Музыка, танцы и театрализованные представления

Музыка, танцы и театрализованные представления

Музыка майя была групповой, и так же, как у ацтеков, важную роль в ней играли ударные инструменты. В доиспанской Америке не было струнных инструментов, и музыка была единым целым с песней.

Барабаны давали группе людей гипнотическое чувство единства. Тункул (у ацтеков он назывался уэуэтль) – это была вертикально стоящая литавра, доходившая до груди человеку, который в нее ударял. Этот инструмент был сделан из полой деревянной колоды, обтянутой оленьей кожей. По нему били руками. Другой барабан покоился на земле, и барабанщик сидел на нем, когда бил в него. Третий был похож на ацтекский тепонцатли.. Это была полая деревянная колода, лежавшая горизонтально, с двумя деревянными язычками; в нее били «колотушками с резиновыми наконечниками». Если в барабаны били при правильном ветре, то их звук «можно было услышать на расстоянии двух лиг». Во время танцев майя держали в руках маленький барабанчик паш, «в который они били одной рукой; и был еще другой барабан, сделанный из полого дерева и издававший тяжелые, печальные звуки». Еще один вид барабана делали из панциря небольшой сухопутной черепахи; его покрывали резьбой и лаком. Этот же самый черепаховый барабан распространен у многих других народов Мексики. «Они бьют в него ладонью, – писал Ланда, – и он звучит меланхолично и печально».

Рис. 77. Музыка майя создавалась ударными инструментами. В центре вертикально стоит барабан-тункул; слева музыканты бьют в полые панцири сухопутных черепах, а справа – погремушки из тыкв. С фресок Бонампака

Рис. 78. Трубы делали из дерева, керамики или раковин моллюсков. Парные трубы, играющие в разных тональностях, всегда звучали вместе. Позади трубачей дирижер задает ритм с помощью свистка и погремушки. С фресок Бонампака

Майя использовали также оригинальный глиняный барабан, сделанный в форме двух соединяющихся сосудов. С одного конца была натянута мембрана. Такой тип барабана и по сей день существует у ведущих первобытный образ жизни лакандонов, говорящих на языке майя, которые называют его каюм. То, что этот инструмент очень древний, подтверждается его присутствием в «Дрезденском кодексе», в котором на одной иллюстрации изображены музыканты, играющие возле головы бога кукурузы; один из них играет на каюме, и завитки, исходящие из раструба барабана, имитируют звуки.

Трубы были различных видов. Из больших раковин моллюсков, которые во множестве находят в прибрежных водах Юкатана, делали трубы, которые издавали один внушительный звук и использовались для того, чтобы призывать богов. Похожие рожки были и у инков, и у ацтеков.

«Мелодию» вели трубы. Самые большие из них делались из дерева и керамики и имели 1,5 м в длину. Эти инструменты можно увидеть нарисованными на фресках в Бонампаке. Их всегда делали парными, и в них дули в унисон, хотя каждая из них была настроена на свою тональность.

У майя были разнообразные флейты. Шестинотную флейту делали из кости человеческой ноги, бедренной кости оленя, тростника или обожженной глины («у них были свистки, сделанные из кости оленьей ноги, и тростниковые флейты»). Пятинотная свирель, почти идентичная свирели в Старом Свете, была известна и майя; ее также широко использовали в Южной Америке. Место ее происхождения неизвестно.

Медные, золотые или серебряные колокольчики, привязанные к ногам, талии или запястьям, «озвучивали» движения танцоров. Были еще raspadores (скребки – исп. – Пер.), различные инструменты, издающие скрежещущие звуки; они похожи на инструменты, широко использующиеся в настоящее время в кубинской музыке. Их делали из костей оленя, тапира или человека, нанося на них зазубрины и выемки, и терли их палкой. Они задавали ритм танцу. Археологи нашли много видов таких инструментов. В Монте-Альбане, в 150 км от побережья, был найден один такой скребок, сделанный из ребра кита.

Среди выразительных фресок в Бонампаке есть изображение оркестра из двенадцати инструментов. Музыку исполняют две парные керамические трубы, одна литавра, три барабана из панциря черепахи; кроме того, четыре музыканта трясут тыквами-погремушками. Музыка была ритуальной и священной; все инструменты хранились у чиновника холпопа («его заботам вверяются барабаны тункул, а также другие музыкальные инструменты»). Тех, кто не попадал в такт, ждало наказание. Дирижер оркестра был главным певцом; он задавал тональность и ритм. «Этого человека они почитают».

Не было такого понятия, как «чистая» музыка. Песня представляла собой декламацию «их сказаний и верований», а танец во многом был ритуалом, исполнявшимся с целью упросить богов послать дождь, солнечную погоду или что там им было нужно на тот момент. У майя было столько танцев, что один из первых испанцев, который своими глазами видел некоторые из них, подумал, что танцевальный репертуар майя мог дойти до тысячи танцев. У майя был танец со щитами (очевидно, для воинов, которые использовали свои боевые щиты в качестве реквизита), танец обезьяны, танец-песня дедушки и танец под названием «Тень от дерева». Был у них и эротический танец (нуауль), который шокированный монах назвал «непристойным». Танцы упомянуты в книге «Пополь– Вух», написанной индейцами майя из горных районов. «Они исполняли танец пууй [сова], куш [ласка], ибой [броненосец], шцуль [сороконожка] и танец под названием читик, исполняемый на ходулях (такая иллюстрация есть на страницах «Кодекс Тро-Кортесианус»). Юкатанские майя плясали на ходулях, когда Новый год выпадал на день Мулук.

Ланда видел, как 15 000 индейцев приходили издалека со всей округи, чтобы принять участие в танцах. Было два танца, которые он счел «достойными того, чтобы их посмотреть». Один из них был коломче, «танец тростника». Он исполнялся большим кругом из 150 танцоров, которые двигались под звуки барабана и флейты. По сигналу дирижера два танцора прыгали в центр живого колеса; один из них был охотником, а другой – тем, на кого охотились. Охотник бросал в него тростниковые копья с резиновыми наконечниками, а тот ловил их «весьма умело». Все это время круг людей двигался в такт музыке. Другой танец, который Ланда не называет, исполняли 800 танцоров, держащих в руках флажки из ткани, бумаги и перьев. В основе хореографии лежал осторожный и размеренный «военный» шаг. Все танцоры двигались в такт музыке (в противном случае их ждало наказание) и танцевали целый день без остановки; принесенные им пищу и напитки они поглощали, не нарушая строя.

В основном мужчины танцевали с мужчинами, а женщины с женщинами. Единственный танец, который мужчины и женщины исполняли вместе, был тот, который, по мнению Ланды, был «не очень приличным».

Рис. 79. Танцор, изображающий птицу с распростертыми крыльями, держит в руках трещотку и флажок. С фресок Бонампака

Танец был мистическим общением между участниками и зрителями. Целью танца было – групповым участием одержать победу над невидимыми силами. Майя считали, что звуки барабана, пение, хлопанье руками и завывание оказывали мистическое воздействие, формировали общественную связь, входя в которую они чувствовали, что вступают в контакт с чем-то сверхъестественным.

Драматические представления с участием актеров, действия которых подчеркивала музыка, также исполнялись майя. Ланда рассказывает нам, что «игра их актеров не лишена большой доли остроумия», и, не колеблясь, утверждает, что они были «профессионалами».

Сцены находились как в помещении, так и вне его. В 1560 году в Чичен-Ице Ланда видел «две сцены, построенные из камня, с четырьмя лестницами… и настланным полом наверху; здесь они декламируют свои фарсы… и комедии для развлечения публики». Эти две платформы– сцены, отреставрированные в настоящее время, можно увидеть в Чичен– Ице и сегодня. Одна из них, коническая сцена, высотой 7,3 м, с четырьмя каменными лестницами, расположена на прямой линии между храмовой пирамидой и дорогой сакбе. На ее вершине есть площадка для представлений. Другая, о которой упоминает Ланда, – это сцена Цомпантли, украшенная со всех сторон, как подразумевает ее название, скульптурными изображениями человеческих черепов. Она расположена напротив большой площадки для игры в мяч.

Актеры были привлекательны, остроумны и одеты в изящные костюмы; обычно они надевали маски. Это подтверждают фрески Бонампака, на которых мы видим актеров, изображающих птиц, животных и обитателей моря. На одном из них надета маска, изображающая голову аллигатора; у другого – длинные крабовые щупальца. Они кажутся расслабленными, словно ожидающими знака выходить на сцену. У третьего актера с ушей свешиваются водяные лилии (водяная лилия является символом земного изобилия), а еще один исполняет роль бога, и на нем надета маска с прорезями для глаз в виде буквы «Т» (знак Ик, символ плодородия и развития).

Это – пиктографическое подтверждение всего, что было сказано об их талантах, так как все костюмы сделаны очень хорошо и с выдумкой. Мы вполне можем поверить Ланде, когда он пишет, что актеры были столь остроумны и обладали такими поразительными подражательными способностями, что испанцы часто нанимали их, «чтобы вышучивать и пародировать других испанцев». Слова майя, обнаруженные в старых словарях, показывают, что в их репертуаре присутствовали комические роли: роль тунеядца, уличного торговца горшками, земледельца, выращивающего деревья-какао, – они пародировали какие-то стороны своей собственной жизни и высмеивали свои собственные недостатки.

Для первобытных людей в тот момент, когда актер надевает маску, он действительно занимает место того, кого изображает. Если он играет роль бога, он становится этим богом. Это магия, а магия «является противовесом состоянию тревоги… поистине сон наяву», как подчеркнул Л. Леви-Брюль, ссылаясь на другие первобытные общества. «Жизнь – это обманчивый сон, – говорит один из персонажей японской пьесы, – просыпается только тот, кто порывает с миром».

Драма всецело была частью коллективного гипноза.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.