Куликово поле после 16:00

Куликово поле после 16:00

Рассказывает Николь: «Кто-то из женщин постарше заговорил о колокольном звоне. Надо бежать в церкви и просить звонить во все колокола — беда пришла в Одессу. Люди должны знать — в Одессе, в центре города — смерть, убийство, увечья — среди солнечного мирного дня. Другая часть предложила набирать в пластиковые стаканчики песок — чтобы бросать в глаза «ультрасам», чтоб не могли бить наших ребят. О себе они не думали. А кто поднимет руку на бабушек, ведь, в конце концов, почти всех растят бабушки, родители заняты, а они всегда рядом. Так и сейчас они думали, что смогут остановить драку одним своим присутствием. Депутат областного совета Вячеслав Маркин тоже был с нами. Советовал женщинам в случае опасности прятаться за трибуну или под нее. Тоже ожидал, что будет мужская драка, а дело женщин — оказывать помощь пострадавшим» (10).

Рассказывает Ника: «Вскоре начались звонки. Страшные. Звонили наши куликовцы, умоляли бежать с Куликового поля, т. к. этих нелюдей очень-очень много.

Позвонил 17-летний мальчик, кричал, что их на улице Греческой убивают, что видел, как человеку отрубили ногу, что он помогает загружать в скорые окровавленных людей без сознания. Сказал, что «Беркутовцы» [сотрудники специального подразделения «Беркут», именно те, кого жгли, закидывали камнями, били цепями, металлическими прутьями и т. д. в Киеве] нам очень помогают, но тоже очень убеждал всех уходить с Куликова поля» (1).

Тем не менее все решили остаться на Куликовом поле, видимо, никто не мог поверить, что в Одессе может произойти что-то ужасное… Все думали максимум что может произойти, так это потасовка с камнями, дубинками и кулаками…Все думали, что звонки преувеличивают всю критичность обстановки…

Хотя были и те, кто представлял, что что-то плохое все же может произойти. Где-то в 16:45 (я писала смс-ку, поэтому и запомнила время) ко мне подошел мой знакомый поэт — Виктор Гунн и сказал: «Здесь я знаю хорошо только тебя. Если вдруг со мной произойдет… ну… ты понимаешь что, напиши моей любимой женщине, а то я знаю, она будет очень переживать» и назвал мне ее имя и фамилию и сказал где можно ее найти. Я тогда удивилась его мыслям, я просто не могла поверить, что может произойти что-то настолько ужасное. После всего случившегося я долго пыталась его найти среди живых приходящих на Куликово поле, но тщетно — он оказался среди погибших. Светлая ему память!

В тот момент на Куликовом поле были мужчины в большинстве своем за 45 и женщины, многим из которых было за 50, была даже мама с двумя детками. В начале, еще в часа 2 дня, на сцене был импровизированный концерт афганцев, люди слушали песни и разговаривали… Потом, я даже не заметила когда музыканты исчезли.

Рассказывает Николь: «Концерт окончен, воины-афганцы свернули аппаратуру и ушли. Перед трибуной крутились мальчики, двое (одному 9-10 лет, другому приблизительно 12 лет) с мамой. Они слушали концерт. Я обратила внимание, как они увлеченно смотрели на воинов-афганцев. Еще подумала, либо их папа на сцене, либо какие молодцы у них родители, нормальное дали воспитание детям [позже будет упоминание об этих мальчиках, но уже не такое радужное]» (10).

«Отчётливо было видно, — рассказывает Стас, который успел побывать в центре города и удачно пробрался назад на Куликово поле, чтобы его защитить, — что на Куликово поле на призыв в большинстве вышли люди, которые ничем помочь не смогут. Очень много было пожилых, до половины вообще составляли женщины. И даже те мужики, что были, были в лучшем случае вооружены какой-то палкой. И никакой защиты, было тепло и люди оделись легко» (6).

В какой-то момент, когда звонков, по всей видимости, стало больше куликовцы начали немного волноваться.

Продолжает рассказ Стас: «Столкновение с настоящими [завезенными] «правосеками» (а не нашими доморощенными) отчетливо показали — они в ближний бой вступают только при подавляющем численном преимуществе. Вся их основная огневая мощь — это камни и зажигалки. Чтоб не кидали зажигалками, нужно их сдерживать на расстоянии камнями. Но при такой перестрелке без каски, щита и уж затем, бронежилета (или достаточно плотной одежды) — делать нечего. Подошел к командиру, изложил своё видение. Что оборонятся мы не сможем, что выдержим осаду в лучшем случае только если будет много милиционеров, что Куликово открыто со всех сторон и т. д.» (6).

«Я помню Вячеслава Маркина, — рассказывает Инна, — всегда такого добродушного. Он смотрел на нас взглядом, словно говорящим «войско вы наше возрастное, что же мне делать, как же вас защитить» Да, да, именно это говорил его взгляд.

Была на поле группа женщин, которая обеспокоенно обсуждала обстрел Славянска. Вячеслав подошел к ним, начал успокаивать, говорить, чтобы они не паниковали и успокоились. Он как бы своим поведением пытался успокоить людей. Я просто до сих пор вижу его взгляд и доброту. В его взгляде было сопереживание нам, что мол «подставляются такие простые люди, совершенно не приспособленные к боевым действиям». Вот такой вот был взгляд у Вячеслава Маркина» (15).

Помню, что депутат Вячеслав Маркин (я даже как-то обрадовалась, увидев его уверенного, спокойного и даже улыбчивого) призвал женщин покинуть Куликово поле, многие мужчины его поддержали. По-моему, это прозвучало даже со сцены, но женщины категорически отказались. На тот момент женщин на поле было больше чем мужчин, а всего было где-то человек 250–300. Я слышала, как женщины говорили: «Нет, мы никуда не уйдем! Сколько же тут мужчин останется? Нет, мы их не оставим! Мы никуда не уйдем!»

Вспоминает Инна: «Нам дороги были не те палатки, которые там стояли. А дорого было наше сообщество, сообщество мыслящих, радушных людей, которые понимали, что происходит в стране, чем грозит это положение всем нам, хотели как можно больше людей привлечь на нашу сторону и объяснить правду происходящего» (15).

Рассказывает Стас: «Бабы есть бабы: «Мы не отступим», «Одессу не сдадим» и т. д. уходить не захотели. Вот только я уже достаточно насмотрелся к тому моменту случаев, как «правосеки» попав в голову человеку, и, когда он беспомощно валяется на земле даже не защищается, продолжали его забрасывать камнями или избивать палками. В конце концов, часть баб уломали уйти, командование решило обороняться в здании Дома Профсоюзов (что было большой ошибкой), но даже двери здания сказали не ломать пока не подойдут «правосеки». Мол, «а вдруг они сюда не придут, а мы ворвались в здание». Стали лихорадочно пытаться возвести хоть какие-то укрепления» (6).

Рассказывает Ника: «Наши мужчины сказали, что если при столкновении наши будут отступать, то раненых нужно будет расположить в Доме Профсоюзов. Они пошли спросить откроют ли нам в таком случае дверь, но в доме Профсоюзов, видимо, ответили, что дверей не откроют. А тревожные звонки продолжали поступать» (1).

Было решено соорудить баррикады вокруг палаточного городка из всего, что было, но было у нас немного подручного материала и баррикады эти были легко преодолимы.

«Мы делали баррикады, — рассказывает Надя, — если их так можно назвать, потому что не из чего было делать — десяток щитов, пару десятков мешков с песком (за неделю до этого двумя машинами вывезли мешки с песком — было много в ограждении лагеря, особенно у палаток «Народной дружины», т. е. ближе к Облсовпрофу [Дом профсоюзов]), десяток шин, женщины насыпали песок в стаканы, чтобы сыпать в глаза. Сначала делали баррикаду по периметру Куликова поля, т. е. растянули. Затем вторую баррикаду делали перед палатками и сценой» (4).

Рассказывает Игорь: «Я был на Греческой площади, но уже когда все горело и майдановцы разъезжали на угнанной пожарной машине. Так что начала событий не видел. Потом вернулся на Куликово поле. Там люди уже строили баррикады» (19).

Рассказывает Леонид: «Я вообще должен был быть за городом. Дела задержали. Залез в интернет. Там сообщения о событиях на Греческой. Немного последив за происходящим, решил приехать на Куликово поле. Тем более наши в интернете писали: «Собирайтесь на Куликовом, на Греческую не нужно ехать». Был здесь где-то минут за 40 до набега майдановской орды» (18).

«Еще перед тем, как начали строить баррикады, — продолжает свой рассказ Инна, — на крыльце Дома Профсоюзов я увидела группку верующих. Подошла к ним и говорю: «Звоните в церкви — пусть звонят в колокола, бьют набат [тревожный сигнал для сбора народа, подаваемый обычно ударами в колокол]. Давайте будем ездить на машине с громкоговорителем по городу и говорить людям, что здесь идет оборона, что идут бои за Одессу, что это 41-й год». Женщины начали звонить по церквам, своим знакомым, просить, чтобы батюшки били в колокола.

Несколько женщин побежало в церковь на улице Пантелеймоновской. Но им там отказали. Батюшка сказал, что на это может дать разрешение только Владыка [неофициальный титул высшего священнослужителя в русском, сербском, македонском и болгарском православии]. Я тогда говорю девочкам: «Ну так звоните Владыке», а они мне: «Мы не можем на прямую, мы и телефонов его не знаем». «Тогда звоните батюшкам — пусть дозваниваются Владыке» — сказала я и побежала помогать остальным. [Тогда мы еще не до конца понимали, но церковь вернее ее высшие священнослужители, были очень напуганы происходящим беспределом в Украине в последние месяцы. Видимо поэтому каждый из настоятелей церквей Одессы боялся взять на себя какую-либо ответственность. Как оказалось не беспочвенно, уже через несколько дней после произошедшей бойни 2 мая православные церкви московского патриархата стали обвинять в попытках дестабилизации ситуации в городе и в хранении оружия. Это все подкреплялось проведением обысков, в надежде найти оружие, которое, конечно же, не было найдено, но некоторым священнослужителям все таки пришлось бежать из страны]» (15).

С центра города начали приходить раненные, кое-как перебинтованные, в основном они были с разбитыми головами или лицом. Мы здесь же им начали оказывать первую помощь, осваивая наш первый урок, останавливая кровотечение, промывая раны и перебинтовывая их. Раненные, прорвавшись разными путями из центра города, пришли защищать Куликово поле, наш палаточный городок, наш символ Сопротивления фашистам! «Около 17 часов вернулись человек 20 [из «Народной дружины», которые уходили на выручку ребятам на Греческой], с синяками и кровоподтеками, остальные, не пробившись, рассеялись» (4).

Рассказывает Руслана: «После того, что произошло на площади Греческой, все кто смог разбежались в разные стороны, убегая от лиц с «жовто-блакитными» [желто-голубыми] флагами. Никто не знал куда бежать — кто домой, кто на Куликово поле.

Мы бежали по дороге, встречаясь с нашими, постепенно увеличивая группу. На улице Пантелеймоновской, почти у железнодорожного вокзала, какой-то парень дал нам 3 биты, говоря, что он с нами, т. е. поддерживает нас. Наши парни поблагодарили и сказали, что этого никогда не забудут. Все с радостью стали идти вперед. Дойдя до Куликова, мы увидели, что люди там уже стали все разбирать, строили баррикады у Дома профсоюзов, ломали асфальт для дальнейшей обороны. В этом время шла прямая трансляция, где показывали наших противников, в т. ч. и одесситов — «ультрас», которые двигались с большой скоростью в сторону Куликова поля. Пока наши все разбирали, мы что-то пытались сделать, т. е. чем-то помочь» (13).

Рассказывает Светлана: «Мы вышли к Куликову полю. Проходя через остановку железнодорожного вокзала (для маршруток) — пламенно кричали «Одесса — Вставай!» … Никто не присоединился… «амебы»…

Подошли к Куликову. Здесь как-то сразу все потерялись из виду… Растворились в деятельности» (8).

Мужчины и женщины начали искать палки, чтобы было хоть чем отбиваться. Ломали ножки стульев, палки из стендов, брали палки для дров и любую другую вещь в палатках или вокруг, которой можно было бы защищаться…

«Я стояла возле палаток, а возле меня оказался паренек. — Делится своими воспоминаниями Инна. — Я посмотрела на него, ну цыпленок совсем и подумала: «Боже мой, дитя как ты будешь тут отбиваться? В руках у него была деревянная палочка. Я спросила сколько ему лет. Он ответил, что 20. «Тебе страшно?» — спросила я его. Он мне ничего не ответил, только лишь посмотрел на меня. Я до сих пор помню его взгляд, его глаза мне говорили: «Тетя, мне страшно, мне так страшно». Я так и не знаю, что с этим парнишкой стало. Дай бог, чтобы этот паренек остался живым.

Мне тогда даже вспомнился один момент свидетелем, которого я была несколько дней назад. Вот такие же юные ребята из дружинников стояли на Куликовом поле и разговаривали. Если б я знала, что мне придется вспоминать этот разговор — я бы запомнила его наизусть. Я помню, как один мальчик рассказывал другому, что у него дед был танкистом и дошел до Берлина, где-то был ранен. А второй рассказывал, что его дед был летчиком и потерял ногу.

И вот 2 мая, вспоминая этот разговор, я понимала, какие дети стоят рядом с нами на площади Кулькового поля. Это стоят дети тех родителей, кто сумел им рассказать, воспитать их как настоящих патриотов, настоящих ценителей великого дедового подвига, который, так быстро, часть населения Украины предала и растоптала» (15).

Продолжает рассказ Света: «Женщины пальцами стали отковыривать асфальт. Большие куски дробили на мелкие… Кто-то подошел с вилами. Поддели асфальт — мы стали разбивать особо крупные куски. Что помельче — относили ближе к баррикадам. Носили — женщины — на мешках, навалив сверху горы. Носили мужчины — навалив на поддоны, устланные чем-то…

Поле было практически пустое только за «оградой из мешков с песком и поднятыми поддонами» — бегали мы, как муравьи… В палатках — никого. Пока мы поднимали асфальт и дробили его на мелкие части, — за нашей спиной строили баррикады на ступеньках проклятого Дома Профсоюзов…» (8)

«Тревожные звонки продолжали поступать и было решено перебираться на крыльцо Дома Профсоюзов. Туда же были перенесены матрасы, медикаменты из палатки. Также было решено переносить баррикады к крыльцу» (1).

Строительство «куликовцами» баррикады у крыльца Дома профсоюзов

Рассказывает Надя: «С футбольного матча позвонил зять и сказал, что фанаты «Черноморца» в середине второго тайма организованно поднялись и ушли. После футбола зять с племянницей пришли за нами на Куликово поле, мы не хотели уходить, они пытались остаться с нами, мы их отправили домой (у них маленький ребенок), племянница уехала, а зять остался на газоне перед «Стекляшкой» [Административное здание Одесского областного совета и областной государственной администрации, расположено через дорогу напротив Дома профсоюзов и Куликова поля].

С 17 до 18 часов депутат облсовета Вячеслав Маркин два раза нас пересчитывал, было около 200 человек и Маркин сказал, что достаточно. Были предложения уйти, бросить лагерь, но мы не хотели покидать Куликово поле — как символ. Просил женщин уйти, но мы не хотели уходить» (4).

Женщинам-медсестрам сказали быть на крыльце с медикаментами.

«Я стояла боком к двери. — Рассказывает Марина. — В какой-то момент отчетливо услышала, что щелкнул замок. Дверь изнутри кто-то закрыл. Еще подумала, что в здании кто-то есть. Конечно, должен же оставаться вахтер. Всегда кто-нибудь остается» (7).

«Тем временем пришло сообщение, что «правосеки» движутся к нам по Проспекту Победы [современное название Александровский проспект]» (6).

Поход на Куликово поле «правосеков», которые возглавили толпу агрессивно настроенных «майдановцев» и «ультрас»

«На просьбы пустить людей внутрь дверь никто не открыл. Перед лицом реальной опасности ее пришлось выломать» (7).

«Флаги и фотографии погибших «беркутовцев» мы унесли в здание, висеть остался лишь флаг «Народной Альтернативы», Одессы и Украины» (6).

«Люди заносили на крыльцо Дома профсоюзов аппаратуру, какое-то имущество из палаток, православные несли иконы и хоругви» (3).

«Заносили в здание портреты Героев-«беркутовцев», — продолжает рассказ Надя, — пару стопок каких-то списков и листовок, матрасы, одеяла, купили медикаменты. У меня с братом [этим людям за 50 лет, брат незрячий] были дубинка-держак от лопаты, но короткая, половина держака и швабра.

Не заметила куда занесли генераторы и аппаратуру со сцены, может быть даже увезли, ведь в лагере стояли несколько машин, а потом их не стало. Если сохранили «майно» [имущество] — слава Богу» (4).

Я, Артем (с ним и его женой мы проходили вместе через Александровский проспект) и еще один «куликовец» побежали в церковь, находящуюся рядом на улице Пушкинской, просить, чтобы они били в набат, привлекая внимание людей и таким образом призывая их помочь в обороне Кулькового поля. Но нам отказали, сославшись на отсутствие старшего и на закрытие церкви. Мы попробовали побежать в церковь на улице Пантелеймоновской, но уже было, практически, 18.00 и она была закрыта, мы попытались позвонить или достучаться, но нам никто не ответил и мы раздосадованные вернулись ни с чем на Куликово поле. Когда мы возвращались, то встретили дедушку, которому было около 70 лет, он полный решительности шел из центра города, где произошла неравная кровавая схватка. Голова его была наспех перевязана, через бинт виднелись пятна крови, но приняв бой в Центре города на улице Греческой он шел на Куликово поле защищать его. Я очень наделась, что седовласый защитник Одессы выжил, но, увы, он погиб в Доме профсоюзов между третьим и четвертым этажами. Это был Александр Приймак, 1945 года рождения. Светлая ему память!

Вернувшись, мы увидели, что все, кто были на Куликовом поле, участвуют в создании новой баррикады вокруг крыльца Дома Профсоюзов. Мы начали помогать.

«Люди подносили доски, стулья, поддоны, чтобы ребята могли забаррикадировать входные двери в случае нападения и продержаться до прибытия наряда милиции» (3).

В то время милицейская машина стоящая на Куликовом поле куда-то отъехала, по-крайней мере на самом Куликовом я ее уже не видела. Горсточку милиционеров, которая крутилась на площади я тоже как-то уже не видела, наверное отошли подальше, видимо их уже предупредили о надвижении толпы.

Рассказывает Андрей: «На Куликово поле я приехал где-то за 30–40 минут до прихода толпы «майдановцев». Я был за городом, перезванивался с другом, который был на Греческой. Когда его телефон перестал отвечать я решил приехать найти его, но уже не на Греческую, а на Куликово поле» (16).

«Буквально за 5 минут до нашего входа в Дом Профсоюзов, — рассказывает Инна, — меня остановила одна из верующих, тех которые стояли на крыльце. Она мне сказала со слезами на глазах: «Вы знаете, не ждите помощи, никто не будет звонить, Владыка отказал». Для нее это было большим ударом. Я, в принципе, и не ожидала другого решения, а она верила, что церковь все силы направит, чтобы помочь людям. Тем более там стояли их прихожане…» (15).

Но из уст в уста передается, что в Дом профсоюзов зашел священник, видимо из постоянной группы верующих, которые всегда присутствовали на Куликовом поле во время встреч, митингов и маршей. Также есть свидетельство одного из выживших, что он видел как священнику отрубили руки. Страшно подумать, что это может быть правдой, но, увы, для «бандеровцев» православие и православные — это кровный враг, а для тех кого они выбрали своими врагами они применяют варварские способы убийства, что было доказано во время бойни 2 мая.

В официальном списке погибших священника не было, но ведь в этом списке, к большому сожалению, нет еще многих наших погибших товарищей.

Я упоминаю этот факт потому, что хочу сказать, что в разных группах нашего общества есть разные люди и то, что Владыка отказался дать добро на звон колоколов для набата совсем не означает, что церковь не хотела помочь, просто в тот момент не нашлось смелости ни у него ни у настоятелей церквей самим принять решение, взяв на себя ответственность. Да ведь никто из них и из нас и подумать не мог, что может произойти такая кровавая расправа…

Итак, поступила команда женщинам с медикаментами заходить в здание на 2-й этаж. Мы пошли на 2-й этаж раскладывали медикаменты на столы-кафедры, стоявшие в коридоре. Когда мы вошли в здание. Свет в нем был.

«Когда узнали о надвигающейся толпе, — рассказывает Андрей, — люди, которые были на Куликовом поле, начали кричать, чтобы все прятались в дом профсоюзов. Я слышал, как женщина с детьми говорила: «Давайте спрячемся в здание, может милиция нам поможет» (16).

Рассказывает Светлана: «Кто-то (в балаклаве, в камуфляже, он находился за спинами первого ряда ребят) со ступенек Дома профсоюзов прокричал в мегафон, что нам всем необходимо укрыться внутри здания. Мы стали возмущаться — впереди нас — какие-никакие, но все-таки заслоны (поддоны с мешками). Перед ними, мы за 15 минут сделали, огромные кучи брусков асфальта (а чем еще отбиваться?!!!)… И что — мы сейчас оставим весь этот чудный метательный материал и спрячемся?! Мы стали складывать в мешки, на покрытые поддоны, — весь тот асфальт, который подняли перед Куликовым…

Я дважды тащила тяжелые мешки с асфальтом — вперед, ко входу, — мне, да и многим бабам — нашим!! — навстречу шагали мужики (уж извините, за 30 далеко…) — Они вслед за кем-то кричали «Один за всех! И все за одного!!» Они кричат — улыбаются, проходя мимо нас… а мы — тащим… друг за дружкой… асфальт… Не им, как оказалось потом…

Нам снова в спину прокричали (мы снова собирали асфальт в мешки) — что «ультрасы» уже прошли ЦУМ [Центральный универмаг] и вот-вот будут здесь!!! Всем срочно укрыться в здании!!» (8)

Рассказывает Надежда: «Около 19 часов уже сказали, что «бандерлоги» бегут по переходу у вокзала, и тогда мы почти все вошли в здание.

Еще раз скажу, что страха не было — ну разобьют стекла, ну и что, но представить себе, что будут жечь живьём людей — не могла» (4).

Рассказывает Лена: «Сообщили, что агрессивно настроенные «ультрас», «правый сектор» и остальные сторонники «майдана» приближаются к Куликову полю, людям сказали разбегаться. Но тут же послышались крики, взрывы, стрельба со стороны привокзальной площади» (3).

Рассказывает Руслана: «Я колебалась и не знала, что мне делать. Моя знакомая, была тоже на Куликовом поле, но в это время она общалась со своим другом, который был в дружине. Мужчина, нам незнакомый, который был у входа дома профсоюзов, часто повторял: «Женщины, дети! Заходите внутрь! Они уже рядом». Я слышала эту фразу не один раз, но не решалась, опасаясь того, что я одна и никто меня не защитит. Да и, к тому же, толку с меня там было бы мало. Внутреннее чувство (или шестое, как говорят) мне подсказывало, что мне туда не нужно идти, но разум, это даже не разум, а, наверное, совесть, не позволяя отойти — ведь мы всегда кричали «Один за всех и все за одного». Позвав свою знакомую несколько раз, которая даже не обернулась в мою сторону, то ли не услышала меня, то ли была занята общением с ее знакомым, я решилась войти в здание» (13).

«Все стали забегать в Дом профсоюзов, — продолжает рассказ Лена, — чтобы укрыться там. В основном это были пожилые люди, женщины, были даже дети, испугавшиеся озверевшей толпы, приближающейся к Куликову полю. Это были люди, которые хотели живой стеной закрыть палаточный городок и не дать его снести. Ребят из палаточного городка было немного, человек 30–40 [возможно 50–60]. Так же в Дом профсоюзов попали и случайные прохожие и дети ищущие укрытия от приближающейся толпы. Кто-то закричал, чтобы женщины, старики, дети поднимались наверх, а ребята хотели оборонять крыльцо и 1-й этаж. Я поднялась на 2-й этаж»(3).

Рассказывает Алиса: «Я с женщинами забежала в здание Профсоюза, занося сумки с медикаментами» (12).

Рассказывает Ника: «Когда мы забегали, на первом этаже, я видела нашего областного депутата Вячеслава Маркина. Он разговаривал с ребятами, был внешне спокоен» (1).

Рассказывает Светлана: «На момент, когда я попала в Дом профсоюзов — мне казалось, что нас там человек 200–250… Плюс еще около 50 — перед входом, на баррикадах.

Я помню момент, как мы заходили. Запомнила его еще больше, еще крепче, после того, как увидела уже 3 мая в интернете — обожженный труп человека, который вместе со мной, с оглядкой назад, — на вокзал, — собирал асфальт, встряхивал мешок, приподнимал его и говорил: «еще есть место, насыпай, успеем. Не пройдут, суки!». И потащил сам этот мешок. Высыпал его на ступеньках, за первой, самой чахлой линией обороны — дальше с мешком (весом в 35–45 кг — не пройти)…

И мы побежали внутрь. Потому что сзади — со стороны вокзала (Макдональдс); спереди, со стороны Итальянского бульвара (стадион «Спартак») — на нас стали бежать «ультрас». Мы протиснулись через «вертушку» на входе. Заходили ребята и впереди меня, и позади — без ничего… как на прогулку… В глазах — полное непонимание того, что происходит. У меня были такие же глаза…

Всех женщин попросили подняться на 2-3-й этажи. Я пошла. На 2-м этаже (правое крыло лестницы) девочки готовили серьезный медпункт» (8).

Рассказывает Игорь: «Никто специально не призывал заходить в это здание. Люди зашли туда, чтобы защититься. И я тоже зашёл вместе с ними. Я попал внутрь впервые в жизни. Там работали профсоюзные организации, были какие-то офисы. Но раньше мы к нему и близко не подходили» (19).

«Со стороны Пушкинской, Канатной и «Стекляшки», — рассказывает Андрей, — начала идти толпа. Они нас окружили. Бежать было некуда» (16).