Эпилог

Эпилог

Миф приручил птиц и посадил в золотые клетки. В трудные времена они покидают святилища и вольно парят в небесах. Их возвращение – залог восстановления мира на земле. Если к их стае присоединится обычный сизый голубь, он через сорок дней станет белым. А каждая седьмая птица среди них – чистый дух.

Колин Таброн. «Тень шелкового пути»

Выпавший во время бурана 5 сентября снег вскоре растаял. На всем Памире установилась чудесная осенняя погода. Зима дала людям передохнуть перед новым своим наступлением. Солнечные дни и холодные ночи создавали идеальные условия для работы строителей – дело продвигалось быстро, но при этом все понимали, что нужно спешить. Каждый день киргизы просыпались, смотрели на возвышавшиеся монолитной стеной горы высотой более шести тысяч метров и отмечали, что снеговая линия спускается все ближе к подножию. К середине месяца нижняя кромка снежного покрова была на уровне 5000 метров, а через несколько дней добралась до 4000 метров. Когда снег укроет долину, работы придется прекратить.

Девятнадцатого сентября я позвонил Сарфразу, чтобы сообщить, что вертолета не будет. И тут выяснилось, что мой коллега уже полностью захвачен решением новых проблем. К тому времени он уже перевез все оставленные Вохид Ханом материалы в Бозаи-Гумбаз, но материалы второго грузовика почему-то оказались складированы в другом месте. Эта стоянка называлась Гозкхон и находилась с западной стороны озера Чакмак, примерно в восьми километрах от таджикской границы. Там киргизы чаще всего проводили осенние месяцы. От Гозкхона до Бозаи-Гумбаза было три дня пути. При условии, что в распоряжении Сарфраза было лишь несколько яков, перевозка этого груза могла занять около месяца. А ведь цемент и 190 деревянных досок для обрешетки уже скоро понадобятся рабочим. Без них невозможно было в срок закончить возведение здания.

Тем временем состояние Абдул Рашид Хана постепенно ухудшалось. После того, как прошел слух о его болезни, со всех уголков Памира в Кара-Джилгу стали прибывать люди, чтобы отдать ему дань уважения и предложить свою помощь. Одни приходили пешком, другие приезжали на лошадях или яках. Такое единодушие и стремление быть вместе в трудную минуту было очень трогательным и ценным, но это неизбежно приводило к оттоку рабочей силы из Бозаи-Гумбаза, где она именно в этот момент была особенно нужна. Это вывело Абдул Рашид Хана из себя. «Не время сейчас сидеть сложа руки и смотреть на умирающего старика, – кричал он сочувствующим, даже не пытаясь сдержать гнев. – Бессмысленно находиться здесь, когда вы могли бы помогать строительству собственного будущего!»

Больной вождь киргизов обретал относительный покой лишь ночью, когда родственники выносили его на руках из юрты. Он лежал под открытым небом и смотрел на звезды, которые когда-то привели его предков из монгольских степей в эти края. Вероятно, именно тогда на небесах он прочел ответ на вопрос, который терзал его все последние годы.

На следующее утро Абдул Рашид Хан собрал весь народ и подробно описал сложившуюся ситуацию. Он объявил, что, несмотря на добрую волю и искреннее желание американских военных помочь киргизскому народу, они не смогут прислать вертолет, чтобы отвезти его в больницу, а также доставить оставшиеся материалы поближе к стройплощадке. Что до его здоровья, то он готов принять свою участь и предает себя воле Аллаха. Но школа – это другое дело.

«Мы живем на краю света. Никому нет до нас дела. А это значит, что нам остается полагаться только на себя, – заявил он. – Строительство школы – наша главная цель. У нас мало сил и средств, но с этого момента все, что у нас есть, мы направим на выполнение этой задачи. Иншалла, мы завершим то, что начали».

После этого он распорядился, чтобы яки, пасшиеся на разбросанных по всему Малому Памиру пастбищах, были немедленно отправлены в Гозкхон. Киргизы оседлали самых быстрых лошадей, и гонцы отправились в разные уголки восточного Вахана, чтобы сообщить о распоряжении вождя. Уже через двадцать четыре часа вереницы приземистых лохматых животных потянулись к западному берегу озера Чакмак.

Когда Сарфраз позвонил и рассказал мне о распоряжении командхана, я оценил это мудрое решение: действительно, так строительство школы ускорится и уж наверняка закончится до морозов. Но больше всего меня впечатлила самоотверженность и убежденность, которая стояла за этим приказом. Абдул Рашид Хан всю свою жизнь боролся за благополучие своего народа и потерял здоровье в бесплодных попытках переиграть судьбу. И даже в предсмертный час он думал не о себе, а был готов использовать огромную силу, которую имеет последняя воля умирающего, чтобы направить людей к высокой цели. Он явил собой пример истинного лидера – благородного и несгибаемого. Удивительным образом эти качества часто оказываются свойственны тем, кто живет в заброшенных и диких, далеких от цивилизации местах. И конечно, упорство Хана не могло не дать плодов.

К 21 сентября сорок три яка прибыли в Гозкхон. Там на них погрузили цемент и доски, и караван двинулся в Бозаи-Гумбаз. Старожилы утверждали, что на Памире еще не бывало такого большого каравана. А тем временем к месту, где находились материалы, подгоняли все новых животных.

Тем временем шестьдесят киргизов прибыли в Бозаи-Гумбаз, чтобы помочь восьми опытным каменщикам из долины Чарпурсон, распоряжавшимся на строительной площадке. Люди работали по четырнадцать часов в день: носили воду, замешивали цемент. В середине дня они ненадолго прерывались на обед, который женщины накрывали прямо рядом со строящимся зданием. Судя по тому, что рассказывал мне Сарфраз по телефону, все это напоминало средневековый общинный труд, когда «всем миром» люди брались за какое-то важное дело.

Человек с перебитой рукой всегда находился в центре событий. Его спутниковый телефон все время выдавал новые координаты, и мне стало понятно, что Сарфраз просто летал по окрестностям. То он подгонял пастухов с южной оконечности озера Чакмак, чтобы те быстрее гнали стада яков; то обсуждал текущие потребности с каменщиками; то несся в Гозкхон, чтобы проследить за формированием второго и третьего караванов.

Я живо представлял себе, как Сарфраз с тревогой смотрит в сторону гор, замечая, что снег опустился еще на сто метров ниже. И как снова безжалостно погоняет несчастного, измотанного Казила палкой для трекинга, которую использовал вместо хлыста.

Через несколько дней в 7.30 вечера в Боузмене раздался телефонный звонок. Тара сидела на веранде с псом Таши на руках, Хайбер занимался музыкой, а Амира делала домашнее задание по математике на кухонном столе.

– Ну и?.. – спросил я нетерпеливо.

– Все отлично, сэр. Школа достроена.

Я посмотрел на календарь, стоящий у меня на столе рядом с фотографией Абдула, маленького механика, починившего нам радиатор на трассе в Бадахшане во время первой поездки на север Афганистана. Был понедельник, 28 сентября.

Почти через десять лет после того, как я дал слово присланным Абдул Рашид Ханом всадникам, наконец удалось выполнить обещанное.

* * *

Говорят, что где-то далеко в горах Малого Памира в самом центре обширной чашеобразной долины течет холодная и быстрая река. Ее прозрачная вода питает растущие по берегам изумрудные травы. На бескрайние окрестные луга каждое лето приводят на выпас стада коз и овец. Река впадает в маленькое озеро, в котором отражается синее небо. Поверхность озера и травы на лугах мерно колышутся, овеваемые дыханием вечно гуляющих на этих просторах ветров.

Примерно в сотне метров от берега озера – небольшой холм. Мне рассказывали, что на южной, самой солнечной его стороне стоит школа. В ней четыре класса с земляным полом; ее стены сложены из камня. Оконные и дверные рамы покрашены в веселый красный цвет. Если встать в дверях и вглядеться в даль, то на юге будут видны вершины Гиндукуша, а на востоке – гряды Тянь-Шаня. А если обойдешь вокруг и устремишь взгляд на север, то в районе таджикской границы горизонт будет закрыт горами таджикского Памира.

Я пишу эти строки в начале октября 2009 года. До следующей весны мы не сможем узнать о судьбе Абдул Рашид Хана – умер ли он или победил болезнь. Сейчас Сарфраз снова седлает Казила и направляется домой в долину Чарпурсон, к семье, с которой не виделся девять месяцев. Только через полгода, когда сойдет снег и весна снова откроет тропы Гиндукуша, он сможет снова наведаться на Памир. Однако несмотря на страшные холода и огромные сугробы вокруг, отрезавшие киргизское поселение от внешнего мира, 200 детей будут всю зиму ходить в школу. Они получат новые знания и навыки, и впоследствии это, возможно, изменит их жизнь и жизнь всего их маленького племени. К лучшему или к худшему, мы пока не можем предвидеть.

Мне сказали, что киргизы готовы принять эту непредсказуемость и примириться с ней, потому что они понимают: сознание ребенка, как поверхность соседствующего со школой озера, отражает то, что происходит вокруг. Киргизы полагают, что распространение грамотности подобно кругам на воде от брошенного камня. Человек не сможет руками удержать эту волну.

Обо всем этом я узнал через третьи руки, в основном от Сарфраза, потому что мне так и не удалось побывать в Бозаи-Гумбазе и увидеть все своими глазами. Но я продолжаю верить, что рано или поздно смогу добраться туда. Для меня это будет лучшей наградой за труды – встать «в центре мира» на самом трудном и загадочном участке древнего Шелкового пути и смотреть, как расцвел цветок, посаженный в самом дальнем углу нашего «афганского сада». Думаю, что меня захлестнет поток самых разнообразных эмоций, и надеюсь, что среди них будет и чувство удовлетворения, и гордость за проделанную работу. И в то же время что-то мне подсказывает, что, может, лучше мне никогда туда не попадать.

Да, я очень хочу увидеть эту школу, которую считаю уникальной «жемчужиной Малого Памира». Но при этом я прекрасно понимаю, что моя роль в ее создании очень невелика. На самом деле я, как послушное животное, как караван из одного-единственного человека, лишь курсировал между странами, доставляя пожертвования простых американцев на другую сторону земного шара.

В остальном же, как ни грустно это сознавать, проект в Бозаи-Гумбазе реализовывался без моего участия. С этим фактом и тогда, и сейчас мне трудно смириться.

Получив известие, что не удастся организовать вертолетную перевозку Абдул Рашид Хана в больницу, а части материалов – к стройплощадке, я всерьез опасался за исход всего этого предприятия. Ведь я сам уже дважды пытался добраться до поселения киргизов, и оба раза обстоятельства не позволили мне достичь цели. Теперь, несмотря на крайнюю необходимость и максимум задействованных связей, в этот глухой район не смогли проникнуть даже военные! В тот момент разочарование ослепило меня, и я не в силах был принять неудобную истину: для нас принципиально важно было постараться сделать все возможное для успеха этого проекта. Но то, что мы потерпели поражение, оказалось еще более значимым и ценным фактом.

Только через несколько дней после всей этой истории с вертолетами до меня стало доходить, что для киргизов было гораздо важнее добиться всего самостоятельно, чем получить любую помощь – от меня, от американских военных или с любой другой стороны. Слава богу, это действительно их проект, и они успешно его завершили.

* * *

Институт Центральной Азии сейчас курирует 130 школ в разных районах Пакистана и Афганистана. Но ни одна из них не находится в такой изоляции от внешнего мира и так высоко в горах, как четырехкомнатное здание, которое построили совместными усилиями ваханские киргизы и Сарфраз Хан на зеленом склоне, неподалеку от мелководного озера в Бами-Дунье, на высоте 3807 метров над уровнем моря. Кроме самого первого проекта в Корфе, это самая дорогая моему сердцу школа. Она символ человеческого достоинства, свидетельство того, каких результатов могут добиться самоотверженность и упорство.

Беднейшие кочевники смогли сделать то, что оказалось не под силу властям их страны, иностранным военным и некоммерческим организациям. Они не просто построили школу в удаленном уголке Афганистана. Они подали пример, который должен вселить надежду в жителей всех афганских городов и селений, где дети жаждут научиться читать и писать и где родители мечтают дать образование не только сыновьям, но и дочерям. Особенно эта надежда важна для деревень, находящихся в кольце «автоматов Калашникова».

Боевики по-прежнему рьяно защищают лживую истину, будто девочка, изучающая арифметику, нарушает заповеди Корана. И что за это ей следует плеснуть в лицо кислоту.

То, что совершили киргизы, войдет в историю. Теперь всякий афганец, говоря об обитателях Памира, будет вспоминать легенду о всадниках, преодолевших высокие горные хребты, чтобы отыскать хоть кого-то, кто построит им школу. Получив обещание, они сами взялись за его исполнение, возведя здание собственными руками.

Эту легенду хранят камни, из которой сложена школа. Когда на Памире идут дожди, потоки воды стекают по кровле и стенам, бурными реками спускаются вниз к подножию гор и питают поля и сады в афганских провинциях. Вода нашептывает всем жителям страны, что если даже самое слабое, всеми позабытое и позаброшенное племя сумело добиться своей цели, то наверняка это получится и у всех остальных.

Это касается всех нас. Какие бы беды и препятствия ни вставали у нас на пути, судьба нашей нации (не важно, великая она или малая) и судьба наших детей (как мальчиков, так и девочек) по-прежнему в наших руках.

Итак, не пора ли вернуть себе то, что давно было отнято у нас? Никто так хорошо не даст ответа на этот вопрос, как герои легенды, которым много пришлось вынести, чтобы вернуть себе право на получение образования.

О, если бы я мог поделиться историей строительства маленького здания школы на «Крыше мира» с моим старым наставником и добрым другом Хаджи Али! Увы, вождь Корфе, никогда не учившийся грамоте, лежит под могильным камнем, в тени абрикосовых деревьев неподалеку от ячменного поля близ родной деревни. Но, думаю, если бы он услышал мой рассказ, он бы одобрительно кивнул. Этот человек знал великую цену малых побед.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.