Повседневная жизнь: с утра до вечера

Повседневная жизнь: с утра до вечера

День начинался с зарей. Индеец пурик утолял жажду и голод перебродившим напитком ака (в настоящее время его называют чича); он был слегка пьянящий, густой и пахнул солодом. В семье не было завтрака как такового; помимо ака индеец съедал то, что оставалось от вчерашнего ужина. После этого он шел на поле.

Люди были главным образом крестьянами. За небольшим исключением, все древние люди в обеих Америках были привязаны к земле; все в культуре инков следует понимать исходя из этого. Все они были членами земельной ячейки, и каждый поэтому был неотъемлемой частью земельной общины. Выпив чичи, человек шел в поле, возвращался в девять часов, чтобы поесть, затем снова возвращался к работе на земле. Там к нему присоединялась жена и вся семья; он трудился весь день на своем поле.

Индейца, как и крестьян во всем мире, не возмущал этот тяжелый непрерывный труд. Его работа, равно как и отдых, носила ритуальный характер, и он никогда не понял бы наше разделение труда и культа. Для него, по словам Гарольда Осборна, «работа, не носящая ритуальный характер, не имела смысла». «В отличие от современного общества, – писал Осборн, – в котором работа считается необходимым злом для обеспечения досуга, который общество не умеет использовать, в обществе инков работа считалась целью сама по себе».

Уже за полдень семья собиралась, чтобы поесть второй раз. Пищу, как правило, варили; жира и жареной пищи здесь не знали. Кукурузные зерна варили с перцем чили и травами до тех пор, пока зерна не разваривались; это был моте. Из высушенного на солнце мяса ламы (чарки) готовили суп, в который клали чунью (картофель в виде густого беловатого порошка); получалось рагу локро. Индейцам была знакома воздушная кукуруза, которая считалась деликатесом. Из перемолотой кукурузы делали тесто и пекли его в золе, как хлеб. Морских свинок (куи) с блестящими глазами, которые бегали по темным углам дома, выращивали, чтобы есть. Такая еда, безусловно, не вдохновила бы гурмана, но в том или ином виде это была пища простого индейца.

Вечерний и последний прием пищи происходил между четырьмя и пятью часами вечера. Мужчины садились на корточки вокруг горшков, поставленных на ткань, расстеленную на земле, брали пищу из горшка пальцами или хлебали суп из глиняных мисок. Женщины сидели вне этого кружка, повернувшись спинами к мужчинам. Когда их общину посещал правитель, ее члены собирались вместе, усаживались в длинные ряды лицом друг к другу (при этом каждый приносил с собой свою собственную еду), а курака во главе «стола» сидел на своей золотой скамеечке.

В тропических широтах ночь наступает быстро. Ткань на дверном проеме опускали, и все члены семьи садились на звериные шкуры или подстилки из ткани либо вокруг слабо тлеющих углей (на такой высоте огонь горит с трудом), либо вокруг открытой глиняной жаровни, которая давала очень мало тепла. Количество топлива как в те, так и в нынешние времена было ограничено скудостью почвы на высоте 3000 м над уровнем моря. Здесь мало деревьев, только кривоватые, низко стелющиеся кустарники, которые можно использовать на дрова. В основном индейцы использовали на топливо высушенный помет лам (такиа). В жилищах не было никакого искусственного света, кроме этого. Вечер проводили, слушая неоднократно уже рассказанные истории о сражениях, смерти, богах, а отец в такие моменты передавал сыну хранившиеся в его памяти события. Мужчины чинили свои инструменты, точили костяные ножи, занимались ткачеством или другими вещами. Женщины бесшумно готовили ака, напиток, который пили все. Сначала женщина варила зерно, затем она брала его в рот, жевала его, и в процессе жевания ее слюна под действием ферментов превращала крахмал в сахар. Эту пережеванную массу клали в большой горшок, и ферменты превращали далее солодовый сахар в глюкозу, а затем в алкоголь. Далее пережеванную зерновую массу смешивали с водой, варили, чтобы усилить ферментацию, и оставляли на день. Вкус к этому (с нашей точки зрения, отвратительному) напитку еще надо приобрести; конечно, его серый цвет и тяжелый солодовый запах несвежего пива – это не «искрящаяся чича», как ее описал Уильям Прескотт, но это была их жизнь. Когда женщины не делали какую-то другую работу, они постоянно были заняты этим делом.

Приготовление пищи, как почти во всех обществах, было сугубо женской работой. Женщина, помимо приготовления чичи, занималась готовкой на всю семью. Это ее ноги выдавливали сок из картофеля, который затем попеременно то вымораживали по ночам, то высушивали на солнце, чтобы получился чунью. Это ее руки растирали зерно в каменных ступках, которые представляли собой нечто вроде жернова с ручками, в котором пестиком растирали зерно, специи и приправы. Когда женщина не готовила пищу, она пряла; и тогда, и теперь это самая обычная картина в Андах: индианка с прялкой под мышкой, двигающаяся особым полусеменящим шагом и прядущая шерсть на прямое веретено с керамическим блоком на конце.

Когда женщина не работала в поле, не готовила и не пряла, она рожала; бесплодие порицалось, и мужчина мог из-за этого бросить женщину. Инки знали, что основным богатством империи являются люди, и в племени существовали предписания относительно рождения детей.

Нет никакой точной информации относительно детей и родов, но так ли уж она нужна? Удовольствия и боль универсальны; в вечной иллюзии, окружающей нас, одна вещь бесспорна – страдание. Это краеугольный камень бытия. Перед рождением ребенка индианка шла к местной святыне уанка и там молилась за его благополучное рождение. И мужчины и женщины соблюдали пост.

Родившегося младенца обмывали в ближайшей реке и на четвертый день клали в колыбель, которая называлась кирау. Мать носила ее на своей спине и ставила всегда поблизости от себя. Детей кормили грудью до двух– или трехлетнего возраста, а потом он уже начинал жить так, как его родители. В первые два года ребенку не давали имени и звали его просто уауа (младенец); затем устраивали семейный праздник, и проходила сложная церемония руту-чикой (обрезания волос). Ребенку давали временное имя, а постоянное – только тогда, когда он достигал половой зрелости.

Рис. 128. Мужчины и женщины работают вместе бригадами на уборке картофеля. Перерисовано с рисунка Фелипе Гуамана Пома де Айялы

Воспитание у индейцев представляло собой подражание родителям во всех житейских действиях. У родителей не было жизни, отдельной от их детей; дети принимали участие во всех их повседневных действиях, будь то прием пищи, сон или работа. Дети также видели половые акты, так что когда мальчик достигал половой зрелости, он в действительности уже был маленьким мужчиной.

В возрасте четырнадцати лет мальчик достигал половой зрелости и надевал набедренную повязку. Крестьяне для этой простой темы взросления приберегали разнообразные непристойные крестьянские шуточки; превратившийся в мужчину мальчик получал свое постоянное имя – это было либо имя его дяди, либо отца, либо животного.

Рис. 129. Начиная орошение, женщина пускает воду на поля. Художник показывает развитую форму ирригационного водохранилища. Перерисовано с рисунка Фелипе Гуамана Пома де Айялы

Совсем по-другому обстояло дело с сыновьями представителей правящих классов: для них надевание набедренной повязки означало паломничество в то место, где зародилось государство инков, в Уанакаури, вверх по долине Куско, принесение в жертву под руководством жрецов лам, кровь которых молодой человек размазывал по своему лицу (у нас обряды посвящения в члены тайных братств не сильно от этого отличаются). Позднее он принимал вид воина и при полном параде, со щитом, серьгами в ушах и пращой, делал публичное заявление перед Великим Инкой. Затем мальчик из высших слоев общества получал традиционное образование, которое делало его пригодным для того, чтобы впоследствии занимать в государстве административный пост.

Девушки становились совершеннолетними приблизительно в это же время, и это знаменовалось очаровательной церемонией расчесывания волос. Они также получали постоянные имена, которые им подходили и были в нашем понимании (и, я полагаю, в их понимании) несколько поэтичными. Девушка могла получить в качестве имени название звезды и называться Койльюр, или ее могли назвать как растение кока, или «голубое яйцо», или, возможно, даже Има Сумак («Какая красивая»).

Удивительно, но женщина, в отличие от мужчины низкого происхождения, имела шанс покинуть общину айлью и улучшить условия жизни, в которых она родилась. Если она была особенно искусной ткачихой или обладала изяществом или красотой, она могла пройти отбор и стать избранной женщиной (Ньюста). В таком случае ее привозили в Куско или столицу какой-нибудь провинции, где она училась таким конкретным вещам, как ткачество, приготовление пищи и обряды в честь бога Солнца, культ которого был государственной религией. Она могла (что обычно и случалось) стать женой высокопоставленного чиновника или, если фортуна ей благоприятствовала, наложницей самого Владыки Инки.

Но обычно мужчины и женщины в государстве инков рождались и вырастали в своей общине айлью. Там их и хоронили. От этого никуда нельзя было деться. В этом обществе человек был, если говорить словами Эпиктета, «фактором, необходимым для решения задачи». Это был безымянный член общины. В этом обществе, работавшем по принципу «из лона матери до могилы», все было заранее предписано: работа, любовь, праздник, смерть. Ценой такой стабильности была ассимиляция в государстве.

Религия, естественно, играла большую роль в повседневной жизни индейца. Основным постоянным принципом, господствующим надо всем понятием для простого индейца, была уака.

Почти повсюду существуют два аспекта религии. С одной стороны, это простой способ самовыражения для дикого человека, который сталкивается в природе с необъяснимыми вещами и останавливается в благоговейном страхе перед сверхъестественным, выражая ему свое почтение. Этот аспект во многом связан со смертью, и среди инков такой страх стимулировали жрецы культа Солнца. Простого индейца страх ввергал в мрачную фантасмагорию иллюзий, и он возносил свои молитвы и выражал свой пиетет. С другой стороны, упорядоченная религия брала его простую веру (здесь точно так же, как и в других религиях) и украшала эти страхи замысловатыми бордюрами обмана.

Для индейца уака была в первую очередь религией его семьи, его айлью, и только на последнем месте у него была государственная религия, культ Солнца. Он совершал трогательно простые ритуалы. Местной святыне уака или богам возносилась молитва о благополучном рождении ребенка, адресовалась мольба о хорошем урожае. Есть женская молитва, обращенная к богу земли, чтобы тот даровал дождь:

Самый бедствующий из твоих детей,

Самый страдающий из твоих служителей

Со слезами на глазах умоляет тебя,

Сотвори чудо: даруй воду!

Подари дождь

Этому несчастному человеку,

Этому творению Пачакамака.

Молитвы к богам, которые сопровождали приношения в виде первых плодов, были словами, хорошо известными главе семьи. В первобытных религиях божество или дух находился везде, а духов надо было умилостивить. Уака имела душу или то, что римляне называли божественным началом. Как мог человек смягчить это божество, завоевать себе, своей семье, своей айлью милость богов? С этой целью совершались простые пасторальные обряды; только в дни больших праздников простой индеец видел, как жрецы облекают его молитвы в пышные обряды.

Такова, в большей или меньшей степени, была повседневная жизнь индейца, которую, если свести к нравоучению, можно было подытожить одним коротким предложением: «Ama sua, ama llulla, ama cheklla» — «Не кради, не лги, не ленись».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.