Положение армий в 1916 году

Положение армий в 1916 году

Но если от пространной беллетристики, которая образно передаёт сложность обстановки и морального состояния верхов, перейти к более сухому и объективному повествованию, следует бросить взор на общее положение воюющих стран и армий в 1916 году. Это важно ещё и потому, что, в отличие от Отечественной войны 1812 года и Великой Отечественной войны первого, самого тяжкого периода, объединённому агрессору противостояла не только Россия (Восточный фронт), но и реально существовал мощный Западный фронт. Так что летом решающего года на театрах боевых действий мировой войны происходило множество сражений, но, тем не менее, главной осталась победоносная, наступательная операция войск Юго-Западного фронта под командованием генерала от кавалерии георгиевского кавалера А.А. Брусилова. И это несмотря на то, что продолжались кровопролитные бои под Верденом, втянувшие в свою орбиту сотни тысяч солдат противоборствующих сторон. Невзирая на полномасштабное наступление англо-французских войск на реке Сомма.

Итак, минула тяжелая зима 1915/16 года. Весной 16-го кризис снабжения русской армии был преодолен. Не хватало только тяжелой артиллерии, ее производство отечественные заводы еще не освоили. Но трехдюймовок выпускалось достаточно, на всех фронтах изношенные орудия заменили новыми. А снаряды шли сплошным потоком, на ящиках рабочие писали: «Бей, не жалей!». Для повышения темпа огня батареи обучались стрельбе не по отмашкам офицеров, а «по огню» – наводчики держатся за шнуры, глядя друг на друга, и бьют дружной очередью вслед за правофланговым орудием. Пулеметов стало в 2–3 раза больше, чем в начале войны. В массовых количествах поступали гранаты, в полках стали формировать отряды гренадеров, мастерски владеющих этим оружием. Появились на фронте 90-мм бомбометы, ранцевые огнеметы, ружейные гранатометы, броневики, дымовые шашки, химические снаряды. Об успехах русской науки и промышленности говорит хотя бы тот факт, что всего через год после первых немецких газовых атак весьма эффективным угольным противогазом профессора Зелинского были уже снабжены не только все бойцы на передовой, но даже все лошади. (Французы вплоть до 1917 года пользовались подручными средствами ватно-марлевыми повязками, кострами перед окопами). В апреле 16-го британский атташе Нокс с удивлением писал: «Русское военное положение улучшилось так, как того не смел бы предсказать ни один иностранный наблюдатель в дни отступлений прошлого года». И солдаты повеселели: дескать, в таких условиях воевать можно! Произошли изменения и в командном составе. В своих мемуарах Брусилов даёт спокойную и в общем-то доброжелательную оценку своих прямых командиров: «Главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта, в состав которого вошла и моя 8-я армия, был назначен командующий войсками Киевского военного округа генерал-адъютант Н. И. Иванов. Это был человек вполне преданный своему долгу, любивший военное дело, но в высшей степени узкий в своих взглядах, нерешительный, крайне мелочный и, в общем, бестолковый, хотя и чрезвычайно самолюбивый. Он был одним из участников несчастной японской кампании, и думаю, что постоянные неудачи этой войны влияли на него и заставляли его непрерывно сомневаться и пугаться зря, так что даже при вполне благоприятной обстановке он постоянно опасался разгрома и всяких несчастий.

Начальником его штаба в начале кампании был М. В. Алексеев, человек очень умный, быстро схватывающий обстановку, отличный стратег. Его главный недостаток состоял в нерешительности и мягкости характера. При твердом главнокомандующем эти недостатки не составляли бы беды, но при колеблющемся и бестолковом Иванове это представляло большую угрозу для хорошего ведения дела на Юго-Западном фронте».

* * *

В марте 1916-го был наконец-то снят главнокомандующий Юго-Западным фронтом Иванов, который и в глазах верховного командования подтвердил характеристику Брусилова. Убрали его деликатно, придумав почетную и бездельную должность «советника» при Ставке (где он оказался востребованным лишь единожды – в марте 17-го ему поручили подавление революции в Петрограде. И он, конечно же, не справился). С 17 марта 1916 года Брусилов назначается главнокомандующим Юго-Западного фронта. Генерал-майор Отдельного корпуса жандармов А.И. Спиридович в своей книге «Великая Война и Февральская Революция 1914–1917 гг.» не без симпатии к Брусилову, писал об этом:»19 марта Государь вернулся в Царское Село и пробыл там неделю. Затем выехал на фронт. Ехали на Юго-Западный фронт. Злободневною темою разговоров было смещение Главнокомандующего того фронта генерала Иванова. Его не любил Алексеев. Ставка не была им довольна. Государь подписал рескрипт Иванову и назначил его состоять при своей особе. Старик брюзжал, что он устал плакать от обиды. А позже болтал, что будто бы Алексеев объяснил ему его смещение желанием Императрицы и Распутина. Это была очередная глупейшая сплетня. Кто выдумал ее трудно сказать. Главнокомандующим Юго-Западного фронта был назначен генерал-адъютант Брусилов, которого Алексеев тоже не любил.

Но Брусилов пользовался популярностью среди войск и показал себя выдающимся вождем. В противоположность Иванову, боявшемуся движения вперед, Брусилов горел наступлением… 28 марта Государь прибыл в Каменец-Подольск. Встречали почетный караул и Брусилов. Последний имел доклад у Государя. Ему оказывали особое внимание. Он держался красиво и независимо. Война набивает цену генералам, особенно в их собственных глазах…».

Батарея на Брусиловском фронте. Фотография времен Первой мировой войны

Оставим на совести жандарма недоумение по поводу сплетен о влиянии Распутина и императрицы – они роем носились над салонами, земствами и передовой. Ну и последнюю фразу, раскрывающую всю разницу между тыловым и боевым генералами. При чём тут самоощущение? Просто новая должность до известной степени развязывала Брусилову руки, предоставляла инициативу, потому что он терпеть не мог неопределённости, безволия в осуществлении планов. Он не раз вспоминал и осуждал странное начало войны: «Должен оговориться, что с начала войны я никак не мог узнать плана кампании. Когда я занимал должность помощника командующего войсками Варшавского военного округа, выработанный в то время план войны с Германией и Австро-Венгрией мне был известен; он был строго оборонительный и во многих отношениях, по моему мнению, был составлен неудачно. Он и не был применен в действительности, а по создавшейся обстановке мы начали наступательную кампанию, которую не подготовили. В чем же заключался наш новый план войны, представляло для меня полную тайну, которой не знал, по-видимому, и главнокомандующий фронтом. Легко может статься, что и никакого нового плана войны создано не было, и действовали лишь случайными задачами, которые определялись обстановкой». Так что нескончаемые обвинения высшего советского командования в полной неготовности к войне в 41-м выглядят на этом фоне сознательной клеветой, хотя провалов и стратегических ошибок было впрямь много. Но тут – не было даже планов, и Брусилов решил сполна воспользоваться самостоятельности хотя бы в полосе своего фронта на 550 км. Безхребетное верховное командование несколько ослабило свое давление на него, правда, окружение царя по-прежнему не любило Брусилова и опасалось роста его популярности. Для придворной свиты генерал без княжеского, графского или баронского титула, без протекций и связей, без академического значка оставался «выскочкой» и «берейтором». Но теперь в руках Брусилова сосредоточились крупные воинские силы, дававшие ему возможность ставить и разрешать большие задачи.

Начало 1916 года проходил под знаком позиционной войны. Войска зарылись в окопы. На огромном протяжении на западе и на востоке тянулись бесконечными лентами окопы, ходы сообщений, блиндажи, волчьи ямы, проволочные заграждения, минные поля.

Война ушла под землю. «Если бы кто-то ничего не знающий о войне очутился между неприятельскими траншеями, он даже при самом остром зрении не усмотрел бы нигде следов человека. А между тем на расстоянии каких-нибудь 200 метров за козырьками окопов, в блиндажах и землянках кипела особая окопная жизнь, и тысячи глаз зорко смотрели вперед, подстерегая врага. Лишь по ночам тарахтели повозки и кухни, глухо рокотали автомобили, идущие с притушенными фарами, подходили санитарные двуколки и бесконечной вереницей тянулись по путям сообщений истощенные, посеревшие от окопной земли солдаты. К рассвету же опять все вымирало. Лишь изредка появлялся тихоходный неуклюжий самолет. Как комья ваты, распухали вокруг него разрывы шрапнели, и летчик спешил назад», – живописует современник. Фронт застыл…

Обстановка на Западном фронте была очень тяжелой. Англо-французская армия нуждалась в помощи. Французам под Верденом с каждым днем становилось все трудней. Верденская операция поглощала несметное число человеческих жизней и огромное количество боеприпасов, военного снаряжения. Итальянская армия отступала, и Италия оказалась на грани военной катастрофы. Англо-французское и итальянское командования требовали от России немедленной помощи. Русская Ставка вынуждена была принять решение о наступлении.

Операция изначально входила составной частью в общий стратегический план летнего наступления союзников на Западном и Восточном фронтах. План, как мы уже говорили, предусматривал почти одновременное наступление англо-французских войск на реке Сомма и русских войск в Белоруссии, Литве и Галиции. Подготовка реализации плана началась еще зимой и продолжалась несколько месяцев. Как чаще всего бывает, за это время жизнь внесла в первоначальные планы существенные изменения. Тут и битва за Верден, и наступление австрийцев в Альпах. Были и тысячи других на первый взгляд незаметных моментов, изменивших всю картину летней кампании. Решающий момент – назначение Брусилова главнокомандующим Юго-Западным фронтом. Бывший главком ЮЗФ генерал от артиллерии Н. И. Иванов полностью вписывался в концепцию, подготовленную Ставкой для Юго-Западного фронта, в которой фронту отводилась второстепенная роль поддержки главного удара Западного и Северного фронтов. Иванов в провальном 1915 году был готов отступать аж до самого Киева, неудачные операции фронта зимой 1916 года окончательно подорвали его веру в собственные силы и войска. Даже планируемые вспомогательные удары своего фронта он считал неосуществимыми.

Брусилов же знал силы и слабости прежде всего своей 8-й армии и с удовлетворением отмечал: к весне войска полностью оправились от предыдущих неудач, хорошо доукомплектовались, вооружились, получили полный комплект артиллерии, в том числе тяжелой, и боеприпасов к ней. После назначения главнокомандующим он, как положено, лично проинспектировал некоторые части 7-й, 9-й 11-й армий, убедился в их достаточной боеготовности, высоком моральном духе и принял решение добиваться для своего фронта более решительных задач. Историки, мемуаристы, в том числе и сам Брусилов, чаще всего обсуждают передачу дел от одного главкома к другому на фоне дворовой интриги, хотя нам теперь, после опыта стольких побед и поражений от Московской битвы до Чеченской войны, надо обратить внимание именно на персоналий, от которых и зависел исход Брусиловского прорыва. Например, во главе 8-й армии, осуществлявшей главный Луцкий прорыв, вопреки воле Брусилова был поставлен генерал Каледин, в сущности, не готовый командовать армией, да еще в такой ответственной операции. Если бы во главе 8-й армии, как считают многие, стоял человек уровня Брусилова или командующего 9-й армией генерала Лечицкого, без всякого сомнения, Брусиловский прорыв получил бы иное течение и завершение. Но в истории, а тем более военной истории, не может быть сослагательного наклонения.

Сразу же после своего назначения главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта Брусилов взялся за разработку плана наступления. Смысл его оперативного плана заключался в том, чтобы «навалиться всеми силами на австро-германский фронт». А для этого каждая армия выбирала один наиболее ответственный участок, каждый корпус также намечал для себя такой ударный участок. На всех этих участках должны были немедленно начаться земляные работы для сближения с противником. Даже если неприятель обнаружит подготовку к наступлению, то все равно он не сможет стянуть в одно определенное место все свои силы и, более того, не сумеет даже обнаружить направление главного удара. А главный удар намечался по городу Луцку. Его должна была нанести любимая и проверенная в боях 8-я армия. Остальные армии Юго-Западного фронта тоже должны были нанести сильные удары. Резервы намечалось бросить туда, где будет достигнут наибольший успех.

Смелость, оригинальность этого плана как раз заключается в многовекторности. Традиционному замыслу нанесение удара «кулаком» по одному месту Брусилов противопоставил идею «атаки по всему фронту». Он учел неудачи своих коллег – главнокомандующего армиями Западного фронта генерала Эверта, главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта генерала Куропаткина, а также печальный «опыт» германского командования под Верденом и категорически отказался выполнить «пожелание» Николая II придерживаться обычной тактики прорыва. «Я приказал не в одной, а во всех армиях вверенного мне фронта подготовить по одному ударному участку, а кроме того, в некоторых корпусах выбрать каждому свой ударный участок и на всех этих участках немедленно начать земляные работы в 20–30 местах, и даже перебежчики не будут в состоянии сообщить противнику ничего иного, как то, что на данном участке подготавливается атака. Таким образом, противник лишен возможности стягивать к этому месту все свои силы и не может знать, где будет ему наноситься главный удар. У меня было решено нанести главный удар в 8-й армии, направлением на Луцк, куда я и направлял мои главные резервы и артиллерию, но и остальные армии должны были наносить каждая хотя и второстепенные, но сильные удары, и, наконец, каждый корпус на какой-либо части своего боевого участка сосредотачивал возможно большую часть своей артиллерии и резервов, дабы сильнейшим образом притягивать на себя внимание противостоящих ему войск и прикрепить их к своему участку фронта».

Всего у Брусилова было в распоряжении, напомним, 512 тыс. человек, 1815 орудий, в том числе 145 тяжелых и 2176 пулеметов. У противника было 441 тыс. солдат, 1600 орудий, в том числе 300 тяжелых (как всегда, тут – уступали) и 2000 пулеметов. Силы примерно равные, если не учитывать, на каких позициях сидели австрийцы. Позиции австрийцев состояли из 2, а местами из 3 линий укрепленных полос.

Фотография Брусилова на первой полосе журнала «Искры»

Первая укрепленная полоса обычно состояла из 3 линий окопов, перед которыми имелось до 16 рядов проволочных заграждений. Последние обеспечивались продольным пулеметным огнем из фланкирующих бетонированных и блиндированных блиндажей. Вторая укрепленная полоса отстояла от первой в 5–7 км, а третья – в 8-11 км. Группировка австрийских войск была равномерной по всему фронту. В дороге по Волыни я видел и фотографировал эти капитальные бетонированные блиндажи – впечатляет!

Брусилов не кончал Академии Генерального штаба, но был широко образованным стратегом, следил за успехами военного искусства и военной техники, тщательно изучал ход войны и тактику врага. В частности, он первым учел особенности войны в новых условиях и ввел глубокое построение оперативного порядка и оперативные резервы. «Теперь для успеха наступления надо вести его густыми цепями, а поддержки иметь в еще более густых цепях и даже в колоннах», – писал Брусилов, разбирая сражение 12-го корпуса в районе Любачев – Краковец. Этот свой тезис он развил и применил на деле во время Луцкого прорыва.

В последний день марта Брусилов отправился прямо в Могилев на военный совет, который должен был состояться 1 апреля. На военном совете под председательством самого императора присутствовали: главнокомандующий Северо-Западным фронтом генерал-адъютант Куропаткин со своим начальником штаба Сиверсом, главнокомандующий Западным фронтом Эверт, также со своим начальником штаба, Брусилов с генералом Клембовским, снятый Иванов, военный министр Шуваев, полевой генерал-инспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович и начальник штаба верховного главнокомандующего Алексеев. Главный вопрос, который нужно было решить на этом совещании, состоял в выработке программы боевых действий на 1916 год. Генерал Алексеев доложил совещанию, что предрешено передать всю резервную тяжелую артиллерию и весь общий резерв, находящийся в распоряжении верховного главнокомандующего, Западному фронту, который должен нанести свой главный удар в направлении на Вильно; некоторую часть тяжелой артиллерии и войск общего резерва предполагается передать Северо-Западному фронту, который своей ударной группой также должен наступать с северо-востока на Вильно, помогая этим выполнению задачи Западного фронта.

«Что касается вверенного мне Юго-Западного фронта, – вспоминал Брусилов, – то, как уже было признано, этот фронт к наступлению не способен, он должен держаться строго оборонительно и перейти в наступление лишь тогда, когда оба его северных соседа твердо обозначат свой успех и достаточно выдвинутся к западу. Затем слово было предоставлено генералу Куропаткину, который заявил, что на успех его фронта рассчитывать очень трудно и что, по его мнению, как это видно из предыдущих неудачных попыток к наступлению, прорыв фронта немцев совершенно невероятен, ибо их укрепленные полосы настолько развиты и сильно укреплены, что трудно предположить удачу; скорее, нужно полагать, мы понесем громадные безрезультатные потери. С этим Алексеев не соглашался. Однако он заявил, что, к сожалению, у нас не хватает в достаточном количестве тяжелых снарядов».

На это военный министр заявил, а полевой генерал-инспектор добавил, что в данное время легкие снаряды они могут получить в громадном количестве, но что касается тяжелых, то отечественная военная промышленность их пока дать не может, из-за границы получить нам их также очень трудно, и определить время, когда улучшится дело снабжения тяжелыми снарядами, они не могут, во всяком случае – не этим летом. Затем было предоставлено слово Эверту. Он в свою очередь сказал, что всецело присоединяется к мнению Куропаткина, в успех не верит и полагает, что лучше было бы продолжать держаться оборонительного образа действий до тех пор, пока мы не будем обладать тяжелой артиллерией, по крайней мере в том же размере, как наш противник, и не будем получать тяжелых снарядов в изобилии.

Брусилов как всегда был чёток и напорист: «Не берусь говорить о других фронтах, ибо их не знаю, но Юго-Западный фронт, по моему убеждению, не только может, но и должен наступать, и полагаю, что у нас есть все шансы для успеха, в котором я лично убежден. На этом основании я не вижу причин стоять мне на месте и смотреть, как мои товарищи будут драться. Я считаю, что недостаток, которым мы страдали до сих пор, заключается в том, что мы не наваливаемся на врага сразу всеми фронтами, дабы лишить противника возможности пользоваться выгодами действий по внутренним операционным линиям, и потому, будучи значительно слабее нас количеством войск, он, пользуясь своей развитой сетью железных дорог, перебрасывает свои войска в то или иное место по желанию. В результате всегда оказывается, что на участке, который атакуется, он в назначенное время всегда сильнее нас и в техническом и в количественном отношении. Поэтому я настоятельно прошу разрешения и моим фронтом наступательно действовать одновременно с моими соседями; если бы, паче чаяния, я даже и не имел никакого успеха, то по меньшей мере не только задержал бы войска противника, но и привлек бы часть его резервов на себя и этим существенным образом облегчил бы задачу Эверта и Куропаткина.

На это генерал Алексеев мне ответил, что в принципе у него никаких возражений нет, но он считает долгом предупредить, что я ничего не получу вдобавок к имеющимся у меня войскам: ни артиллерии, ни большего числа снарядов, чем по сделанной им разверстке мне причитается. На это я в свою очередь ему ответил, что я ничего и не прошу, никаких особых побед не обещаю, буду довольствоваться тем, что у меня есть, но войска Юго-Западного фронта будут знать вместе со мной, что мы работаем на общую пользу и облегчаем работу наших боевых товарищей, давая им возможность сломить врага».

Было условлено, что на всех фронтах должны быть готовы к половине мая. Остальные разбиравшиеся на военном совете вопросы были по преимуществу хозяйственные. Председательствующий верховный главнокомандующий, к удивлению Брусилова, прениями не руководил, а обязанности эти исполнял Алексеев. Царь же все время сидел молча, не высказывал никаких мнений, а по предложению Алексеева своим авторитетом утверждал то, что решалось прениями военного совета, и выводы, которые делал Алексеев.

«Мы завтракали и обедали за высочайшим столом в промежутках между заседаниями. По окончании военного совета, когда мы направились к обеду, ко мне подошел один из заседавших старших генералов и выразил свое удивление, что я как бы напрашиваюсь на боевые действия; между прочим, он сказал: «Вы только что назначены главнокомандующим, и вам притом выпадает счастье в наступление не переходить, а, следовательно, и не рисковать вашей боевой репутацией, которая теперь стоит высоко. Что вам за охота подвергаться крупным неприятностям, может быть, смене с должности и потере того военного ореола, который вам удалось заслужить до настоящего времени? Я бы на вашем месте всеми силами открещивался от каких бы то ни было наступательных операций, которые при настоящем положении дела могут вам лишь сломать шею, а личной пользы вам не принесут». На это я ответил этому генералу, что я о своей личной пользе не мечтаю и решительно ничего для себя не ищу, нисколько не обижусь, если меня за негодность отчислят, но считаю долгом совести и чести действовать на пользу России. По-видимому, этот генерал отошел от меня очень недовольный этим ответом, пожимая плечами и смотря на меня с сожалением. В этот же вечер я уехал обратно в Бердичев. Тотчас по приезде я вытребовал всех командующих армиями с их начальниками штабов в Волочиск, как наиболее центральный для них пункт, чтобы сговориться относительно плана действий на это лето и отдать им нужные приказания».

Конечно, многие критиканы усматривают в таких отрывках стремление Брусилова выставить себя в самом выгодном свете, но ведь он подкрепил свои слова – действиями. А это сегодня и в политике, и в военном деле всё реже встречается! Подготовка к наступлению держалась в строгом секрете. Но окружавшим царя германофилам кое-что было известно. «Августейшая» шпионка, как выражались недоброжелатели, царица Александра Федоровна, весьма недружелюбно относившаяся к Брусилову, как-то спросила его, когда намечается наступление. Брусилов ответил, что такие сведения настолько секретны, что он сам их не помнит. Царица с кислой миной вручила ему… образок! А между тем подготовка к наступлению шла полным ходом.

Укрепления на Украине противник вынашивал и совершенствовал 9 месяцев. Когда кайзер посетил участок Южной армии (против русских 7-й и 11-й), он пришел в восторг и объявил, что таких позиций не видел даже на Западе. А австрийцы были настолько уверены в неприступности своих рубежей, что даже устроили в Вене выставку, где демонстрировались макеты и снимки оборонительных сооружений как высшие достижения фортификации. За неделю до русского наступления Фалькенгайн и Конрад обсуждали, не опасно ли будет снять еще несколько дивизий в Италию для развития успеха. И решили – не опасно, такую оборону русским не прорвать. Офицерские убежища представляли собой настоящие квартиры. Все укрепления были обнесены колючей проволокой, через которую пропускался электрический ток, и к этому добавлялись еще мины. Прорыв такой линии казался невозможным. Но Брусилов рассчитывал на тщательность подготовки и внезапность удара. Постепенно, по ночам, началось сближение с противником. Пехота вела окопные работы, ближе и ближе подвигаясь к окопам австрийцев. Артиллерийские наблюдатели заносили на карты и планы все, что должен был подавить орудийный огонь: пулеметные гнезда, блиндажи, траншеи. Они же вбивали в землю колышки с номерами, а к ночи у этих колышков появлялись саперы и рыли узкие глубокие ямы, оборудовали укрытия. Так была создана целая сеть артиллерийских наблюдательных пунктов.

Вот как писатель Юрий Слёзкин описывает в своём романе решающее совещание у командующего фронтом. Приведём отрывок полнее, потому что в нём обрисованы характеры сподвижников Брусилова. Слёзкин был по существу их ровесником, кого-то лично знал, видел, читал воспоминания современников. Повествование ведётся как бы от имени Брусилова: «Сломать оборону противника, перейти в наступление. Вот задача, возложенная на наш фронт решением верховного командования. Начало операций в первых числах мая. Наши соседи выступят в то же время. Мы должны решить, какими средствами всего лучше провести операцию.

Острым взглядом он оглядел присутствующих. Щербачев – командующий 7-й армией, воспользовавшись паузой, начал было говорить о том, что он всегда склонен действовать наступательно, но в настоящее время считает наступательные действия рискованными… Главнокомандующий оборвал его резко и повелительно: «Вы собрались здесь, чтобы выслушать мой приказ о подготовке к атаке противника. Атака решена бесповоротно. Примите это как исполнение воинского долга. Обсуждению вопрос не подлежит. Ваша задача – подумать над тем, какая роль выпадет на долю ваших армий, и строго согласовать их действия. Никаких колебаний и отговорок ни от кого и ни в каком случае я принимать не буду».

Он снова замолк на короткое мгновение и снова оглядел сидящих перед ним генералов. Никто из них не прерывал молчания. Он хорошо видел их лица и читал их мысли. Их оскорбил тон его речи и в то же время заставил подтянуться и поверить в силу его воли. Они почувствовали, что они, солдаты, вспомнили о дисциплине, и взгляд их стал осмысленнее и тверже. Этого и ждал от них Брусилов и удовлетворенно себе это отметил. Теперь можно говорить по-деловому. Его поймут. У них найдется сила выполнить приказ, как бы он ни казался им труден.

Вот сидит самый старший из них – генерал от кавалерии Сахаров. Он склонил свою круглую, коротко стриженную голову с упрямым затылком. Одутловатые щеки его, короткая, клинышком, бородка, крутой подбородок, узкие глаза – неподвижны, точно вырублены из дуба. Этот, если понял, что надо ударить, ударит больно, насмерть.

Брусилов на вокзале. Фотография времен Первой мировой войны

Вот Щербачев, генерал-адъютант, пожалуй, самый умный из них, самолюбивый, взнузданный, худой, высокий, с усами, уверенно глядящими вверх, с аккуратным пробором на левую сторону – ученый сухарь и Дон-Кихот, двуликий баловень счастья и неудачник. Но честный воин, его не купишь.

Рядом с ним водружен – иначе сказать нельзя – генерал Крымов, огромный добрый молодец, каким пишут героев на лубочных картинках. Себе на уме, недалекий, подозрительный, он всегда думает, что его хотят обидеть, и всех обижает первый. Он командир корпуса и только временно замещает все еще больного Лечицкого, чудесного седого запорожского дида, настоящего боевого генерала и ясного человека, – отсутствие Лечицкого всего досадней Брусилову. Крымов заранее обижен, он чувствует себя ущемленным своим «заместительством». Он делает отсутствующие глаза. Резкий тон главнокомандующего он принимает всецело на свой счет и именно поэтому, по врожденному чувству субординации, запомнит сказанное накрепко.

В сторонке, рядом с Клембовским, сидит Каледин. Он открывает рот, набирает в грудь воздух, порывается что-то сказать и снова сгибает плечи, сутулится, упрямо глядит в угол стола, и тогда его лицо становится злым и отчаянным. С этим придется повозиться. Не следовало, уступая настояниям Алексеева и царя, давать ему свою родную 8-ю армию. Но все это неважно. Генералы почуяли на себе крепкую руку и поверили в нее.

Главнокомандующий излагает им свой взгляд на порядок атаки противника, Они слушают, дивясь, внутренне протестуя косным своим армейским нутром и в то же время все более поддаваясь силе убеждения и обаяния разумной воли. Клембовский удовлетворенно вздыхает. Перелом наступил. Власти этого небольшого роста, худого, менее всех осанистого человека с тихим голосом и добрыми глазами – поверили, силу его почувствовали, воинский его дух и полководческий талант полюбят, как успел полюбить и почуять их сам Владислав Наполеонович Клембовский, мнительный человек, глубоко уязвленный в лучших своих чувствах командованием Иванова…

– Я приказываю, – говорит Брусилов ровным голосом, принимая на себя все взгляды и отвечая им: «так будет», – всем армиям вверенного мне фронта подготовить по одному ударному участку. Помимо того, наметить лично командующим те корпуса, какие должны будут в свою очередь выбирать свои ударные участки. На всех этих местах немедленно приступить к земляным работам для сближения с противником. Что это нам даст? Прежде всего, враг будет обманут: он увидит на протяжении всего нашего фронта земляные работы в двадцати – тридцати местах. Никакая разведка, никакие перебежчики не сумеют ему сказать ничего иного, как то, что на данном участке готовится атака. Но который из них главный? И к какому из них стягивать все свои силы? С какой стороны ждать удара? Этой уверенности мы его лишим. Ни один шпион, работающий среди нас, не скажет, куда мы ударим, потому что это будут знать только я и мой начальник штаба. Вы, господа, об этом узнаете тогда, когда получите приказ к наступлению. Кто из вас первый начнет? Увидим. Вы все должны быть одинаково сильны и готовы к бою. Главное направление решится обстановкой.

Генералы мостятся плотнее на своих стульях. Сахаров значительно откашливается и подравнивает разъехавшиеся ноги, Щербачев трогает усы – так ли глядят они острыми концами вверх? Каледин обеими руками хватает край стола, взгляд его заворожен. Он догадывается, он убежден – нанести главный удар падет на его армию.

Официальная часть совещания закончена, главнокомандующий оставил свое место, к нему подошли командующие, они задают вопросы. Сахаров басит:

«Хоть мудровато, но здорово!».

Щербачев лекторским тоном глаголет: «Каждый образ действий, конечно, имеет свою обратную сторону, но… если план выгоден для данного случая… надобно браться…».

«И не подражать немцам!» – кричит Крымов.

Каледин отстраняет Крымова, он почти кричит Брусилову, что сомневается в успехе дела, что он… что он…

– Все ваши доводы мне известны, – останавливает его Алексей Алексеевич, – но еще лучше известно мне, на что способна восьмая армия. Не будем спорить, спор отнимает у нас слишком много времени, а уже давно пора садиться за стол.

Он переводит взгляд на генералов. Он знает, их, этих людей военной косточки. Они хотят есть. Они любят есть.

И все шумно сели за стол».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.