365-я стрелковая дивизия

365-я стрелковая дивизия

В истории окружения 29-й армии судьба 365-й стрелковой дивизии наиболее трагична и вызывает много вопросов. Ее документы не сохранились, в ЦАМО в фонде дивизии есть дело с материалами дивизионной прокуратуры, которое рядовым исследователям не выдается. Историю дивизии приходится восстанавливать по немногим упоминаниям о ней и ее боевых действиях в материалах Калининского фронта, 30, 29-й армий, куда дивизия входила.

Сформирована дивизия была в августе-сентябре 1941 г. в Свердловской области. Достойно, но с большими потерями участвовала в боях за освобождение города Клина Московской области. Командир дивизии полковник М. А. Щукин и комиссар полковой комиссар А. Ф. Крохин 19 января 1942 г. были представлены командованием Калининского фронта к награждению орденами Красного Знамени.

По воспоминаниям командира минометного взвода 1213-го стрелкового полка А. С. Каюкова, который 29 декабря был ранен, в этот день в медсанбате он видел командира дивизии полковника Щукина. У того было легкое ранение, ему сделали перевязку, и он вернулся в строй.

Полковник М. А. Щукин – командир 365-й стрелковой дивизии. 1941 г.

В начале января 1942 г. дивизия, в состав которой входили 1211, 1213, 1215-й стрелковые полки и другие части и подразделения, воевала в составе 30-й армии, в десятых числах месяца была выведена в резерв Калининского фронта. Поздно вечером 21 января командованием фронта ей был дан приказ с 23 января 1942 г. сосредоточиться в районе Петропавловское, Высокое, Дядино, где поступить в состав 30-й армии. С этого момента начинался ее путь к гибели.

В связи с началом наступления частей вермахта западнее Ржева и северо-западнее Сычевки 22 января дивизия была направлена в прорыв в район Осуйское, что северо-западнее Сычевки. Командующий 29-й армией генерал-майор Швецов, которому были нужны дополнительные силы для отражения начавшегося немецкого наступления, пытался ее задержать, но нарушить приказ фронта было нельзя, и дивизия ушла на юг. Вечером 22 января или рано утром 23 января дивизия была все-таки передана 29-й армии. Но в 6 часов утра 23 января дивизия уже находилась в районе Осуйское, что на 14 км южнее Окороково. Теперь дивизии снова нужно было вернуться на север, так как ей было приказано наступать из района Брехово в направлении Кокошкино [подробнее см. выше. – С.Г.].

Выйдя на север рано утром 25 января, дивизия уже во второй половине этого дня с ходу вступила в бой в указанном направлении. Позднее, в «Кратком отчете о боевых действиях 29-й армии…» неудача этого дня объяснялась тем, что «365 сд действовала крайне медленно, в ряде частей оружие оказалось не подготовленным». Факт неполной готовности дивизии к наступлению можно объяснить вступлением ее частей в бой с марша. Немудрено, что, совершив обратный марш в условиях сильных морозов и высокого снега, по словам из «Доклада о боевой деятельности Южной группы 29 армии…», «дивизия вернулась измотанной и почти небоеспособной, к тому же без тылов». По воспоминаниям ветеранов дивизии П. А. Кабанова, А. Н. Захаровой, И. Е. Муравьева, тылы дивизии отстали от первого эшелона во время марша к горловине прорыва «на 60 и более километров», в окружение не попали, вернулись в с. Воскресенское, «где ожидали выхода своей 365 с/дивизии».

Следует отметить, что в составленных позднее отчетных документах армии, которые были названы выше, недостижение поставленных командованием армии целей на участках, где действовали части 365-й стрелковой дивизии, объясняются неудачными действиями именно этих частей.

Лишь в докладной записке начальника ОО НКВД 29-й армии В. М. Хачанова имеется более объективная характеристика деятельности полков дивизии: «1213 сп 365 сд, несмотря на бегство с поля боя командира полка капитана… также героически сражаясь с противником, погиб полностью, не отступив ни на шаг».

По документам армии на 31 января 1942 г. в составе дивизии «всего людей» было 4418 чел., на 1 февраля – 4363 чел. (см. Приложения).

До конца января дивизия вместе с частями 246-й стрелковой дивизии, а 1–2 февраля в составе группы генерал-майора Поленова вела бои на фронте Жуково, Рязанцево, Соколово, пытаясь пробить коридор на север для соединения с войсками 30-й армии. В документах армии и фронта за конец января – начало февраля упоминается цементный завод, которым, вместе с соседними деревнями, части дивизии пытались овладеть и откуда потом противник вел наступление.

Согласно боевому донесению 381-й стрелковой дивизии, к 14.00 27 января один батальон 1213-го стрелкового полка вместе с партизанским отрядом в количестве пятидесяти человек был придан 1259-му стрелковому полку 381-й стрелковой дивизии, который оборонял район Свистуны, Лаптево, ст. Чертолино, Змины, Стар. и Нов. Кузнецово на западной стороне оборонительного рубежа армии.

2 февраля наступление группы Поленова было «приостановлено из-за немецкого контрнаступления». В этот день один полк дивизии –1213-й был также переброшен на левый фланг окруженной группировки для обороны Лаптево, Свинино, Седнево, откуда на правый фланг обороны армии уже ушел 1259-й стрелковый полк 381-й стрелковой дивизии, и оставался один батальон 1213-го стрелкового полка вместе с партизанским отрядом. То есть полк, уже создавший на этом направлении систему обороны, был снят и направлен на более опасный, по мнению командования армии, участок фронта. На западной стороне обороны армии остался только один полк 365-й стрелковой дивизии и несколько отдельных частей и подразделений. Может быть, командование армии в это время еще не увидело опасности соединения двух наступавших навстречу друг другу немецких группировок?

За 3 февраля в оперативной сводке Калининского фронта имеется непонятная запись: «Веден 2-й эшелон 365 сд». О каком втором эшелоне дивизии шла речь, неясно, как и непонятно, куда он был «введен».

4–5 февраля части вермахта усилили натиск на оборону окруженной группировки армии с запада и с юго-востока в общем направлении на Чертолино. Немецкие планы на полное окружение войск 29-й армии стали более понятны. Также стало ясно, что одному полку с несколькими отдельными частями и подразделениями на западной стороне против наступавшего противника не выстоять. Чтобы предотвратить соединение частей противника, сюда, в район Горенка, Корытово, для занятия обороны был срочно направлен еще один полк дивизии – 1211-й, снятый с позиций у Брехово (западное). Он, как было написано в документах, составленных позднее, «был упрежден противником», «опоздал занять указанный район». К 24.00 5 февраля полк занял оборону в районе Корытово, но после напряженного боя с мотопехотой, поддержанной танками противника, наступающего из Горенки, оставил Корытово и отошел на Свистуны. Туда же, на Свистуны, Овсяники, Свинино, отошел под давлением двух рот противника, поддержанного танками, оборонявшийся в районе Чертолино, Лаптево и второй полк дивизии – 1213-й. Он оставил Чертолино, где встретились две атакующие с двух сторон группы противника. Тем самым части 29-й армии были отрезаны от 39-й. Главным виновником этого, согласно более поздним объяснениям командования армии, был командир дивизии: «Благодаря трусости и нераспорядительности командира дивизии 365 сд, противник замкнул кольцо окружения частей южной группы 29-й армии». О боях частей дивизии в этих местах вспоминал позднее Г. И. Кравченко, зам. комбата 433-го отдельного саперного батальона: «…Немцы беспрерывно танками, пехотой атаковали окруженные соединения. Наш саперный батальон стал действовать как пехотное подразделение, саперы – как истребители танков… В бою под Седнево под танками фактически перестал существовать наш саперный батальон… Осталась горстка людей…»

6 февраля 1211-й стрелковый полк продолжал бои за Звягино, но к концу дня оставил этот населенный пункт. Немцы усиливали давление на обороняющиеся на западной стороне кольца окружения советские войска. Части дивизии стали отходить, оставляя деревни. 10 февраля в штаб фронта командованием окруженной группировки было направлено сообщение, продублированное шифром и посланием с нарочным. В нем сообщалось о расстреле командира 365-й стрелковой дивизии полковника Щукина «за полное банкротство в управлении дивизией, преступное попустительство к трусам и паникерам, невыполнение боевых приказов Военного Совета». Решение о расстреле было принято Военным советом армии, что было превышением его полномочий. Постановление Военного совета приводилось выше. Позднее Военным советом 29-й армии было написано объяснение, текст которого приводится ниже полностью:

«Военный Совет Калининского фронта. Объяснение.

Решением Военного Совета армии во время боев в окружении 10 февраля 1942 года за невыполнение боевых приказов и трусость был расстрелян командир 365 сд – полковник Щукин.

365 сд была самой полнокровной дивизией армии, имела 3648 винтовок, 9 станковых пулеметов, 107 ручных пулеметов, 14 орудий.

5 февраля 1211 сп 365 сд, не оказав стойкого сопротивления, без приказа оставил Горенка. 1213 сп оставил с. Чертолино.

Расследованием было установлено, что оба полка разбежались от 5 танков противника.

Военный Совет предупредил полковника Щукина за потерю управления частями и отстранил от должности военкома дивизии – полкового комиссара Крохина, оставшегося во время боя в тылах дивизии.

Однако в течение 6, 7, 8 и 9 февраля части дивизии сдали противнику Корытово, Рубежное, Звягино, Свистуны, Лаптево, Свинино, Седнево, Морозово, поставив армию в крайне тяжелое положение.

Полковник Щукин за весь период ни разу не спрашивал разрешения на отход и смену КП, а убегал вместе с трусами и паникерами.

Решение о расстреле Щукина Военный Совет довел до командиров и военкомов дивизии.

За период последующих боев в окружении с 10 по 17 февраля в армии не было ни одного случая оставления обороняющего [так в документе. – С.Г.] рубежа без приказа.

Командующий 29-й армией генерал-майор Швецов, член Военного Совета бригадный комиссар Савков».

Документ не датирован. Если вспомнить другие документы армии, в приведенном выше можно увидеть некоторое лукавство Военного совета, когда дивизия называется «самой полнокровной» в армии. На 31 января 1942 г. 365-я стрелковая дивизия по количественному составу была примерно такой, как и другие соединения, и даже меньше 185-й (см. Приложения). К тому же можно вспомнить ее характеристику в «Докладе о боевой деятельности Южной группы 29-й армии», где говорилось, что 25 января с юга «дивизия вернулась измотанной и почти не боеспособной…». Кроме того, в дивизии в конце января произошло событие, которое, как думается, «выбило из колеи» ее командование и о котором будет сказано ниже.

После боев в районе Свинино, Седнево, Морозово дивизия была отведена в резерв в район Мончалово «для приведения в порядок». Ее остатки были сведены в сводный полк, командиром которого был назначен начальник штаба дивизии полковник А. А. Ветлугин. Полк был подчинен 246-й стрелковой дивизии. В оперативных сводках опергруппы штарма 29 за 12, 13 февраля и далее записано, что «365 сд во втором эшелоне за 246 сд и подчинена командиру 246 сд». В «Журнале боевых действий» 29-й армии за 16 февраля 365-я стрелковая дивизия называется в ряду других соединений и частей, которые удерживали «занимаемый район в течение двух суток до подхода передовых частей 30 А…». За 17 февраля имеется информация о том, что правофланговая группа армии была разделена на три части и «нарушена связь с 381сд, 365 сд и 183 сд». При подготовке к прорыву из окружения отдельного приказа 365-й стрелковой дивизии дано не было. Ее остатки выходили вместе с частями 246-й стрелковой дивизии. Бойцам обеих дивизий пришлось столкнуться с одинаковыми трудностями, но все оставившие воспоминания о боях в окружении пишут, что выход начался только после получения приказа.

Из командования дивизии из окружения никто не вышел. Командир дивизии полковник М. А. Щукин был расстрелян. Назначенный после него командиром дивизии начальник штаба полковник А. А. Ветлугин при выходе из окружения был ранен и 23 февраля попал в плен. В апреле 1945 г. он был освобожден американскими войсками, после проверки уволен из кадров РККА по возрасту, умер в 1955 г. Полковой комиссар А. Ф. Крохин – военный комиссар дивизии пропал без вести в феврале 1942 г. Начальник политотдела батальонный комиссар А. А. Юферев умер от ран 11 февраля 1942 г. Знамена дивизии и полков вынесены не были.

Полковник А. А. Ветлугин – начальник штаба 365-й стрелковой дивизии. 1941 г.

Полковой комиссар А. Ф. Крохин – военный комиссар 365-й стрелковой дивизии. 1941 г.

Прорвавшиеся из вражеского кольца воины 365-й стрелковой дивизии поступили в распоряжение командира 381-й стрелковой дивизии. В «Документах Южной группы штарма 29…» есть распоряжение [приказ?. – С.Г.] В. И. Швецова от 22 февраля 1942 г.: «Командиру батальона 365 сд ст. лейтенанту Куликовскому. С получением сего немедленно все части 365 сд сосредоточить в д. Волосатики и поступить в распоряжение командира 381 сд. Об исполнении донести». Позднее, по воспоминаниям воинов дивизии, основная их часть вошла в состав 369-й, отдельные бойцы – 246-й стрелковых дивизий. Тылы дивизии были обращены на доукомплектование 183, 246, 369-й стрелковых дивизий

А. И. Сеченов – командир взвода 927-го артиллерийского полка дивизии о днях окружения вспоминал так: «В районе Мончалово, Чертолино, известковый завод… дивизия попала в окружение. Со стороны наших войск делалось все, что было в пределах сил и возможностей, но поддержки не последовало, а своих сил, к тому времени крайне измотанных и обескровленных, не хватало… Если первые дни мы еще пытались пробиться, с нами было и наше командование, и штаб, у нас еще были боеприпасы, провиант и медикаменты, то всего этого хватило ненадолго. Дальше мы уже голодали, страдали от ранений и холода, уходили в лес, зарывались в землю, в снег, грызли ветки кустарников, корни, траву из-под снега, иногда перепадал кусочек застывшего мяса от павших лошадей. И нигде ни искорки огня, дабы не обнаружить себя. Связь со штабом в какой-то степени поддерживалась через радиостанцию, но точное расположение наших частей было не ясным, поскольку каждые сутки происходили перемещения. Кольцо окружения сужалось… Положение в этой ловушке становилось безысходным. Управление частями было утрачено, из командования уже никого не было в живых.

18 февраля 1942 г. был получен приказ любой ценой пробиваться из окружения. Командиры, политработники наших подразделений с глубоким сознанием своего воинского и партийного долга безбоязненно открывали перед нами правду жизни и смерти в предстоящем прорыве. И бойцы держались мужественно, смело шли навстречу опасности, не щадя ни крови, ни своей жизни».

Еще одна картина боев дивизии в январе – феврале 1942 г. представлена в воспоминаниях П. А. Кабанова – командира взвода разведки при начальнике артиллерии дивизии: «…29-я армия, 510-я гаубичный артиллерийский полк РГК и 365-я стрелковая дивизия попали в окружение. Кольцо окружения замкнулось по Волге в районе Ножкино – Кокошкино. Все части заняли круговую оборону и вели упорные оборонительные бои с противником, предпринимали попытки прорваться к своим основным силам. Но попытки заканчивались неудачей и большой потерей своих сил… Кончились запасы продовольствия, съели убитых лошадей, валявшихся на поле боя, вместо табака курили вату с древесными листьями; гранат, снарядов нет, каждый патрон на учете. Доставляемые самолетами боеприпасы и сухари были ничтожны. Раненые нуждались в оказании помощи, тяжелораненые погибали.

18 февраля поступил приказ, разрешающий выход из окружения мелкими группами. Группа артиллеристов, в которой я выходил, из 12 человек. У нас было четыре автомата, несколько патронов, четыре карабина, шесть гранат и пистолеты. Старший группы – майор Троян (он исполнял обязанности начальника артиллерии дивизии). Наша группа наметила себе наиболее короткий, но более опасный путь. Но так единодушно мы решили. С наступлением темноты двинулись к своим. Путь действительно оказался трагическим…

Из 12 человек вышли только 5 человек, майор Троян и 6 бойцов погибли в схватке с немецкими пикетами. Для восстановления сил нас оставили в медсанбате. Сначала давали по 100 грамм хлеба и стакан чая, постепенно возвращая к нормальному рациону. Более многочисленные группы уходили в сторону г. Белый в расположение частей 39-й армии.

После небольшой передышки всех направили в 369-ю стрелковую дивизию. Я попросился в артиллерию, и меня направили в 510-й артполк, он к этому времени прорвался из окружения…»

В марте 1942 г. 365-я стрелковая дивизия была расформирована, об этом имеется информация в приказе по армии за 25 марта, приказом НКО № 00100 от 22 мая 1942 г. соединение было исключено из состава Красной армии.

Судьба дивизии, ее частей, командира в период окружения 29-я армии в январе – феврале 1942 г. требует поставить ряд вопросов.

Один из первых: куда исчез 1215-й стрелковый полк, который входил в состав дивизии? Он ни разу не упоминается ни в документах армии, ни в документах фронта. Но из окружения воины этого полка выходили, сохранились воспоминания некоторых из них об этих днях, из чего следует, что полк воевал в январе – феврале в составе дивизии. Полк-фантом: был и исчез.

В августе 1979 г. в районе Ржевского известкового завода была найдена землянка, в которой находились останки двух человек, несколько сейфов, две пишущие машинки, 5 касок и другие вещи. По документам из сейфов было установлено, что в землянке располагался штаб 1215-го стрелкового полка 365-й стрелковой дивизии. Некоторые вещи были переданы в Ржевский краеведческий музей, а документы направлены в Москву. На запрос музея о судьбе этих документов из Центрального архива Министерства обороны пришел ответ, в котором говорилось, что «от длительного хранения их в земле (37 лет) они пришли в полную негодность, не поддаются реставрации и восстановлению и по этой причине уничтожены по акту».

Исходя из этого факта, можно предположить следующее. Как говорилось выше, в конце января 1942 г. дивизия вела бои в районе цементного завода, который после войны назывался известковым. Вероятно, где-то в конце января в штабную землянку полка прямым попаданием попали или авиабомба, или снаряд, и находившиеся в ней люди, скорее всего, командование полка, погибли мгновенно. Выяснить их судьбу сразу вряд ли было возможно. Шли ожесточенные бои, а в начале февраля немцы начали наступление, и территория, где находилась штабная землянка, была захвачена противником. Поэтому для всех командование полка просто исчезло.

Сегодня благодаря исследователю истории 365-й стрелковой дивизии П. Пустыреву можно назвать имя командира полка: майор А. Ф. Шмелев, белорус, считается пропавшим без вести в январе 1942 г. Имя начальника штаба, вероятно, погибшего тогда же, назвать труднее. Предыдущий начальник штаба майор М. И. Давыдов в январе 1942 г. был тяжело ранен в ногу, которую ампутировали. Его заменил новый человек, имя которого неизвестно из-за отсутствия документов и полка, и дивизии. Смена младшего и среднего командного состава шла тогда постоянно. Как писал в письме домой в январе 1942 г. командир взвода 1213-го стрелкового полка Ф. Я. Рублев: «…командиры сменились не по одному разу…»

Скорее всего, исчезновение командования одного из полков стало шоком для командования дивизии, которое пыталось организовать оставшиеся без руководства подразделения полка, и именно поэтому полковой комиссар Крохин мог оставаться «в тылах дивизии», в то время как другие полки вели бои. Возможно, как раз об объединенных подразделениях 1215-го стрелкового полка и шла речь как о втором эшелоне дивизии в записи за 3 февраля в оперативной сводке Калининского фронта: «Введен 2-й эшелон 365 сд»?

В 1977 г. майор в отставке К. Л. Пудовиков – комиссар минометного батальона 1215-го стрелкового полка, инструктор политотдела, член парткомиссии дивизии, единственный из «пропавшего» полка, которого удалось найти после войны, писал: «В конце января 1942 г. в районе Ржева за Волгой у деревень Бахмутово, ст. Чертолино, Соломино, Кокошкино, ведя бой, попали в окружение врага. Здесь и была наша трагедия. Находясь в окружении, первые дни мы еще могли оказывать сопротивление, у нас были патроны, мины и снаряды. Выпускали их по счету. Продовольствия, медикаментов не было, ели сосновые вершинки, да кое-где перепадало мясо убитых лошадей. Сна и отдыха не было. Гигиены никакой, одолевали вши. В окружении погибли командир дивизии Щукин, нач. политотдела Юферев, комиссар дивизии Крохин, командиры 1213-го и 1215-го полков Нодия и Шмелев. Сроки выхода из окружения: кому как удалось.

Я выводил группу в 14 человек, из них 12 бойцов своего батальона и политрука и бойца из 2-й роты, все были ранены. Вышли из окружения 18 февраля 1942 г. около деревни Волосатики… в расположение 39-й армии. Всех выведенных отправили по госпиталям. Я имел ранение в левую часть головы. В медсанбате обработали рану, от госпиталя отказался и сразу же включился в работу по формированию 369-й стрелковой дивизии из остатков 365-й и других частей, выходящих из окружения. Я стал старшим инструктором политотдела дивизии и членом ее парткомиссии…»

Насколько законным и оправданным был в тех условиях расстрел командира дивизии – еще один достаточно болезненный вопрос. То, что принятие решения о расстреле полковника М. А. Щукина превышало полномочия Военного совета армии, – однозначно. Но у этого решения было в тот момент достаточно серьезное обоснование. В деле с записями телеграфных переговоров штарма со штабом Калининского фронта есть листок с рукописным текстом карандашом, сделанным в 14.40 5 февраля 1942 г. Подписи под приказом нет, но начинается текст словами «Тов. Конев приказал», которые зачеркнуты, затем написано слово «приказываю». Вряд ли стоит сомневаться в том, что приказ отдан командующим фронтом. В приказе есть слова: «…Не допустить соединения кольца в районе Чертолино. За самовольный уход с поля боя расстреливать…» В других приказах И. С. Конева, приводимых выше, также присутствует требование расстреливать тех, кто оставляет позиции.

Скорее всего, именно этими требованиями и руководствовался Военный совет 29-й армии, принимая решение в отношении полковника Щукина. Командующий фронтом это понимал и поддержал решение Военного совета: «Народному комиссару обороны тов. Сталину. Исх. № 0021.

Представляя на ваше усмотрение постановление Военного Совета 29 армии о расстреле командира 365 сд – полковника Щукина, докладываю, что Военный Совет 29-й армии превысил власть и нарушил Ваш приказ о порядке предания суду начсостава.

Ввиду сложной обстановки, в которой 29-й армии приходилось действовать в период с 1 по 17 февраля 1942 года, полагал бы возможным ограничиться в отношении генерал-майора тов. Швецова – командарма 29 и бригадного комиссара члена Военного Совета тов. Савкова дисциплинарным взысканием.

Приложение. Копия постановления и объяснения Военного Совета 29-й армии на 3-х листах [представлены выше. – С.Г.].

Командующий войсками Калининского фронта генерал-полковник Конев, член Военного Совета Калининского фронта корпусной комиссар Леонов». Даты на документе нет.

Нужно ли было в тех условиях расстреливать уже имеющего опыт серьезных боев командира, месяцем раньше представленного к ордену? По этому вопросу можно спорить так же, как по вопросу обоснованности приказа № 227. С одной стороны, полки дивизии действительно отходили от обороняемых позиций, оставляя врагу населенные пункты, что позволило последнему замкнуть кольцо окружения вокруг армии. Но с другой стороны, в том, что в районе Чертолино на опасном участке остался один полк, который вряд ли мог выстоять под натиском противника, виновато было все-таки командование армии. Не логичнее ли было оставить 1259-й полк на своем месте, раз уж он здесь оказался, а к Афанасово направить части из дивизий с правого фланга, которые использовали оборонительные укрепления, оставшиеся здесь с лета-осени 1941 г.? Может быть, в этом случае ситуация развивалась бы по-другому? Может быть, расстрелом полковника Щукина командование армии в какой-то степени перекладывало на него свою вину за недосмотр, просчет в определении планов противника и управление войсками в той ситуации? Ведь отступали и другие части, но расстреляли Щукина. Может быть, решение о расстреле было еще и потому, что это была не «своя» дивизия, что ее использовали для своеобразного «затыкания дыр»? Вероятно, факторов в основе решения о расстреле было много, но к его обоснованию в документах «…благодаря трусости и нераспорядительности…» уже в годы войны относились недоверчиво. Так, во-первых, январское ходатайство командования Калининского фронта о награждении М. А. Щукина и А. Ф. Крохина орденами Красного Знамени «за образцовое выполнение заданий командования» в Клинской операции отозвано не было. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 мая 1942 г. они были награждены высокой правительственной наградой, причем Указ о награждении был опубликован в газете «Известия» за 6 мая 1942 г. Во-вторых, на донесении заместителя начальника Главного управления кадров генерал-майора Свиридова от 10 июля 1942 г. о том, что полковник Щукин М. А. «за проявление трусости расстрелян», есть резолюция: «Проверьте, есть ли у нас донесение от трибунала, если нет, то запросите, и потом, как это так, награжден орденом и расстрелян за трусость?» В-третьих, в разговоре с исследователем истории 365-й стрелковой дивизии П. Пустыревым сын М. А. Щукина сказал, что пенсию за отца его матери назначили уже с лета 1942 г.

Можно предположить, что командованию фронта, другим командирам и вышестоящим структурам было ясно, что полковник Щукин в экстремальных условиях вражеского окружения был расстрелян в назидание другим командирам дивизий, как предупреждение о том, что может произойти с ними в случае отступления их соединений. Об этом свидетельствуют и фразы из приведенных выше документов Военного совета 29-й армии: «Военсовет требует от командиров и комиссаров дивизий личного, твердого, волевого руководства и управления частями в ходе боя…», «… с 10 по 17 февраля [выделено мною. – С.Г.] в армии не было ни одного случая оставления обороняющего [так в документе. – С.Г.] рубежа без приказа…»

Ни в одном из послевоенных неопубликованных воспоминаний о расстреле командира дивизии не говорится. Ветераны считали, что командование дивизии погибло, знамена были утрачены, и расформирование дивизии было для них естественным следствием случившегося. Так, редактор дивизионной газеты С. П. Мелентьев, не попавший в окружение, писал позднее: «Очень, очень немногие командиры и солдаты вышли из окружения. Начиная с командира дивизии полковника Щукина, комиссара Крохина, нач. политотдела Юферева, командиров полков, комиссаров, командиров батальонов – никого из них в живых не осталось. Техника, документация, знамена дивизии и полков – все было утрачено. Дивизия перестала существовать».

В документах армии периода окружения, хранящихся в ЦАМО, содержится информация, позволяющая предположить, что о факте расстрела полковника Щукина знали только командиры дивизий и частей, а рядовым бойцам об этом не сообщали. Но документы ОО НКВД 29-й армии, конкретно отделения военной цензуры, свидетельствуют о том, что сведения о расстреле все-таки просочились в среду рядовых красноармейцев, но без конкретики, и превратились в слухи, по крайней мере, в 365-й стрелковой дивизии. Так, Сорочин Е. И., боец дивизии, писал в письме домой после выхода из окружения 8 марта 1942 г.: «…Нашего командира дивизии бойцы расстреляли, конечно, за дело, заслужил. Строил оперативную задачу в пользу врага. Никто такого командира не пожелает».

По воспоминаниям А. С. Каюкова, во время его пребывания в госпитале он встретил однополчанина из 365-й стрелковой дивизии, лечившегося после окружения. По его словам, «в дивизии осталось не более четверти состава». По данным П. В. Пустырева, донесений о потерях 365-й стрелковой дивизии в ЦАМО РФ нет, бо?льшая часть бойцов дивизии в картотеке потерь не значится. Те, чьи имена есть, числятся пропавшими без вести. Основная часть командного состава учтена по запросам родственников как пропавшие без вести.

Вывод из этих фактов однозначен: несмотря на расстрел командира дивизии, на ее расформирование после боев в январе – феврале 1942 г., воины дивизии воевали достойно и мужественно. Основная их часть навсегда осталась в мончаловских лесах пропавшими без вести.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.