Возвращение в Севастополь

Возвращение в Севастополь

На другое утро при подъеме флага на «Корнилове» я доложил генералу Деникину о моих опасениях и просил разрешить вернуться в Севастополь. Генерал ответил, что, по его мнению, опасности для Крыма нет, но тем не менее разрешил. С тем я и откланялся. В тот же день на «Цесаревиче Георгии» я отправился в Севастополь, а главнокомандующий остался смотреть воинские части.

В Севастополе я застал коменданта в большом беспокойстве. По поступившим сведениям, в большей части неверным, Махно двигался очень быстро чуть не с целой армией. Выходило, что он делал переходы чуть не по 40 верст в сутки. Комендант мог послать на Перекоп не больше роты сомнительной пехоты и бил тревогу. Мы начали уже делать соображения, как оборонять Севастополь, но, впрочем, наши опасения скоро рассеялись. Махно шел по направлению к Таганрогу, вероятно, в надежде захватить врасплох самого главнокомандующего. Он на пути не встретил никакого сопротивления, и ему действительно удалось захватить Бердянск. Достаточные силы для его отражения удалось собрать из разных мест только около Мариуполя. Тут он был разбит и отброшен, но ему удалось уйти, и он начал искусно маневрировать, привлекая на себя наши силы, нужные на фронте. Главное значение этого рейда было в том, что им был подорван престиж Добровольческой армии. Удача всегда вызывает подражателей, и с течением времени весь тыл Добровольческой армии стал под угрозой мелких и неуловимых банд, причинявших массу вреда.

Тем временем жизнь в Севастополе шла своим порядком: из Константинополя стали приходить наши суда, взятые союзниками при первой эвакуации Севастополя: пришел крейсер «Алмаз» – бывшая яхта морского министра, и командиром на ней был назначен капитан 2-го ранга Машуков. Пришли два миноносца, и наконец явился на буксире и дредноут «Воля», бывший «Император Александр III».

Нам, конечно, было приятно, что наш флот увеличивается, но, с другой стороны, суда приходили в ужасном виде и немедленно требовали ремонта и укомплектования, а наш порт не мог справляться и с оставленными в Севастополе судами.

С «Волей», переименованной главнокомандующим в «Генерала Алексеева», вышел скандал на второй же день по его приходе. Я сидел у себя в кабинете, когда ко мне ворвался молодой мичман и доложил захлебывающимся голосом, что «Воля» тонет. Я, конечно, сорвался с места и на автомобиле покатил к месту ее стоянки, по дороге приказав сильному буксиру «Могучий» немедленно идти к «Воле» и на буксире оттащить ее на мелководье. Однако по приезде моем на корабль все оказалось не так страшно. На «Воле» не было еще командира, а был только караул под командой лейтенанта. Этот последний вдруг заметил крен на корабле, пока очень маленький, но ему со страху показалось, что он увеличивается. Он послал ко мне своего помощника доложить, как он говорил, о крене, а не о том, что корабль тонет.

Вскоре по моем прибытии на корабль явился портовый механик, бывший когда-то трюмным механиком на судах этого типа и прекрасно знавший всю трюмную систему. Он немедленно принялся за осмотр и очень скоро обнаружил, в чем дело. Оказалось, что один из корабельных кингстонов, вследствие отсутствия ухода, начал протекать, и вода понемногу скоплялась в одном из отсеков, что и дало крен. Потонуть от этого корабль не мог, так как вода дальше этого отсека пойти не могла. Я не сделал лейтенанту никакого замечания, так как решил, что лучше лишний раз побеспокоить начальника, чем бояться это делать или делать слишком поздно.

Вскоре после моего возвращения в Севастополь началась целая серия посещений порта иностранцами. Первым пришел командующий английскими силами Средиземного моря вице-адмирал де Робек. Мы обменялись визитами, а потом сделали друг другу парадные обеды, причем должен сказать, что у них, конечно, эта часть была поставлена гораздо параднее, чем у нас, хотя мы старались из всех сил не ударить лицом в грязь. На обедах были интересные разговоры. Англичане рассказывали, насколько тяжела была для них подводная война с немцами, и коммодор Джонсон, сидевший рядом со мною, утверждал, что действительно средства против подводных лодок до сих пор еще не изобретено. Он был в течение двух лет представителем комиссии по борьбе с лодками и через его руки прошло не менее тысячи проектов, из коих девятьсот было фантастических. В конце концов наиболее действительными способами борьбы оказались сети, снабженные подрывными патронами, но они приносят действительную пользу только вблизи берегов и притом легко делаются опасными для своих судов, так как штормы их переносят с одного места на другое. Знаменитый слуховой аппарат, дающий возможность слышать приближение подводной лодки и судить о ее направлении и расстоянии, он считает далеко не совершенным. Большие надежды возлагались на гидропланы, но за всю войну был только один случай потопления подводной лодки гидропланом. Сам де Робек оказался очень веселым и дамским кавалером. Обед был с дамами, и он заговорил обеих своих соседок, из коих одна была моя жена, а другая – жена адмирала Погуляева.

После англичан пришел итальянец, а после него француз и американец. Все эти парадные визиты и обеды нам порядочно надоели. Они все приходили несомненно с целью разведки, чтобы лично убедиться в положении вещей и узнать настроение как добровольцев, так и народа. Итальянский адмирал, фамилию которого я уже забыл, очень расспрашивал о наших социалистических партиях, о коммунистах и об отпоре, который им дает общество. Видимо, он сильно беспокоился, чтобы и у них в Италии не повторилось того же, что и у нас, и очень интересовался, как у нас началось Белое движение. В то время о Муссолини еще ничего не было слышно, но коммунисты, видимо, уже давали себя знать. У французского адмирала Ле Бона[383] (Le Bon) на корабле я встретил своего старого приятеля, капитана 2-го ранга Chack, с которым я очень дружил, когда в 1901 и 1902 годах был артиллерийским офицером на постройке линейного корабля «Цесаревич», строившегося в Тулоне. Теперь он был уже известным морским писателем и в то же время флагманским штурманом эскадры Средиземного моря.

Ле Бон отпустил его ко мне на берег, и мы с ним проговорили целый вечер, вспоминая старину и обсуждая текущие политические события. Chack мне рассказал между прочим, что в начале боев под Верденом они сами были на волос от большевизма. Верденская армия была разложена, началась массовая сдача в плен и братанье с немцами. Вновь назначенный командующий армией генерал, а потом маршал Петен[384] спас положение. Он расстрелял по приговорам полевых судов несколько сот человек и сумел восстановить дисциплину. Если бы мы поступили так же, то, вероятно, не сидели бы за границей.

В промежутках между иностранцами к нам являлись еще более неприятные гости. Это были наши пленные, которых привозили на пароходах. Ввиду полной разрухи железнодорожных сообщений на западе России, а также начавшейся уже блокады большевиков, французы и англичане решили всех пленных перевезти на юг России. Лукомский имел неосторожность согласиться, причем было объявлено, что пароходы будут приходить по очереди в Одессу, Севастополь и Новороссийск. На каждом из больших океанских пароходов приходило от 2 до 3 тысяч человек.

Мы ожидали, что к нам они будут приходить раз в недели, и считали, что за это время мы сумеем рассортировать партию, снабдить нужными документами и отправить к родным местам. Так были составлены и расчеты помещений канцелярии и кухонь. На самом деле оказалось, что в одну неделю в Севастополь пришли три парохода, и таким образом там скопилось до 10 тысяч человек. Пришлось спешно погружать пленных на старые суда, стоявшие в гавани, и принимать другие экстренные меры для питания и снабжения. Я телеграфировал Лукомскому, прося прекратить этот беспорядок, но безуспешно, и наконец объявил, что не ссажу ни одного человека, пока не очищу пробку. Действительно, очень скоро пришел снова пароход, но я объявил капитану, что не могу взять ни одного человека, и предложил идти или в Одессу, или в Новороссийск. Капитан ответил, что имеет предписание идти в Севастополь и подаст жалобу, но это не помогло, и когда пленные начали волноваться, то ему все же пришлось уйти в Одессу.

Оказалось, что союзники имели наше расписание, но так как угля в Константинополе было очень мало, а ближайший рейс был севастопольский, то они и решили самостоятельно отправить всех в Севастополь.

Лукомский рассчитывал, что из числа пленных можно будет пополнить Добровольческую армию, и даже были присланы специальные агитаторы, но эти расчеты не оправдались. Большинству пленных было совершенно безразлично, кто большевики, а кто добровольцы. Им хотелось только попасть скорее домой, тем более они прослышали, что там делят землю, и боялись опоздать, как бы их односельчане не захватили лучшие куски, но между ними были и распропагандированные, которые не скрывали своих большевистских вкусов. Одна такая компания, помещенная на старом пароходе, стоявшем у берега, начала даже явную большевистскую агитацию среди команд об устройстве восстания и захвате города в свои руки. Контрразведка своевременно узнала об этом, и этот пароход был поставлен на рейд без сообщения с берегом. На другой же день вся компания зачинщиков была выдана и посажена в тюрьму.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.