Открытие и заселение

Открытие и заселение

Начальная история Гренландии – это история жизни Эйрика Рыжего. Он первым исследовал остров и первым поселился на нем. Дал ему имя и вдохновил многих исландцев переселиться на эту землю. Он досконально описал западное побережье острова, невзирая на многочисленные ограничения норманнской географии конца X века. И все же не он первым увидел этот остров.

Норманнское заселение Исландии сопровождалось всевозможными случайностями и непредвиденными обстоятельствами. Корабли сбивались с курса и уносились штормами в неизвестные просторы океана, не позволяя морякам пристать к побережью Исландии. Так и была открыта Гренландия. В конце эпохи поселений (между 900-м и 930 годами) человек по имени Гуннбьёрн, плывущий из Норвегии в Исландию, был отнесен ветром далеко в океан и там увидел новую землю и подступающие к ней с запада острова. С тех пор эти острова, или шхеры, стали носить имя своего первооткрывателя – Гуннбьяр-нарскер, – но прошло немало времени, пока их наконец смогли идентифицировать. В середине XIV столетия Ивар Бардарсон заявил, что эти шхеры лежат на полпути между Исландией и Гренландией. Учитывая, что под Гренландией он подразумевал преимущественно норманнские поселения на ее западном берегу, представляется вполне обоснованным идентифицировать шхеры Гуннбьёрна с островами к востоку от Сермилигака, неподалеку от Ангмагссалика и прямо на запад от Снэфелльснеса[8]. В любом случае земля, которую видел Гуннбьёрн, была Гренландией. Он не сходил на ее берег и не исследовал новую территорию, но он вернулся с хорошими новостями в Иса-фьорд, в район под Снэфелльснесом, где немногим ранее поселились его брат и сыновья.

Эйрик Рыжий, рыжеволосый и рыжебородый человек (руки которого были к тому же обагрены кровью), родился на ферме в Йерене, примерно в 30 милях к югу от Ставангера в Норвегии, но, будучи еще подростком, был вынужден покинуть страну вместе со своим отцом Торвальдом – из-за кровной вражды, закончившейся убийством. Эпоха поселений уже завершилась, вся хорошая земля была разобрана, и отцу с сыном не оставалось ничего другого, как устроить ферму на скалистом побережье, отходящем к югу от Хорнбьярга – мыса Хорн. Эта область, открытая ледяным ветрам с моря, должна была казаться юному Эйрику плохой заменой зеленым полям его родины. Поэтому, когда его отец умер, а сам он успел жениться и в свою очередь стал отцом, он покинул Дрангар и расчистил себе участок на юге, в Хаукадале, где было много березовых лесов и летних пастбищ для скота. Но вскоре он оказался вовлечен в кровавую распрю и изгнан из Хаукадаля людьми, чьи кулаки оказались крепче его кулаков. На островах Брейдафьорда Эйрик вновь убил человека и в конце концов был изгнан из страны на срок в три года. Он обладал талантом в выборе друзей, и они мужественно отстаивали его во всех этих передрягах. Но даже друзья, видимо, с немалым облегчением узнали о том, что Эйрик собирается отплыть, чтобы заново открыть ту землю, которую видел в свое время Гуннбьёрн Ульф-Кракасон, занесенный штормовым ветром в западную часть океана. Решение это, скорее всего, не было внезапным: семья Гуннбьёрна жила в том же углу Исландии, что и Эйрик, и сведения о новой земле, ждущей своих завоевателей, постоянно циркулировали в Вестфиртире. К тому же в Исландии 982 года просто не было места для широко расставленных локтей Эйрика. На всех его владениях ему приходилось терпеть сильное давление со стороны более влиятельных соседей, так что в какой-то момент Эйрик ясно осознал: если он хочет развернуться во всю мощь, ему придется подыскивать для этого другое место. Но какое? В Норвегии, как и в Исландии, его поджидали люди, жаждавшие отомстить за кровь родственников. Для человека, рожденного управлять людьми, такого темперамента, решительности и амбиций, склонного к риску и при этом осмотрительного, оставался один путь: на запад – мимо островов, мимо Снэфелсйокула и далее – к сияющим ледяным вершинам Гренландии.

Из своего убежища в Брейдафьорде Эйрику необходимо было проплыть около 450 миль. Продвигаясь вдоль 65-й параллели и имея за собой попутный восточный ветер, дующий ранним летом, он должен был через четыре дня (учитывая кратковременные остановки по ночам) оказаться так близко от восточного побережья Гренландии, что позволило ему в полной мере оценить ее негостеприимный характер. Затем он должен был двигаться на юго-запад вдоль береговой линии острова, продолжая наблюдать безжизненный горный ландшафт и сияющие ледяные пустыни, пока наконец, после долгого плавания, не приблизился к южным фьордам, откуда через пролив Принс-Кристианс направился к западному побережью, а затем, следуя береговому изгибу, на северо-запад[9]. Вскоре он обнаружил, что предчувствия его не обманули и надеждам его суждено сбыться.

Продвигаясь все дальше и дальше к северу и миновав Хварв, он быстро достиг южной оконечности наиболее плодородного района Гренландии. Внутренняя территория острова скрывалась под плотным ледяным покровом, но здесь этот покров исчезал, и вместо искаженного облика восточного побережья, с его бесконечным чередованием скал и льда, Эйрик обнаружил целый архипелаг островов, изобилующих птицами, а по правому борту – побережье, изрезанное глубокими фьордами, кишащими разнообразной живностью. Для глаза моряка все эти фьорды и проливы между островами, с их бесчисленными бухтами, были куда привлекательнее, чем оголенные берега Исландии. А в том месте, где заканчивались фьорды и начиналась суша, Эйрик – не только искусный моряк, но и рачительный хозяин – обнаружил изумрудную траву, склоны холмов, поросшие цветами, карликовые ивы, березы и можжевельник. Там в изобилии росли съедобные ягоды и коренья, дягиль и всевозможные мхи. Помимо всего прочего, здесь не было местных жителей, хотя развалины домов, обломки лодок и каменные инструменты свидетельствовали о том, что прежде здесь было чье-то поселение (не европейцев, как решили новоприбывшие). В течение трех лет своего изгнания Эйрик исследовал фьорды и изучал острова, и впервые за свою жизнь он был свободен от ограничений, налагаемых влиятельными соседями. Вернувшись в Исландию, он непрестанно пел хвалы своей новообретенной земле, названной им не слишком претенциозно, если мы вспомним о роскошных пастбищах южных фьордов, – Грёналанд – Зеленая страна, Гренландия. Для людей, страдающих от нехватки земли, это название звучало счастливым предзнаменованием, напоминая им о новых пастбищах. Эйрик сразу же начал готовиться к колонизации острова. Он вернулся в Исландию с полным грузом медвежьих шкур, тюленьих и моржовых кож и прочих ценных вещей – в качестве убедительного доказательства природного богатства новой страны, а вся его команда готова была засвидетельствовать мягкость ее климата. За эти три года на его корабле не произошло ни одного несчастного случая, что является несомненным доказательством мудрости и твердости характера самого Эйрика. Надеясь на лучшее, он тем не менее готовился к худшему – и тем самым сумел избежать его.

Дома он обнаружил, что очень многие готовы прислушаться к его словам. Десятью годами раньше население Исландии пострадало от самого ужасного за всю историю страны голода – столь ужасного, что некоторые убивали беспомощных стариков и родственников, чтобы не тратить на них продукты, – очень много народу умерло тогда от голода.

В 976 году голод охватил также районы Северной и Северо-Западной Европы. После Исландии больше других пострадали Норвегия и Англия.

Так что многие уже ни на что не надеялись дома; для кого-то из крупных землевладельцев (как, например, для Торбьёрна Вифильссона) наступили плохие времена, а бедные фермеры постоянно отходили на задний план, вытесняемые такими выскочками, как всеми ненавидимый Хэн-Торир. Но даже с учетом всех этих обстоятельств ответ на его призыв удивил самого Эйрика. Когда он вновь направился в Гренландию ранним летом 986 года, за ним следовала армада из 25 кораблей, 14 из которых благополучно доплыли до острова. Некоторые корабли затонули, еще больше вернулось назад, однако успешная колонизация острова началась с прибытием туда почти четырех сотен людей, утвердивших свои права на землю по принятому в Исландии порядку. Они заняли территорию в районе фьордов, протянувшуюся на 120 миль от Херьольвснеса до Исафьорда[10]. Практически все эти люди были исландцами.

В конце концов на территории так называемого Восточного поселения, расположенного в современном округе Юлианехоб, образовалось не менее 190 ферм, а также были построены собор в Гардаре, на перешейке между Эйриксфьордом и Эйнарсфьордом, Августинский мужской монастырь и Бенедиктинский женский монастырь, а кроме того, двенадцать приходских церквей. Но некоторые поселенцы двинулись дальше на север, за три сотни миль, где основали Западное поселение – Вестрибиггд (в том самом округе, где сейчас находится Годхоб). Это поселение было меньше Восточного, но тоже достаточно крупным – с его девяноста фермами и четырьмя церквями. Из найденных в Гренландии 400 развалин, так или иначе связанных с норманнским поселением, почти 300 являются остатками ферм самых разных размеров. Достаточно сомнительной кажется точка зрения, согласно которой около двадцати ферм вокруг Ивигтута (без церкви) можно считать Центральным поселением. Скорее уж они относятся к Восточному поселению. Прибрежная полоса между Эйстрибиггдом и Вестрибиггдом (сегодня мы скорее назвали бы их Южным и Северным поселениями, поскольку они расположены по отношению друг к другу на оси северо-запад – юго-восток) была слишком узка для того, чтобы там можно было разводить животных, а в глубине острова, за горами, не было ничего, кроме льда.

«Люди, – замечает автор «Королевского зеркала» в своем (середины XIII века) описании Гренландии, – не раз пытались проникнуть внутрь страны и забирались на самые высокие горы в разных ее частях, чтобы высмотреть, не лежит ли за ними земля, свободная ото льда и пригодная для обитания. Но нигде они не нашли такого места, за исключением того, что уже было занято ими – узенькой полоски вдоль берега моря». Там же, где эта полоска кончалась, снова начиналась безжизненная пустыня.

Рис. 3. Браттахлид, большой дом. Внутренние размеры – 14,7x4,5 м. Толщина стен, частично каменных, частично из торфа, составляла от одного до двух метров. Вход находился на юго-востоке, откуда открывался общий вид на фьорд. Напротив входа, внутри здания, было место для огня, а также огражденный камнем канал, проводивший пресную воду через весь дом

Необитаемой и непригодной для жизни частью Гренландии был Обигдир, отдельные районы которого, однако, предоставляли обитателям двух поселений замечательные охотничьи и рыболовные угодья. Здесь же собирали плавник (прибитые течением к берегу стволы деревьев). В этих местах охотники и шкиперы, подобно Торхаллу из «Сказания об Эйрике» или Сигурду Ньялссону из «Истории об Эйнаре», собирали обильную жатву как на суше, так и на море. Прекрасные охотничьи угодья лежали к северу от Вестрибиггда. Остров Диско и его окрестности на 70-й северной широте стали излюбленным местом для тех охотников, чье искусство не уступало их отваге. Здесь они строили хижины, служившие им летом, а иногда и зимой – во время их экспедиций далеко на север.

К северу от современного Хольстейнсборга по направлению к полуострову Нугсуок находятся Северные Охотничьи угодья, и люди из поселений отправлялись туда за нарвалами, моржами и высоко ценимыми гренландцами белыми медведями. Но и это не было пределом их странствий на север. В 1824 году эскимос Пелимут обнаружил в одной из трех пирамид, расположенных на острове Кингигторссуак, прямо к северу от Апернавика и немного не доходя 73-й северной широты, маленький камень с рунической надписью, которая гласила: «Эрлинг Сигватссон, Бьярни Тордарсон и Эйндриди Йонссон сложили эти пирамиды в субботу накануне меньшего Дня Молебствия [25 апреля] и…» Надпись, конец которой невозможно прочесть, датируется началом XIV столетия. Предположительно, эти люди провели на острове всю зиму. В 1267 году еще одна экспедиция доплыла почти до 76-й параллели – прямо в залив Мелвилл, и в Кроксфьярдархейде (залив Диско) обнаружила следы скрэлингов (эскимосов), после чего благополучно вернулась домой, в Восточное поселение. Из сохранившихся до нашего времени доказательств становится очевидным, что все эти исследовательские экспедиции сопровождались гибелью людей от голода и холода, болезней и прочих несчастных случаев, неизбежных в столь высоких широтах. Примером этому может послужить судьба команды Армбьёрна, отправившегося в плавание в конце 1120-х годов, как о том рассказывается в «Эйнарс Таттр». Но были и другие случаи. В «Флоаманна сага» мы читаем о крушении корабля у восточного побережья Гренландии – крушении, сопровождавшемся отчаянным путешествием Торгильса Оррабейнс-фостри на юго-запад, в обитаемые районы. Разумеется, описание этого путешествия не обошлось без эффектных сцен, дающих яркое описание магии, бунта команды и убийства явных отщепенцев и предателей. Но куда более правдоподобно выглядит изображение людей, выживших после крушения и тянущих свою лодку через ледники и плавучие льдины, а где это возможно – плывущих по открытой воде. Или же описание раненого медведя, попавшего в полынью, которого Торгильс пытается удержать за уши, чтобы он не утонул. Или же снег, засыпавший мертвых людей, – все это действительно могло произойти (и наверняка происходило) со многими. В конце путешествия у Торгильса произошла стычка с Эйриком Рыжим из Браттахлида. С самого начала их отношения были весьма прохладными, поскольку Торгильс был христианином, а его главный подвиг, совершенный этой зимой, также не прибавил им тепла. «И случилось этой зимой так: медведь стал нападать на фермерский скот, нанося многим хозяевам серьезный ущерб. Тогда люди собрались на сходку, чтобы обсудить, как им следует поступить. Они решили назначить награду за голову зверя. Жители обоих поселений с одобрением отнеслись к этому решению, один лишь Эйрик был против. Позже, когда зима уже близилась к концу, люди пришли торговать с Торгильсом и его приемным отцом Торстейном. В то время на складе, где они хранили свои товары, находилось много людей, и в числе прочих был малыш Торфинн Торгильссон. И вот что он сказал своему отцу:

– Отец, там снаружи сидит замечательная собака. Я никогда не видел такой прежде: она очень большая!

– Оставь ее в покое и не выходи на улицу, – ответил ему Торгильс.

И все-таки мальчик выбежал наружу. А это был медведь, который пришел сюда, спустившись с ледников. Он схватил мальчика, и тот громко закричал. Торгильс схватил меч и бросился на улицу. Медведь в это время играл с ребенком. Торгильс изо всех сил ударил зверя мечом между ушей и рассек ему череп, так что зверь замертво упал на землю. Торгильс схватил ребенка, который совсем почти не пострадал… Эйрик был не слишком обрадован этим поступком… Некоторые утверждали, что Эйрик был недоволен удачливостью Торгильса, позволившей ему убить медведя, тогда как сам Эйрик склонен был доверять злой удаче этого зверя». В сказании о Гудмунде Добром («Резенбок») излагается мрачная история команды корабля, сражающейся за провизию, а также тех трех человек, уцелевших в этих поединках, но все же умирающих в пути, совсем немного не дотянув до безопасного убежища.

В 1189 году корабль «Стангарфоли» со священником Ингимундом на борту потерпел крушение в Обигдире: тела семи человек были найдены четырнадцать лет спустя. Исходя из туманного свидетельства, можно заключить, что подобные инциденты в то время не были редкостью, так что один человек по имени Лика-Лодинн вменил себе в обязанность обследовать северный Обигдир в поисках тел погибших моряков, которых он затем отвозил на юг для церковного захоронения. Но вернемся к поселениям. Люди, продавшие свои дома в Исландии и перевезшие свои семьи и имущество в Гренландию, не принадлежали, за редким исключением, к кругу охотников или исследователей. Они были солидными поселенцами, консервативными во всем, кроме выбора новой родины. Они занимались разведением скота, а для этого, как и предвидел хитрый Эйрик, им требовались хорошие пастбища. А их они в изобилии нашли не только вдоль побережья, но и по внутреннему краю фьордов – иногда совсем близко от полосы вечных льдов. Именно в этой внутренней области они строили из камня и торфа свои дома и коровники. Дома эти своей структурой и внешним видом сильно напоминали исландские жилища, хотя со временем на острове выработался свой, особый, гренландский стиль.

Сердцем норманнской Гренландии был небольшой участок, протянувшийся на 30 миль от мыса Эйрикс-фьорда через Эйнарсфьорд до Ватнахверви. Именно здесь условия жизни были лучше всего. Лето, пусть и непродолжительное, было теплым и солнечным, и именно в месте расположения этих норманнских ферм до сих пор находятся самые лучшие в Гренландии травяные пастбища. Расположение фермы в Браттахлиде, зеленеющими пастбищами и искрящимися потоками под защитной стеной холмов, можно назвать просто идиллическим. «Рассказывают, – сообщает автор «Королевского зеркала», – что в Гренландии замечательные пастбища и что там немало больших, хорошо обустроенных ферм». И снова: «Земля растит хорошие, душистые травы».

Рис. 4. Браттахлид, постройки Северной фермы. I – старейшая часть комплекса, возможно, то место, где располагался дом Эйрика Рыжего; II–V – последующее расширение на север: здание, где разжигали огонь, общая спальня и кладовые; VI – крытый, хорошо обустроенный дом. Снаружи находились коровники, склады и другие строения

На Северной и Речной фермах в Браттахлиде могло содержаться соответственно от двенадцати до двадцати восьми голов крупного рогатого скота, а в хозяйстве епископа в Гардаре – не менее семидесяти пяти. Кроме того, там были лошади, привезенные из Исландии, овцы, козы и множество свиней. «Фермеры, – сообщает все тот же автор, – разводят в большом количестве овец и крупный рогатый скот и производят много молока и сыра. Люди питаются в основном этими продуктами и говядиной; едят они также и всевозможную дичь: например, мясо карибу, китов, тюленей и медведей». И разумеется, рыба – самая разная и жадно хватающая приманку.

На солнечных склонах холмов росло и вызревало зерно. Позднее колонисты обнаружили небольшое количество железной руды и занялись ее обработкой. Но всего этого было слишком мало. Дерево тоже ценилось на вес золота, поскольку своего – пригодного для строительства – на острове не было и приходилось пользоваться тем скудным количеством, которое прибивалось к берегам Гренландии из далекой Сибири. Поэтому торговля являлась насущной необходимостью для норманнов, и в течение какого-то времени она развивалась успешно. Среди первых поселенцев были люди, располагавшие собственными кораблями и охотно шедшие на риск ради выгодной сделки. Из Гренландии они вывозили меха и шкуры, а также веревки и канаты столь прочные, что они могли выдержать вес шестидесяти человек. Вывозили моржовую кость и белых соколов, столь высоко ценимых, что в 1396 году «герцог Бургундский послал Баязиду двенадцать гренландских соколов в качестве выкупа за своего сына»[11]. Были там и медведи – белые гренландские медведи, которых в Европе дарили лишь прелатам и принцам (наиболее занимательный рассказ о них можно найти в исландской истории об Отуне Вестфиртере). Не меньшим спросом пользовались шерстяные изделия из Гренландии. Лейф Эйриксон, первый европеец, ступивший на Американский континент, считал, что шерстяной плащ, вкупе с поясом, отделанным моржовой костью, кольцом на ее руку и ребенком для ее колыбели будут подходящим подарком на случай разлуки с его возлюбленной Торгунной. Кроме того, гренландцы вывозили в другие земли тюлений жир и разные другие товары. Взамен им требовалось строительное дерево, железо, готовое оружие, зерно, континентальная одежда, а также солод, вино и церковное облачение. Но ни дерево, ни зерно, ни железо невозможно было достать в Исландии, поэтому их привозили прямо из Норвегии – и в течение какого-то времени привозили в достаточном количестве. Теоретически существование европейцев в Гренландии могло продлиться до бесконечности, если бы удалось сохранить этот торговый баланс. Так же как и эскимосы, они обеспечивали себя всем необходимым, охотясь и ловя рыбу в прибрежных водах. В дополнение к этому они получали от своих животных мясо, молоко и шерсть. Они жили в суровом мире, который, однако, был проникнут надеждой и верой в будущее. И потому этим солнечным утром их не пугала угроза плавучих льдов.

Они были слишком заняты, чтобы обращать внимание на дурные предзнаменования. Не успели еще люди полностью освоить земли Восточного поселения, как самые смелые из них двинулись дальше на север. И прежде чем в Западном поселении было возведено последнее жилище, в стране уже упрочилась новая религия[12]. Затем в течение еще четверти века люди только и говорили, что о благодатном Винланде. Наряду с устной традицией развивалась письменная литература – стихотворная и прозаическая, наиболее ярким примером которой являлись «Гренландские деяния Атли». Изобилие китового уса и моржовой кости стимулировало развитие ремесел. Обитателям Гренландии необходимо было создать конституцию, в рамках которой им следовало жить, и законодательную систему, позволяющую существовать как единое общество. Роль, которую играли во всем этом Эйрик Рыжий и его сыновья, была не просто значительной, но, возможно, и решающей. Нам не вполне ясно, какое именно место занимал в колонии Эйрик, но то, что он был ее патриархом и первым гражданином, не подлежит сомнению. Вероятно, должность его соответствовала должности священника, или же законодателя Исландии. Эйрику наследовал его сын Лейф, а Лейфу – его сын Торкель. И спустя еще сотню лет после смерти Эйрика Сокки Ториссон и его сын Эйнар, жившие на ферме Эйрика в Браттахлиде, «обладали наибольшей властью в Гренландии и на целую голову возвышались над другими людьми». Возможно, Сокки был одним из потомков Эйрика по крови или по браку. По словам Ивара Бардарсона, высшее гренландское должностное лицо всегда проживало в Браттахлиде. Но у нас нет более надежных сведений, подтверждающих, что главная должность в стране была наследственной. Подобно многому другому, конституция Гренландии была создана по исландскому образцу – с национальной ассамблеей, проводившей в жизнь новые законы страны. Таким образом, республика в Гренландии тоже могла существовать вечно. На деле же она прекратила свое существование уже в 1261 году, когда гренландцы признали над собой власть норвежского короля. Фактически они утратили свою независимость на год раньше своих сородичей в Исландии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.