Глава 12. Разрубая гитлеровскую паутину

Глава 12. Разрубая гитлеровскую паутину

К апрелю 1945 года стало ясно, что исход Второй мировой войны будет решаться в ходе битвы за Берлин. Сначала Гитлер пытался дать у стен Берлина решающее сражение, с помощью которого он рассчитывал перехватить инициативу. Затем он пожелал превратить свою гибель и падение столицы рейха в эпохальное событие германской истории, которое станет источником вдохновения для последующих поколений немцев.

Не меньшее значение придавали взятию Берлина и противники Гитлера. Мысль о том, что Красная Армия войдет в Берлин, была высказана Сталиным еще в декабре 1941 года в разгар контрнаступления советских войск под Москвой в ходе переговоров с английским министром иностранных дел Э. Иденом. По свидетельству посла СССР в Великобритании И. Майского в ответ на замечание Идена о том, что «сейчас Гитлер стоит под Москвой и до Берлина далеко», Сталин заметил: «Ничего… Русские уже были два раза в Берлине, будут и в третий раз». В своем приказе от 1 мая 1944 года И. В. Сталин писал: «Нужно преследовать раненого немецкого зверя и добить его в его собственной берлоге». Впоследствии эту фразу стали истолковывать, как приказ взять Берлин.

К началу Ялтинской конференции советские войска стояли в 60 километрах от столицы рейха, а союзные части находились в нескольких сотнях километров от Берлина. Однако в своем выступлении на конференции 4 февраля 1945 г. начальник Генерального штаба Красной Армии Антонов предупредил: «Немцы будут защищать Берлин, для чего постараются задержать продвижение советских войск на рубеже реки Одер, организуя здесь оборону за счет отходящих войск и резервов, перебрасываемых из Германии, Западной Европы и Италии».

Действительно, с середины февраля советское наступление на берлинском направлении приостановилось. На Западном же фронте союзники 8 февраля развернули продвижение в глубь Германии. Продвижению союзников способствовала готовность немецких военачальников быстро капитулировать перед англо-американскими войсками. 29 марта Геббельс признавал: «Вероятно, соответствует истине, что, как заявляют американские агентства печати, противник овладел мостами через Майн из-за предательства. Среди наших руководящих лиц на Западном фронте действительно есть такие элементы, которые хотели бы как можно скорее прекратить войну на западе и поэтому прямо или косвенно играют на руку Эйзенхауэру».

Немцы фактически перестали оказывать сопротивление войскам на Западном фронте, одновременно продолжая вести ожесточенные сражения против наступавшей Красной Армии. Это стало возможным благодаря тайным переговорам, которые вели немцы с англо-американскими союзниками. Расчеты Гитлера на то, что по мере приближения краха Германии противоречия между союзниками будут обостряться, не были беспочвенными.

25 марта Сталин в своем послании Рузвельту писал о «переговорах в Берне с немцами о возможности капитуляции германских войск и открытии фронта англо-американским войскам в Италии». Сталин обращал внимание на то, что «было отказано в участии советских представителей» в этих переговорах. Сталин писал: «К Вашему сведению должен сообщить, что немцы уже использовали переговоры с командованием союзников и успели за этот период перебросить из Северной Италии три дивизии на советский фронт».

В своем ответе от 1 апреля Рузвельт отрицал факт переговоров о капитуляции и уверял, что сведения о переброске трех немецких дивизий из Италии ошибочны. Рузвельт утверждал: «Всё дело возникло в результате инициативы одного германского офицера, который якобы был близок к Гиммлеру, причем, конечно, весьма вероятно, что единственная цель, которую он преследует, заключается в том, чтобы посеять подозрения и недоверие между союзниками».

3 апреля Сталин опровергал утверждение Рузвельта о том, что «никаких переговоров не было». Он допускал, что президента США «не информировали полностью», Ссылаясь на данные военных, Сталин писал: «Переговоры были и закончились соглашением с немцами, в силу которого немецкий командующий на западном фронте маршал Кессельринг согласился открыть фронт и пропустить на восток англо-американские войска, а англо-американцы обещались за это облегчить для немцев условия перемирия… И вот получается, что в данную минуту немцы на западном фронте на деле прекратили войну против Англии и Америки. Вместе с тем немцы продолжают войну с Россией – с союзницей Англии и США».

7 апреля Сталин писал Рузвельту: «Трудно согласиться с тем, что отсутствие сопротивления немцев на западном фронте объясняется только лишь тем, что они оказались разбитыми. У немцев имеется на восточном фронте 147 дивизий. Они могли бы без ущерба для своего дела снять с восточного фронта 15–20 дивизий и перебросить их на помощь своим войскам на западном фронте. Однако немцы этого не сделали и не делают. Они продолжают с остервенением драться с русскими за какую-то малоизвестную станцию Земляницу в Чехословакии, которая им столько же нужна, как мертвому припарки, но безо всякого сопротивления сдают такие важные города в центре Германии, как Оснабрюк, Мангейм, Кассель. Согласитесь, что такое поведение немцев является более чем странным и непонятным».

Обвинения Сталина союзников в вероломстве были направлены Рузвельту, хотя в своем послании от 3 апреля советский руководитель писал: «Мне непонятно… молчание англичан, которые предоставили Вам вести переписку по этому неприятному вопросу, а сами продолжают молчать, хотя известно, что инициатива во всей этой истории с переговорами в Берне принадлежит англичанам». Было очевидно, что сам Сталин считал бесполезным занятием читать мораль Черчиллю, который проявлял немалую активность с целью ослабить позиции СССР. В то же время резкие слова, обращенные к президенту США, имели определенную цель: Сталин давал понять, что нарушая союзнические обязательства в Европе, Соединенные Штаты могут поставить под угрозу выполнение союзнических обязательств, взятых СССР в Ялте об участии в военных действиях против Японии. Ведь этого Рузвельт добивался от СССР с конца 1941 года.

Сталин достиг своей цели. США прервали переговоры с представителями немецкого военного командования. В своем послании, полученном в Кремле 13 апреля, Рузвельт благодарил Сталина за «искреннее пояснение советской точки зрения в отношении бернского инцидента, который, как сейчас представляется, поблек и отошел в прошлое, не принеся какой-либо пользы». Рузвельт выражал надежду на то, что в будущем «не должно быть взаимного недоверия, и незначительные недоразумения такого характера не должны возникать». Он выражал уверенность, что «когда наши армии установят контакт в Германии и объединяться в полностью координированном наступлении, нацистские армии распадутся». Было очевидно, что президент США не желает ссориться с советским союзником до окончания войны с Японией.

Тем временем, в условиях, когда наступление Красной Армии сдерживалось упорным сопротивлением немецких армий, наступление западных союзников успешно продолжалось, не встречая особого сопротивление. 28 марта Геббельс записал: «Вечером Эйзенхауэр объявил, что наша главная полоса обороны прорвана и теперь открыт путь прямо на Берлин».

Правда, как отмечал Геббельс 29 марта, через сутки позиция Эйзенхауэра относительно взятия Берлина изменилась, и он объявил, что не намерен наносить главный удар по германской столице. Но в тот же день Геббельс записал: «Монтгомери в своем заявлении подчеркнул намерение по возможности пробиться к столице рейха».

Такая позиция британского командующего отвечала политике его правительства. 1 апреля премьер-министр Великобритании У. Черчилль писал президенту США Ф. Д. Рузвельту: «Русские армии, несомненно, захватят всю Австрию, и войдут в Вену. Если они захватят также Берлин, то не создастся ли у них слишком преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу, и не может ли это привести их к такому умонастроению, которое вызовет серьезные и весьма значительные трудности в будущем? Поэтому я считаю, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток и в том случае, если Берлин окажется в пределах досягаемости, мы, несомненно, должны его взять».

В тот день, когда У. Черчилль направил послание Ф. Рузвельту, 1 апреля к И. В. Сталину были вызваны командующие фронтами Г. К. Жуков и И. С. Конев. Конев вспоминал: «Сталин принял нас, как обычно, в Кремле, в своем большом кабинете с длинным столом и портретами Суворова и Кутузова на стене. Кроме И. В. Сталина присутствовали члены Государственного Комитета Обороны, начальник Генерального штаба А. И. Антонов и начальник Главного оперативного управления С. М. Штеменко. Едва мы успели поздороваться, Сталин задал вопрос: «Известно ли вам, как складывается обстановка?» Мы с Жуковым ответили, что по тем данным, которыми располагаем у себя на фронтах, обстановка нам известна. Сталин повернулся к Штеменко и сказал ему: «Прочтите им телеграмму».

«Штеменко прочел вслух телеграмму, существо которой вкратце сводилось к следующему: англо-американское командование готовит операцию по захвату Берлина, ставя задачу захватить его раньше Советской Армии… Телеграмма заканчивалась тем, что, по всем данным, план взятия Берлина раньше Советской Армии рассматривается в штабе союзников как вполне реальный и подготовка к его выполнению идет вовсю. После того как Штеменко дочитал до конца телеграмму, Сталин обратился к Жукову и ко мне: «Так кто же будет брать Берлин, мы или союзники?» Конев писал: «Так вышло: первому на этот вопрос пришлось отвечать мне, и я ответил: «Берлин будем брать мы и возьмем его раньше союзников».

Присутствовавший на этом совещании Штеменко вспоминал, что после выступлений Жукова и Конева, «Сталин сделал… вывод, что Берлин мы должны взять в кратчайший срок; начинать операцию нужно не позже 16 апреля и все закончить в течение 12–15 дней».

16 апреля, в день начала Берлинской операции, Жуков сообщил Сталину, что, судя по показаниям военнопленного, немецкие войска получили задачу решительно не уступать русским и биться до последнего человека, если даже в их тыл выйдут англо-американские войска. Узнав об этом сообщении, Сталин, обратившись к Антонову и Штеменко, сказал: «Нужно ответить товарищу Жукову, что ему, возможно, не все известно о переговорах Гитлера с союзниками». В телеграмме говорилось: «Не обращайте внимания на показания пленного немца. Гитлер плетет паутину в районе Берлина, чтобы вызвать разногласия между русскими и союзниками. Эту паутину нужно разрубить путем взятия Берлина советскими войсками. Мы это можем сделать, и мы это сделаем».

Несмотря на то, что советским войскам противостояли мощные группировки войск противника, опиравшиеся на тщательно подготовленные оборонительные позиции, наступление на Берлин силами 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, начатое 16 апреля, успешно развивалось. 21 апреля войска 1-го Белорусского фронта перерезали берлинскую окружную автостраду и ворвались на северную окраину Берлина. 23 апреля военный совет 1-го Белорусского фронта обратился к своим воинам с воззванием, в котором говорилось: «Перед вами, советские богатыри, Берлин. Вы должны взять Берлин, и взять его как можно быстрее, чтобы не дать врагу опомниться… На штурм Берлина! К полной и окончательной победе, боевые товарищи!»

Днем 24 апреля армия Венка, на которую Гитлер возлагал все надежды на спасение от советского наступления, вступила в бой с войсками 1-го Украинского фронта. Однако 5-й гвардейский механизированный корпус генерала Ермакова успешно отражал ее контратаки.

Жуков вспоминал: «С нарастающем ожесточением 25 апреля шли бои в центре Берлина. Противник, опираясь на крепкие узлы обороны, оказывал упорное сопротивление… Оборона противника была сплошной. Немцы использовали все преимущества, которые давали им перед наступающей стороной бои в городе. Многоэтажные здания, массивные стены и особенно бомбоубежища, казематы, связанные между собой подземными ходами, сыграли важную роль. По этим путями немцы могли из одного квартала выходить в другой и даже появляться в тылу наших войск».

Конев писал: «Распоряжения же Гитлера в этот период, все его усилия деблокировать Берлин, все отданные на этот предмет приказания – и Венку, и Буссе, и командующему 3-й армией Хенрици, и Шёрнеру с его группой войск, и гросс-адмиралу Деницу, который по идее должен был прорваться к Берлину с моряками, – все это при сложившемся соотношением сил не имело под собой реальной базы. Но в то же время неправильно было бы рассматривать такие попытки как заведомый абсурд. Это мы своими действиями (и предшествовавшими, и теми, которые развертывались уже в ходе боев за Берлин) сделали их не реальными. Замыслы Гитлера не рухнули бы сами собой. Они могли рухнуть только в результате нашего вооруженного воздействия. Именно успехи советских войск, добытые в нелегких боях за Берлин, с каждым днем, с каждым часом все более обнажали иллюзорность последних надежд, планов и распоряжений Гитлера».

Конев писал: «День 25 апреля был полон крупных событий. Но самое крупное из них произошло не в Берлине, а на Эльбе, в 5-й гвардейской армии генерала Жадова, где 34-й гвардейский корпус генерала Бакланова встретился с американскими войсками. Именно здесь, в центре Германии, гитлеровская армия оказалась окончательно рассеченной пополам». Встречи советских воинов с американскими солдатами произошли в районе Стрела и в районе Торгау на реке Эльба. Они превратились в яркую демонстрацию солидарности народов антигитлеровской коалиции.

Это событие было отмечено приказом Верховного Главнокомандующего и салютом в Москве. Сталин, Черчилль и новый президент США Трумэн заранее приурочили к этому ожидавшемуся событию свои выступления по радио. Эти речи, переданные по радио 27 апреля 1945 г., продемонстрировали всему миру единство союзников по антигитлеровской коалиции.

Разгром Красной Армией германских войск в Берлинском сражении, окружение Берлина и выход советских войск к Эльбе свидетельствовали о провале попыток ряда руководителей западных держав, и, прежде всего, Черчилля ослабить значение советских успехов. Провались и расчеты Гитлера на развал союзной коалиции до разгрома Германии.

Однако сопротивление немецких войск Красной Армии не ослабевало. Конев вспоминал: «Чем больше сужалась территория, занятая противником, тем сильнее уплотнялись его боевые порядки и увеличивалась плотность огня… Берлинский гарнизон продолжал ожесточенно сопротивляться и упорно дрался за каждый квартал, за каждый дом».

30 апреля в 14.25 войсками 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта была взята основная часть здания рейхстага. А через час Жукову сообщили, что над рейхстагом разведчики сержант М. А. Егоров и сержант М. В. Кантария водрузили Красное знамя.

Однако, как позже вспоминал Маршал Советского Союза И. С. Конев, «немцы, уже явно обреченные в эти дни на поражение, продолжали… упорно драться, используя каждую нашу оплошность. В целом же к концу 30 апреля положение берлинской группировки врага стало безнадежным. Она оказалась фактически расчлененной на несколько изолированных групп. Имперская канцелярия, из которой осуществлялось управление обороной Берлина, после потери узла связи главного командования, находившегося в убежище на Бендерштрассе, лишилась телеграфно-телефонной связи и осталась с плохо работающей радиосвязью».

Советские люди ожидали в ближайшие часы падения Берлина, а вслед за этим – капитуляцию гитлеровской Германии и завершение Великой Отечественной войны. Поэтому прибытие на командный пункт В. И. Чуйкова посланца гитлеровцев с белым флагом было ожидаемым событием. Однако вряд ли кто-либо догадывался тогда, что этот командный пункт превратится в важнейший центр мировой политики, в стенах которого решалась судьба Второй мировой войны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.