«Расписание обязывает»
«Расписание обязывает»
Капитан «Стокгольма» Норденсон начал обдумывать, каким образом можно привести свое поврежденное судно в Нью-Йорк. После двух часов ночи «Стокгольм» уже не играл существенной роли в спасательных операциях. К этому времени он принял на борт около 425 потерпевших. В дальнейшем, в связи с прибытием на помощь других судов, спасательные шлюпки предпочитали доставлять спасенных на суда, оказавшиеся поближе. Белый, похожий на призрак, «Стокгольм», удерживаемый размотавшимися якорными цепями, тихо стоял примерно в двух милях от «Андреа Дориа» и группы других судов. С крыла мостика капитану Норденсону было видно оживленное движение спасательных шлюпок, курсировавших между сверкавшим огнями итальянским лайнером и находившимися около него «Иль де Франсом», «Кэйп-Анн» и «Томасом».
На борту «Стокгольма» все шло организованно. Ресторан был приспособлен под пункт первой помощи. Здесь потерпевшим, получившим незначительные повреждения, оказывалась медицинская помощь. Кипучая деятельность развернулась в судовом лазарете. Его расширили за счет нескольких примыкавших кают младшего командного состава. Недостаток в медицинском персонале не испытывался. Добровольно предложили свои услуги оказавшиеся среди пассажиров «Стокгольма» два хирурга и пять квалифицированных медицинских сестер. Позднее к ним присоединился итальянский врач из потерпевших с «Андреа Дориа». Он выполнял, кроме того, обязанности переводчика, в котором возникла необходимость при оказании помощи большинству пациентов. Из судового камбуза бесперебойно поступали бутерброды и спагетти, а также прохладительные напитки и горячий кофе. Все спиртные напитки были заперты тотчас после столкновения.
Установив характер повреждений, полученных «Стокгольмом», капитан Норденсон понял, что судно сохранило достаточную мореходность и может самостоятельно следовать в Нью-Йорк малым ходом. Однако он считал необходимым, чтобы какое-либо судно сопровождало его на тот случай, если нужно будет высадить пассажиров.
В 02 часа 30 минут он отправил на «Иль де Франс» личную радиограмму:
«КАПИТАНУ ИЛЬ ДЕ ФРАНСА — У НАС ПОВРЕЖДЕНА НОСОВАЯ ЧАСТЬ ЗАТОПЛЕН ПЕРВЫЙ ТРЮМ ДРУГОЙ ТЕЧИ НЕТ БУДЕМ ПЫТАТЬСЯ ИДТИ МАЛЫМ ХОДОМ НЬЮ-ЙОРК. ЕСЛИ НАМЕРЕВАЕТЕСЬ СЛЕДОВАТЬ ТУДА ПАССАЖИРАМИ АНДРЕА ДОРИА ПРОШУ ИЗ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ ИДТИ ВМЕСТЕ — КАПИТАН СТОКГОЛЬМА НОРДЕНСОН»
Эта радиограмма застигла капитана де Бодеана врасплох. Французский капитан был обеспокоен высокими эксплуатационными расходами тридцатилетнего «Иль де Франса». Он подсчитал совершенно точно, что спасательная операция, в результате которой судно опаздывало на тридцать шесть часов, обойдется французской пароходной компании примерно в 50 000 долларов. Он ответил на «Стокгольм»:
«КАПИТАНУ СТОКГОЛЬМА — ОКОНЧАНИИ СПАСАТЕЛЬНОЙ ОПЕРАЦИИ ПОЙДУ НЬЮ-ЙОРК ПОЛНЫМ ХОДОМ. ПРОШУ ОБРАТИТЬСЯ ДРУГОМУ СУДНУ РАСПИСАНИЕ ОБЯЗЫВАЕТ»
Около трех часов ночи капитан Норденсон поступил, как ему посоветовали:
«ВСЕМ ВСЕМ ВСЕМ — У НАС ПОВРЕЖДЕНА НОСОВАЯ ЧАСТЬ ЗАТОПЛЕН ПЕРВЫЙ ТРЮМ ДРУГОЙ ТЕЧИ НЕТ БУДЕМ ПЫТАТЬСЯ ИДТИ МАЛЫМ ХОДОМ НЬЮ-ЙОРК ИЗ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ ПРОСИМ КАКОЕ-либо СУДНО СОПРОВОЖДАТЬ НАС ПРОСИМ ОТВЕТИТЬ — КАПИТАН».
Сразу никто своих услуг не предложил, однако спустя некоторое время была получена радиограмма с «Андреа Дориа» от капитана Каламаи, который, будучи капитаном пострадавшего судна, выполнял роль старшего начальника района бедствия.
«СТОКГОЛЬМ — В СЛУЧАЕ ПЛОХОГО СОСТОЯНИЯ СУДНА МОЖЕТЕ СЛЕДОВАТЬ НЬЮ-ЙОРК БЛАГОДАРЮ ЗА ОКАЗАННУЮ ПОМОЩЬ ОСТАЛЬНЫЕ СУДА ПРОШУ ОСТАТЬСЯ И СЛУШАТЬ МЕНЯ НА 500 КИЛОГЕРЦ РАБОТАЕМ ЗАПАСНЫХ АККУМУЛЯТОРАХ — КАПИТАН»
«Стокгольм», вопреки надеждам капитана Норденсона, был далеко еще не готов отправиться в Нью-Йорк. Его спасательные шлюпки не вернулись с итальянского лайнера, сам он все еще был прикован к месту столкновения размотавшимися якорными цепями. Судовой врач Оке Несслинг доложил капитану, что жизнь четырех членов экипажа и маленькой итальянской девочки зависит от того, насколько срочно их удастся госпитализировать. В 3 часа 50 минут капитан радировал береговой охране в Бостон, попросив выслать вертолеты для эвакуации пяти тяжело раненых.
Поток потерпевших, поступавших на борт «Иль де Франса», не уменьшался. В спасательных шлюпках одни измученные члены команды уступали места другим. Более 160 человек команды французского лайнера в течение ночи побывали в роли гребцов одиннадцати спасательных шлюпок «Иль де Франса», но вдвое больше работали, обеспечивая прибывавших на борт горячей пищей, напитками, одеялами. Несмотря на шум и суету при этом, почтенный «Иль де Франс» был настолько обширен, что большинство его пассажиров спокойно проспали всю ночь. Проснувшись на следующее утро, они так и не увидели «Андреа Дориа».
Спортсмен-рыболов, писатель и путешественник Ганс Гинрихс был одним из тех, кто проснулся от шума спускаемых спасательных шлюпок. Он вышел из каюты, чтобы выяснить в чем дело, и пробыл на палубе в течение всей спасательной операции. Он даже сумел уговорить стюарда Мариуса провести его тайком к главному трапу, куда доступ пассажирам был запрещен — по ним поднималось на борт большинство потерпевших. В течение нескольких часов, как только к борту причаливала очередная спасательная шлюпка, Гинрихс махал красной спортивной рубашкой и выкрикивал: «Эми, Эми!!» — разыскивая свою давнишнюю приятельницу Эми Лемп из Милуоки. Он знал, что она находилась на борту «Андреа Дориа». Только в минувший вечер Ганс послал ей с «Иль де Франса» радиограмму:
«ТАК БЛИЗКО И ВСЕ ЖЕ ТАК ДАЛЕКО! СУДА РАСХОДЯТСЯ НОЧЬЮ. СЧАСТЛИВОГО ПЛАВАНИЯ!»
Эми Лемп он так и не увидел, так как она была доставлена на борт «Томаса».
В это время на «Андреа Дориа» на смену стремлению поскорее покинуть судно пришло общее нежелание вообще оставлять его. Члены команды были вынуждены прибегать к обману, принуждению и физической силе, чтобы заставить упорствовавших пассажиров доверить жизнь штормтрапу, канату или грузовой сетке. Матросы с различных спасательных шлюпок взбирались на палубу тонущего судна и торопили потерпевших.
Питера Тирио уговорили, наконец, покинуть судно вместе с Пассантами. Супруги из города Денвера сказали мальчику, что мать с отцом, наверное, уже оставили судно. Питер сомневался в этом, но согласился сесть в шлюпку.
По пути на «Иль де Франс», оглянувшись на «Андреа Дориа», он увидел то место, куда пришелся удар шведского лайнера. Тогда мальчик понял, что никогда больше не увидит своих родителей.
На почти опустевшей палубе стюард Ровелли ожидал американского штурмана, который обещал достать домкрат у себя на судне. Питерсон нашел Ровелли, и они стали ожидать вместе почти без всякой надежды. Вдруг снизу, из спасательной шлюпки, послышался голос:
— Приятель, это тебе нужен домкрат?
С какого судна доставили инструмент — они так и не узнали.
Ровелли вместе с Питерсоном медленно втянули весивший семьдесят килограммов домкрат с двухметровой рукояткой. Еще больших усилий стоило им дотащить его по накренившейся палубе и одному маршу трапа вниз к каюте 58. Выбившись из сил, они присели немного передохнуть, затем проволокли домкрат под переборкой и поставили в разрушенной каюте. Приспосабливая инструмент у стенки шахты лифта, чтобы поднять обломки, придавившие жену Питерсона, они подбадривали измученную женщину. Но рукоятка оказалась слишком длинной и работать ею в тесноте было невозможно. После всего того, что пришлось преодолеть этим людям, возникшее затруднение не казалось серьезным. Вскоре Питерсону удалось разыскать брошенный в каюте 58 топор, которым он отрубил от вешалки для полотенца одну перекладину. У домкрата появилась короткая рукоятка.
Питерсон стал придерживать пяту домкрата, чтобы она не сдвинулась с места, а Ровелли качал рукоятку. Он почувствовал, как обломки стали приподниматься. Вдруг Марта Питерсон вскрикнула:
— А-а, пришел конец…
Обернувшись, Ровелли увидел, что у нее изо рта хлынула кровь.
— Доктор, — немного погодя тихо сказал он Питерсону, — мне кажется, ваша жена мертва.
Питерсон подполз к ней на четвереньках и убедился, что борьба окончена. Став на колени среди обломков, он попрощался с женой. Затем они прикрыли маленькое тело подушками, вылезли из каюты и оставили «Андреа Дориа». Было уже около половины пятого утра.
Доктор Тортори Донати около первой застекленной двери прогулочной палубы всю ночь напролет помогал пассажирам спускаться за борт. Обоих судовых врачей известили, что в расположении кают второго класса в их помощи нуждается женщина с переломом ноги. Но стройный энергичный доктор Джианнини не смог разыскать ее. Когда на прогулочной палубе не осталось больше ни одного пассажира, оба врача, вслед за ожидавшими до последнего момента десятью католиками из Новой Англии, спустились в спасательную шлюпку. Подойдя к «Иль де Франсу», доктор Тортори Донати отправил своего коллегу с последними пассажирами на борт судна, а сам распорядился, чтобы экипаж шлюпки доставил его назад на «Андреа Дориа». Он считал, что может понадобиться команде, все еще остававшейся на борту лайнера.
С приходом «Иль де Франса» эвакуация с «Андреа Дориа» пошла быстрее. Примерно к половине четвертого утра на судне оставалось менее ста пассажиров. После четырех часов главный штурман Маджанини доложил на мостик, что на палубах никого не осталось — все пассажиры покинули судно. Тогда капитан Каламаи приказал покинуть судно команде, попросив добровольцев задержаться на борту до подхода буксиров береговой охраны. Это было его первое в ту ночь разрешение, дававшее команде право оставить судно, не считая приказания экипажам спасательных шлюпок. Капитан Каламаи передал также по радио на военно-морской транспорт «Томас» — быть наготове, чтобы в случае необходимости оказать «Андреа Дориа» помощь.
С уходом команды (кроме задержавшихся на борту сорока человек добровольцев) на «Андреа Дориа» стало тихо, как ночью на кладбище. Длинное изящное судно, сверкавшее огнями, которые отражались в мокром настиле его палуб, все еще было прекрасно. При взгляде на судно сверху, с крыла мостика, не было видно никаких признаков повреждений. Потом, вместо сорока человек, на судне осталось уже двадцать, потому что остальные присоединились к экипажам трех стоявших наготове спасательных шлюпок «Андреа Дориа».
Наконец, на «Андреа Дориа» осталось только двенадцать человек. Старший судоводительский состав, включая главного штурмана Маджанини, заместителя главного штурмана Онето, первого штурмана Кирна, приступил на мостике к заключительному совещанию. Младшие по чину, среди них два третьих штурмана — Донато и Джианнини и два стажера из мореходного училища Марио Мараччи и Джон Крнтэ, сели на почтительном расстоянии. Здесь же было несколько матросов. Воцарилось спокойствие. Часы на мостике показывали около пяти часов. Крен приближался к 40°. Участники заключительного совещания говорили пониженным тоном, почти не нарушая тишины, охватившей покинутое судно.
Старший судоводительский состав обсудил сложившуюся ситуацию: размер затопления нижних палуб судна, крен, ожидаемый подход буксиров береговой охраны, время, которым можно было еще располагать, предстоящее оставление судна. Главный штурман Маджанини доложил, что судно покинуто всеми пассажирами, что все доступные для осмотра каюты подверглись проверке. При этом он просто пересказал данные, полученные от помощника капитана по пассажирской части, а тот, в свою очередь, повторил лишь то, что ему доложили стюарды.
Однако последовательного обхода судна проведено не было. Одни стюарды заглянули в закрепленные за ними каюты, другие этого не сделали.
Возможно, в тот момент, когда главный штурман докладывал капитану, что все каюты проверены, в темном помещении лазарета проснулся в одиночестве Роберт Ли Гудзон. У него было странное ощущение, будто он спит на стене. Это напоминало начало загадочного, но вполне отчетливого сновидения. Выкарабкавшись из койки, край которой задрался кверху, он стал осторожно спускаться вниз, пока не почувствовал, что стал ногами на пол, накренившийся параллельно койке. Ощупью он направился к двери и выглянул в длинный пустой коридор. Всюду было тихо и безлюдно. Ему понадобилось некоторое время, чтобы понять, где он находится и что же произошло. Он остался один на покинутом, идущем ко дну судне. В поперечных коридорах палубы «А» вода прибывала уже на повышенной стороне судна. Пониженная сторона этой палубы была затоплена. Взглянув на белую пижаму, в которую был одет, Гудзон стал сомневаться: не спит ли он?
— Эй, есть тут кто-нибудь? — Но только эхо отозвалось ему из глубины пустого притихшего коридора. — Помогите! — во весь голос завопил он. Ответа снова не было. Спотыкаясь, Гудзон побрел по коридору и ему казалось, что он ступал по стенам, а не по полу. Выбравшись по трапам на открытую палубу, он глубоко вдохнул соленый воздух раннего утра. С пустой повышенной стороны кормы он съехал поперек палубы на правую сторону. Но последние члены команды уже ушли вперед, к мостику. Гудзон увидел, что за бортом судна висели пустые грузовые сетки и канаты, вдалеке — несколько спасательных шлюпок. Ночь стояла чудесная. На море было тихо, мягким желтым светом светила луна, блистали звезды. Никаких признаков бедствия, кроме невероятного крена «Андреа Дориа», заметно не было. Сознание Гудзона помутилось.
Непонятно, каким образом, он слез в грузовую сетку, запутался и стал болтаться в ней. В это время внизу появилась спасательная шлюпка с танкера «Роберт Гопкинс», незадолго до этого прибывшего к месту происшествия. Командовавший шлюпкой старший помощник капитана танкера Юджин Свифт поднялся на ноги и схватил расслабленное тело Гудзона. Американский моряк был последним пассажиром, покинувшим «Андреа Дориа». Он оказался единственным потерпевшим, принятым на борт «Роберта Гопкинса», который на предельной скорости прошел пятьдесят миль, отделявших его от места столкновения. Насколько мог окинуть взглядом Свифт, палубы накренившегося итальянского судна были безлюдны.
В рулевой рубке «Андреа Дориа» штурманы доказывали капитану Каламаи, что наступила пора покинуть судно. Капитан желал остаться до подхода буксиров. Разговор сводился к одному: так как крен почти 40°, судно не сможет продержаться еще четыре часа.
— Сделать еще что-нибудь мы не в состоянии, — заключил главный штурман Маджанини. — Оставаться далее на борту нет никакого смысла. Мы будем бессмысленно рисковать жизнью. Подождать подхода буксиров можно и в шлюпках.
Остальные штурманы, ухватившись за что попало, чтобы удержаться на ногах, молча ожидали, пока их командир примет решение. Им было дано право советовать, ему — решать.
— Отправляйтесь, — тихо сказал капитан. — Я останусь.
Они стали возражать, но поняли: он хотел отправиться на дно вместе со своим судном. Аббат Натта, являвшийся духовником капитана, принялся увещевать его. Капеллан пришел на мостик после того, как на судне не осталось ни одного пассажира. Капитан выслушал своего духовного наставника, штурманов, наперебой высказывавших всевозможные предложения. Но только его друг Маджанини смог повлиять на него, решительно заявив:
— Пользы это никому не принесет, но если останетесь вы, мы вас не покинем.
Всем, кто видел капитана Каламаи в этот момент, казалось, что за шесть часов, прошедших с момента столкновения, он постарел на десять лет. Куда девались его развернутые плечи, прямая спина, уверенность? Капитан был в подавленном состоянии, говорил чуть слышным голосом, весь он как-то сник, будто находился, как и его лайнер, на пороге смерти. В его серых глазах подчиненные заметили такую глубокую скорбь, что все из приличия отводили взгляды в сторону. Эти люди, посвятившие жизнь морю, знали, что нет ничего трагичнее участи капитана, теряющего судно.
Ослабевшему и с трудом державшемуся на ногах капитану Каламаи помогли сойти вниз, на шлюпочную палубу, к трапу, висевшему в центре судна около позиции спасательной шлюпки 7.
В 5 часов 30 минут, как раз в тот момент, когда из-за горизонта показался краешек солнца, осветивший все вокруг серебряными лучами рассвета, все перелезли через борт и стали спускаться по штормтрапу в спасательную шлюпку 11. Последним сошел в шлюпку главный штурман Маджанини. Оглянувшись наверх, он увидел одинокую фигуру капитана Каламаи, облокотившегося на поручни палубы огромного лайнера. Крен палубы был настолько велик, что казалось будто «старик» — а он действительно выглядел стариком — вот-вот свалится за борт. Капитан не трогался с места.
— Спускайтесь вниз, — крикнул главный штурман. Капитан Каламаи махнул рукой, как будто желая
отделаться от спасательной шлюпки.
— Отваливайте. Я останусь.
— Если вы не спуститесь вниз, мы все поднимемся наверх.
— Отваливайте, — повторил капитан, — я подожду буксиров. В случае чего — доберусь к вам вплавь. Трогайтесь…
Главный штурман влез по раскачивавшемуся веревочному трапу на палубу и заявил капитану Каламаи, что все сидевшие в шлюпке люди возвратятся на судно, если только их командир не спустится вниз. В конце концов капитан утвердительно кивнул головой. Маджанини опять полез по трапу, предоставляя капитану возможность последним покинуть лайнер. На этот раз капитан Каламаи последовал за ним.
Было немногим более половины шестого утра. Свет нового дня быстро разгорался. «Андреа Дориа» был покинут всеми.