«Моя крепость»

«Моя крепость»

В то время я работал на ЕЗФ – Ермаковском заводе ферросплавов, наверное, еще не больше года. Работал в ЦЗЛ, числился мастером экспериментального участка, но работал в металлургической лаборатории, и моя работа большей частью проходила в плавильных цехах завода. Поскольку парень я был холостой, т. е. в понимании людей несильно занятый, что, впрочем, так и было, то меня избрали председателем цехкома. Теперь я стал не то что большим начальником, но все же и не совсем рядовым работником – появились у меня некие заботы уже обо всем цехе. Работы мне эта должность добавила очень мало, я уже сейчас ее всю и не помню, – надо было присутствовать на цеховых подведениях итогов соцсоревнований, подписывать больничные листы и различные заявления в профком завода, скажем, на выделение 3 рублей для посещения заболевшего товарища и главное – участвовать в распределении квартир. А с ними дело обстояло так.

Поступивший на завод работник, если его не устраивало его жилье, сразу же становился в очередь на получение нового. Тут были определенные государственные правила, скажем, если у человека было по 6 м² жилой площади на члена семьи, то его нельзя было ставить в очередь, но завод, как и город, предпочитал жить не столько по законам, сколько по своим понятиям. В цехе в очередь ставил я, поэтому ставил всех, кто желал, так же делали во всех цехах. Тут было два резона. Во-первых, чем больше у завода очередь, тем больше выделяли заводу денег на строительство жилья, во-вторых, никому квартиры автоматически не выдавались, поэтому обжулить администрацию и профсоюз в этом вопросе было невозможно.

Распределение квартир происходило так. Когда завод принимал у строителей очередной дом, а это происходило 3–4 раза в год, то директор с согласования завкома отбирал себе несколько квартир в резерв – для специалистов, которые специально приглашались на завод, и им обещалось жилье вне очереди. Остальные квартиры делились между цеховыми очередями пропорционально количеству стоящих в них работников, но, полагаю, не совсем поровну – плавильные цеха и важные цеха получали квартир несколько больше остальных, что, в общем, было справедливо и нареканий не вызывало: хочешь получить квартиру быстрее – иди работать на печь. Мы были в третьей группе цехов, и нам на цех, тогда численностью где-то 120 человек, с дома обычно доставалась одна трехкомнатная квартира обязательно, и еще одно– или двухкомнатная.

Трехкомнатная давалась тому, чья семья состояла не менее, чем из 4 членов, и чья очередь подошла. Вообще-то по закону так не полагалось, поскольку двухкомнатные квартиры имели жилую площадь (без кухни, ванной, туалета и коридоров) минимум 27,5 м², а то и 32, т. е. на семью из 4 человек приходилось более 6 м² на члена семьи, но на это не обращали внимания. У человека, получившего трехкомнатную квартиру, обычно уже была 2-комнатная квартира – ее цех отдавал тому, у кого минимум 3 члена семьи, а его однокомнатную отдавал тому, кто еще жил в общежитии. Все это делалось внутри цеха, и ни директор, ни профком в это обычно не вмешивались.

Автоматического распределения не было. Кандидат на получение квартиры тщательно рассматривался четырехугольником – начальником цеха, парторгом, комсоргом и цехкомом – и если считали, что лучше дать человеку, поступившему в цех и ставшему в очередь позже, то давали ему. Но первоочередника обычно не сильно отодвигали – на один-два дома, потом начинали говорить, что мы, дескать, такого-то уж сильно обходим, надо, наконец, дать и ему. Главенствующее значение в распределении квартир, как и в распределении всех материальных благ, занимал профсоюз. Парторг и комсорг имели только совещательный голос. Решение принимал начальник цеха и члены цехкома (у нас их было со мной пятеро). Начальник цеха гнул свою линию – дать лучшим, но люди обычно считают, что они все работают хорошо, поэтому члены цехкома могли руководствоваться любыми своими мотивами, например, считать, что у предлагаемой им кандидатуры сырая или холодная квартира и маленький ребенок, а у первоочередника хорошая квартира и он еще может подождать. Ни я, ни члены цехкома за свои профсоюзные должности не цеплялись, но мы жили среди своих товарищей, хотелось спокойно смотреть им в глаза, а посему старались руководствоваться справедливостью.

Завком закрывал глаза на то, что цехкомы постоянно игнорируют общесоюзные положения о распределении жилья, но и завком жил среди нас же, кроме того, он был выборным, и ему не улыбалось ссориться с делегатами заводских отчетно-перевыборных конференций только из-за того, что какие-то придурки в Москве понавыдумывали каких-то там инструкций. Скажем, по общесоюзным положениям за прогулы и пьянство полагалось передвигать человека в очереди на один-два года. Директор, исполняя это положение, давал соответственный приказ, и цехкомы его исполняли, если речь шла о каком-то работнике, чья длительная работа в цехе была сомнительна. Если же это был настоящий товарищ по работе, а не какая-то временная рабсила, то приказ директора мог «затеряться», поскольку люди не видели, почему они должны наказывать детей только потому, что их папаша переночевал в вытрезвителе. И завкому не было никакого резона ходить в цеха и проверять очередь, если в цехах люди и так с этим справляются и жалоб из цехов не было.

Теперь немного о моем цехе. ЦЗЛ состоял из впоследствии очень мощной химико-аналитической лаборатории, определявшей химический состав всего, что поступало на завод, и всего, что с завода уходило. Еще в составе ЦЗЛ был достаточно уникальный для ферросплавных заводов экспериментальный участок, фактически маленький плавильный цех (его по старинке так и называли «цех») с полупромышленной печью мощностью 1,2 мегавольтампера, или МВА (промышленные тогда были мощностью от 16,5 до 21 МВА), и металлургической лаборатории, обязанной совершенствовать технологию плавильных цехов. Когда я уже был начальником ЦЗЛ, в него была включена санитарно-техническая лаборатория, которая следила, как сейчас говорят, за экологией, и я создал еще и электродную лабораторию. Но это было позже описываемых событий.

Итак, я был цеховым профсоюзным боссом, само собой, не освобожденным, но я был и ИТР цеха, и меня (сейчас даже самому странно) волновало, насколько успешно работает весь ЦЗЛ. А в штате экспериментального участка была ремонтная электромеханическая служба, состоявшая из двух слесарей и одного электрика. (Кроме того, помимо начальника участка было около 17 плавильщиков и Нина Лимонова, которая была табельщицей, кассиром, кладовщицей и крановщицей.). И в этой ремслужбе уволился слесарь, отдел кадров долго не присылал человека, наконец, приняли слесаря – Виктора Лалетина. Он, конечно, сразу же нашел меня, чтобы встать в очередь на квартиру. Мы познакомились, ему было тогда где-то до 30 лет, но он уже имел двоих детей, и отдел кадров поселил его в семейной общаге. Таким образом, ему нужно было сразу давать минимум 2-комнатную квартиру, мы прикинули, когда это может быть, и нашли, что это будет где-то года через два.

А работая в плавильных цехах, общаясь там с представителями всех служб завода, я знал, что на заводе хорошие сварщики дефицитны. Вообще-то, прихватывать электросваркой у нас умели все, и сварочные аппараты стояли чуть ли не в каждом углу, но сварщиков, умевших варить медь, было очень мало, главный механик Агафонов их чуть ли не лично расставлял по рабочим местам.

Некоторое время спустя мы по какому-то делу разговорились с Леней Чеклинским, бригадиром печи нашего экспериментального участка (не помню, был ли он тогда уже парторгом), и разговор зашел о новеньком.

– Классный парень! – сообщил Леонид. – Не злоупотребляет и не отказывается, с ребятами сошелся. Но главное другое – он дипломированный сварщик и варит медь. Недавно сгорела головка электродержателя, обычно мы несколько дней ждем, пока пришлют сварщика, а здесь Виктор за пару часов сам все сделал.

А я к тому времени уже стал местным патриотом, что, впрочем, при таких прекрасных людях, которые работали в ЦЗЛ, было нетрудно. Ну и думаю – если главный механик узнает, что отдел кадров лопухнулся и отправил дипломированного сварщика не к нему и даже не в плавильный цех, а в ЦЗЛ, то он Виктора от нас сманит, как пить дать. И мы ничего не сделаем, поскольку Агафонов ему и квартиру сделает быстрее нас, и зарплата у Виктора будет больше. Хохол, натура жлобская, и мне, конечно, стало жалко, если от нас уйдет такой хороший специалист. Но делать было нечего.

Проходит несколько недель, и у нас увольняется с выездом из Ермака работник и оставляет цеху свою двухкомнатную квартиру. А такие квартиры, в отличие от квартир в новых домах, не очень привлекают к себе внимание коллектива, поскольку владелец квартиры, увольняясь, может оставаться жить в ней, или обменять ее на квартиру в другом городе, или прописать в ней кого-либо, – возвращать ведь ее не обязательно, хотя она, по закону, и принадлежит (принадлежала в СССР) не ему, а государству (заводу).

Отвлекусь. Хотя и тогда, и сегодня идиоты вопят, что, дескать, только на Западе частная собственность священна и только там действует принцип «мой дом – моя крепость», на самом деле именно в СССР частная собственность была священна, да так, что Западу и не снилось. Возьмите крайний случай – конфискация имущества по решению суда. На пресловутом Западе с вас по суду сдерут все и не поморщатся, а в СССР, если почитать перечень того, что нельзя конфисковать, то не поймешь, что вообще конфисковывалось. К примеру, нельзя было конфисковать ничего детского, инструменты и инвентарь законного промысла, комплект зимней и летней одежды, посуду, топливо, необходимо было оставлять запасы продовольствия или денег на три месяца существования семьи. И никогда и ни при каких условиях у человека не конфисковывалось его жилье, хотя оно было государственным – нельзя было лишить человека крова над головой.

В этом смысле интересны были случаи самозахвата жилья, т. е. случай, когда человек подгадывал, когда какая-то квартира оказывалась пустой, ломал замок, вселялся и жил. По закону проблем не было – получи решение суда и высели нахала. А в жизни это было непросто, в связи с чем нахалы этим и пользовались. Решение суда – это бумажка, а бумажка не выселит. Берет эту бумажку судебный исполнитель, а в СССР это, будьте уверены, девушка, и идет выселять, а нахал ее в квартиру не впускает и на ее угрозы чихает. Надо вызывать милицию. А в СССР, если еще кто помнит, этих тупых мордоворотов в масках не было.

Ну так вот, придет наряд милиции с судебным исполнителем выселять нахала, а у нахала жена и дети, нахал спрячется, дети завоют, а жена, как тигрица, бросится на милицию. И попробуй ее ударь или хотя бы скрути. Вокруг соседи, которые немедленно будут возмущаться, что «мусора женщину бьют», и никакой поцарапанной физиономией ничего не докажешь, мы же, русские, – народ такой.

Вот, к примеру, сидим в штабе добровольной народной дружины на дежурстве, звонят из милиции, что оттуда-то поступил вызов – пьяный муж жену бьет, понимаем, почему опытные менты не хотят туда ехать. Потому что придешь мужа утихомиривать, а тебе же от жены и достанется. А что касается выселения, то милиция будет до последней возможности от него уклоняться – приедут, в дверь постучат, им не откроют, и они уйдут, поскольку у них слесаря нет дверь ломать. Поэтому очень часто предприятие – владелец квартиры – махало на нее рукой и давало своему человеку новую квартиру, а о старой забывало.

Противоядие против этого было только одно – противопоставить наглости еще большую наглость. Помню, в каком-то цехе зашел утром в питьевой блок, а там бригада что-то оживленно обсуждает. Оказывается, их товарищу выделили квартиру, он замешкался, приехал заселяться, а там уже какой-то сукин сын не с нашего завода. После смены бригада взяла на заводе грузовую машину, загрузила вещи товарища, приехали к его квартире, быстренько сломали двери, сукина сына с семьей – в подъезд, окна открыли, все его вещи – в окна, вещи товарища быстренько в квартиру занесли и новый замок вставили. Сукин сын – в милицию, а там ему: «А 15 суток за вламывание в чужую квартиру не хочешь получить?»

У меня тоже так было, вернее, примерно так. Я жил в общаге «Вокзальная, 26», а рядом был жко – жилищно-коммунальный отдел нашего завода. Как-то рано утром иду на работу, а у жко уже полно народу: в этот день было заселение, т. е. жко снимал охрану с нового дома и выдавал ключи. Я еще и подумал: «Вот придурки, жко начинает работать с без пятнадцати девять, а они уже в 7 утра стоят». И когда мне дали 2-комнатную, я принципиально никуда не спешил, пришел в жко часов в 10, получил ключ и какую-то бумажку, вернулся домой, загрузил на саночки инструмент и еще что-то и не спеша пошел к новому месту жительства. (Того, кто заселялся в мою квартиру, я попросил пару деньков подождать, пока я не доведу новую квартиру до ума – просмотрю сантехнику, уплотню окна и т. д.) Поднимаюсь на пятый этаж, нахожу по номеру свою квартиру, смотрю – дверь открыта. Захожу, а там чужие вещи и народ уже отдыхает – довольный такой!

– Вы какого черта здесь делаете?! – вопрошаю я.

– А это моя законная квартира, – мне в ответ.

– Показывай документ!

Показывает, я смотрю свой и вижу, что я тоже лопух – не посмотрел, что в жко получил. Оказывается, делопроизводитель спутала номера квартир – на двухкомнатную в ордере поставила номер однокомнатной, а на однокомнатную – номер моей квартиры. Вот нахал ко мне и заехал на всякий случай – вдруг я проверку на вшивость не пройду.

– Слушай, я сейчас сделаю так. Моя однокомнатная находится в старом доме и хуже твоей однокомнатной в этом. Я сейчас же отдаю ключи от твоей квартиры тому, кто должен въехать в мою однокомнатную, – он въедет с удовольствием, ведь завод ему выделил однокомнатную квартиру. А в понедельник я займусь тобой, и тебе не останется ничего другого, как въезжать в мою старую квартиру. Выбирай!

Они, правда, еще не сильно выпили, поэтому мы сходили с ним в жко, тогдашний его начальник Петр Петрович Конрад надавал чертей своей конторе, нам выправили ордера, и ко второму моему рейсу с саночками моя квартира была уже пуста. С квартирами нужно было держать ухо востро! Так что, когда я получал уже 3-комнатную, то все мои друзья были у меня с машиной с самого утра. Я, правда, оступился в кузове, неудачно спрыгнул и, сейчас уже не помню, то ли порвал, то ли растянул связки на ноге. Пока отковылял в больницу, пока мне там наложили гипс, пока добрался домой, там уже вовсю праздновалось новоселье. Но вернемся к теме.

Итак, я, маленький начальник и патриот ЦЗЛ, заволновался, что Витю Лалетина, прекрасного сварщика, у нас сманят. Но тут, как я об этом начал, у нас в ЦЗЛ неожиданно освободилась двухкомнатная квартира. Я пошел к начальнику ЦЗЛ Николаю Павловичу Меликаеву и предложил ему план: по-тихому, чтобы не возбуждать недовольство в цехе, договориться с членами цехкома и с заводом и дать эту квартиру Лалетину. По виду и по мнению работников экспериментального он парень с совестью, поэтому, получив такой аванс, вряд ли сможет от нас уйти в ближайшие несколько лет, даже если ему будут обещать золотые горы. Меликаев был, само собой, в курсе дела и за эту идею ухватился. Он решил все вопросы в администрации завода, а я в завкоме и в цехе – уговорил членов цехкома по-тихому подписать решение цехкома. Дело в том, что я вывешивал обновленные списки сотрудников после сдачи каждого дома, Лалетина в вывешенных списках еще не было, а потом он уже стоял на 3-комнатную, как бы сразу имея двухкомнатную.

Когда все вопросы решили, Меликаев вызвал Виктора и сказал ему подобающие случаю слова, что по сведениям, полученным из надежных источников, он хороший парень и отличный специалист, что администрация цеха хотела бы сделать его кадровым, а посему нашла возможность предоставить ему вне очереди двухкомнатную квартиру. Я сказал, что с очереди его снимать не буду, так что он отныне стоит в очереди на трехкомнатную, и попросил Меликаева освободить Виктора от работы, чтобы он смог сбегать и собрать необходимые справки. Виктор был парень искренний, и было видно без слов, как он рад. Конечно, мы сделали подарок за счет остальных сотрудников цеха (в том числе и за счет меня, но я был холост и о подобных пустяках не думал), однако мы хотели сделать работу цеха устойчивой, а это было на благо всего коллектива.

Так что совесть нас не мучила, тем более, что Виктор действительно стал кадровым работником цеха. В начале 80-х экспериментальный был остановлен, рабочие были распределены по остальным цехам завода, потом экспериментальный вновь ввели в работу, но вернулись в ЦЗЛ не все – ряд плавильщиков и ремонтников остались работать в основных цехах. Но Лалетин вернулся.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.