войском Запорожский может ударить на Литву, а за ней и на Варшаву. Застрявшее под Жванцем коронное войско во главе с королем, в очередной раз спасенное от смерти крымским ханом, услышало, как на всю Речь Посполитую и Европу громыхнул Богдан Великий ее жадной, тупоголовой и звериной шляхте:

«Теперь, господа поляки, мы разлучаемся навек! Вы уже не наши, а мы не ваши, и этой потери вы себе уже никогда не сможете вознаградить. Это не наша вина, а ваша, а потому жалуйтесь на самих себя за то, что вы по вашему тупоумию и легкомыслию потеряли».

На раде после приезда Лаврина Капусты Богдан еще раз заявил, что еще год войны один на один с Польшей и ханством Украина не выдержит и погибнет. Никогда не нарушавший уже заключенные международные договоры первым, гетман на весь Днепр объяснил, что «кроме царской Москвы, мы не найдем другого пристанища».

Хмельницкий, конечно знал, что вскоре с истошными воплями «Вперед, за свободу Украины», никакое, но очень большое боярское войско ринется на Смоленск и Беларусь, а совсем не на Украину, в очередной раз позорно получит от поляков в лоб и спасать его будут украинские казаки во главе с Богданом, всегда хорошо видевшим за необъятными боярскими харями, простых русских людей. Хмельницкий чувствовал, что ждет несмотря ни на что состоявшуюся Украину после его смерти в составе России, которая никогда не была оккупантом, а брала только то, что ей предлагали, или возвращала отнятое. Он стремился успеть сделать так, чтобы казацкое рыцарство нравственно победило боярское холопство, и эта победа стала необратимой. Пусть оставшаяся в живых почти без его погибших побратимов старшина и измученный народ сами решают, как им жить в Московском протекторате, куда Богдан ведет Украину, как автономию с правом выхода. Иного способа спасти родину от уничтожения нет, поэтому Богдан Великий его увидел и реализовал.

К 20 декабря посольство Бутурлина прибыло в Чигирин и со вскоре вернувшимся от Жванца Хмельницким стало готовить Переяславскую Раду. Боярин и гетман до хрипоты спорили между собой о том, какой быть Украине в составе России. Лоб в лоб столкнулись римская и византийская политические системы, одна для человека, личности, другая для государства, бюрократии. На слова Хмельницкого «государство – это все», Бутурлин тут же отвечал «государство – это всё», кому подобное не нравится, тот может продолжать на издыхании рубиться с поляками, татарами, турками и наемниками со всего мира. Вечером 27 декабря, в день своего пятидесятидевятилетия, Богдан собрал в Субботове всех своих еще живых побратимов, которым высказал наболевшее:

– Московское царство, абсолютная и самодержавная монархия, из-за нас, Смоленска и Беларуси столкнулась с Речью Посполитой, олигархической псевдореспубликой с выборным бесправным королем и это единственное наше спасение.

Вхождение Украины под протекторат России, при котором обе стороны одна перед другой, берут определенные обязательства, мы и бояре понимаем по-разному. Обязательное нарушение этих обязательств, а оно произойдет и не один раз и с обеих сторон, лишает наш договор юридической силы, создает правовой хаос, дающий всем возможность для политических маневров.

Все зависит не только от государственной политической системы, монархии, олигархии или республики, других нет. Многое решает король, царь, правитель, умный или дурак, решительный или пассивный, настоящий или никакой, любящий свой народ или презирающий его. Чигирин и Москва, гетман и царь, старшина и бояре, мы все прекрасно понимаем, что можем союзничать друг с другом настолько, насколько это позволит наша добрая воля, обязательно подкрепленная государственной мощью. К сожалению, в наше неустойчивое время, когда жизнь человека ничего не стоит, договоры о союзах и войнах подписываются, ратифицируются и исполняются в зависимости от внутренней и внешней обстановки в странах-участниках. Дело житейское. Рыба ищет где глубже, а государство, как и человек, где лучше. Все зависит от того, какое государство, правитель и его окружение.

Москва со времен Ивана Ужасного действует только во имя интересов боярства и дьяков, поднимающаяся Украина – во имя интересов всего народа. Только от нас самих, всех, зависит, станет ли военный союз Украины и Москвы главным, а не просто одним из наших антипольских союзов, подтверждающихся при каждой смене монарха или гетмана. Мы должны сделать так, чтобы рыцарский дух победил, возобладал в обеих наших странах, а мужественный герой победил наглого хама. Мы не должны стать задворками нарождающейся грандиозной Российской империи, хотя бы потому, что именно благодаря союзу с Украиной Москва, наконец, входит, врывается в настоящую европейскую политику, имея все шансы быть в ней на главных ролях.

Конечно, боярский Кремль не потерпит рядом с собой свободного казацкого народа и во главе со сволочными дьяками попрет на украинские вольности, по вековой рабской привычке стараясь заменить свободу деспотизмом, который позволяет многим придворным сословиям не работать вообще, а только безнаказанно присваивать результаты чужого труда. Мы все знаем, что московские боярские хари – нравственные уроды, но мы своей кровью помним, что польские шляхтичи во главе с бешеными яремами – садисты и убийцы. Что же делать? Нет покоя Украине, а только целое море мучений! В Москве все рабы? Да! Но нас в рабы царь не обращает, если только мы сами не захотим! Не забывайте, что идея объединения не навязана нам Кремлем, а является чисто украинской. Шесть лет войны с Польшей не дали нам стратегической победы. Мы не смогли справиться с королятами и их бесконечными наемниками. Чтобы выжить народу, нам оставалось только обратиться к посторонней помощи. Турция помогла лишь никчемными обещаниями, хан раз за разом ровнял с землей наши победы, Швеция далеко и будет использовать Украину в борьбе с Польшей только за контроль над Балтийским морем, католические европейские страны против Варшавы не пойдут. Остается Москва, да, с боярским царем, но с русскими людьми, православной верой и потомками князей Киевской Руси в городах и весях.

Москва столько получает с Украиной, что царь признает за нами больше прав, чем несусветный сенат и король Польши! Москва – самая лучшая и безопасная для Украины страна-покровитель. Если мы захотим, то сможем под ее крылом перерасти свой протекторат и стать независимым государством. Весь Днепр измучен пятилетней бойней и люди, казаки, мещане, посполитые десятками тысяч сами уходят на Слобожанщину, под номинальную пока высокую руку московского царя. Люди, что волны – куда гонит их ветер, туда и бегут. Народ настолько изнурен и истощен войной, что начал проваливаться в апатию, а значит, в небытие.

А с польскими королятами и невменяемой шляхтой ладу не будет вовеки! Украина истекает кровью, теряет силы и уже нет надежды добиться независимости самим. Да, мы мечтали собрать под свою булаву все украинские земли, и это ни для кого уже не является секретом. Сегодня тайная стража принесла мне копию донесения польского разведчика из Чигирина в Варшаву: «Замысел Хмельницкого – править абсолютно и независимо, не подчиняясь никакому монарху и владеть всей землей, которая начинается от Днестра и идет до Днепра и далее до московской границы».

Никто нам объединить Украину не позволит! Нет у нас верных союзников, только урывают все для себя! Ну что же! Когда-нибудь мы или наши дети добьемся победы. А славы казацкой у нас уже никто и никогда не отнимет, потому что давно блестит она на весь свет!

Богдан Хмельницкий решил проводить объединительную раду не в стольном Киеве, а в маленьком полковом Переяславе, оставляя для себя возможность политического маневра в объявлении ее Генеральной и общевойсковой. В древнее местечко на левом берегу Днепра, где уже находилось московское посольство Бутурлина, гетман прибыл 6 января 1654 года. С ним были войсковой писарь Иван Выговский, войсковой обозный Федор Коробка, войсковые судьи Самойло Зарудный и Федор Лобода, войсковой есаул Михаил Лученко, полковники Чигиринского, Белоцерковского, Киевского, Каневского, Корсунского, Миргородского, Нежинского, Полтавского, Прилукского, Черкасского, Черниговского, Переяславского и Стародубского полков Карп Труженко, Семен Половец, Федор Стародуб, Евтихий Пишко, Иван Гуляницкий, Григорий Лисницкий, Иван Золотаренко, Иван Федорченко, Мартын Пушкарь, Яков Воронченко, Яков Пархоменко, Степан Подобайло, Павел Тетеря и по десять выборных казаков от каждого полка и делегация Киева. Полковники Иван Богун и Михаил Зеленский, запорожец Иван Сирко с хлопцами держали западную и южную границы от поляков и татар, войсковой есаул Демко Лисовец находился в Молдавии, а полковник Михаил Суличич – в Трансильвании.

На предварительном совете старшин и послов уже все главное было обговорено, детали союза должны были обсуждаться позднее, в Москве и Чигирине. Иван Сирко от всего товарищества Запорожской Сечи в письме писал, чтобы «когда будете писать текст, то чтобы не было в нем чего лишнего и отчизне нашей вредного, а нашим правам и вольностям от предков противного и неполезного».

Хмельницкий перечитал еще раз запорожское письмо и попробовал вспомнить, что еще он не предусмотрел, о чем не договорился с Бутурлиным. Богдан был спокоен, потому что предусмотрел все – целостность Правобережной и Левобережной Украины, свое гетманское управление без боярских морд, свое законодательство и суд, свое избирательное право, свое международное и городское право, неприкосновенность личных прав сословий, шляхетского, казацкого, мещанского, посполитого, духовенства, их имущества, реестр в шестьдесят тысяч казаков и личную гвардию свою и полковников, с собственным украинским жалованьем. Москва устанавливала приличный единый налог, собираемый без вмешательства дьяческих харь. Царь Алексей Михайлович обязывался защищать Украину от притязаний Польши, Турции и Крыма, а Гетманщина обязывалась помогать Москве войсками в войнах.

Это были великолепные условия автономии только что родившейся Украины в составе Московского царства и изменить их мог только сам народ и его представители. 8 января 1654 года в солнечный зимний день гетман Богдан Хмельницкий выступил с речью перед выборными и народом на площади древнего Переяслава:

– Господа полковники, старшины, воины Войска Запорожского и все православные христиане! Шесть лет живем мы в нашей земле в бесконечной войне и кровопролитии с нашими врагами и гонителями. Вы все понимаете, что мы больше не можем жить без покровителя. Я собрал всех вас тут, чтобы определить, к кому склониться из наших соседей, одного из четырех, которых вам назову.

Первый султан, но он мусульманин, а вы знаете, на какие беды обречены христиане в его стране. Другой – это крымский хан, тот же басурман. Из необходимости мы согласились на его дружбу и не раз в этом сами каялись. Третий – король польский, но, думаю, не нужно вам напоминать все то, что мы получили под властью этих панов, которые псов уважали лучше, чем наших православных людей.

И, наконец, последний – это царь восточный, который вместе с нами исповедует православную веру. Этот великий князь согласился на наши просьбы, принял нас своим царевым сердцем. Кто волит – идет за царя восточного, а кто не хочет этого – тому вольная дорога!

Споров не было, хотя Богдан ни разу в своей речи не упомянул слово «Москва», справедливо опасаясь ненужных разговоров о боярской слабости Алексея Михайловича. Рада высказалась идти под восточного царя, чтобы два народа вовеки едины были. Само собой, тут же подтвердились недавние слова Хмельницкого о том, что союз Москвы и Украины бояре и казаки понимали по-разному.

В церкви Богдан и старшина, присягавшие на верность самодержавному монарху Московского царства, потребовали, чтобы его послы от царского имени присягнули в том, что царь не выдаст Украину Польше и будет защищать ее от врагов и соблюдать украинские права и вольности. Именно так всегда присягали польские короли при избрании на pacta conventa. Послы без раздумий заявили в ответ, что царь-самодержец, правит по своей воле и никогда не присягает своим подданным.

Хмельницкий прервал Переяславскую Раду. После двухчасовых переговоров с Бутурлиным, посол от имени Алексея Михайловича во всеуслышание заявил, что «московский государь будет держать всех в своем государском милостивом жалованье и в призренье, и от недругов их оборонять и защищать, и вольностей у них не отнимает, и велит ими владеть всем по-прежнему». После того, как Бутурлин умно сказал, что «польские короли неверные и самодержцы, а если и присягают, то потом присяги не соблюдают, а государеево царское слово твердо и несменяемо», Переяславская Рада во главе с Богданом Хмельницким присягнула Алексею Михайловичу.

Собрание в Переяславле не было, конечно, рядовым событием в истории России и Украины, но и совсем не судьбоносным моментом во взаимоотношениях двух братских народов. 8 января 1654 года в древнем местечке только начиналась торжественная процедура долговременной ратификации и легитимизации союзных договоренностей о протекторате и взаимной военной помощи двух государств. Еще только предстояло подробно обговорить и затем подписать в Чигирине и Москве союзный договор о том, что «кто был шляхтич, или казак, или мещанин и кто в каком чине перед этим был, и какое имущество имел – и всему тому быть по-прежнему; чтобы было не так, как мы были за польским королем: пока казак жив – до тех пор за ним имение, а погиб – паны поместья отбирали себе, а казацких жен и детей гнали».

Задержкой в присяге Москве Богдан Хмельницкий специально подчеркнул серьезное нарушение юридической процедуры утверждения союза царскими представителями, откровенно не посчитавшимися с действующим на Украине законодательством. Это позволяло в случае дальнейших нарушений признать Переяславскую Раду 8 января 1654 года нелигитимной.

Казаки и православные христиане устно, без какого-то либо документа, присягнули царю Алексею Михайловичу, с учетом дальнейшего обсуждения и подписания двустороннего союзного договора. Как знак покровительства Москвы Хмельницкий получил для Войска Запорожского гетманские клейноды, и переяславское дело было закончено торжественным обедом. Еще только предстояло сделать 8 января 1654 года историческим событием, соответствующим национальным интересам украинского народа. Только народ был главным для Богдана Великого и не имело никакого значения, будет ли переяславский договор личным или государственным союзом, инкорпорацией, протекторатом, вассальной зависимостью или «меньшим злом» для всех или кого-нибудь одного. Спорьте, панове, является ли вхождение одного государства в состав другого на договорных условиях соединением частей чего-то единого и целого, объединением или воссоединением, и являются ли наши народы разными или этнически близкими. Спорьте, панове, забалтывайте в очередной раз даже стратегическое дело, а я, Богдан, просто буду бороться за счастье всех украинцев до своего последнего вздоха.

10 января Хмельницкий передал Бутурлину полный реестр украинских населенных пунктов, закрепленных за полками Войска Запорожского. Через два дня гетман уехал в Чигирин, а посольство Бутурлина в Москву. Люди на Днепре смеялись над откровенной польской чушью о том, что Москва вот-вот запретит всем мужчинам и женщинам носить сапоги и черевички и обует украинский народ в лапти, и во всех семнадцати полках, с небольшими исключениями на Брацлавщине, давали присягу царю Алексею Михайловичу с радостью и надеждой, что бесконечная и кровопролитная война наконец закончится. Отказалось присягать Москве только православное украинское духовенство во главе с митрополитом Сильвестром Косовым. Через пятьдесят лет, после мятежа Ивана Мазепы, православная митрополия все же признала свое двойное подчинение константинопольскому и московскому патриарху.

Еще до отъезда московского посольства из Переяслава несколько старшин из новых прибежали к Бутурлину предать своего гетмана и даже привыкший к лицемерию посол взорвался и сказал, что предупредит обо всем Хмельницкого, который, впрочем, все знал. 17 января Украина читала новый универсал своего Богдана: «С королем ляшским я мира не подписал и если они нападут – вы наших неприятелей ляхов бейте. Царь московский, сражаясь за веру, будет нам помогать».

В середине февраля в Киев прибыли московские воеводы Федор Куракин, Федор Волконский и полковник Юрий Голицын с двумя тысячами солдат, пятьюстами стрельцов, ста конными дворянами и пятью пушками. Русские вспомогательные гарнизоны встали в стратегических украинских городах и вместе с горожанами дружно строили укрепления, выполняя царский приказ: «жителям шкоды не чинить, оборонять и в разоренье их не вводить».

Всю зиму Москва и Чигирин вырабатывали конкретные условия украинской автономии. 15 марта в присутствии гетманского посольства Самойло Зарудного царь на Девичьем Поле начал пятидневный смотр московского войска, собиравшегося на польско-литовскую войну. 27 марта и 12 апреля специально запутанный дьяками союзный русско-украинский договор в составе «Статей», «Договорных пунктов» и «Жалованной грамоты» был подписан Алексеем Михайловичем и под общим названием «О правах и вольностях Войска Запорожского, православной шляхты и народа Малороссийской Украины» отправлен Богдану Хмельницкому:

«Мы, великий государь, нашего гетмана Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское пожаловали: быть им под нашей царского величества высокой рукой по их прежним правам и привилегиям и по всем писанным и подписанным нами статьям. А буде судом Божьим случится гетману смерть, то Войску Запорожскому выбирать гетмана по прежним их обычаям самим меж себя. А новому гетману на подданство и верность нам, великому государю, присягу учинить.

Казацких имений и земель, которые они имеют, отнимать у них, их вдов и у детей не велели, а быть им за ними по-прежнему.

Войску Запорожскому нам, великому государю, и наследникам нашим служить, на наших государских неприятелей по нашему повелению ходить и с ними биться и во всем быть в нашей государской воле».

Узнав с опозданием о Переяславской Раде, король Ян Казимир, кроме сказок о лаптях и черевичках, попытался разослать по Украине свой универсал, которому никто не верил, но все над ним смеялись: «Злостный изменник наш, Хмельницкий, не удоволясь в столь лютые времена междоусобной брани вашей кровью христианской, из-за своей корысти проливаемой, предал вас в вечное мучительство московскому царю. Отступитесь от него и получите от меня награду».

В Варшаве, само собой, собрался очередной сейм, подтвердивший в очередной раз слабость короля и своеволие шляхты. Паны вдосталь поорали, побряцали невынимаемыми в битвах саблями, выпили, конечно, всю варшавскую вудку и без принятых решений разошлись по домам и маенткам догуливать, заставив своих умных соплеменников в очередной раз воскликнуть: «О, несчастное отечество, если бы можно было укоротить твою свободу!» Сенат, впрочем, послал посольства в Бахчисарай и Стамбул с денежной просьбой атаки неуемного Хмеля.

* * *

Весной 1654 года Украина слушала двадцать три «Статьи Богдана Хмельницкого» с царем Алексеем Михайловичем, которые читались народу по городам, местечкам и селам. Зиновий-Богдан Хмельницкий, «гетман славного Войска Запорожского Его Царского Величества и всея Украины Малороссийской», утвердил в Мосееве все, что хотел.

В составе Московского царства с его колоссальной самодержавной властью появилась казацкая республика с выборным, а не назначаемым гетманом, с административной и судебной системой, в которую не мог вмешиваться ни воевода, ни боярин, ни стольник». Социально-экономическая структура республики, ее внутренняя жизнь была прерогативой гетмана. Ему же подчинялась армия, почти вся дипломатия, за исключением польских и турецких переговоров. Фактически это была не автономия и не протекторат, а конфедерация царской Москвы и казацкой Украины, половина земель которой было избавлена от ужасного национально-религиозного угнетения Польши.

На казацкой Украине с правом самоуправления даже посполитые стали вольными земледельцами, потому что крепостничество de facto было ликвидировано вместе с большими имениями королят, магнатов и шляхты. Украина Войска Запорожского была для Москвы отдельным государством. Богдан в переписке с Кремлем вообще не использовал термин «Украина», но только «Войско Запорожское», оставляя себе и своим таким же мудрым, как он, преемникам возможность политического маневра при будущем объявлении независимости совсем, оказывается другой, не протекторатной страной.

Царь Алексей Михайлович официально не вмешивался во внутренние дела днепровской республики, но бояр и дьяков, пытавшихся, как всегда, набить свои бездонные карманы за казацкий счет, конечно, не унимал. Богдан презрительно отшвыривал загребущие руки из Москвы, но его волновало, что при смене гетмана или царя «Статьи Богдана Хмельницкого» должны были переутверждаться. Он понимал, что его преемник доложен был быть таким же умным и талантливым как он сам, иначе в другом случае Украину ждет гибель совсем не многочисленного казацкого войска, лучших украинцев и Руина. То, что ничего подобного Хмельницкий при своей жизни не допустит, а за то, что будет делать старшина после его смерти, он ответственности не несет, Богдана Великого не устраивало. Гетман старался сделать результаты Украинской революции необратимыми, иначе самодержавные идиоты сотрут завоеванную реками крови республиканскую свободу, и место ослабевшего народа быстро займут более хитрые и сильные. Дело, впрочем, житейское, привычное за три последние тысячи лет. Богдан попробует объединить все украинские земли, что позволит ему создать, обучить и содержать стопятидесятитысячную казацкую армию – единственную гарантию украинской государственности. Если же не успеет… Тогда Хмельницкий со своими рыцарями должен стать национальным завещанием для будущих поколений украинцев.

Богдан вспомнил львовский коллегиум и уроки утонченно-чеканной латыни. «Exoriare aligius nostris et ossis ulter» – «Пусть из наших костей родится грядущий мститель». Однако, причин для мести в будущем быть не должно!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.