1654–1657 годы «Не ломитесь на нашу благословенную землю – потопчу и выверну вверх ногами. Да живет наша Украина вечно!»

1654–1657 годы «Не ломитесь на нашу благословенную землю – потопчу и выверну вверх ногами. Да живет наша Украина вечно!»

Богдан вспомнил львовский коллегиум и уроки утонченно-чеканной латыни. «Exoriare aligius nostris et ossis ulter» – «Пусть из наших костей родится грядущий мститель». Однако, причин для мести в будущем быть не должно!

Принятие Украины в состав Московского царства было совсем не частным делом двух государств. Уже в апреле из Кремля выехали срочные посольства в императорскую Австрию, кардинальскую Францию, республиканскую Англию, королевскую Швецию, Данию, Голландию, Курляндию, Бранденбург, Молдавию, Валахию, Трансильванию, Турцию и Крым с объяснениями причин московского протектората над Украиной. Ждать дольше было нельзя.

Отношение европейских стран к Украинской революции и вмешательства в нее Москвы было различным. Австрия отнеслась к Переяславской Раде враждебно-прагматически, Дания настороженно, Англия спокойно, на Днестре и Дунае привычно лавировали. Швеция и Голландия с удовольствием начали поставки в Москву десятков тысяч мушкетов, пудов пороха и свинца. Реакция Европы устраивала союзников – если не помощь, то нейтралитет многих европейских государств был гарантирован, потому что уже многие и многие страны благодаря Богдану Хмельницкому хорошо знали цену несусветной и ненадежной Речи Посполитой.

На новом сейме делегаты привычно разрешили королю готовить новую армию вторжения на Украину, но о Москве почему-то забыли. Великий коронный гетман Станислав Потоцкий с кварцяным войском получил приказ атаковать Киев с запада, великий литовский гетман Януш Радзивилл с литовским войском – с севера. Жолнеры, наемники и добровольцы собирались в лагерь Яна Казимира.

Станислав Потоцкий предложил не присягавшему Москве брацлавскому герою-полковнику Богуну перейти на польскую сторону в качестве нового гетмана Войска Запорожского. Иван дураку отвечать не стал, сообщил обо всем побратиму в Чигирин и стал готовиться бить вщент очередное коронное войско. Компания 1654 года началась.

Добровольцы и наемники собирались в лагерь к Яну Казимиру в Полоном, далеко к северо-западу от полупограничной Винницы. 10 марта 1654 года пятнадцатитысячное кварцяное войско Станислава Потоцкого от Шаргорода ворвалось на Брацлавщину, привычно уничтожая все живое и мертвое. Иван Богун с двумя полками закрыл полякам у Умани дорогу вглубь Украины. Жолнеры обложили город-крепость, но казаки отбивались мужественно и уже 25 марта Потоцкий осаду снял, понимая, что вот-вот будет окружен.

Кварцяное войско рассыпалось по Брацлавщине и стало вырезать украинское население поголовно. 10 апреля Богун с подкреплениями Хмельницкого разбил жолнеров, которые стремглав бежали до Каменца-Подольского, где Потоцкий, достойный сын отца-нелюдя, получил от сената Речи Посполитой награду и почести за уничтожение двадцати украинских местечек и сел с их десятитысячным населением.

Оставшиеся в живых жолнеры Потоцкого перебрались в Полонное к королю, который никак не мог собрать новую армию вторжения. Деньги на оплату войска разворовывались и солдаты не торопились умирать в долг, а шляхта, понимая, что воевать придется не в корчмах, а по-настоящему, в поход не спешила.

О Москве и обьявленной ей войне Варшава, казалось забыла. Сенат и король, впрочем, понимали, что царское войско не спеша атакует Смоленск и Великое княжество Литовское, завязнет там в боях с Радзивиллом, оба войска ослабнут и Польская Корона, окончательно подомнет под себя Литву и добьет царские рати. О Богдане Хмельницком почему-то никто не думал. Считалось, что угроза кварцяного войска и крымской орды не дадут ему отправить под Смоленск ни одного полка. Гетман знал все, но думал по-другому.

26 апреля из Москвы на Брянск вышла первая рать воеводы Алексея Трубецкого. 15 мая из Кремля во главе с царем Алексеем Михайловичем двинулось все московское шестидесятитысячное войско. Само собой, царские родственники, которых на Москве называли «сильные люди», жаловаться на которых было некому, легко добились от своего слабого государя, чтобы во главе ратей были поставлены воеводы-никчемы. Яков Черкасский и Семен Прозоровский, совершенно не знавшие военное дело. Боевые князья попали в привычный авангард. Петр Шереметев возглавил разведывательный, Михаил Темкин и Василий Стрешнев – сторожевой, Никита Одоевский и Федор Хворостинин – передовой полки.

Сам интендант-любитель Алексей Михайлович с благословением патриарха Никона «в украинских делах» не спеша двигался в середине Дворцового полка с главными любителями бюджетных денег царства Иваном Милославским и Борисом Морозовым, в сопровождении дьяков любимого Приказа тайных дел Юрия Никифорова, Томилы Перфильева, Кирилла Демидова и Василия Ботвиньева. Рати не торопились и только 1 июня добрели до пограничной Вязьмы. До Смоленска оставался еще месяц пути, и ни о какой внезапности в атаке Великого княжества Литовского, конечно, не могло быть и речи.

* * *

На очередном июньском сейме Речи Посполитой опять было объявлено посполитое рушение, но сенат, понимая, что шляхта и в этот раз умирать не пойдет, впервые в польской истории принял беспрецедентное решение продавать шляхетство за деньги и участие в войне. Армия быстро и значительно пополнилась новыми дворянами-выходцами из купеческих и городских семей, детьми богатых и разбогатевшими авантюристами. Под Смоленск, конечно, новое коронное войско не торопилось, занимаясь комплектованием хоругвей и обучением новобранцев в Полонном.

Расчеты сената и Яна Казимира на стотысячную крымскую орду, которая должна была ударить в тыл Хмельницкому и раз и навсегда решить казацкую проблему, а затем вместе с войсками короля и Радзивилла разбить царя у Смоленска, вдруг не оправдались.

Неожиданно, 30 июня, перед самым выходом из Бахчисарая в поход, хан Ислам Гирей был отравлен в своем дворце на прощальном пиру ядом такой силы, что чуть не взорвался. Хан умер почти сразу в мучениях, разбирательство, кажется, установило, что монарха отравила кухонная украинская рабыня? и орда на антиказацкую войну не пошла, увязнув до конца походного лета в выборах и утверждении в Стамбуле нового хана.

Ленивые московские бояре привычно саботировали поход на войну, боясь случайной смерти от стрелы, ядра или эпидемии. Сам царь, забывая, что вместе с отцом создал непотребную вертикаль власти? писал, что многие бояре идут «с нами отнюдь не единодушно, но с двоедушием – вот злохитренные обычаи московские!» Кричавшие «Москва, вперед» хозяева Кремля были очень недовольны начавшейся войной, опасаясь убытков, мятежа и очередного военного позора. Сыщики Приказа тайных дел доносили, что в городских посадах постоянно идут разговоры о том, что «казаки панов перебили и нам бы неплохо своих повывесть, а корень боярский вообще вывести!» Шведский посол сообщал в Стокгольм: «Здесь беспрерывно боятся внутреннего восстания и беспорядка». Крикунов забирали в Разбойный приказ и в войска, но их было слишком много.

Дело, однако, усилиями Богдана Хмельницкого, было сделано. Царь Алексей Михайлович и патриарх Никон во всеуслышание объявили, что все земли Киевской Руси в составе Речи Посполитой принадлежат Московскому царству по исконному праву предков, а значит, впереди победа и слава.

Богдан Хмельницкий отлично знал все боярские группировки в Кремле, вел переписку с некоторыми главными боярами, всегда подкрепляя свои письма финансово. Он понимал, что Алексей Михайлович верит только в то, чего бы ему хотелось и всегда отбрасывает то, что ему не нравится. Богдан видел, что царь давно болеет «манией недоверия» и отталкивает от себя тех немногих людей, которые служили ему честно.

Хмельницкий зная, что Москва и Украина говорят и еще долго будут говорить на разных политических и социальных языках, очень боялся, что недоумения между двумя странами могут перерасти в смоченные кровью обиды, в результате которых украинские республиканские взгляды надолго, на века подчинятся московским самодержавным догмам. Другого выбора в спасении народа у Богдана Великого не было. Он уже добился того, что Украина вошла в состав России со всей своей национальной государственностью, а казаки, с их наследственными правами на землю получили даже больше, чем имели московские дворяне, получавшие поместья только в обмен за военную службу. Крепостного права для посполитых на Украине уже не было с 1649 года.

Гетман чувствовал, что в Европе после союза Украины и Москвы изменился баланс сил и политические весы качнулись на восток. Богдана Хмельницкого называли в Европе «русский Кромвель» и Москва, хоть и сквозь свои самодержавные зубы, была вынуждена с этим считаться. Богдан надеялся, что сможет достучаться до царя, убедить его действовать на благо России и Украины, а не на обогащение своего окружения, но понимал, что это будет совсем не просто.

Предложения украинского гетмана нанести быстрый двойной удар по полякам на всех украинских землях и освободить их все, на боярский Кремль впечатления не произвели. Бояр и царя интересовали только захват Смоленска и Беларуси, потом видно будет. Дьяки вовсю подсовывали недалекому царю всея Руси дурацкие приказы для Хмельницкого, который тут же предупредил никакого самодержца, что никогда не будет марионеткой в руках его нетямущих дело холуев-советников, знающих только как безнаказанно и дружно набивать свои бездонные карманы чужим добром. Богдан даже продуманно взорвался и в письме царю порекомендовал его дьякам-холопам хотя бы для смеха поинтересоваться военной ситуацией на Украине, а не пихать на исполнение государю лишенные смысла указания, направленные не на благо государства, а только на зарабатывание денег царскими приближенными и их бесконечным окружением.

Дьяки и бояре заявили Алексею Михайловичу, что Хмельницкий нагло и нечестно показывает всей Европе, что он умнее и талантливее самого великого государя и подсунули ему на подпись написанную корявым языком грамоту, которую предложили разослать по Беларуси и Украине: «Вооружились мы со многими ратными людьми на досадителей и разорителей святой восточной церкви греческого закона, на поляков, дабы через нас господь месть сотворил. И вы бы, православные христиане, прежде нашего царского пришествия разделение со злыми поляками сотворили и верны нам учинились, и тогда будут сохранены от воинского разорения дома и достояния ваши!» Некоторые белорусские местечки послушались царского «прелестного письма» и подняли мятежи, но помощь от Москвы, конечно, не получили и тут же были вырезаны хоругвями Радзивилла, по шляхетной традиции каравшего виновных и невиновных.

В начале июня далеким кружным путем к Хмельницкому прибыло посольство из Швеции, в которой свою сестру Христину на троне сменил воинственный Карл Х Густав, который с маху заявивший, что его утомили претензии на корону никчемного Яна Казимира Вазу, которые поддерживает сенат Речи Посполитой. Гетман и послы обговорили план совместных действий рождающейся антипольской коалиции и уже в августе шведский экспедиционный корпус начал перебрасываться в Лифляндию и Эстляндию, готовя удар по Польше с севера, само собой, с захватом Балтийского побережья.

Огромное московское войско, прибывшее в Смоленску 1 июля, уже месяц неудачно осаждало город, очевидно дожидаясь, когда литвины Радзивилла ударят по нему с фланга и тыла, отрежут от Москвы и разобьют. Чтобы не допустить подобного, по приказу Хмельницкого двадцатитысячный казачий корпус Ивана Золотаренко быстрым маршем от Чернигова вошел в Великое княжество Литовского и принял на себя войско Радзивилла, оставив царя и его рати один на один со Смоленском.

12 августа под Шкловом казаки вместе с отрядом Трубецкого разнесли хоругви литвинов, и Радзивилл, потерявший пушки и знамена, привычно унес ноги к Вильно. 13 августа казацкие полки вошли в открытые ворота Гомеля и в течение последнего летнего месяца заняли Могилев и даже Полоцк, а затем вместе с московскими полками ворвались в хорошо укрепленную Оршу. К началу сентября Смоленск был полностью отрезан корпусом Золотаренко от Великого княжества Литовского.

После переговоров с осаждавшим город царем, польский и литовский гарнизон Смоленска с оружием оставил замок, и 23 сентября 1654 года Алексей Михайлович торжественно въехал в древний русский город, тут же с удовольствием объявив в указе, что теперь он не только великий государь, но и «Великие и Малые и Белые Руси самодержец». Две недели московское войско пило за произошедшую вдруг победу.

Хмельницкий, отчетливо понимая, что не в коня корм, опять предложил Алексею Михайловичу двойным ударом из Беларуси и Украины разбить Польшу, закончив войну сразу в 1654 году. В ответ за уставшего царя дьяки ответили, что военная компания первого года войны закончена. 7 октября опохмелившееся московское войско, оставив гарнизон в Смоленске, спокойно ушло домой.

Богдан не удержался, понимая, что все опять возвращается на круги своя, и громко заявил, что сильным людям в Кремле реальное положение дел на Украине до лампады, им нужны только длительные заказы на военные поставки, а что касается московского войска, то «кулак не тем дорог, что машет, а тем, что бьет!» Царю доложили о дерзости его гетмана, но уставший от похода Алексей Михайлович привычно ответил: «Хмельницкий, старый лис, до того исхитрился, что когда-нибудь своей хитростью сам себя посадит на цепь».

В Чигирин для присяги Хмельницкому приехали четыреста белорусских шляхтичей и мещан, желая быть со своими городами в составе державы Войска Запорожского, а уж через нее в составе России. Тут же разгорелся и первый скандал меду царем и гетманом, быстро, впрочем, отложенный на время.

* * *

Московские рати благополучно ушли на зимние квартиры, но для Украины военная компания 1654 года совсем не закончилась. С августа Хмельницкий с полками стоял напротив королевского лагеря в Полонном, у Бердичева, прикрывая Украину от новой армии вторжения с запада и опасаясь нападения татар с юга.

В Крыму, наконец, появился новый хан Мухаммед Гирей и новый польско-татарский союзный договор был утвержден в Стамбуле подкупленным Варшавой главным визирем турецкого султана, приказавшему ханству повернуть оружие против казаков. Хан вышел из Перекопа с пятидесятитысячной ордой, оставив сына собирать неуспевавшие в поход чамбулы, и с похода послал письмо Хмельницкому, которому предлагал разорвать союз с царем: «Какая тебе от Москвы корысть? Они в лаптях ходят, а вы с ними дружите. Ты, Хмельницкий, слушай только хана, а больше не слушай никого. Я твой добрый брат, только отступи от Москвы. Или мы с королем сегодня пойдем на вас, а завтра на Москву».

Гетман, видя, что король с армией двинулся на юг к Тернополю поближе к орде, направляющейся к Умани, отступил к Белой Церкви, избегая страшного двойного удара с фланга и тыла. Богдан спокойно ответил новому хану: «Хватит писать неправду! Пусть вас бог судит. Мы будет защищать Украину от вас и поляков вместе с Москвой».

17 октября тридцатитысячная армия вторжения во главе с великим коронным гетманом Потоцким, польным гетманом Ландскоронским и коронным обозным Чарнецким без предусмотрительно вернувшегося в Варшаву короля от Бара и молдавской границы вошла на многострадальную Брацлавщину. Жолнеры и наемники с удовольствием писали в Варшаву, что отправились «на истребительную прогулку по Украине и от рубки украинцев у них уже и руки устали, потому что как только мы входим в местечко или село, то истребляем в них все хлопство, остальное довершает огонь». Завалив Брацлавщину трупами, убийцы в польской военной форме, устав рубить ни в чем не повинных людей, начали просто сжигать их и душить угарным газом.

В ноябре армия вторжения встала у небольшой крепости Буши-Яруги под Могилев-Подольском, где при штурме встретила отчаянный отпор шести тысяч казаков и десяти тысяч жителей, погибших все до одного и успевших взорвать пороховой погреб, взрыв которого похоронил под обломками многих оккупантов. К концу 1654 года Брацлавщины не стало, в двухсот семидесяти городах, местечках и селах погибли более двухсот тысяч жителей, почти столько же были уведены на арканах в Крым и это был свирепый, безжалостный и безусловный геноцид украинцев Польской Короной, освобождавшей богатые черноземы пятнадцатиметровой глубины для новых, покорных переселенцев. Оставшееся в живых население уходило к Хмельницкому и на Слобожанщину, а Станислав Потоцкий универсалом объявлял Украине, что если она не покорится, то коронное войско сделает ее сплошной Бушей. Гоноровые шляхтичи с удовольствием рассказывали товарищам, как они топили женщин и детей, спрятавшихся в пещерах вокруг Буши, и не слышали за панским гоготом, как раскатывается от Днепра грозный казацкий рык: «Горе тебе, Польская Корона, ибо ты получишь все, что тебе причитается».

Богдан Хмельницкий уже не мог прикрыть все украинские земли от безжалостного нападения с запада и юга. Двадцатитысячный корпус Ивана Золотаренко держал Беларусь и готовился действовать совместно с московскими и шведскими войсками. Десять тысяч казаков во главе с Иваном Богуном дрались в Брацлаве, мешая польскому прорыву к Киеву и Днепру. Тридцать тысяч казаков самого Богдана от Канева и Черкасс готовились перехватывать пятидесятитысячную крымскую орду, готовую ворваться на Украину от Днестра до Буга и устроить в ней мгновенный погром. От пули польского снайпера, пущенной с колокольни, погиб геройский и талантливый Иван Золотаренко и у Хмельницкого почти не оставалось полковников-побратимов, «участников знаменитого «совещания в роще». Шестьдесят тысяч старых и новых казаков – это было все, что мог противопоставить гетман уже пятидесятитысячной польской армии и стотысячной орде Мухаммед Гирея, к которому сын привел огромные подкрепления.

Довольный Потоцкий объявил, что союзные польско-татарские войска идут на Киев и Хмельницкому конец. 8 декабря коронное войско атаковало корпус Богуна в Брацлаве, было с большими потерями отброшено и начало окружать город. Богун тут же отступил через Буг, сжег за собой мост и встал у Умани. Поляки, рвавшиеся на Украину с татарами с юга-запада, остановились в Ладыжине и Тростянце и тут же вырезали в яростно защищавшемся местечке Демовке четырнадцать тысяч казаков и мирных жителей вместе с семьями.

10 января 1655 года польское войско с запада подступило к Умани, ставшей центром обороны Украины. С юга от города уже стояла крымская орда Мухаммед Гирея. Сто пятьдесят тысяч солдат и татарских всадников не спеша готовились враз стереть десять тысяч казаков Богуна и затем взять Киев. Они, конечно, не знали, что дождавшийся в Корсуни десятитысячный московский корпус Шереметева Богдан Хмельницкий с тридцатью тысячами своих витязей уже тихо и незаметно стоит к северу от Умани, у Жашкова, готовя разгром втрое большей армии оккупантов и слушая, как дрожит у небольшого городка Охматова ожидающая ужасную битву украинская земля.

В свою новую армию вторжения Польша смогла собрать только десять тысяч немецких наемников. Еще осенью Богдан обнародовал скопированную тайной стражей переписку Варшавы и Бахчисарая, и европейские газеты перепечатывали неофициальный ответ хана на предложение сената за деньги и пленных атаковать Украину: «Пока мы дружили с казаками, мы наполняли Крым невольниками. А теперь мы что возьмем, воюя за поляков против казаков? Когда казаки бились за свободу, нам доставался ясырь. Когда будем биться за поляков, нам не будет такой выгоды. Да и гордые шляхтичи никогда не будут биться для нашей пользы».

Вся христианская Европа говорила о том, что Речь Посполитая платит деньги мусульманскому Крымскому ханству за разбой и разрешает уводить население в плен. Во многих странах общество было возмущено тем, что Польша специально стравливает между собой христианские народы и наводит на них неверных. В Речь Посполитую сразу же сократился поток наемников, потому что в польской армии стало позорно служить даже за деньги. Богдан Хмельницкий громко заявил, что алчная Варшава лезет за человеческими жизнями, как жаба на сыпучую кучу, а иностранные послы из Чигирина писали в докладах начальству, что когда поляки униженно просили у союзных теперь татар вернуть им без выкупа из Крыма своих пленных, то получили из Бахчисарая презрительный ответ: «Бессмысленно и говорить о том, что взято саблей».

По приказу Хмельницкого запорожцы разнесли турецкий Измаил с округой, и главный визирь заявил на Диване в Стамбуле, что «лучше ладить с этим воинственным народом». Послы Богдана передали Мухаммед Гирею письмо: «Уже много лет Черное море не видело казацких чаек. Будет ли вам хорошо, если вы разорвете наш союз? Вы ели хлеб-соль с нами и были в покое. Мы на поляков не нападаем, мы на своей земле стоим твердо. Это они любыми способами хотят нас искоренить. Бог им не поможет!»

Получив под Уманью грозный окрик из Стамбула и угрозу разгрома Крыма от Хмельницкого, Мухаммед Гирей надолго задумался. Пусть поляки и казаки в этот страшный мороз сами режут друг друга. А орда… Там видно будет. Как бы не оказаться изгнанником на султанском Родосе или не взорваться от яда, или казацкой сабли. Хан еще немного подумал и передал Потоцкому, что орда пойдет в атаку на Умань сзади жолнеров и наемников, и великий коронный гетман со скрипом согласился не желая, как до этого Хмельницкий, получить удар в спину. Тут же узнавший обо всем Богдан громко заявил на весь Днепр: «Бачили польские очи, что куповали». Коронное войско в двадцатиградусный мороз ринулось на Украину почти без татарской конницы. Там видно будет.

Богун укрепил Умань кроме крепостных стен еще двумя линиями рвов и валов и обильно полил их водой, превратив их в неприступные ледяные горы. Потоцкий приказал обстреливать город разрывными гранатами, чтобы вызвать пожар, но казаки и горожане закрыли крыши многих домов мокрыми шкурами и холстами, и в помощь витязям пошел бесконечный снег. Поляки разбили пушками первый вал и ворвались в передовой ров, где тут же были убиты подготовленной резкой атакой с двух сторон. Первый день штурма закончился ничем, а вечером поляки узнали, что к северо-востоку от Умани встало небольшое войско Хмельницкого, обозначившего себя в надежде, что великий коронный гетман сделает глупость и пойдет на второе слабейшее его армии казацкое войско, оставив у себя в тылу в блокированной Умани корпус Богуна, который, конечно знал, что надо делать в подобных случаях.

Потоцкий сын своего отца, разумеется, глупость сделал. 17 января польская армия вторжения, оставив у Умани заслоны, через знаменитое Монастырище пошла к Охматову, небольшому местечку в нескольких километрах от Жашкова, прикрытого Полтавским полком. Восточнее городка, у села Багва их встретил укрепленный табор Хмельницкого, планировавшего уничтожить армию вторжения в затяжных оборонительных боях и партизанской войне, нейтрализовав Мухаммед Гирея золотом и страхом казацкой мести. Хан, впрочем, не возражал. Результат похода – это добыча, остальное, как получится.

* * *

В ночь на 18 января в небывалый тридцатиградусный мороз на большой равнине началась ожесточенная трехдневная Охматовская битва. Хмельницкий, не имевший преимущества в воинах, привез под Умань очень много пушек, почти все из которых были установлены на обитые железом возы. Три дня от непрекращающихся выстрелов содрогалась украинская земля, дав смертной равнине имя Дрожиполья.

На снегу, в мороз, в темноте при вспышках ружейных и орудийных залпов, шла колоссальная рукопашная битва-резня на возах. Противники, бросив оружие, рвали друг друга зубами, яростные стрельцы Шереметева, с похода попавшие в небывалую еще для них бойню, умело отбивались оглоблями. Богдан выстроил полукругом у одной из сторон табора пятьдесят передвижных пушек, позволил польским тысячам прорваться внутрь табора и в минуты положил их там всех, мгновенно закрыв прорыв подготовленными возами, из-за которых сразу же в лоб жолнерам ударили десятки фальконетов.

К рассвету бой затих. Потоцкий попросил Мухаммед Гирея окружить казацкий табор с трех сторон, чтобы взять его измором и штурмом. Хан казаков окружил, но на штурм не пошел, глядя, как два дня 19 и 20 января, Хмельницкий умело сокращал бросавшуюся на него с южной стороны табора польскую армию, поставив ряды скованных рядами возов даже друг на друга и выложив перед ними высокий вал обледенелых трупов жолнеров и наемников, погибавших уже тысячами.

На третью ночь боя из Умани вдруг вырвался десятитысячный корпус Ивана Богуна, с тыла ударил по польской армии, разрезав ее в минуты, как острый нож режет заиндевевшее коровье масло, перебил еще несколько тысяч оккупантов и прорвался к Хмельницкому. Богдан пропустил в табор за геройским Иваном и его отчайдухами рвавшихся за ними жолнеров и опять перебил их большое количество, возглавив контратаку вместе со своим побратимом.

Если бы не стотысячная, хоть и пассивная орда Мухаммед Гирея, с новой польской армией было бы закончено 21 января 1655 года. Вынужденный защищать табор со всех четырех сторон, Богдан поставил свою конницу внутрь возов и прямо в передвижной крепости атаковал пораженного Потоцкого, загоняя его под удар свежего Полтавского полка Мартына Пушкаря из Охматова, находившегося в нескольких километрах от Багвы.

Два дня, 21 и 22 января, пришедшие в бешеную ярость польские хоругви контратаковали неумолимо надвигающихся на них казацкие возы, теряя и теряя солдат под залпами сотен хмельницких орудий. В ночь на пятый день битвы у села Буки в тыл и фланг армии вторжения из Охматова ударил Полтавский полк, тут же поддержанный конной атакой Хмельницкого. Утром 23 января до великого коронного гетмана Речи Посполитой, наконец, дошло, что еще через пять дней такого сражения у него кончатся жолнеры и наемники.

Потоцкий, Ландскоронский и Чарнецкий поняв, что из пятидесятитысячной армии они положили в долгожданный чернозем уже больше ее половины, включая почти всю наемную немецкую пехоту, невиданное жалованье которой, разумеется, не пропало даром, рванулись с полузамерзшими хоругвями назад, ко Львову. Грабившая всех и вся орда двинулась к Перекопу, но была нагнана и разбита усиленной войсковой группой Ивана Богуна, отбившего захваченных украинцев и взявшего в плен более трех тысяч татарских воинов. Мухаммед Гирей все же сумел влететь на Крымский полуостров впереди своих чамбулов.

Сумасшедшая битва на Поле Дрожи под Ахматовым закончилась и ошарашенный увиденным воевода стрелецкого вспомогательного корпуса боярин Шереметев все никак не мог изложить увиденный ужас и геройство в донесении царю Алексею Михайловичу. Впоследствии участвовавшие в сражениях вместе с казаками стрельцы стали самой боеспособной и отважноя частью очень рыхлого и плохо управляемого московского войска.

К началу февраля 1655 года на Украине закончилась военная компания 1654, переяславского года. Через месяц, в марте, началась новая война на Днепре.

Татарские чамбулы разбойничали между Каменец-Подольским и Могилевом-Днестровским, злобные польские хоругви от Шаргорода вырезали и вырезали все еще оставшееся живое и грабили мертвое, с удовольствием слушая истерические вопли из Варшавы о том, что «лучше пусть все на Украине обратится в прах, нежели отчизна будет в постоянном страхе от этих мятежников.

Как львы, измученные непрерывными боями казаки били и били и били прорывавшихся и прорывавшихся и прорывавшихся на Украину оккупантов и их наемников и польские очевидцы писали в Варшаву, что «особенно страдала пехота – одни замерзли, другие побиты, третьи умерли, четвертые убежали, а оставшиеся терпели нужду». Весной 1655 года Польской Короне, переставшей опасаться мороза, предстояло новое заслуженное испытание. На нее надвигался Потоп.

В мае 1655 года в Белую Церковь из Москвы подошел новый корпус воевод Бутурлина и Ромодановского, сменивший стрельцов Шереметева. Сам Алексей Михайлович с главным войском двинулся в Беларусь, действуя на линии Смоленск – Гродно. В июле московские рати взяли оставшиеся, наконец, без войска Вильно и вошедший в столицу Великого княжества Литовского счастливый Алексей Михайлович, «самодержец Великие и Малые и Белые Руси», тут же добавил в свой бесконечный титул «великий князь Литовский».

Хмельницкий, однако, продолжавший держать в Беларуси двадцатитысячный корпус Ивана Нечая, и вставший в мае с полками на линию Белая Церковь – Брацлав – Каменец, уже больше не оставался с поляками и татарами один на один. В апреле 1655 года Польскую Корону атаковала Швеция.

В ответ на страшный шведский удар с севера Ян Казимир обратился к Украине с универсалом, в котором обещал ее, может быть, простить, если она изменит Хмельницкому. В польско-литовском обществе вполне обоснованно стали считать своего короля идиотом, отчетливо сознавая, что Речь Посполитая, уничтожая все на своем пути, уничтожает и себя. Туда и дорога.

К середине XVII столетия Балтийское море уже можно было бы называть Шведским озером, если бы не польское побережье у Гданьска-Данцига и устья Вислы. Участвовавшая в Тридцатилетней войне шведская армия была великолепно вооружена, снаряжена, опытна и имела талантливых полководцев. Объявив войну Речи Посполитой, шведский король Карл Х Густав во главе пятидесятитысячной регулярной армии в начале лета 1655 года ворвался из Померании в Польшу, взял ее балтийское побережье и за три месяца почти полностью занял Речь Посполитую, без боя войдя 8 сентября в сдавшуюся гоноровую Варшаву и 1 октября в Краков.

Вместо того, чтобы отбиваться от шведов, коронное войско Станислава Потоцкого по приказу короля и сената отупело стояло у Львова, очевидно ожидая, когда же его разобьют казаки Богдана Хмельницкого. На рассвете 18 сентября 1655 года в урочище Каменный Брод при Слонегородке хлопцы Запорожского Войска неожиданной атакой по сделанному за ночь мосту через озеро выманили на себя всю польскую армию и стерли ее ударами с флангов, взяв почти все коронные знамена. Пройдя за месяц через Замостье и Хелм, 15 октября украинский гетман вошел в открывший ему ворота польский Люблин, впервые в Украинской революции перейдя польскую границу. Богдан освобождал и собирал под свою булаву все украинские земли, устанавливая казацкое управление на Подолии и Волыни. Под Бучачем он загнал в Серет тридцать польских хоругвей, города сами открывали перед ним ворота, а гарнизоны переходили на его сторону, даже выдав Хмельницкому брата великого коронного гетмана Павла Потоцкого, отосланного гетманом в Москву в подарок Алексею Михайловичу.

Универсал Богдана Хмельницкого читала вся Речь Посполитая и Европа: «Нет больше надежды полякам, у которых нет никакого войска, и Речь Посполитая это заслужила, потоптав права божеские и человеческие. Украина теперь там, где есть казацкие сабли!»

Беда пришла откуда не ждали. Тут же после объявления универсала Карл Х Густав легко нарушил договор с Хмельницким не трогать и не претендовать на украинские земли. Срочное шведское посольство из Кракова в Люблин предъявило гетману королевские права на Галичину и Волынь, угрожая войной в случае неповиновения. Сцепив зубы, угрюмый, как и весь последний год, Богдан развернул свое всегда победоносное войско домой. Как лев, великий стратег и воин дрался и боролся за всю любимую Украину с Польшей, Крымом, Москвой и Швецией и рвал, рвал, рвал свое золотое сердце.

Грустно ехал Богдан во главе отряда характерников и семитысячного отборного отряда, отдельно от главного тридцатитысячного казацкого войска и корпуса Шереметева. Он, конечно, знал, что от Каменец-Подольска ему наперехват быстро двигается пятидесятитысячная орда Мухаммед Гирея. Гетман нашел прекрасную позицию между Зборовом и Тернополем у местечка Озерная и попросил тайную стражу аккуратно сообщить хану, что он двигается отдельно от всего войска. Только что гетман получил письмо Мухаммед Гирея, требовавшего оставить ему весь московский корпус на расправу, за что хан пропустит его домой. Богдан прочитал письмо ехавшему с ним боярину, предупредил, что на рассвете гетмана, штаб Шереметева с семитысячным казацким прикрытием и тысячей стрельцов атакует вся крымская орда и приказал готовить круговую оборону, зная, что по его приказу характерники уже тихо заводят в тыл Мухаммед Гирею все главное казацкое войско. Казаки молча готовились к очередной несусветной битве.

Утром 9 ноября маленький табор гетмана окружила и атаковала довольная орда. Не сумев прорвать фантастическую круговую оборону Богдана на холме за весь осенний день, татары легли спать. Через несколько часов двойным ударом уставшее войско Мухаммед Гирея было разнесено в щепки огромной казацкой засадой, отчаянно и яростно рубившимися плечом к плечу казаками и стрельцами, усеявшими урочище у реки Гнилая Липа горами ордынских трупов.

Потрясенный проигранной победой Мухаммед Гирей не рванулся к Перекопу, но потребовал личной встречи с Хмельницким. Хан с гвардейцами-сейменами и гетман с характерниками встретились на виду остатков орды и казачьих полков.

На вопрос возбужденного хана:

– Зачем ты объединился с москалями, а не с нами? – Богдан мудро и громко ответил на всю Украину и Крымский полуостров:

– Вспомните, сколько вы получили от нас выгод и сколько вы увели пленников, за которых получили выкуп. Вы теперь свободно плаваете по Черному морю, не страшась казаков. Вы, ходившие в овчинных тулупах, теперь ходите в златотканых одеждах по милости казаков. Чем вы за это нам заплатили? Дня не хватит перечислять все ваши коварства и оскорбления, но я припомню их тебе, чтобы ты увидел, что я тебя не боюсь.

Под Брестечко хан постыдно бежал с поля сражения и задержал меня – и я погубил войско и в один день уничтожил мои прежние победы! Такова ваша татарская дружба! Из-за хана мы допустили ляхов на Украину, на нашу погибель.

Вспомни Жванец. Казаки принудили бы поляков признать свое отечество свободным и был бы конец войне, и остались бы целы города, села и люди. Это вы, понимая, что если мы с поляками помиримся, то вам нельзя будет вольно ходить в Речь и пленить христиан, как скотов бессловесных, помешали нашему союзу, предлагая полякам отдать нас на поругание и погибель. Вы всегда мешали нам примириться для того, чтобы самим терзать Польшу и Украину!

Растерявшийся от гетманской правды недобитый Мухаммед Гирей почти сорвался:

– Ты дерзок с монархом. Не забывай, я могу захватить тебя! – и мгновенно получил ответ Хмельницкого:

– Я, Богдан, равный тебе народный вождь. Захватывай, и мои воины тут же разорвут тебя на куски!

– Ты обезумел, на кого пошел? Или у тебя войска больше, чем было у всех русских князей, которое хан Бату истребил и потом веками владел Киевом?

– Твой ум омрачила гордыня. Ты хочешь меня устрашить, как малолетнего хлопца? Интересно, помогут ли тебе бывшие сильными Сибирское, Казанское, Астраханское ханства? Где они? Почему не помогают? Потому что они давно под властью Москвы. Ты хвалишься Батыем? Война надобна обоюдоострому мечу: полученное Батыем – потеряно Мамаем!

Впервые возвращавшаяся в Крым побитая орда не вела с собой на арканах ни одного пленного.

Положение Речи Посполитой было катастрофическим. Потерявший Варшаву, Краков и Вильно Ян Казимир унес ноги к королевской родне в Силезию, а королята и шляхта во главе с Потоцким и Радзивиллом дружно присягали шведскому Карлу Х Густаву, усаживая его на польский трон на условиях сохранения религиозных и гражданских прав населения. Независимым в огромной стране оставался только Ченстоховский монастырь, в котором сидел Стефан Чарнецкий, охранявший святыню польского народа. Из Силезии Ян Казимир прислал к Хмельницкому магната Любомирского, предлагая Украине автономию, а казакам – шляхетство и поместья за военные подвиги во славу Польской Короны. Богдан молча дал почитать послу копию его королевской инструкции, где Ян Казимир приказывал Любомирскому после Чигирина тут же ехать в Бахчисарай и натравливать хана на Украину. Ответ мудрого Богдана Хмельницкого позорному Яну Казимиру стал широко известен в Европе:

«Цена польскому королю и его обещаниям грош! Вы, шляхта и нобили, не держите слова, данного хлопским схизматам. Где королевское исполнение его обещаний? Шляхта издевалась над нами и презирала вынужденное бессилие посполитых, вызвав всеобщую ненависть украинцев, людей, более всего склонных к спокойствию.

Обманув нас столько раз, король хочет мириться? Поздно! Было время, когда в огромном здании Речи Посполитой мы вместе наслаждались счастьем и радовались нашим общим успехам. Казаки отклоняли от королевства грозящие опасности и принимали на себя удары варваров. Тогда страна процветала и сияла счастьем в глазах всех народов, которые ей завидовали. Никто не брал добычи с Польского Королевства, но куда только польские войска шли вместе с казацкой силой, то везде торжествовали и пели победные песни. Затем нобили, называющие себя королятами, начали нарушать нашу свободу и стали бить нас по голове. Мы, когда нам сделалось больно, начали кусаться. Тогда и случилось, что и нас большая часть посечена, и королевских сынов немало пропало. С этих пор, как только придут нашим народам на память страшные бедствия, нанесенные друг другу, тотчас возникнет такое негодование, что все будут готовы размозжить друг другу головы. Если и начнем мириться, то от любой малейшей причины не доведем дело до конца.

Между нами – смерть сотен тысяч наших братьев и этот гнев не унять! Самым разумным будет, если Польша откажется от украинской земли, которая по-прежнему в силу географического положения будет защищать ее от басурман. Но я хорошо знаю, что даже если в Польше останется только сто шляхтичей, они никогда не откажутся от своих притязаний к чужому добру. И я также хорошо знаю, что пока казаки держат в руках оружие, они никогда не откажутся от свободы и не отдадут свою землю никому. А потому – прощай, Польша! Живи в своем доме, как тебе угодно, а мы будем в своем.

Я ухожу домой и оставляю Люблинское и Белзское воеводства. Пусть король возвращается и ведет переговоры с Москвой и Стокгольмом. Казаки не пойдут против Польши, если она признает независимость Украины, как только что Испания признала независимость Голландии. Но я знаю, что это исключено. Ни король, ни этот пыхатый сейм подобного никогда не сделает”.

Увидев, что шведский король ничем не отличается от своих польского и московского монарших собратьев, Хмельницкий отчетливо понимал, что еще ничего не кончилось. Гетман всеми силами пытался спасти всю соборную Украину в этом несусветном международном кубле и видя, что вот-вот науськанная Варшавой Москва сцепится со Швецией из-за Балтийского побережья, и он никогда не сможет объяснить Кремлю, что выход России на Балтику легко может обеспечить создаваемая славянская сверхдержава почти сразу же после своего становления. Богдан все же немного успокоился. Он искал и не находил способа, которым умиравшая Речь Посполитая сможет заставить Москву плясать польский краковяк в международных делах себе во вред. Дай бог, пронесет очередную беду мимо нашей хаты.

Не пронесло.

Швеция предложила Москве разделить Речь Посполитую, предлагая ей намного более выгодные условия, чем те, которые Москва получила через двенадцать лет кровавой войны по Андрусовскому миру 1667 года с Польшей. Стокгольм сразу же признал за Кремлем права на Украину и Беларусь, за что предлагал Москве признать и его захват всего Балтийского побережья, включая устье Вислы. Уже весной 1655 года Россия могла взять под свой протекторат все украинские и белорусские земли, объединив их в национальных автономиях и создать невиданную по территории и мощи Славянскую конфедерацию во главе с Кремлем.

Алексей Михайлович, самодержец с совсем короткой памятью, никогда не был крупным политическим деятелем, а уже о его боярском и дьяческом окружении говорить было просто стыдно. Тусклое государственное небо Москвы еще со времен Ивана IV Ужасного почти не озаряли талантливые звезды не только стратегического, но даже и тактического масштаба. На уступавший в отрицательном профессионализме своему собрату Яну Казимиру, царь даже не мог элементарно оценить колоссальные выгоды создания грандиозного славянского государства, а уж окружавшие его родственные «сильные люди», в основном нравственные уроды, беспокоились только об увеличении личной прибыли и влияния, для получения еще большей личной прибыли, но совсем не государственным благом.

Всегда действовавший быстро, энергично и решительно, Богдан в холодной ярости тонул в вязких и бездельных московских берлогах, отправляя и отправляя умные посольства к неделящему свою власть ни с кем кремлевскому самодержцу, но всегда в сопровождении особых гонцов с подарками к царским «сильным людям» для того, чтобы они не то, чтобы помогали, но просто не мешали его украинским планам. Украино-российское союзное колесо скрипело и проворачивалось вокруг своей оси, потому что государственным боярам и дьякам всегда было мало.

Удар из Москвы пришел неожиданно-ожидающе и кремлевская тупость в союзе со шведской глупостью помогла псевдореспублике на Висле возродиться из небытия.

Вместо того, чтобы вежливо укрепляться на польском троне с помощью лояльного отношения к своим новым многомиллионным подданным, Карл Х Густав очень быстро ухитрился восстановить их против себя. Шведский король во всеуслышание заявил полякам, что «только его сабля будет писать законы побежденным», и в помощь своему монарху шведские солдаты начали оскорблять костелы.

Пытаясь погасить последнюю независимую часть Польши и ее религиозную святыню, шведы напали на Ченстохов и воззвания Стефана Чарнецкого из монастыря с чудотворной иконой Богородицы подняли народ. Католики-поляки атаковали протестантов-шведов и вынесли их короля вместе с армией из столичной Варшавы в Пруссию уже весной 1656 года, вытерпев северных захватчиков только девять месяцев.

К маю 1656 года Стокгольм прислал в Чигирин несколько посольств с предложениями о совместных действиях против всех, при этом отказываясь наотрез признавать Украину независимым государством, но только юго-восточной частью Речи Посполитой, которая вот-вот опять будет принадлежать шведскому королю. Внешне невозмутимый, как скала, Богдан Хмельницкий совсем не забыл, как Карл Х Густав не дал ему объединить всю Украину под гетманской булавой, но со шведскими послами был безукоризненно вежлив, не желая ссорится с каким-никаким варшавским недругом.

Гетман направил посольство в Стамбул, которым еще раз объяснил турецким визирям, что объединился с Москвой потому, что не мог выдержать двойную атаку Польши и Крыма. Богатое казацкое посольство встретили на Босфоре очень доброжелательно и Богдан активно использовал турецкие и шведские переговоры, как противовес польским и московским делам, хорошо понимая, что реальной помощи Украинской революции не окажет никто. На очередное предложение о дружбе и войне с Москвой от вернувшегося из Силезии в Варшаву Яна Казимира, Богдан прогремел на всю Речь Посполитую:

– Каково же безумие короля и сенаторов! Вы, грозившие в прошлом году истребить нас одним ударом, хотите использовать для своей защиты нашу кровь! Довольно считать нас глупцами, смотрите, наконец, не на восток, а в зеркало. Пусть знает вся Польша, что мы не войдем с ней в переговоры, пока она не откажется от Украины. Пусть поляки официально объявят нас свободными, и тогда мы будем жить с ними, как друзья и соседи, а не как подданные и рабы, и напишем наш договор на вечных скрижалях. Я знаю – пока в Польше будут властвовать королята и их шляхта – не быть миру между украинцами и поляками!

Самодержавному царю Великие и Малые и Белые Руси и великому князю Литовскому хор придворных бояр и дьяков час за часом, день за днем и неделю за неделей дружно пел в уши, что Алексей Михайлович вот-вот без особых усилий станет монархом огромного вселенского государства, равным Александру Македонскому, Юлию Цезарю и Тамерлану. Сенат, понимая, что вскружить и задурить голову не стратегическому царю не трудно, начал быструю и очень короткую интригу с Кремлем, в котором давно полюбили совершать политические глупости.

В декабре 1655 года союзное Польше посольство Австрии привезло в Москву совсем неконкретные предложения царю Алексею Михайловичу стать кандидатом в претенденты на трон Речи Посполитой, который не собирался освобождаться еще десятки лет, до совсем не скорой смерти короля Яна Казимира. Шестым участником избирательной компании можно было стать в случае объявления войны Швеции и охлаждения к Украине. Даже рассматривать подобную несусветную чушь было верхом политической тупости, но недалекому Кремлю сказка о невозможном почему-то понравилась.

Невероятно, но вместо создания великолепной и могущественной до невозможного Славянской конфедерации во главе с Россией, царь и Боярская Дума, находясь в твердом уме и трезвой памяти, легко на весенних 1656 года переговорах в Вене согласились с несоглашаемым, в очередной раз подтвердив в Европе свою репутацию необразованных и недалеких варваров, не имеющих чувства реального.

После того, как Москва за иллюзию польского трона согласилась воевать со Швецией, австрийские посредники вдруг заявили, что Кремлю хватит Смоленска и того, что он сможет отвоевать на Балтийском море, а Украину и Беларусь придется почему-то вернуть Польше. Царю и великому государю беспокоится не надо – ведь когда-нибудь он встанет во главе Речи Посполитой и все будет в его самодержавной державе.

Никакие московские дипломаты не поняли, что на переговорах было произнесено главное и не обратили на эти слова о славянских соседях внимания. Главное – иллюзия достижения невозможного и политическая реальность здесь ни при чем!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.