Развод

Развод

В последние десятилетия, показывает статистика, разводов в США стало намного меньше. Но все равно по количеству распадающихся браков страна стоит на одном из первых мест в мире. Одновременно, как я уже говорила, брак, семья – самая высокая ценность для американца. Я долго не могла объяснить себе этот парадокс. Какая же это высшая ценность, если она так легко разрушается? Помогла мне 40-летняя Поли Симпсон, учительница средней школы в Сиэтле. Поли недавно оставил муж, и она пылала негодованием: «Чего, нет, ты мне скажи, чего ему не хватало? – требовала она от меня ответа. – В доме всегда было убрано, обед всегда к его приходу готов. Ну, ссорились иногда, но не часто. Чаще вообще не разговаривали – телевизор смотрели. И вдруг он приходит и говорит: „Семья – это радость. Это любовь. Это счастье. А у нас всего этого нет“. Наслушался всех этих романтических бредней – и по телевизору, и по радио. Просто свихнулся». И сразу все стало на свои места: да, американцы высоко ценят семью. Но не всякую, а лишь гармоничную.

«В последние годы у американцев наметилась тенденция нового отношения к браку. В нем они пытаются найти удовлетворение многих своих потребностей – и душевных, и сексуальных, и социальных. Но в поисках счастья обнаруживают все большее несоответствие мечты и реальности… Разрыв между идеалом и жизнью все чаще приводит брак к распаду», – пишет Макс Лернер в книге «Развитие цивилизации в Америке».

Крах семьи? Совсем нет: пролистав данные статистики, Лернер обнаруживает, что на первом разводе история семейной жизни для многих бывших супругов вовсе не кончается. Многие выходят замуж (или женятся) и во второй раз, и в третий… Нет, они не разочаровываются в самом институте брака, не перестают верить в ценность семьи. Напротив. «Большое количество разводов свидетельствует о серьезном убеждении, что брак держится на любви и общности интересов». В другой главе опять: «Уровень повторных разводов так велик, что позволяет предположить: американцы разводятся не потому, что разочаровались в браке как таковом, а потому, что верят в него глубоко и снова пытаются стать участниками, но уже успешного, а не обанкротившегося предприятия». Иными словами, их не оставляет надежда найти нового партнера, с которым можно построить новые, счастливые отношения.

В популярной американской печати гуляет расхожая фраза: половина американских семей распадается. На самом деле эта цифра, как говорят ученые, некорректна. Определить, сколько именно брачных союзов из всех заключенных разорвано, довольно сложно. Обычно делается так. Считается сколько за такой-то период – год, например – было заключено браков и сколько расторгнуто. Неточность состоит в том, что расторгнуты ведь в этом году не те же самые браки, что зарегистрированы, а те, что заключены и год, и 10, и 20 лет назад. Поэтому я воспользуюсь более корректными данными. В 47 % американских семей хотя бы один из супругов находится во втором браке.

Когда живешь в какой-нибудь глубинке, например, в небольшом городке Уитон, штат Иллинойс, где чуть ли не на каждой улице по церкви, то кажется, что цифра эта сильно преувеличена. Здесь много дружных, довольных жизнью пар со стажем по 30, 40 и 50 лет. А недавно двоих старичков вполне бодрого вида чествовали в методистской церкви в связи с 60-летием их совместной жизни. Я недоумевала – откуда статистика набрала столько распавшихся браков?

Но вот я приехала в Нью-Йорк. И мне показалось, что здесь вообще нет ни одной пары, не пережившей семейной драмы. Каждый второй, если не первый, оказался повторным «участником успешного, а не обанкротившегося предприятия».

Из-за привычки американцев тщательно скрывать страдания, демонстрировать только счастье или, по крайней мере, благополучие, мне со стороны даже показалось, что, как и многие процессы, развод в Америке происходит легче, чем в других странах. В известной степени так оно и есть. При отсутствии проблем с жильем, бытом – если, конечно, это позволяют доходы – легче принимать решения: поменять дом, организовать переезд, отдать детей под опеку бебиситтера. Необремененность тяжелым бытом сказывается и на внешности: разведенные женщины, даже имеющие нескольких детей, не перестают заниматься своей внешностью. Часто посещают спортивные клубы, бассейны, пожалуй, даже чаще, чем раньше, ходят в парикмахерские, делают маникюр, массаж.

Помню, какое сильное впечатление произвела на меня одна встреча на заседании Club of Hundred («Клуб ста»), где меня пригласили выступить. Это было объединение жителей небольшого комьюнити, всего в сто семей. После своего выступления я оказалась в зале рядом с Гейл, миловидной, хорошо ухоженной дамой. Мы разговорились. Я поделилась с ней приятным впечатлением, которое на меня произвел председатель клуба. Он как раз в это время выступал – румяный и веселый здоровяк.

– Да, он очень мил, – согласилась моя соседка, – это мой муж. У него такая особенность – он всегда кажется беззаботным. Но это не так. У нас ведь девять детей.

Я изумленно замолчала.

– Нет, нет, вы меня не так поняли, – засмеялась она. – Это не общие дети: четверо его и пятеро мои, все от наших бывших супругов.

Позже, дома, куда они пригласили меня в гости, мы долго говорили о разводах. Они рассказывали о том, как непросто было смириться с решением ее мужа и его жены. Бывший муж сказал, что ему надоело быть в рабстве у нее, у детей – и уехал в другой город. А его жена не сказала ничего. Прислала письмо из Мексики, что полюбила другого, что просит у мужа прощения. И на прощание: «Уверена, ты, такой умный и добрый, сумеешь воспитать наших детей лучше, чем я». Однако проблемы на этом не закончились. Гейл стала чужому мальчику и четырем девочкам настоящей матерью. Но бывшая супруга категорически отказывается разрешить усыновление детей, и это омрачает новый брак.

– И вообще, – сказала Гейл, – не верьте американцам, что им все так легко дается. Очень часто они притворяются. Но им очень хорошо известна и горечь разочарования, и боль утраты…

Я убедилась в этом, когда посетила семейную консультацию в округе Дю-Пейдж, штат Иллинойс. Это одна из шестнадцати организаций, обслуживающих жителей семи крохотных городков, расположенных неподалеку.

Работа консультации организована так. Человек после развода приходит на прием к психологу (работники службы могут и сами позвонить ему, если прослышали о беде). Здесь начинается серия бесед – психологическая помощь клиенту. Выясняется, что ситуации самые разные, но симптомы душевного надрыва очень похожи. О них можно узнать, например, из большого постера, вывешенного в холле:

1. Ощущение потери и утрата самоуважения – это ваша основная реакция на развод.

2. Развод чем-то похож на смертельно опасную болезнь. И то и другое сопровождается ощущением потери жизни, и у обоих похожие фазы выздоровления.

3. Душевный разрыв произойдет, возможно, не в то же самое время, что развод формальный, а много позже.

4. Вы можете и должны стать другим человеком. Таким, который будет нравиться прежде всего самому себе.

В тот день дежурила психотерапевт Джина Альберти. Я попросила ее разрешить мне присутствовать на приеме. Она извинилась – и отказала: врачебная тайна. Вместо этого показала на десяток книг, разбросанных на ее столе: Кристина Робертсон «Правила поведения женщины в разводе»; Ньюмен и Берковиц «Как после развода стать самому себе лучшим другом»; Сусанна Форвард «Когда женщина любит мужчину, а он ее ненавидит»; Абигейл Трефорд «Сумасшедшее время: как пережить развод». Рядом лежал список – еще десяток произведений, выпущенных разными издательствами, в помощь людям во время развода. Я попросила Джину рассказать мне о наиболее типичных проблемах ее клиентов.

– Понятно, – добавила я, – что случаи эти самые разные…

– Да нет, – ответила она. – Разнообразие несчастий не так уж велико. Знаете, я в университете брала некоторое время уроки русского языка и литературы, так вот меня поразило высказывание вашего писателя Льва Толстого: там что-то насчет того, что все счастливые семьи счастливы одинаково, а все несчастные – несчастны по-разному. Я тогда подумала: как же такой великий знаток человеческой психологии мог так ошибаться. Совсем наоборот. У счастья очень много лиц, а несчастливые все похожи друг на друга.

Я вспомнила вереницу своих московских знакомых после развода. Не догадаться об их драме было невозможно. Бледные до синевы лица, тоскливо запавшие глаза, опущенные плечи, неуверенные движения…

– Вот-вот, – подхватила Джина. – Вы это знаете. У американки, может быть, не так откровенно выражены ее страдания. Все-таки в нашей культуре принято несчастье скрывать. И очень часто, даже придя ко мне на прием, клиентка долго ходит вокруг того, что ее действительно волнует. Говорит, что развод не имеет для нее большого значения, что она рада свободе. Увы, если только рядом с ней нет другого, любимого человека, чаще всего это лицемерие. Не обязательно осознанное: просто надрыв загнан глубоко внутрь.

Я все-таки прошу ее вспомнить какой-нибудь недавний пример.

– Ну вот, например, приходит ко мне на прошлой неделе клиентка П. Говорит, что месяц назад у нее был развод, что она была огорчена, но теперь уже справилась, все в полном порядке. Она только хочет посоветоваться, как заставить себя утром встать и заняться делами: на это совершенно нет воли. К середине беседы она, наконец, раскрывается. Вытаскивает из глубины своей души все загнанные туда чувства: разочарование, унижение, страх перед будущим, тревогу за детей – словом, всю свою боль. Она стесняется этой боли, ей кажется, что это проявление слабости. Я открываю вот эту книжку – «О смерти и умирании» Елизабет Кивлер-Росс. Это не о смерти – о состоянии после развода, которое для многих сродни процессу умирания. У этого процесса есть свои стадии: неприятие (неверие в то, что супруг бесповоротно намерен развестись); депрессия (потерянность, одиночество, унижение, беспомощность, чувство вины); гнев (агрессия направлена на супруга); осознание нового положения (внимание от прошлого переключается на настоящее, сознание готово смириться с ним); принятие (окончательный разрыв с прошлым, концентрация сил для новой жизни).

– Мою клиентку эта информация поражает: значит, такое происходит часто, значит, ее случай не уникальный? Теперь она хочет как можно быстрее все это забыть и выздороветь. Приходится объяснять, что «быстрей» не получится. Требуется время, не меньше года. Пока надо дать место скорби. Не гнать, не перешагивать через нее – просто пережить. Самая частая ошибка именно эта: страдающий человек рвется побыстрее забыть о своем несчастье.

Стремится прямо сейчас, на тлеющем, так сказать, пепелище своего сгоревшего дома, без промедления построить дом новый. То есть сразу же обрести покой и радость. Увы, это невозможно. Нельзя насиловать свой эмоциональный мир. Иначе в нем наступят необратимые изменения. Ранам надо дать время зажить. Но одновременно потихоньку собирать свои силы, произвести ревизию всех своих знаний, умений, способностей.

– Моя клиентка П. не работает. Она когда-то окончила двухгодичный колледж, пару лет была кассиром на вокзале. Но сейчас на мой вопрос: «Что вы умеете делать?» отвечает: «Ничего». Но это не так – она хорошо готовит, шьет, она любит детей. Значит, как минимум, способна работать поваром, или швеей, или быть бебиситтером. Если немножко потренируется, она сможет вернуть и свой профессиональный навык – пойти работать кассиром.

– У П., – продолжает Джина, – есть и другие проблемы. Например, что сказать детям? Пока они знают, что папа уехал в командировку. А что делать дальше? Он уже звонил, предупреждал, что хотел бы встретиться с детьми. Она этого не хочет и боится. Она намерена в ближайшем будущем сказать им, что папа их бросил, что он их больше не любит, что они должны его забыть. И это – самая распространенная реакция брошенной женщины. И самая разрушительная. Стоило огромных усилий убедить ее, что у детей при самых разных обстоятельствах должно быть двое родителей. А если она реализует свой план, то лишит детей чувства цельности бытия, поколеблет их ощущение защищенности.

– Следующая проблема П. – как быть со знакомыми. Сейчас, чтобы ничего не объяснять и не страдать лишний раз, она их просто избегает. И, таким образом, существенно сужает свой круг общения. Мы договариваемся так. Она продумывает короткую версию события. При необходимости сообщает ее знакомым, но добавляет, что больше на эту тему ей не хотелось бы говорить. Другое дело – родственники и близкие друзья. Им, конечно, она уже все рассказала. От них она ждет сочувствия, поддержки, должной оценки поведения экс-супруга и совета. Это самое опасное. У каждого из этих «доверенных лиц» свой опыт, своя мораль. Следовать совету каждого – значит, заранее обречь себя на ошибку. П. также жалуется, что перестал звонить телефон: друзья только откликаются на ее звонки. Да и то… Некоторые как будто стараются ее избегать. А ведь столько барбекю вместе съедено, столько виски выпито, столько было веселых вечеринок. Это ее ранит очень глубоко. И – зря. Объясняю: такое поведение вполне естественно. Какие-то знакомые были друзьями обоих супругов. Теперь они в замешательстве – на чьей стороне остаться? Грустно. Но жизнь надо принимать такой, какая она есть. Другие и рады бы продолжать знакомство с П., но не находят с ней общего языка. У них – свои проблемы, у нее – свои, которые благополучным супругам могут быть совершенно не известны. Выход один – новая жизнь требует новых друзей. Нет, это вовсе не значит, что в нее нельзя взять никого из прежних, но – пусть это решают они сами.

– Джина, – перебиваю я ее монолог. – Вы же обрекаете свою клиентку на одиночество. Знакомые, друзья, родственники – если не они, то кто ее поддержит в такое трудное время?

– Поддерживающая группа, – отвечает Джина.

– А, это так называемая Т-группа (тренинг-группа), которую ведет психолог?

– Нет, совсем другое. Т-группа – это психологический процесс под руководством тренера-психолога. С его помощью клиенты выявляют свои глубинные проблемы и учатся, как с ними справляться. А поддерживающая группа – это что-то вроде клуба. Там встречаются люди с похожими проблемами, оставленные жены, брошенные мужья, матери-одиночки и, кстати, отцы, воспитывающие детей без матери. Наконец, женщины, оставившие своих мужей ради других мужчин.

– Ну, у этих-то проблем, наверное, нет?

– О, еще сколько! Ко мне уже месяц ходит клиентка Д. Очень эффектная молодая женщина. Год назад она ушла от мужа, который до сих пор ее любит и надеется, что она вернется. Но она счастлива с его другом.

– Счастлива? Зачем же она к вам ходит? Ее-то жалеть не надо?

– Как сказать. Во-первых, ее гложет чувство вины перед первым мужем и жалость к нему. У них была хорошая дружба, они легко понимали друг друга.

– Ничего не понимаю. Почему же она от него ушла?

– Сексуальная дисгармония. Она женщина темпераментная, с сильной сексуальностью. Он ее, как принято говорить в просторечии, «не удовлетворял в постели». Она промучилась семь лет и ушла. Кроме вины перед мужем у нее еще большая вина перед дочерью. Шестилетняя девочка очень привязана к отцу. Отчиму эта роль никак не удается, хотя он и старается. Кроме того, ей непонятно, почему у других детей только один папа, а у нее два. И сколько мама ни старается уверить, что два всегда лучше одного, она чувствует ложь.

На местном телевидении и по радио можно услышать приглашения поддерживающих групп. Они также функционируют в церквях, костелах, синагогах. Прихожане узнают об этом сами.

– А кстати, Джина, как вы, психолог, относитесь к брачному договору? Ведь это, как бы сказать поточней, слишком прагматизирует, отрезвляет романтические отношения, свойственные молодым людям перед свадьбой. Я, например, даже представить себе не могу, как мы с моим будущим мужем, сидя на лавочке в парке, где он мне сделал предложение, обговариваем, кому что достанется при разводе.

– Видите ли, – отвечает она, – процедура эта настолько вошла в ритуал бракосочетания по-американски, что она, мне кажется, никак не влияет на отношения. Это как бы обязательный формальный акт. Но при разводе он, несомненно, облегчает процесс раздела имущества. Это, возможно, особенность нашей культуры, где многое традиционно строится на расчете. Не в ущерб чувствам, кстати, а им в помощь. Но русские ведь известны как романтики. И, мне кажется, в России вводить процедуру брачного договора надо очень осторожно. Очень уж она противоречит вашей традиции главенства эмоций.

Напоследок я спрашиваю Джину, как она объясняет высокий уровень разводов в стране. Она называет мне все те же причины: повышенные требования к браку, высокий уровень женской трудовой занятости. Но все-таки, на ее субъективный взгляд, главная причина – феминизм.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.