Постсоветский синдром

Постсоветский синдром

Несмотря на все попытки бывших советских республик создать национальную идентичность и функциональность независимого государства, в реальности они сохраняли между собой долгосрочные и крепкие связи. Одной из самых стойких особенностей, унаследованных ими после семи десятков лет коммунистической власти, был так называемый постсоветский синдром – он просматривался во всех бывших советских республиках, за исключением Прибалтики, быстро примкнувшей к Западу. Синдром этот проявляется в разной степени, он более выражен в государствах Центральной Азии, выстроивших авторитарные режимы, а в новых постсоветских государствах, расположенных западнее, менее заметен. Однако все двенадцать бывших советских республик, а ныне независимых государств имеют нечто общее, что роднит их между собой и отличает как от западных, так и от восточных соседей. В отличие от Центральной Европы демократия западного образца лишь только начала пробивать себе дорогу в каких-либо из этих государств.

Постсоветскими политическими системами управляют узкие группы представителей политических или семейных кланов; выборы если и проходят, то зачастую являются конкурентными лишь внешне, а на деле – управляемыми, и исход их заранее предрешен. Личные связи гораздо важнее, чем институты, которые еще недостаточно развиты. Власть закона слаба. Прозрачных механизмов обеспечения сменяемости власти практически нет. Экономику контролирует малочисленная элита, имеющая тесные связи с политическим руководством страны, и вместе они держат под контролем значительный объем активов. Коррупция и семейственность повсеместны и в порядке вещей. Свобода слова ограничена. Электронные средства информации, как правило, либо полностью подконтрольны государству, либо управлять ими поставлены лица, близкие к политическому руководству. Коммерческие связи между российскими олигархами и богатейшими бизнесменами в постсоветских государствах насаждают в них российскую манеру вести бизнес. Связи, скрепляющие эти государства, как правило, гораздо сильнее тех факторов, что разъединяют Россию и большинство ее ближайших соседей. При Путине Россия, чтобы вернуть влияние на своих соседей, все чаще и активнее начала применять «мягкую силу» – в виде языковых, образовательных и культурных связей, а также русскоязычного телевещания.

Спустя десять лет после развала СССР население в некоторых постсоветских государствах – в особенности там, где имело место стремление сблизиться с Европой, – начало восставать против постсоветского синдрома. Доведенные до крайности произволом и коррупцией в системе государственной власти, люди при помощи новых интернет-технологий и мессенджеров начали налаживать контакты с другими противниками режима в своих собственных странах, а также с зарубежными активистами борьбы за демократию и права человека. В начале XXI века на постсоветском пространстве возник новый феномен, для российских властей прозвучавший сигналом тревоги, – народные восстания, получившие название «цветных революций», которые один исследователь охарактеризовал как «недолгий и обнадеживающий момент в постсоветской, а также и в американской истории»{286}.

У всех «цветных революций» имеются общие черты. Они стали реакцией на выборы – президентские или парламентские, – которые народ счел мошенническими. Действовавшая власть не имела широкой поддержки в массах, но либо не желала, либо не имела возможности применить жесткую силу и подавить мятеж. К другим общим чертам «цветных революций» относятся наличие политической оппозиции, способной организовать и объединить людей; поддержка оппозиции общественностью и элитой в главных мегаполисах; наличие как минимум одного крупного средства массовой информации, которое принимает сторону оппозиции и позволяет ей широко транслировать свои воззрения. Сервисы обмена текстовыми сообщениями применялись для того, чтобы созывать активистов на массовые уличные акции в обход правительственной прослушки. Международные НКО с иностранным финансированием охотно помогали оппозиционным активистам советом и поддержкой. Коротко говоря, «цветные революции» имели успех, поскольку власти были неспособны насильственно подавить их, отчасти из-за того, что значительные группы сотрудников полиции и вооруженных сил перестали поддерживать власть, возмущенные произволом и коррумпированностью системы, а отчасти потому, что новые коммуникационные технологии позволяли избегать электронного наблюдения.

Кремль же увидел в «цветных революциях» угрозу для себя именно потому, что политические системы постсоветских государств во многом были схожи с политической системой России. Политику в постсоветских государствах Россия рассматривала как продолжение своей внутренней политики. В конце концов, если украинцы смогли выйти на улицу и свергнуть свое правительство, то и россияне могут сделать то же самое. А тот факт, что западные НКО активно способствуют построению гражданского общества и побуждают народ требовать большей прозрачности и подотчетности власти, облегчил Кремлю его планы изобразить эти движения как очередной пример попыток США ослабить позиции России в сферах ее законного влияния. Сотрудники администрации Буша, как и предшественники, расходились во мнениях о том, в какой мере политика США в отношении постсоветских государств должна учитывать заботы и интересы России. В аппарате вице-президента Дика Чейни выступали за жесткую политику по отношению к России, в целом поддерживали соседей России и с подозрением воспринимали намерения Москвы. Постсоветское пространство рассматривалось как полигон для проверки на состоятельность «Программы свободы», особенно после того, как стало ясно, что Ирак эту проверку, скорее всего, провалит. Мэтью Брайза, который в Белом доме курировал дела Закавказья, выразился так: «Нам надо потребовать, чтобы Россия играла по тем же правилам, что и все остальные, – мы не должны относиться к ней по-особому и давать поблажки»{287}.

А вот главный эксперт по России в администрации Буша Томас Грэм выступал за более реалистичную политику по отношению к России. Он признавал, что, вырабатывая политику в отношении постсоветских государств, США должны принимать в расчет интересы России. Грэм до 2002 года был первым помощником директора Бюро политического планирования Госдепартамента, а после перешел в Совет национальной безопасности, где проработал до 2007 года, занимая должность сначала директора, а потом и старшего директора Бюро по делам России. В период работы в Белом доме Грэм часто выражал несогласие с официальной позицией аппарата Чейни, а позже – со взглядами помощника госсекретаря по вопросам Европы и Евразии Дэниела Фрайда и его заместителя по делам России и западных новых независимых государств Дэвида Крамера. По мнению последних, интересы России не должны влиять на политику США в соседних с Россией государствах. Корень проблемы Грэм видит в том, что когда он отвечал за Россию в Совете национальной безопасности, его работа никак не координировалась с работой тех, кто в Совете отвечал за другие постсоветские государства. Так, в СНБ даже не обсуждался вопрос о том, как могут сказаться на американо-российских отношениях действия США в Грузии или на Украине. При Буше Совету национальной безопасности, считает Грэм, не хватало целостной и последовательной политики по отношению к постсоветскому региону{288}.

Разногласия существовали не только между различными ветвями исполнительной власти, но и внутри самих ведомств. Кадровые военные из Министерства обороны регулярно взаимодействовали со своими российскими коллегами и потому более оптимистично оценивали сотрудничество с Россией, чем политические назначенцы в аппарате министра обороны, хотя ни та, ни другая структура, разумеется, не были едины во мнении. Конгресс по-прежнему относился к России с большим подозрением, что явствует из самого факта провала попыток как клинтонской администрации, так и администрации Буша убедить Конгресс отменить дискриминационную поправку Джексона – Вэника. Широкий круг неправительственных организаций и этнических лоббистских групп искали возможности повлиять на политику действующей администрации, и те из них, кто ратовал за жесткий курс в отношении России, пользовались значительным влиянием. Так, украинско-американские группы, выступавшие за расширение финансовой и политической помощи Киеву, находили сочувствие в аппарате вице-президента. С другой стороны, Американо-российский деловой совет и Торговая палата США выступали за развитие более активных коммерческих связей США и отмену для России действия поправки Джексона – Вэника.

Неправительственные организации, поддерживаемые США, активно действовали в ряде соседних с Россией государств. Так, организация Джорджа Сороса «Открытое общество» потратила миллиарды долларов на усилия по укоренению демократии в государствах постсоветского пространства. Джордж Сорос, член Демократической партии, с некоторого времени с растущим неприятием относился к внутренней и внешней политике администрации Буша, а в 2003 году заявил, что «поражение Джорджа Буша – главная цель моей жизни»{289}. Однако Кремль – вероятно, в силу природы системы российской власти – так и не взял в толк, что Сорос действует независимо и по собственному почину, и причислял деятельность его организации к действиям правительства США. Такие организации, как Национальный демократический институт, Международный республиканский институт, Национальный фонд поддержки демократии, получали финансирование от американского правительства и активно содействовали организации политических партий и групп гражданского общества на всем постсоветском пространстве. Хотя у каждой НПО были свои цели и повестка, Кремль относился подозрительно к ним всем, а также к факту их иностранного финансирования и вскоре начал вводить меры ограничения их деятельности на территории России. Кроме того, в Кремле полагали, что правительство США координирует свою политику с представителями некоторых из этих НПО, и из-за этого глубокого непонимания принципов устройства политической системы США американская политика рисовалась Кремлю гораздо более последовательной, чем она была в реальности. Все эти подозрения достигли апогея, когда в Закавказье – в Грузии – повалилась первая «костяшка» в домино «цветных революций».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.