«Суверенная демократия»

«Суверенная демократия»

Ответным шагом со стороны России было официальное оформление того тезиса, который Путин неоднократно и по разным поводам повторял Бушу, – что у России собственная уникальная история и потому она вкладывает в понятие «демократия» свой смысл, не такой, как у Запада; и оба этих смысла равноценны. Ввести в широкий оборот эту официальную позицию должен был Вячеслав Сурков, загадочный заместитель руководителя администрации президента, молодой «серый кардинал», который в прошлом работал на опального нефтяного магната Ходорковского. На Суркова была возложена задача курировать деятельность партии «Единая Россия» и ее молодежного крыла «Наши», которое сам же Сурков и задумывал. Во время «оранжевой революции» на Украине репутация Суркова дала трещину, и теперь ему требовалось восстановить свой авторитет{354}. В начале 2006 года Сурков впервые публично озвучил термин «суверенная демократия» в речи, обращенной к членам «Единой России», а в том же году сформулировал концепцию более обстоятельно в отдельной статье. Суверенная демократия, как следует из его определения, – «образ политической жизни общества, при котором власти, их органы и действия выбираются, формируются и направляются исключительно российской нацией во всем ее многообразии и целостности ради достижения материального благосостояния, свободы и справедливости всеми гражданами, социальными группами и народами, ее образующими»{355}. Иными словами, ни США, ни какая-либо другая страна не имеют ни права, ни оснований рассказывать России, что есть демократия, а политическая система России полностью отвечает потребностям и ожиданиям населения страны.

Суверенная демократия не только замышлялась как противовес «Программе свободы» и контридеология, заслон на пути попыток Запада продвигать демократию. Суверенная демократия составляла также сердцевину задуманного Россией проекта использования мягкой силы; такого рода рассуждения должны были подорвать представления об универсальности евроатлантического исторического опыта и доказать, что российская политическая система, основанная на уникальных традициях страны, не менее легитимна, чем американская или какая-либо из европейских. Иными словами, чтобы доказать миру, что «наше не хуже». На пресс-конференции в преддверии саммита «Большой восьмерки» Сурков заметил: «Когда нам говорят о демократии, то думают о наших углеводородах»{356}. На саммите G8 Путин развил эту мысль: «Нам бы не хотелось, чтобы у нас была такая же демократия, как в Ираке». На что Буш ответил: «В России есть демократия российского стиля, и я понимаю, что она не должна быть точно такой же, как в США»{357}. Годом позже Буш выразился более определенно: «Если говорить о том, можно или нельзя перепрограммировать нечто, что составляет основу русской ДНК, а именно централизованную власть, то сделать это трудно»{358}.

«Суверенная демократия» превратилась в мантру российского политического класса. Тем не менее сам Путин не всегда однозначно высказывался по этому вопросу. На встрече с участниками Валдайского клуба в сентябре 2007 года в Сочи он разъяснил: «Суверенная демократия, на мой взгляд, это спорный термин. Это все-таки небольшое смешение. Суверенитет – это нечто такое, что говорит о качестве наших взаимоотношений с внешним миром, а демократия – это наше внутреннее состояние, внутреннее содержание нашего общества». Проливая свет на смысл «суверенной демократии», он ясно дал понять, что здесь ключевым термином является суверенитет, а не демократия. «Если совсем откровенно говорить, не так уж много сегодня в мире стран, которые имеют удовольствие и счастье заявить, что они являются суверенными, их можно по пальцам пересчитать. Это Китай, Индия, Россия и еще несколько стран. Все остальные находятся в определенной и очень существенной зависимости либо друг от друга, либо от лидеров блока. Это не очень приятно, но это мое глубокое убеждение и это правда»{359}. Иными словами, истинным суверенитетом обладают только крупные страны, свободные от пут различных союзов, – разумеется, за исключением США.

Россия продемонстрировала свой укрепляющийся международный статус во всей красе в 2006 году, когда впервые принимала у себя саммит «Большой восьмерки» – это было нечто вроде первого бала дебютантки, – причем было это в родном городе Путина, Санкт-Петербурге. Путин желал продемонстрировать со всей убедительностью, что Россия «вернулась» в круг равных после более чем десятилетней слабости{360}. Россия не пожалела сил, чтобы произвести впечатление на участников G8, и потому местом проведения встречи выбрала Константиновский дворец в Стрельне – образец архитектуры барокко, – и поразила гостей красотами санкт-петербургских белых ночей, как и год назад на празднествах по случаю трехсотлетия города{361}. Буш встретился в приватной обстановке с Путиным, а после провел встречу с активистами-правозащитниками, о чем заранее проинформировал Путина, дабы не проявить неуважения к российскому лидеру{362}. Хотя ряд американских парламентариев – и прежде всего сенатор Джон Маккейн – настаивали, что Россию следует исключить из рядов «Большой восьмерки», собравшиеся на саммите сосредоточили внимание на широком спектре глобальных вызовов, от «жестких» военных проблем и вопросов безопасности – Северной Кореи, положения на Ближнем Востоке, энергетической безопасности – до более «мягких» вопросов, касающихся наркотрафика и образования. Российско-американская риторика была в целом довольно сердечной. Участники саммита пришли к общему мнению, что Россию следует «как можно быстрее» допустить в ВТО. Кое-кто в России задавался вопросом, какой смысл в элитном клубе G8. Но для большинства россиян участие их страны в «Большой восьмерке» служило доказательством, что с Россией теперь считаются как с уважаемым глобальным игроком, который вернул себе место на мировой арене.

После саммита «Большой восьмерки» российская сторона принялась зондировать почву в администрации Буша относительно новой встречи двух лидеров. Белый дом предложил Бушу сделать краткую остановку в Москве по дороге на ноябрьский саммит АТЭС в Ханое, чтобы дозаправить «борт № 1». Та встреча во Внукове была краткой. Российская сторона подготовила обширную повестку, но Буша слишком заботила ситуация в Ираке, чтобы вникать в интересовавшие Путина проблемы нераспространения ядерных вооружений и вступления в ВТО. Старший директор по делам России в Совете национальной безопасности Том Грэм придерживается мнения, что из-за озабоченности Белого дома чем угодно, но только не Россией Соединенные Штаты упустили ряд хороших возможностей наладить с Москвой более продуктивные отношения{363}. С этим соглашается бывший посол России в США Юрий Ушаков. Со своей стороны, россияне жаловались, что Буш часто держится на встречах довольно безучастно и что хотя Путин желает более длительных бесед, позволяющих добраться до сути вещей, американский президент всегда требует неукоснительно соблюдать график и ограничивает дискуссии с российским лидером более общими темами{364}.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.