Добро с кулаками

Добро с кулаками

Выездные курсы по реанимации новорожденных длились три дня. Занятия проходили в актовом зале второй городской больницы. Здесь было просторней и уютней — сказывалось многолетнее спонсорство металлургического завода.

Почетными делегатами от реанимационного отделения единогласно (голоса самих «делегатов» корректно не учитывались) были избраны Александр и Дмитрий.

Для последнего это, впрочем, было весьма прогнозируемым событием. Парень всего лишь два года работал анестезиологом, еще не имел категории и вполне закономерно считался «ребенком отделения».

А вот у Александра самолюбие взыграло. Он, врач второй категории с шестью годами анестезиологического стажа за широкими плечами, вполне, по его мнению, мог бы претендовать на равноправное участие в голосовании, где кандидатура второго «делегата» определялась бы на общих основаниях. Хотя, критически оценивая подобный вариант развития событий, он понимал, что шансы у него были лишь в случае выбора методами тыка, «короткой спички», считалочки, — но на подобный непрогнозируемый экстрим коллеги вряд ли бы согласились.

Впрочем, поначалу все складывалось не так уж и плохо.

Профессор, читавший лекции, оказался человеком аккуратным и все три дня приезжал ровно к девяти утра. К двенадцати теоретическая часть заканчивалась и слушателям раздавались тестовые бланки, на заполнение которых уходило минут двадцать. Таким образом, Александр освобождался на два часа раньше, чем в рутинный трудовой будень. Лишь на третий, заключительный, день цикла дотошный кафедрал вздумал устроить практический экзамен по интубации манекена младенца. Александр спокойно вызвался в числе первых, уверенно провел манипуляцию, ввел трубку в четко очерченное отверстие. Но ложка дегтя не заставила себя ждать. Он «ошибся дыркой», введя трубку в отверстие пищевода, а не трахеи. И это он, на счету которого, по его же собственным скромным подсчетам, была по меньшей мере тысяча интубаций взрослых пациентов и полсотни манипуляций с «настоящими» живыми младенцами. А тут с какой-то куклой, и такой казус. Но окончательно настроение у него испортилось, когда, вынужденный в течение бесконечно долгих трех минут стоять перед всем залом с извиняющейся полуулыбкой, он параллельно должен был изображать внимательную заинтересованность словами профессора, подробно и, казалось, с некоторым ехидством объяснявшего суть ошибки. Напряженная поза Александра и раздосадованный взгляд настолько выдавали внутреннюю напряженность, что стоявшая рядом ассистентка кафедрала утешительно шепнула:

— Не расстраивайтесь вы так. На манекенах очень часто не получается.

Но ущемленная профессиональная гордость напоминала о себе весь день.

К утру неприятный осадок растворился, и Александр явился на работу в умеренно боевом настроении. Но мелкие пакости судьбы и не думали заканчиваться.

Исаак Данилович, выслушав отчет дежурантов, спросил «молодых» о прошедших курсах. Но «старики» слушали скудный на инциденты рассказ без особой заинтересованности, а когда все получили привезенные «экскурсантами» сертификаты о прохождении цикла, тема и вовсе сникла.

— Скучновато вы, ребятки, трехдневку провели. Другое дело мы. В понедельник ошпаренного младенца привезли. Мамочка, видите ли, утренний чаек себе заваривала, а ребеночка, чтоб под присмотром был, на кухонный стол рядышком положила. Он, простачок, ножкой чайник с заваркой себе на пузо и бахнул. Итог — тридцать процентов поверхности тела ожог первой степени, десять процентов — второй. Пришлось реанимобиль из детской областной вызывать. Во вторник дядя Боря нас с Колей потрепал неслабо. Больная после эндопротезирования [2] на четвертые сутки коллапс с остановкой дыхания выдала. Полдня из травматологии не вылезали. Сотни единиц гормонов и пару баллонов кислорода на нее извели. Думали, придется на трубу сажать и — к нам на искусственную вентиляцию. Но вроде попустило… Как она, Коль, ты с утра уже наведывался?

Сидевший в кресле Николай неопределенно передернул широкими плечами:

— Слаба, ясное дело. Но дышит ровно. Над легкими чисто. Давление без стимуляторов держит… Боря бушует. Медленно, дескать, спасаем, — добавил он с легкой досадой.

— Ну это его нормальное состояние, — отмахнулся заведующий.

Борис Николаевич Шницкий, самая харизматичная личность среди врачей города, был известным далеко за его пределами травматологом. Великолепный диагност и ортопед-практик, снискавший любовь и уважение многих пациентов, в общении с коллегами и подчиненными часто проявлял себя человеком жестким и раздражительным.

— Да, подходим к самому интересному, — продолжил Эндяшев. — Санька. Чем ты Драгунковых обидел?

Александр, расслабленно откинувшийся на спинку дивана, встрепенулся от неожиданного вопроса:

— Обидел? Я, кроме дочери, никого из них в глаза не видел. Она изо дня в день, пока ее мамочка у нас лежала, большими списками медикаментов возмущалась. Да и еще пару раз звонили, родственниками представлялись, требовали сообщить диагноз и прогноз для жизни. Я вежливо отвечал, что по телефону мы подобных справок не даем. А что, жалоба?

— Ну жалобой в классическом смысле это назвать сложно. Вчера утром под дверью отделения объявилось трое мордоворотов. Все слегка подшофе, на понтах. В общем, как конкретным пацанам и полагается. Сначала они о тебе спрашивали, фамилию называли, интересовались, работает ли. А когда узнали, что отсутствуешь, меня потребовали. Вот самый рослый из них мне коряво и объяснил, что он имеет честь быть внуком Драгунковой. От матери узнал, что любимую бабушку здесь плохо лечат, хамят постоянно, деньги на ненужные лекарства сбивают. Поэтому он и его верные друзья решили восстановить справедливость и разобраться с оборзевшим лечащим врачом, то бишь с тобой. Я ребятам вежливо объяснил, что у старушки, благодаря, в первую очередь, твоим стараниям, острый период миновал, и что она накануне переведена для дальнейшего лечения в травматологическое отделение. Ты же в данное время откомандирован на курсы. — Заведующий откашлялся, слегка утомленный длинным монологом. — Но внучок уперто допытывался, что за курсы такие и где находятся. Я честно ответил, что лекции проходят в соседней больнице, но по доброте душевной ребят предупредил, что там полон зал докторов. В общем, ушли пацаны ни с чем. Так что с тебя бутылка за отмазку, — закончил Исаак Данилович, улыбаясь. — Уж больно отмороженными они выглядели. На таких лучше не нарываться.

— Хорошо. Будем с вами дежурить, шоколадом угощу, — отшутился Александр.

Хотя смешно ему не было.

Дневная смена прошла по-будничному серо. Александр сегодня был дежурным реаниматологом. Дождавшись ухода коллег, он совершил беглый обход четырех пребывающих в стенах реанимационного отделения пациентов и, уединившись в ординаторской, решил часок вздремнуть. «Послеполуденный сон» был его выработавшейся с детсадовского возраста и, как неоднократно доказывала жизнь, очень полезной привычкой, от которой он по возможности старался не отказываться.

Дежурство — вещь непредсказуемая, сценарий начисто отсутствует. Поэтому регулярные решения Александра проводить послеобеденные затишья в объятиях Морфея с лихвой окупались приливами вечерней бодрости. А ведь именно сумерки, как известно всем опытным дежурантам, таят в себе опасность неприятных сюрпризов, требующих зачастую всенощного бдения.

Он, не раздеваясь, добросовестно улегся на широкий кожаный диван и прикрыл глаза, готовясь отдаться наплыву дремоты. Но сегодня планам на отдых не суждено было реализоваться. Вошедшая санитарка разрушила их известием, что его спрашивают трое молодых людей.

Не спеша потянувшись, Александр поднялся с удобного ложа. Он не был ни удивлен, ни взволнован. Их повторный визит вовсе не явился для него неожиданностью. Неприятные разговоры с недоброжелательно, порой агрессивно настроенными родственниками пациентов были для него не в новинку. «Очередные несколько минут хамства. Перетерпим…» Но волны утихшей с утра досады уже разыгрывались с новой силой.

Вестибюль между кардиологическим и реанимационным отделениями был настолько мал, что троица плотных молодчиков заняла большую его часть. А когда в него вышел тоже отнюдь не мелкий Александр, свободного пространства стало хватать лишь для открывания отделенческих дверей. Так что разговору предстояло происходить в истинно интимной обстановке.

— Добрый день. — Банальное приветствие, нейтральный тон, прямой взгляд. Вежливой полуулыбки Александр добавлять не стал.

— Ты Темнов? — Круглолицый крепыш лет двадцати от роду агрессивно уставился на врача и, не дожидаясь ответа, церемонно объявил: — Драгунковы мы. Поговорить нужно.

— Говорите, коль нужно. — Александр слегка повел ладонями, предоставляя собеседнику право начать.

— Мне мать и тетка на твой беспредел жаловались. Хамишь постоянно, трубку бросаешь, к бабке не пропускаешь. Ты чего творишь-то? — Амбал, насупившись, ждал ответа. Он был чуть ниже ростом, но заметно обгонял по обхвату плеч собеседника. Наметанный нюх Темнова запаха алкогольных стимуляторов не улавливал. И, судя по неподвижному, но весьма осмысленному взгляду маленьких карих глаз, подшофе внучок не был.

— Я действую согласно моим служебным инструкциям, молодой человек. — Тыкать парню он пока не стал, чтобы преждевременно не создавать иллюзии коротконогих отношений. Выканье же могли воспринять как мягкотелость. — Посещение больных в реанимационном отделении запрещено. К тому же однажды я дочь к бабушке все же впустил. Давать справки по телефону мы не имеем права, особенно сообщать диагноз неизвестным людям.

Выдавая внучку тираду стандартных фраз, он присматривался к его свите. Правый задний — рослый толстяк с обтянутым ношеной кожанкой брюшком — неподвижно стоял, лениво облокотившись о стену. Пару раз он, словно вспомнив, что находится на разборках, одаривал Александра угрюмым взглядом, но в основном разглядывал носки своих замызганных ботинок. Левый задний — лилипут тройки — был к тому же еще и самым юным ее участником. Впрочем, держался подросток на уровне, вытянувшись во всю длину более чем скромного роста.

— Ты мне зубы не заговаривай! — Внучок не собирался легко отступаться. Заготовленный им сценарий явно предполагал шумную разборку с врачом, и столь скорое мини-сожаление, к тому же высказанное столь бесстрастным тоном, его не устраивало. — Списки длиннющие кто матери ежедневно сувал и в аптеки гонял? Она без мужика двоих ростит, а у бабки пенсия — кот наплакал. Мы хренову кучу денег за эти дни угрохали! И все без толку. Бабка, как лежала, так и лежит колодой.

— Медикаменты ее покупать никто не заставлял. Она вполне могла и отказаться. Но я честно с первого дня предупредил, что больничных запасов в отделении практически нет, а при отсутствии лечения бабушка может и не выжить. Писали ей лишь самое необходимое. Положительный эффект проведенной терапии состоит уже хотя бы в том, что гематома в мозгу у старушки перестала увеличиваться. Операция ей не понадобилась.

— Да. Но лежит и еле языком ворочает — это результат, по-твоему?! — Амбал все полнее входил в образ разъяренного борца за правду.

— Молодой человек, при черепно-мозговых травмах за несколько дней не выздоравливают. Тем более что организм бабушки ослаблен. Возраст, хронические болезни сердца, легких… На данный момент ее состояние вовсе не безнадежно. Разумеется, потребуется еще много времени и средств, чтобы…

— Средств, мать твою! Моя семья уже все средства исчерпала, а точнее, просрала. И все из-за тебя, мудака!

— Зато больная еще жива! — почти выкрикнул Александр, тут же пожалев о сказанном.

Но красная тряпка уже была брошена.

— «Еще», говоришь! Да ты знаешь, что бы с тобой было, если бы она умерла?! Ты меня за пацана держишь?! — Взбесившийся молодчик рывком расстегнул молнию на куртке и, распахнув ее полы, продемонстрировал кобуру с торчащей рукояткой пистолета и висевший в поясном чехле охотничий нож. — Смотри у меня, лекарь хренов. Упаси бог, с бабкой что-нибудь случится, ты рядом ляжешь.

Темнов опешил. Он не ожидал перехода инсценировки в реалити-шоу.

Внучок, в упор пялившийся на жертву, расплылся довольной ухмылкой:

— Обосрался, докторишка. А то павлина корчил.

— Хорошо, я все понял. Признаю, что был излишне резок с вашей матерью, — непроизвольно «выкнул» он, и амбалу это явно понравилось, — но, клянусь вам, все лекарства мы использовали во благо пациентки! — «Смех, да и только! Глупость какая! На пустом месте, из пальца высосанная ситуация, типичный, можно сказать, случай… Цирк!» Этот голос внутри себя Темнов воспринимал сейчас едва ли не четче происходящего вовне.

Мордоворот напористо придвинулся, почти вдавив его в двери отделения:

— Ты не думай, я с тобой не играюсь. Мне все равно сидеть. За тебя ли, за другого мудака — без разницы. Но таких козлов я с детства презирал. Тем только и живете, что простых людей до нитки обдираете. Лечите, дескать. А как бабки у пациента закончатся, тут он для вас и говно. Не выйдет! Я себя и свою родню в обиду не дам. Понял?!

Когда Александр вдруг как бы нечаянно поймал взгляд «борца за правду», тот резко зажмурился и отвел глаза. «Ба! Да ты весь на нервах!»

— Ну вот что! Мы сейчас же идем к матери, она в бабкиной палате дожидается, — и ты при мне перед ней извинишься. И пообещаешь грудь за бабку положить до самой выписки. Понял?! — Тон сказанного не оставлял вариантов для дискуссии. Но Александр, и сам рассматривавший вариант «публичных извинений» как способ урегулирования конфликта, и не думал спорить. Его кивок был даже излишне бодр, а «хорошо» прозвучало с ненаигранной искренностью.

Второе травматологическое отделение располагалось на одном этаже с реанимационным. Их разделяли кардиология и просторный вестибюль. Людей в длинном коридоре почти не было. Утренние манипуляции были окончены, время вечерних еще не наступило. Редкие пациенты, чересчур окрепшие для тихого часа, глазели в окна на унылый ранневесенний пейзаж.

Со стороны это было похоже на конвоирование заключенного. Впереди, задавая темп, уверенно ступал внучок. Отставая на пару шагов, брел Александр. Замыкали процессию двое соратников борца с врачебным произволом. «Ну чем тебе не охрана ВИП-персоны!» — усмехнулся про себя Темнов.

Значительная часть кардиологического коридора была пройдена, когда лидирующий молодчик решил продолжить выступление:

— Мы вчера приходили. Нам твой носатый шеф выдал, что ты в толпе кретинов в соседней больнице лекцию слушаешь. Он, наверное, подумал, что мы толпы испугаемся. — Последовала кривая самодовольная ухмылка. — Ха! Нам справедливость нужна. Понимаешь?! Спра-вед-ли-вость. Подрезать тебя или репу начистить мы бы и в подворотне могли. Но мы не шпана. — Он сделал многозначительную паузу. — Мать сказала, что ты сегодня дежуришь. Вот мы и пришли тебя вежливости учить.

Для входа в травматологию посетителям требовалось снять верхнюю одежду, накинуть на плечи медицинские халаты, переобуться или надеть поверх уличной обуви бахилы. Вешалка с застиранными халатами и ящик с мятыми портками располагались здесь же, у самых дверей отделения.

На пороге, осененный удачной идеей, Темнов обернулся к «конвоирам»:

— Ребята, вы тоже Драгунковы? Родственники? — Молодчики тупо молчали. — У бабушки еще раны на голове и на бедре не закрылись, а тут сразу трое в уличной одежде. Риск инфекции очень высок.

Внучок на секунду замешкался, но человеческий фактор взял свое:

— Ждите здесь, — чинно приказал он соратникам.

Пока их лидер накидывал поверх дубленки халат и, сопя от неудобства, натягивал поверх ботинок бахилы, «родственники» успели расположиться на вестибюльной лавке.

До нужной палаты предстояло преодолеть унылую сорокаметровку.

С утра Темнов наведался к своей теперь уже бывшей реанимационной пациентке, бегло осмотрел ее; в ординаторской пролистал историю болезни, убедившись, что все дневники наблюдения и листы назначений переданы и подклеены. Тогда в палате со старушкой никого из родни не было. Кто ж знал, что продолжение следует?!

Койка Драгунковой располагалась слева от входа, или, говоря врачебным сленгом, была первая по обходу, проводившемуся, согласно укоренившейся традиции, по часовой стрелке. Вторую по обходу койку около окна занимала блондинистая толстушка средних лет, отличившаяся переломом правой плечевой кости. Пару дней назад ей был установлен корригирующий аппарат, и сейчас больная рука, обмотанная бежевой косынкой, напоминала раздувшийся валик, под которым угадывались очертания металлических колец и пронзающих плоть руки спиц.

Вошедшие мужчины застали ее сидящей на кровати. Здоровой левой рукой женщина энергично зачерпывала из стоявшей на тумбочке кастрюльки борщ и аккуратными движениями отправляла ложку в пухлогубый маленький рот.

Две койки у правой стены пустовали. Впрочем, второе травматологическое отделение несло постоянное ургентство, поэтому редкий вечер выдавался лишенным новых поступлений. И уже к ночи большинство коек было занято вывихами, неосложненными переломами и прочими «однодневками», которые не нуждались после вправлений и гипсований в стационарном лечении и бодро покидали отделение уже к полудню следующего дня.

Дочь Драгунковой сидела у материнской постели. Все то же, примелькавшееся за прошедшие две недели, усталое хмурое лицо с большими темными глазами и тонкими складками бледно-розовых губ, обветренная кожа, высокая худощавая фигура. Сын вовсе не походил на мать. Ни лицом. Ни фигурой. Единственное, что их объединяло, — сочившаяся из устремленных на Темнова взглядов нескрываемая злость. И ее причину Александр вознамерился выяснить. Здесь и сейчас.

— Извините, — обратился он к поедающей борщ толстушке. — Я прошу вас на несколько минут покинуть палату. Мне необходимо обсудить план лечения тяжелой больной с ее родственниками. — В сторону Драгунковых он не смотрел, зная, что и для них она — нежелательный свидетель.

— Но я же обедаю! — искренне возмутилась женщина. — Сейчас доем, выйду.

— Простите, но прием пищи в палатах запрещен. Об этом вы можете узнать из вывешенных в коридоре правил нахождения в стационаре. — Александр говорил, тщательно подбирая слова, но чувствовал, что раздражение готово прорвать защитный барьер видимой уравновешенности. — Поэтому, будьте добры, идите доедать в столовую. Иначе я буду вынужден пригласить палатную медсестру, ваши продукты поместят в общий холодильник, и вы сможете употреблять их только в пределах пищеблока. Прошу вас! Всего пятнадцать минут.

То ли страх утраты контроля над продуктами, то ли особенно душевный тон Александра — заставили-таки неугодную соседку накинуть халат и просеменить в коридор. Борщ она предусмотрительно накрыла крышкой.

— Я вынужден был прийти по настоянию вашего сына. — Темнов поспешил заговорить первым. — Я понимаю, в каком тяжелом положении вы сейчас находитесь, и искренне сочувствую…

— Он сочувствует! Нет, вы видели, теперь он сочувствует. — Дочь Драгунковой перевела гневный взгляд с врача на сына, призывая того в свидетели. — Что-то я за две недели твоего сочувствия не ощутила. Сплошное хамство и жлобство. Бумажками с твоими назначениями можно весь туалет обклеить. А толку вот… — Она махнула рукой в сторону кровати: — Ни жива. Ни мертва.

Александр с досадой отметил, что по количеству «тыканий» в его адрес сегодняшний день имел все шансы стать рекордсменом. Заученная система отношений «врач — пациент» в данной ситуации не работала. Но альтернативы он не видел.

— Я уже объяснял и вам, и вашему сыну, что на данном этапе результаты лечения весьма обнадеживают. Нужно время…

— Сколько?! Месяц, год? У меня каждый день на счету. Мужа схоронила, сама еле ноги волочу, младший сын подрастает… А где Ромка? — обернулась она к отпрыску.

— С племяшом в коридоре ждут. Нечего им тут… А ты кончай душу бередить. А то вишь, пургу развел. Я тебя для чего привел?! Обещай, что велено, и прощения проси, — повелительным тоном напомнил внучок Темнову.

— Да не нужны мне его извинения! Сейчас с усерачки наобещает, а завтра не дозовешься. Не верю я им! Ох и довелось мне в жизни горя хлебнуть, но уж не думала никогда, что в больнице с такой черствостью и злобой столкнусь.

После этого короткого диалога матери и сына Александру стал ясен ответ на главный для него вопрос — «почему он?». Да просто так сложилось. Забитая обстоятельствами женщина. Болезнь матери. Затраты, нервотрепка, отсутствие результатов лечения. И вот на фоне всех бед возникает он — «самодур, хам и зазнайка, мерзкий докторишка, только и умеющий, что катать гигантские списки медикаментов и с важным видом сообщать родне пациентки: «состояние без изменений». В общем, чем не кандидат на вакансию козла отпущения.

— Ну ты что, язык проглотил? — снова пошел в атаку внучок.

Александр секунду отстраненно смотрел на парня, затем перевел взгляд на женщину — потрепанную жизнью мать и дочь в одном лице.

— Да-да, конечно. Я… — Запнувшись, он сделал пару шагов к изголовью больной и, слегка наклонившись, вгляделся в ее лицо. Старческая маска сухой бледной кожи, пустой взгляд замутненных глаз, пока еще ровное, но поверхностное дыхание. «Гарантии… Хм…» — грустно усмехнулся он про себя. — Я, конечно… — Развернувшись к парню, Темнов резко ударил того в солнечное сплетение. Амбал, приоткрыв рот, согнулся пополам, схватившись руками за живот. Врач, шагнув вбок, пару раз приложился немелким кулаком за его правым ухом. Безуспешно пытаясь вдохнуть, большое тело безвольно повалилось на пол.

— Что!.. Ой!.. — Фальцет женского испуга еще не успел нарасти до крика, когда Темнов пригрозил ошеломленной матери:

— Тихо! Или ему хуже будет. — Сверлящий взгляд темных глаз Александра кольнул ее расширенные зрачки, а спокойно-зловещая интонация мгновенно задушила потенциальный вопль. — Нам необходимо объясниться. Будете себя спокойно вести, все для всех закончится благополучно. Понятно?

Она испуганно кивнула, прижав к груди бледные руки. Ее ошеломленный взгляд был устремлен на вяло копошившегося на полу сына.

Александр, присев, рванул полы его куртки. Сначала нож. Поясной чехол легко расстегнулся, и в руке Темнова оказался пятнадцатисантиметровый клинок с грубо выдолбленной бороздой стока и кустарной эмблемой на незатейливой рукоятке. Зэковские поделки.

— Уже за это пару лет впаять могут, — желчно озвучил находку Темнов.

Теперь кобура. Не выпуская из левой руки нож, правой он несколько секунд провозился с застежкой. Так и есть, пневматика. А в кобуре хрен отличишь. Вынув заполненную маленькими шариками обойму, Александр сунул ее в карман, а сам пистолет бросил на тумбочку. Перешагнув лениво потянувшегося к нему парня, он подошел к ближайшей от выхода кровати и двумя энергичными толчками придвинул ее вплотную к двери, заблокировав открывающиеся внутрь створки.

Содержимое висевшего на быльце старушкиной кровати пакета Александр безжалостно вытряхнул на пол, аккуратно вложив на освободившееся место разряженный пистолет. Прихватив сиротливо поблескивающий нож, врач оседлал тумбочку напротив ошарашенной собеседницы. Внучок, наконец, сподобился придать малопослушному телу сидячее положение. Его налившиеся злобной краснотой осовевшие зенки неотрывно следили за доктором.

Итак, вступление удалось, время переходить к основной части бенефиса:

— Говорить буду я. Ваше дело слушать и соглашаться. — Схема «врач — пациент» вновь работала, хотя и с некоторыми вариациями в акцентах. Женщина нервно дернула головой. — Хорошо. Ваша позиция мне теперь окончательно ясна. Я склонен полагать, что никаких далеко идущих криминальных планов ни у ваших сыновей, ни у вас насчет меня не было. Но ребята маленько переиграли. И теперь для них это чревато серьезными последствиями.

— Они здесь ни при чем! Это я рассказала им о вашем свинском… — она запнулась, — поведении. И пожелала, чтобы кто-нибудь обучил вас вежливости. Это все я, — поспешно добавила она, но внезапно, сориентировавшись, наградила Темнова давешним злобным взглядом и четко выдала: — Но и вам отвертеться не удастся. Мы с сыном засвидетельствуем факт… насилия.

— Уважаемая! Я найду десяток свидетелей, которые с удовольствием опишут происшедшую у дверей реанимации ссору, припомнят ругань и угрозы в мой адрес со стороны ваших отпрысков. — В действительности Александр сомневался, что медсестры и кардиологические больные из ближайших к вестибюлю палат станут охотно свидетельствовать в чью-либо пользу. Но блеф сработал. Мамочка вновь переменилась в лице. Но он еще не закончил: — Кроме того, нож вашего сына наверняка вызовет интерес правоохранительных органов. Вы, я думаю, знаете, что ношение подобных предметов без спецразрешения запрещено. Ну-у, — Темнов упивался осознанием контроля над ситуацией, — быть может, он и условным сроком отделается…

— Гад! Ну ты и гад! — Парень стоял на коленях, ухватившись за быльце кровати.

Мать кинулась к сыну, но Александр раздраженно погасил ее несвоевременный альтруизм:

— Сядьте! Сотрясение мозга легкой степени, не более. На пару недель о водке, сигаретах и бабах придется забыть. Утром советую показаться неврологу. Вставай, орел, медленно, ручками обопрись и на кроватку падай. Отдых тебе не повредит.

Амбал, пошатываясь, медленно поднялся и, повернувшись, обессиленно свалился на третью по обходу кровать.

— Ну что сидишь?! Иди стучи, ментов зови. — Темнов удовлетворенно подметил в его рыке интонации обреченности.

— Это я всегда успею. Сейчас важнее поставить точки над «и» в наших с вами нестандартных отношениях. Итак, говорю прямо: дни больной сочтены. От пары недель до нескольких месяцев при соответствующем лечении. Ходить она уже не сможет, в лучшем случае, будет сидеть без поддержки. Речь, быть может, и вернется, но лишь единичные слова и короткие фразы. Конечно, возможны варианты, но скорее в худшую сторону.

Женщина молчала. Неподвижный взгляд был устремлен на стену позади врача. Он лишь озвучил ее худшие опасения. Вынес на свет ума то, с чем в сумерках души она уже смирилась. Парень, часто моргая, созерцал пол между врагом и матерью, неосознанно массируя припухлость за ухом. Это уже не был тот молодчик, что предстал Александру менее часа назад.

— Средств на длительное лечение… — Одна из створок палатной двери с глухим стуком уперлась в спинку подпиравшей ее кровати. — Еще пару минут. Мы уже заканчиваем, — громко осадил посетителя Темнов. — Да, денег у вас нет. Без поддерживающей терапии прогноз и вовсе не ясен. На данном этапе моя работа как реаниматолога окончена. В травматологии больной тоже нечего делать. С таким же успехом она может лежать и дома. Сегодня четверг. В понедельник-вторник вам настоятельно предложат выписку. Советую к этому времени договориться о переводе в терапевтическое отделение по месту жительства. На пару недель оттянете домашнюю мороку.

Александр встал.

— Рейнджер хренов! — весело хмыкнул он, швыряя пакет с пистолетом на кровать подле внучка. Поворачиваться к нему спиной Темнов уже не боялся, однако нож из руки не выпустил. Резким движением он отодвинул кровать, наполовину освободив выход. Сняв висевшее над умывальником полотенце, тщательно протер нож и, обернув его, кивнул усталым глазам женщины:

— Прощайте.

Заждавшаяся у палаты толстушка проводила врача испуганным взглядом.

«Подельники» все так же сидели на вестибюльной лавке.

Увидев одинокого доктора, «младшенький» открыл было рот, но Темнов опередил вопрос, протянув ему полотенце:

— Брату отдашь. Накинь халат и заходи. Ты в палате можешь понадобиться, — и, скользнув взглядом по лошадиной вывеске «племянничка», посоветовал: — Домой на такси езжайте. Для здоровья полезней.

Испорченного послеобеденного отдыха было немного жаль.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.