6. Упорство

6. Упорство

Секретно. С борта подводной лодки «Арчер-Фиш» ВМС США (SS-311). Донесение о пятом боевом походе. Б (выдержки).

28 ноября 1944.

23.00. Установлено, что авианосная группа состоит из тяжелого авианосца и четырех кораблей охранения. По одному кораблю на траверзах, еще один корабль – по носу, другой – по корме.

23.30. Послали донесение об обнаружении противника.

23.40. Похоже, что авианосец делает большой зигзаг в нашу сторону.

24.00. Видимо, его генеральный курс меняется на запад. В настоящее время мы находимся у него по левому борту, оказавшись на гораздо больших кормовых углах от его траверза, чем до этого. Легли на курс 270 градусов и добавили еще несколько оборотов своим и так уже перегруженным двигателям.

29 ноября 1944.

Вначале казалось невозможным подойти к авианосцу ближе и занять выгодную позицию для атаки. Скорость его была на один узел больше, но его курс зигзага позволил нам постепенно выйти вперед.

Хотя я понимал, что это бесполезно, тем не менее, взяв бинокль, начал всматриваться в горизонт мористее левой носовой части подводной лодки «Арчер-Фиш», надеясь обнаружить хоть какой-то след авианосца. Вахтенного офицера и сигнальщиков не надо было подгонять. Они так же, как и я, не отрываясь, смотрели вперед, в один и тот же сектор неспокойного моря. (115)

Мысленно я все время повторял строки из поэмы Уильяма Блейка:

Тигр, о тигр… светлогорящий

В глубине полночной чащи…

Но я не мог сложить как надо знакомые строчки. В поэме говорилось что-то об ужасной соразмерности. Вспоминаются отдельные строки вроде этой: «Кем задуман огневой, соразмерный образ твой?[25]» Нет, что-то не то. Я просто никак не мог сосредоточиться. В моем мозгу царил хаос. Почему я вообще стал вспоминать эти строки? Тут я припомнил, что мистер Эндрюс сказал недавно, что он бы хотел иметь глаза тигра, чтобы хорошо видеть в темноте. Я вообще не был уверен в том, что тигры хорошо могут видеть в темноте. Но они, вероятно, действительно хорошо видели, судя по тому немногому, что я о них знал: они лежат в кустах целый день, а ночью бродят в поисках очередной жертвы.

Но сейчас ни глаза тигра, ни любые другие, будь они даже самые зоркие в мире, не смогли бы увидеть цель, которая пропала за горизонтом.

Затем я, конечно, вспомнил о донесениях, которые мы передали по радио в Перл-Харбор адмиралу Локвуду. Были ли другие американские подводные лодки южнее района нашего патрулирования? Может, какой-нибудь из них повезет, она окажется как раз на пути авианосца и поразит «мою цель». Проклятье, как мне хотелось сделать это. Меня терзала мысль о том, что авианосец станет добычей какой-то другой лодки.

От поэмы Блейка мои мысли перенеслись к другому английскому писателю – Джону Мильтону, который однажды написал, что тот, кто стоит и ждет, тоже приносит пользу. Что-то в этом роде. «Арчер-Фиш» и все мы тоже приносим пользу тем, что стоим и ждем…

К этому времени все мы находились на боевых постах уже около трех часов. Нервы у всех были напряжены. Мы ждали и были готовы дать торпедный залп по цели. Она не должна уйти от нас. Жизнь не должна быть такой несправедливой. И, тем не менее, может…

Время приближалось к 24.00. Скоро начнется новый день, среда, 29 ноября 1944 года. Я почему-то (116) надеялся, что этот день станет для меня красным в календаре. Я давно уже ждал его.

18 сентября мне исполнилось 34 года, а на следующий день пришел приказ о назначении меня на должность командира подводной лодки «Арчер-Фиш». У меня была чудесная жена, Вирджиния Робертсон. Мы поженились в ее родном городе Портсмуте, в штате Виргиния, 20 июня 1936 года. Нашему сыну Джозефу теперь семь лет. Он родился в Гонолулу, на идиллических Гавайских островах…

Как командир подводной лодки «Арчер-Фиш», я нес ответственность за жизнь членов моего экипажа, а также за подводную лодку стоимостью 8 миллионов долларов, которые были заплачены американскими налогоплательщиками. Как бы там ни было, многие люди полагались на меня, уважали меня, и я не мог подвести их.

Я молил бога, чтобы генеральный курс авианосца был 210 градусов. Он просто должен быть таким!.. Новый курс авианосца на 180 градусов влево был всего лишь курсом хода на зигзаг, и вскоре авианосная группа должна будет возвратиться на прежний курс, который и составлял примерно 210 градусов. Подводная лодка «Арчер-Фиш» все еще удерживала самую высокую скорость по курсу 210 градусов. Если авианосец существенно изменит курс, то при идеальных условиях мы можем оказаться впереди его и занять куда более выгодную позицию для торпедной атаки. Я скрестил в волнении пальцы. Я похлопывал по карману, где лежали четки, дабы мне сопутствовала удача.

Лейтенант Эндрюс быстро прошел по качающейся палубе, стал рядом со мной на мостике:

– О чем вы думаете, командир?

– Не знаю, что и сказать тебе, Джон. Большей частью шепчу молитвы, в надежде, что этот сукин сын повернет на курс хода зигзагом двести десять градусов, или, что лучше, прямо на запад. В противном случае, я сомневаюсь, что мы когда-нибудь увидим его снова…

Старший помощник, сообщив вахтенному офицеру, что он будет на мостике, поднялся ко мне и тоже стал всматриваться в то место на горизонте, где исчез корабль противника.

– Ну что, кэп, как вы думаете, увидим ли мы его снова? – спросил он меня.

– Об этом знает только господь, Боб, – отвечал (117) я. – Мы очень странно сближаемся с целью. Никогда не видел и не слышал ничего подобного. Этот корабль, который мы видели издалека и при свете луны очень походит на наши авианосцы типа «Эссекс». Только три японских авианосца, насколько нам известно, имеют такую большую надстройку, как этот корабль. Остальные имеют гораздо меньшие надстройки или вообще их не имеют. Все наши тяжелые авианосцы имеют большие надстройки. Мы не получали никаких сведений от нашей разведки, что такой корабль вышел из Токийского залива, и это странно… Если это японский авианосец, как мы предполагаем, то эсминцы противника должны были атаковать нашу подводную лодку и дать возможность авианосцу в это время уйти. Но тот японский эсминец, направившийся к нам, не стал нас атаковать. Когда он повернул от нас, у меня даже мелькнула мысль, действительно ли это неприятельские корабли? Или это Третий флот США проводит свое запланированное, но отложенное нападение на Японские острова?

– Ты помнишь, Боб, как кэптен Воге, офицер оперативного отдела подводных сил Тихоокеанского флота, сообщил мне за день до убытия из Перл-Харбора, что адмирал Хэлси хотел осуществить такой рейд наших кораблей. Планировалось, что его флот должен выйти в этот район примерно в это время. Наша лодка «Арчер-Фиш» должна была тоже войти в состав группы из двенадцати подводных лодок. В нашу задачу входило еще до прибытия кораблей флота Хэлси отвлекать японские сторожевые корабли, чтобы главные силы американского флота не были обнаружены. Мы должны были также своевременно оповещать наши корабли об опасности. На четвертый день нашего боевого похода мы подучили сообщение о том, что рейд кораблей Хэлси отложен…

Тогда решили провести альтернативную операцию под командованием Берта Брумса, который должен был с семью подводными лодками отработать способ выполнения подобных задач. Они покинули Марианские острова за день до нашего выхода. Из коротких сообщений, которые мы ежедневно прослушивали в вечерней радиопередаче на частоте для подводных лодок, мы знали, что у Брумса возникли большие трудности. Сила сопротивления и огневая мощь японцев оказались больше, чем мы предполагали. Наши (118) подводные лодки потопили четыре сторожевых корабля противника, но их место заняли восемь других кораблей, к ним присоединились еще несколько самолетов. От артиллерийского огня пострадали некоторые наши подводники. Сильное волнение на море и качка послужили причиной того, что подводная лодка «Ронкуил» выстрелила двумя артиллерийскими снарядами в свой собственный корпус. К счастью, расчеты, обслуживающие артиллерийские орудия, не были смыты волной за борт.

Во всяком случае, даже если бы наши корабли находились за сотни миль, то нам сообщили бы об этом, а мы подтвердили бы получение сообщений. Я знал, что все подводные лодки под командованием Берта Брумса, уже возвратились на свою базу. Поэтому не было никакого сомнения в том, что мы видели японские корабли.

– Я думаю. Боб, мы будем находиться к югу от него, когда он снова войдет в поле нашей видимости. Затем мы попытаемся обойти его, когда он снова ляжет на свой генеральный курс. Мы должны оказаться между ним и пунктом его назначения, где бы он ни был…

И тут моя мечта сбылась! Главный старшина Карнахан просунул голову через люк:

– Нам повезло, командир. Данные радиолокационной станции и торпедного автомата стрельбы показывают, что наша цель резко изменила свой курс и пошла прямо на запад. Мистер Бантинг просил передать, что расстояние между лодкой и целью составляет тринадцать тысяч ярдов, истинный пеленг шестьдесят градусов, а ее курсовой угол составляет сорок градусов левого борта.

– Прекрасно! – воскликнул я и обратился к Бобу. – Я останусь здесь и буду высматривать авианосец. А вы, пожалуйста, спускайтесь вниз, в штурманскую рубку, и пусть там нанесут на карту его маршрут следования, как только его курс станет стабильным. Высчитайте минимальное расстояние между целью и нашей лодкой и время, когда мы должны встретиться. Мы должны остаться незамеченными. Когда прокладка курса будет готова, я спущусь к вам.

Через несколько минут Боб появился у основания трапа:

– Кэп, пути авианосца и нашей лодки прокладываются (119) на карте. Сейчас между нами минимальное расстояние – шесть с половиной миль, но оно уже начало увеличиваться.

– Отлично, Боб. Я спускаюсь вниз.

Мы встретились у штурманского стола.

– Джадд, теперь проведите карандашом линию на девять миль к югу, параллельно курсу авианосца. Это будет путь нашей подводной лодки. Когда мы подойдем к этой линия, измените наш курс на запад.

События стремительно разворачивались. Главный старшина Карнахан доложил:

– Капитан, лейтенант Эндрюс говорит, что авианосец снова появился в поле видимости…

Я в смятении выскочил по трапу на мостик в сопровождении старпома. Меня охватила дикая радость. Я чувствовал себя так, как будто у меня выросли крылья и я мог летать!

Мистер Эндрюс с широкой улыбкой на лице показывал в сторону слева от кормы:

– Вот там, сэр, смотрите туда.

Я направил свой бинокль в ту сторону. Черт побери, они действительно были там. Авианосец и его корабли охранения. Мне хотелось завопить от радости. «Арчер-Фиш» еще испытает миг славы!

Цель находилась у нас по корме. Я подсчитал, что нас разделяют восемь-девять миль. Пока мы шли на максимальной скорости к юго-западу курсом 210 градусов, авианосная группа в это время шла по курсу 180 градусов слева от нас. Когда авианосная группа изменила курс и пошла на запад, то ее путь начал пересекать наш курс и она оказалась позади нас. А какое же положение теперь? Оставался ли курс 210 градусов все еще генеральным курсом авианосной группы? Должен был оставаться! Логично будет, если эта группа теперь сделает ход зигзагом вправо. А затем она снова сделает ход зигзагом влево. Наиболее вероятный курс ее при этом будет составлять 210 градусов.

Я снова спустился вниз. Боб все время находился со мной. Мы ходили, как пара львов, заключенных в клетке, туда-сюда: то в отсек с радиолокационной станцией, то в группу управления огнем. Вскоре по визуальному пеленгу, который нам сообщал с мостика лейтенант Эндрюс, а также при помощи радиолокационной станции, работу которой обеспечивал наш оператор (120) Эрл Майерс, мы убедились в том, что цель легла на курс 270 градусов.

– Пошли прямо на запад, – заметил старпом, хотя он знал, что я тоже пришел к этому же заключению.

– Верно, Боб, будь они прокляты! А какое положение сейчас? Он делает ход зигзагом на шестьдесят градусов от своего генерального курса? Если его генеральный курс действительно составляет двести десять градусов…

– Да, я полагаю, что это его генеральный курс, и вскоре он возвратится на него. Он и до этою находился на нем, когда мы видели его вчера до двадцати трех ноль-ноль, – заметил старпом. – Он должен снова лечь на прежний курс.

Я изучал карту, пытаясь принять какое-то решение. Проведя пальцем по карте, я сказал:

– Курс двести семьдесят градусов приведет его в воды южнее пролива Кии. Видимо, он направляется во Внутреннее море. Я думаю, вы правы, Боб. Он направляется куда-то на юго-запад.

– Итак, что же из этого следует? – спросил Боб.

– Все идет как надо, – ответил я уверенно.

– Мы будем идти по курсу двести десять градусов до тех пор, пока не выйдем на девять миль южнее и параллельно его маршруту. Затем меняем курс на двести семьдесят градусов. Что касается авианосца, то для того, чтобы придерживаться своего генерального курса, он не может долго находиться на частном курсе зигзага, следовательно, в любой момент может направиться к нам…

– Вы поняли его маневр совершенно верно, – сказал Боб. – Через минуту-другую мы будем южнее него на удалении девяти миль и ляжем на рассчитанный курс.

Бежали минуты. Приближалась полночь. Если только авианосец повернет на курс, который, как мы думали, был генеральным, то мы будем находиться в благоприятнейшем положении для выхода в атаку.

Стрелки часов подошли к 24.00. Полночь. Но проклятая авианосная группа противника не сделала поворот!

Итак, наступила среда, 29 ноября 1944 года. Станет ли этот день счастливым для меня? Авианосец врага (121) находился по пеленгу восемь градусов и на дистанции девяти миль.

– Лечь на курс двести семьдесят градусов! – скомандовал Боб. – Параллельно его курсу. Самый полный вперед!

Подводная лодка «Арчер-Фиш» быстро развернулась и легла на курс 270 градусов. Я посмотрел на Боба и сказал:

– Теперь нам надо идти с максимальной скоростью, чтобы быть от него по пеленгу двести десять градусов.

– Он может еще повернуть к нам, – сказал Боб.

– Я надеюсь, что скоро он это сделает, – ответил я не очень уверенно. Я очень хорошо сознавая, что если авианосец не развернется к нам, то у нас уже не хватит скорости, чтобы обогнать его. Он может уйти от нас так же, как год назад это сделал авианосец «Сёкаку».

Энсин Дайгерт посмотрел на меня:

– Он меняет курс, кэп…

Мое сердце подпрыгнуло от радости. Возможно, нам улыбнется удача. Возможно, он ляжет на курс, который в конце концов выведет его прямо на нас.

– Сейчас курс авианосца составляет двести семьдесят пять градусов, – сказал Джадд. – Он продолжает идти этим курсом.

Я проверил прокладку курса на карте. Разница составляла всего пять градусов. Что бы это все значило? Я имею в виду то, что перемена курса на 275 градусов вряд ли помогла нам.

Я позвонил лейтенанту Казинсу в центральный пост:

– Ром, узнай еще раз, сможем ли мы немного увеличить скорость. Нам помогут даже несколько лишних оборотов.

Он ушел, а его место на посту погружения быстро занял другой член команды. Теперь наш план состоял в том, чтобы вывести авианосец противника на 30 градусов, чтобы быть впереди него, если он, как мы ожидали, изменит курс.

Расстояние между нами составляло около девяти миль. Мы могли ясно наблюдать авианосец и корабли охранения в лунном свете, но они, несомненно, не могли заметить силуэт подводной лодки.

Подводная лодка «Арчер-Фиш» имела небольшое (122) преимущество перед группой неприятельских кораблей благодаря своему положению. Мы шли против течения, но они находились почти в центре его, из-за чего их скорость снижалась на четверть узла больше, чем у подводной лодки. Это было, конечно, не много, но и это радовало меня.

Между тем в данный момент у нас не было никакого выбора, кроме как удерживать наше положение на параллельном курсе впереди левого траверза авианосца и быть готовыми к любому изменению его курса.

Чувствуя некоторую усталость, я поднялся на мостик, где лейтенант Эндрюс приготовился инструктировать новую смену сигнальщиков, которая заменяла уставших матросов. Один за другим выходили они на мостик, и Джон удостоверялся, что каждый отчетливо видит группу кораблей противника. От них требовалась повышенная бдительность.

На мостике подводной лодки негде посидеть, если не считать возможности присесть на корточки на качающейся палубе, так что я стоял у стального щита правого борта, облокотившись на него. Сжимая виски ладонями, я пристально смотрел сквозь водное пространство океана на авианосец.

Некоторое время мой ум был занят только одной мыслью: я страстно желал, чтобы эта громадина повернула в нашу сторону. Если авианосец приблизится к нам на дистанцию, позволяющую его атаковать, то мы выпустим по нему шесть торпед из носовых аппаратов. Но пока в нашей игре была ничья. Мы могли только продолжать гонку за целью, следуя параллельно ее курсу на запад. У нас недостаточная скорость, чтобы догнать ее или выйти вперед. Мы могли только надеяться, молить бога, чтобы авианосец снова лег на курс 210 градусов и оказался в пределах досягаемости наших торпед.

Я подумал о людях, находившихся внизу, в боевой рубке, в центральном посту и в других отсеках подводной лодки «Арчер-Фиш». Они неукоснительно выполняли множество различных обязанностей, но, хотя была объявлена повышенная боевая готовность и многие члены экипажа несли вахту на своих боевых постах, кто-то, не занятый на дежурстве, мог посвящать свободное время личным делам, спать, принимать пищу. На борту американской подводной лодки каждый член (123) экипажа имел свою койку и мог отдыхать, попросту валяться на ней в свободное время. Обычно матросы стояли на вахте восемь часов, спали восемь часов л имели восемь часов свободного времени. В жилых отсеках всегда можно было увидеть матросов, играющих в очко, крибидж[26] и другие карточные игры.

В матросской столовой и офицерской кают-компании все время звучала музыка – крутились пластинки на проигрывателях. В надводном положении мы могли слушать передачи на коротких волнах. Большим успехом пользовалась «Токийская Роза». Все покатывались со смеху, слушая ее рассказы о «победах японского оружия».

На лодке у нас было два кока – Эд Кист и Джо Бэруди и пекарь Пэт Хили. Коки готовили для нас три раза в день вкусные блюда. Пекарь вставал ежедневно в 3.00, чтобы испечь свежий хлеб, булочки, пироги и печенье.

Наш холодильник был набит свежим мясом, бифштексами, ростбифами, отбивными и гамбургерами. На борту большинства подводных лодок при камбузе царила политика «открытых дверей». Это означало, что любой член экипажа в любое время мог открыть холодильник и взять все, что было его душе угодно. Всегда имелся свежий кофе. Всегда было достаточное количество пресной воды для наших нужд. На лодке имелось два душа; правда, пользование ими ограничивалось.

Стиральная машина почти всегда была в действии. Над ней висело уведомление: «Экономьте воду».

Члены экипажа любили собираться в общей столовой после вахты. Но любой при желании мог найти укромное местечко, чтобы побыть некоторое время одному. Офицеры для общения собирались обычно в кают-компании.

Свободное время проводили в разговорах, за игрой в карты, пили кофе. У нас было припасено несколько фильмов для демонстрации в походах. Обычно матросы и старшины смотрели фильмы с 17.00 в носовом аккумуляторном отсеке, а офицеры – с 19.00 в кают-компании.

Каждый фильм во время просмотра весело хвалили или громко ругали, не скупясь на соленые словечки. (124)

На борту подводной лодки «Арчер-Фиш» не было проблем с дисциплиной. Иногда, правда, когда мы были в порту, одного-двух матросов задерживала военная или береговая полиция за ссору в баре или за нарушение комендантского часа. Случалось, матросы запаздывали с увольнения. Это служило основанием для наказания, которое заключалось в лишении права на увольнение в течение недели, а в более серьезных случаях – две недели.

Командиры сами тоже не были застрахованы от того, чтобы их не задерживали, когда они бывали на берегу в поисках развлечений. Мы, в свою очередь, получали взыскания от наших вышестоящих начальников. Так или иначе, но эта система взысканий и наказаний срабатывала, и я был благодарен судьбе за то, что благодаря ее воздействию стал командиром подводной лодки «Арчер-Фиш». И хотя заведенный повседневный порядок временами казался однообразным и требовал дисциплины, он не очень тяготил матросов, так как все они были добровольцами и прошли тщательный отбор по физическим и психическим данным.

Но теперь время начало тянуться мучительно медленно. Мы больше ничего не могли предпринять, чтобы незаметно приблизиться к цели, обнаружив нас, авианосец мог снова ускользнуть или, атакуя, заставить нас погрузиться. Для того, чтобы мы имели возможность выйти в атаку, командир японского авианосца должен был или заметно уменьшить скорость корабля, или повернуть прямо на нас. Я жаждал, чтобы он совершил одно из этих действий, а лучше всего, если бы он лег на курс 210 градусов. Но сами мы больше ничего не могли предпринять. Нам оставалось только наблюдать и ждать.

Мыслями я возвратился к моей семье и друзьям, которые позволили мне стать тем, кем я стал. Эти люди, близкие и дорогие мне, хотели внести свой маленький вклад в победу в нашей войне и одновременно возлагали свои надежды на меня. Я представлял их всех здесь, рядом со мной, на войне, и был многим обязан им. Теперь, чтобы выполнить свой долг перед ними, надо было потопить этот авианосец врага в девяти милях от нас. В моем сознании теснилось множество мыслей, воспоминаний. Машинально я перебирал четки в кармане брюк.

Устав думать о безрезультатной пока гонке за (125) японским авианосцем, я стал размышлять о себе. Мои мысли возвратились далеко в прошлое. Я думал о своем отце, Джоне Инрайте, родившемся в городе Нортборо, штат Айова, в 1883 году; о деде Майкле Патрике Инрайте, который родился неподалеку от Килберна, штат Висконсин, в 1855 году. Молодой Майкл был сыном Майкла и Мэри Инрайт, уроженцев ирландских городов Лимерик и Типперэри. Они покинули родину во время страшного голода 1840-х годов. Возможно, когда-то они вот так же всматривались в ночной океан, как я сейчас, испытывая страх и одновременно надеясь на лучшее…

Мой отец, так и не окончив средней школы, отправился в Чикаго, где прожил несколько лет у своей тети, миссис Анны Макговен, обучаясь на каких-то курсах. Когда ему исполнился 21 год, он сделал заявку на участок земли в 160 акров в Северной Дакоте и вскоре подтвердил свое право владеть им. Четверть квадратной мили он сделал плодоносной.

Через несколько лет он открыл лавку в городке Райдер, где торговал углем, фуражом и зерном. Он нанял на работу молодую женщину по имени Минни Олсон. Минни была четвертым ребенком в семье мистера и миссис Джозеф Олсон, моих дедушки и бабушки по материнской линии, которые родились в Норвегии. Они поженились совсем молодыми и уехали в Америку. Они обосновались в городке Ферривилл, штат Висконсин, где в 1885 году родилась моя мать. Через несколько лет семья переехала в Бертольд, штат Северная Дакота, где отец заимел ферму. Вскоре после того как мой отец в 1907 году перешел работать в крупную угольную компанию, он женился на Минни и поселился с нею в Миноге, Северная Дакота. Именно там в 1910 году родился я, а со временем там родились две мои сестры, Мариан и Элизабет. Об этом давнем времени моей юности сохранились добрые воспоминания, и я предавался им теперь, когда «Арчер-Фиш» рассекала волны Тихого океана. В моей памяти возникали школа, старые учителя… разноска писем и газет… первый радиоприемник, собранный своими руками… работа шофером в бакалейном магазине в Бисмарке, штат Северная Дакота. Интерес к училищу в Аннаполисе вызвал во мне мой дядя Фрэнк, брат моего отца, служивший во время первой мировой войны офицером ВМС. Он посылал мне почтовые открытки с видами тех (126) портов, где бывал. Его обращения ко мне всегда были одинакового содержания: «ВМС – это прекрасно! Подумай, не стать да тебе моряком, когда достаточно подрастешь!»

И вот я в ВМС. Мой отец обратился к сенатору США Геральду Наю с просьбой о содействии в определении меня в одно из военно-морских училищ. После долгой зубрежки в апреле 1929 года я сдал вступительные экзамены в конце июня поступив в училище в Аннаполисе. Через четыре года я окончил его в числе лучших в своем классе, мне было присвоено офицерское звание энсин. Я просил и получил назначение на линейный корабль «Мэриленд», на котором прослужил три года…

Я был во власти нахлынувших воспоминаний, когда холодные брызги океана, попавшие на мое лицо, заставили меня снова сосредоточить свое внимание на неприятельском авианосце. Он шел все там же, в девяти милях от нас.

Джон Эндрюс часто брал пеленг и передавал данные в группу управления огнем. Увидев, что мы увеличили пеленг на несколько градусов, я понял, что мы увеличили скорость или корабль противника замедлил свой ход. Но у нас не было шансов на то, чтобы заметно повысить скорость, так как мы и так шла с максимальной нагрузкой на двигатели в течение трех часов и уже не могли рассчитывать на что-то большее.

Если авианосец начал идти на зигзаге, то это объясняло уменьшение его скорости, но только ход большим зигзагом, мог привести к заметному уменьшению скорости. А мы наблюдали незначительное изменение скорости, которое составляло не более одного узла. Изменение курса на несколько градусов влево или вправо не могло оказать влияния на скорость. Я полагал, что течение Куросио может иметь различные скорости, что по-разному влияет на скорости авианосца и подводной лодки. Такое возможно мористее Ки-Веста. Там на расстоянии нескольких сот ярдов скорость течения в северном направлении могла измениться от трех узлов до нуля, а в южном – от одного до двух узлов на протяжении примерно двух сотен ярдов. Но у нас не было никаких подобных сведений о течении, проходящем мористее острова Хонсю, и мы не могли рассчитывать на то, что там будет так же.

Но стало ясно и другое: японскому авианосцу не (127) было, возможно, никакого смысла преднамеренно снижать свою скорость в районе, кишащем подводными лодками противника. По моему мнению, авианосец действовал более чем странно. Он, как привидение, появился на направлении от Токийского залива; затем, не произведя ни единого выстрела, исчез в темноте; после снова появился на горизонте, а теперь уменьшил свою скорость по непонятным причинам. Авианосцы могут непредсказуемо маневрировать при взлете и посадке самолетов, но сейчас была полночь, и не было никаких признаков действий авиации…

Я уже не пытался понять, какие планы вынашивал командир авианосца, и мысли мои снова возвратились на десятилетие назад, в годы большой депрессии. Тогда американская экономика сильно пошатнулась в результате краха фондовой биржи в 1929 году и потери уверенности в нашей традиционной системе свободного предпринимательства. Миллионы американцев остались без работы и жили за счет пособий. Мне повезло: я находился на службе в ВМС и имел постоянную работу. В разгар депрессии я получал ежемесячно 125 долларов плюс 18 долларов пайковых, что для меня было вроде золотой жилы, и прежде всего потому, что деньги я получал регулярно. Конечно, было много способов потратить деньги, и многие из нас к концу месяца не имели ни цента. Но в конце концов, мы знали, у нас на корабле были койка, еда, бесплатная стирка белья, кинофильмы, и спокойно могли дождаться очередной выплаты денег.

Завершив свою трехгодичную службу на борту «Мэриленд», я был направлен в учебную школу подводников в Нью-Лондоне, штат Коннектикут. Там летом 1936 года я женился на Вирджинии Робертсон и провел с ней семь идиллических месяцев.

Затем меня перевели в Перл-Харбор, где я получил назначении на подводную лодку S-35. В 1937 году у нас родился наш единственный сын, Джо Инрайт. В конце октября 1938 года я ушел на борту другой подводной лодки, S-22, в Нью-Лондоп. Вирджиния с нашим сыном совершила круиз на пароходе до Сан-Франциско, а затем уехала в Бисмарк, чтобы повидаться с моими родителями.

Проходили годы, и я набирался опыта службы на подводных лодках, выходя в боевые походы из портов Нью-Лондон, Аннаполис и Ки-Вест. (128)

В нашей службе были и безмятежные, и тревожные дни, когда мы чувствовали приближение войны, особенно когда нацисты 1 сентября 1939 года вторглись в Польшу. Я вспомнил, что находился в Ардженшии, остров Ньюфаундленд, когда японцы совершили нападение па Перл-Харбор. Мы были потрясены, обозлены и жаждали отмщения. На борту подводной лодки S-22 мы ушли в Ныо-Лондон, а оттуда – на военно-морскую базу Коко-Соло в Панаме. Мы совершили пять боевых походов вместе с тремя другими подводными лодками, удаляясь от базы на 600 миль, но в боевых действиях не участвовали.

Находясь на мостике, перебирая четки в кармане, я прокручивал в памяти все события моей жизни, одни из которых вспоминались отчетливо, другие – затуманенными от времени.

Когда я начинал всматриваться в морскую даль и видел группу неприятельских кораблей, такую близкую от нас и в то же время недосягаемую, я чувствовал себя мальчиком, который прижался лицом к стеклянной витрине магазина и жадно смотрит на заманчивые товары, но ничего не может достать.

Я нетерпеливо ожидал, сделает ли авианосец поворот в нашу сторону. Наш план атаки основывался на том предположении, что у неприятельского авианосца генеральный курс составляет 210 градусов. После того как мы увидели, что он повернул влево от курса 210 на 180 градусов, а затем в 23.40 повернул вправо на курс 270 градусов, я ожидал, что он снова сделает поворот па 210 градусов. Если это произойдет, мы будем находиться в удобном положении для выхода в атаку.

В 0.30 истинный пеленг на авианосец увеличился до 13 градусов. Мы приближались к тому моменту, когда пеленг достигнет 30 градусов. В этом случае авианосец будет держать курс прямо на нас, если, конечно, он возвратится на прежний свой генеральный курс.

В ожидании этого момента у меня было время вспомнить о своей первой подводной лодке 0-10. И о том, как затем я был назначен командиром «Дейс», став одним из первых в выпуске нашего класса в Аннаполисе командиром новой подводной лодки, полученной прямо из судоверфи. Я думал, что «Дейс» принесет мне славу и известность, но вышло совсем по-другому. Во время моего первого похода в Тихом океане (129) у нас было несколько прекрасных возможностей атаковать цель, но мы ни разу их не использовали. Я упустил возможность атаковать японский авианосец «Сёкаку». За эту неудачу я винил самого себя и попросил освободить меня от командования лодкой.

В конце 1943 года я получил новый приказ. Я должен был проходить службу в резервных экипажах подводных лодок в военно-морской базе Мидуэй.

Это была важная работа, но время здесь мучительно тянулось, служба становилась утомительным бременем; было такое чувство, что жизнь, война проходят стороной.

Я был убежден, что упускаю возможность принять участие в великом событии. Сыграть активную роль в той, единственной, может быть, войне, которая выпала на мою жизнь…

Лейтенант Эндрюс стоял рядом со мною, рассуждая о блестящих возможностях нашей подлодки.

– Я помню, – философствовал он, – один из моих наставников говорил нам, что решительный момент – это возможность, несущаяся на крыльях опасности…

Устремив свой взгляд на цель, я молча кивал. Как раз близился для нас такой решительный момент. Цель находилась примерно в 8 милях от нас. Мы знали, что авианосец теперь в пределах досягаемости нашего пятидюймового орудия. Но этот выстрел для авианосца все равно что комариный укус для слона. Мы должны были подойти на расстояние торпедного залпа. Только торпеды могли превратить благоприятный случай в реальность… (130)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.