«Мы двужильные…»
«Мы двужильные…»
И вот мы в море. Погрузились метров на сорок, чтобы спокойнее было, и начали долгую и нелегкую работу: менять у торпед установку глубины с пяти метров на два. Для этого торпеды нужно доставать из аппаратов. В лодочной тесноте это совсем не просто — почти голыми руками извлекать из узких труб восьмиметровые стальные сигары. Но что поделаешь, другого выхода нет.
[13]
Торпеда — это не пуля и не снаряд, а подводная лодка в миниатюре. Тонко сработанные и много раз выверенные механизмы яростно вращают гребные винты, придавая торпеде сорокаузловую[3] скорость. Хитроумные приборы удерживают ее на нужном курсе и на заранее установленной глубине, чтобы донесла она четыреста килограммов взрывчатки до неприятельского борта. Больших народных денег стоит торпеда! И расходовать ее на авось — значит поступать против совести и долга.
Мы работаем сосредоточенно, быстро, изредка ворчим, поминая всякими нелестными эпитетами тех, кто придумал устанавливать на торпедах пятиметровую глубину. Будто мы должны воевать только с линкорами да крейсерами. А где они, эти крейсера?
Наконец установки глубины на торпедах изменены. Но тут выясняется, что аккумуляторные батареи уже требуют зарядки. И уходим мы подальше от бухты, чтобы вдохнуть в батареи новые силы.
Запись об окончании зарядки делается уже на страничке вахтенного журнала, помеченной новой датой — 28 июня. Снова идем попытать счастья в ту самую гавань. Подходим. Осматриваемся. Транспорта и след простыл. Зато у входа в гавань плавают буйки и маячит сторожевой катер, — видно, фашисты успели поставить здесь противолодочную сеть. Досадно! Ну как тут не выругать боцмана и механика — прикатили во вражескую бухту, словно к теще на блины! Немцам надо было бы оказаться полными остолопами, чтобы не заметить показавшуюся из воды рубку.
Продолжаем патрулировать вдоль берега. Настроение у всех отвратительное. И у меня — не лучше. Тяжелые мысли не дают покоя. Подготовлены ли мы к борьбе с таким серьезным и опытным противником, как гитлеровская Германия? Боевая тревога не застигла нас врасплох, мы сразу же вышли в море. Это очевидный факт. Но готовность к выходу в море — это далеко не все. Сколько еще путаницы, неразберихи! И передача двух «щук» беломорцам, и дурацкая инструкция об установке глубины на торпедах… Да что там, это капля в море.
Главное, сумеем ли мы воевать так, как подобает за-
[14]
щитникам социалистического государства, страны с самым передовым общественным строем, подвергшейся нашествию темных сил? Мы должны драться люто, беспощадно. Но для этого мало одной храбрости, одной ненависти, одного желания победить. Подводнику для победы нужно еще большое, годами обтесанное и отшлифованное умение. Без этого в лучшем случае героически встретишь смерть. Но не это нужно стране. Не для этого народ наш отказывал себе в сытном куске и в нарядной одежде, создавая Советский Флот. Не красиво погибать, а уничтожать врага — вот наше кредо, наша жизненная установка. А как мы готовились к этому? Всегда ли делали то, к чему обязывали нас и профессия и долг?
* * *
Мне вспоминаются давяще-унылые дни 38-го года. На флоте свирепствовала «врагомания». Шли аресты. Из наших рядов исчезали командиры, политические руководители, специалисты. Порой и тот, кто сам «разоблачал врагов», оказывался арестованным. Работала какая-то комиссия, выясняла: не было ли строительство новой базы в Вайенге вредительством. Мол, база флота — и расположена в Кольском заливе, там, где ходят иностранные суда (будто военно-морскую базу или даже крупный корабль можно спрятать в карман!).
Я в ту пору командовал лодкой. Помню, стояли мы у пирса и проклинали хозяйственников с береговой базы, не доставивших вовремя хлеба — из-за этого задерживался выход в море. Тут на пирсе появились два флотских начальника.
— Почему не в море? — спросил один.
— База задержала, не подвезли хлеба, — ответил я.
— Безобразие! Вы что же, и во время войны стали бы задерживаться из-за хлеба? — со зловещими интонациями в голосе произнес другой. — Да за это к стенке ставить будут!
Я промолчал, не зная, что возразить на столь явную ахинею.
А первый авторитетно поддержал:
— Да тут все командиры, которые с тридцать третьего года, — враги. Точно говорю.
Незадолго до этого, в день 20-летия РККА, меня наградили орденом за освоение Севера, иными словами, за
[15]
постоянную службу здесь, начиная с 1933 года. Горько и жутковато стало мне от этих слов. В том походе я старался пробыть как можно дольше…
Постепенно арестованные, от которых не сумели добиться «признания», стали возвращаться на флот. А нервозная обстановка подозрительности и взаимного недоверия выветрилась не сразу. Это давало себя знать в наших будничных делах и, что самое страшное, отражалось на боевой подготовке. Помню, лодкам после разгула «врагомании» целый месяц запрещали плавать в подводном положении. Во время учений можно было наблюдать такую нелепую картину: лодки маневрировали на поверхности, время от времени вздымая вверх трубы перископов: это обозначался выход в торпедную атаку. А на каждой лодке находился не один представитель штаба, дабы командир не насвоевольничал.
Хорошо, что летчикам не запретили подниматься в воздух, а то, следуя той же логике, им могли бы предложить учиться летать только на земле.
Страшно подумать, что было бы с флотом, начнись тогда война…
Но миновало и это время. Финская война заставила флот заняться своими делами, всерьез взяться за боевую учебу. Особенно оздоровилась обстановка с приходом на флот нового командующего — Арсения Григорьевича Головко. Прибыл он к нам летом 1940 года. А в конце года и на бригаду подводных лодок был назначен новый командир — Николай Игнатьевич Виноградов.
Учеба у нас пошла по-настоящему. Больше проводилось торпедных и артиллерийских стрельб, причем тактический фон для них создавался трудный — такой, какой может сложиться в реальном бою. Учения стали проводить в плохую видимость, в штормовую погоду. Мы практиковались в подводном маневрировании, в подныривании под корабли, учились скрытно проникать в бухты в подводном положении, осваивали прорыв противолодочной обороны, несли дозорную службу.
И все эти годы мы, конечно, изучали и осваивали суровый и трудный Северный театр. Плавали в шторм, и в туман, и в неистовстве снежных зарядов. Учились видеть ночью и оставаться незамеченными полярным днем. Запечатлевали в памяти и в блокнотах однообразные, трудные для штурманских определений берега. Какие бы
[16]
казусы ни происходили в боевой учебе, а Северный Ледовитый океан мы обживали. И обжили, почувствовали себя в нем по-домашнему, по-хозяйски. Море стало нашим союзником. А для того, кто с ним не подружился, оно такой же опасный враг, как и противник на войне.
Наша бригада — вполне жизнедеятельное соединение. В ней три дивизиона. Первый состоит пока из трех лодок — «К-1», «К-2» и «Д-3». Но ожидается пополнение. Лодка типа «Д» уже старушка. А «катюши» — великолепные подводные крейсера, которые могут сделать честь флоту любой нации. Эти корабли, сравнительно недавно вступившие в строй, очень мореходны, обладают большой автономностью, что позволяет им действовать в океане, далеко от своих баз. Соответствует этим задачам и вооружение. У них шесть торпедных аппаратов в носу и четыре в корме. А на палубе две 100-миллиметровые пушки и две сорокапятки. Солидный артиллерийский кулак даже для надводного корабля!
Командует дивизионом капитал 2 ранга Магомед Имандутдинович Гаджиев, или, попросту, Керим, как зовем его мы, друзья. Родился он в горном дагестанском ауле, а призвание свое нашел на морях. Замечательный из него вырос подводник: тонкий тактик, умело соединивший отвагу с хитростью и дерзость с точным расчетом. И человек Керим обаятельный: добрый, веселый, отзывчивый, никогда не теряющий чувства юмора. Воспитанные им экипажи и командиры лодок хорошо обучены, крепки своим моральным духом.
Второй дивизион, которым я командую третий год, имеет в своем составе шесть «щук». Не новые, но вполне надежные лодки. С ними можно выбираться и в Норвежское море, за далекий Нордкап. В носу у них четыре торпедных аппарата, в корме — два. Две 45-миллиметровые пушки. Словом, есть чем воевать. И люди на них — умелые, твердо знающие подводную службу. Все так и рвутся в бой.
Третьим дивизионом, состоящим из шести лодок типа «М», командует капитан 3 ранга Николай Иванович Морозов — «малюточный дед». Это прозвище получил он за свою давнюю приверженность к лодкам-»малюткам», с ними связана вся его командирская служба. «Малютки» и впрямь совсем небольшие корабли. Построены они в расчете на действия в прибрежных рай-
[17]
онах, вблизи своих баз. Две торпеды и малокалиберная зенитная пушка — вот и все их вооружение. Честно говоря, не все на флоте верят, что от «малышей» можно ожидать какого-либо проку на нашем суровом театре. Но и «малюточный дед» и экипажи лодок воспринимают такие сомнения как личное оскорбление — все они убежденные патриоты своих кораблей.
Мне знакомы и эти лодки и люди, которые служат на них. Думается, что в руках таких людей «малютки» годятся для задач, что стоят перед «ими. А может быть, и на большее…
Так неужели же наш подводный флот с такими кораблями и, главное, с такими людьми не сможет ничего противопоставить противнику?! Ну конечно же сможет! Немцы второй год ведут большую войну, у них уже накоплен серьезный боевой опыт. А у нас пока что этого опыта нет. Отсюда и ошибки, и путаница, и неверные решения. Но ведь опыт-то дело наживное. И мы вполне подготовлены к тому, чтобы быстро накопить его — фундамент для этого есть. Вот и за этот поход мы кое-чему научились…
От этих мыслей восстанавливается душевное равновесие. Да и не имею я права поддаваться хандре. Настроение командира — не его личное дело. Оно быстро передается окружающим, экипажу, А с подавленным настроением много не навоюешь.
* * *
И опять ходим мы вдоль норвежского побережья на своей позиции. И опять не видим ничего, кроме беспечно резвящихся косаток. Этим младшим сестрам китов и дела нет до войны. В нескольких небольших бухточках, куда мы успели заглянуть, одни рыбачьи шлюпки и боты.
В ночь на первое июля получили приказ возвращаться в базу. Идем к своим берегам. Я обхожу один за другим отсеки. Беседую с людьми. У старшин и краснофлотцев, несмотря на неудачи, настроение в общем-то боевое, уверенное.
— Мы, товарищ капитан третьего ранга, двужильные, — говорит один из трюмных. — Немцу нас все равно не одолеть.
— Верно, — подтверждает электрик. — Война-то, видно, всерьез и надолго. Но рано или поздно мы его разобьем.
[18]
Непоколебима у людей вера в главное: не может наш советский, самый справедливый строй рухнуть, как бы ни был силен враг…
Всплыв у Кильдина, обменялись позывными с сигнально-наблюдательным постом. Входим в Кольский залив. Слева знакомые очертания мыса Летинского. Проплывают мимо небольшие острова — Торос, Седловатый, Екатерининский. Вот и Екатерининская гавань. Швартуемся у свободного пирса. Здравствуй, Полярное, наша посуровевшая североморская столица, с домами в темных полосах и пятнах камуфляжа!
По пути в штаб бригады узнаю, что семьи командиров и сверхсрочников, еще остававшиеся в городе, эвакуированы. А в штабе услышал новость, о которой мы не знали в море: Финляндия находится с нами в состоянии войны.
Я подробно доложил командованию о походе. Охарактеризовал Аркадия Ефимовича Моисеева как смелого и решительного командира, обладающего необходимыми знаниями, уверенно управляющего кораблем, требовательного и пользующегося авторитетом у подчиненных. Такого командира можно посылать в самостоятельный боевой поход.
Нашу атаку по транспорту разобрали очень обстоятельно. Как выяснилось, это была первая на флоте боевая атака, произведенная подводной лодкой. Командование и штаб бригады сделали вывод, что стреляли мы со слишком большой дистанции и потому торпеда не дошла до цели. Того же мнения придерживались и представители Главного морского штаба, которые в ту пору находились в Полярном. Однако вывод был, прямо скажем, не очень убедительный. Во всяком случае, опыт наш учли и все командиры лодок, уходящих в море, стали получать боевую инструкцию, по которой глубина установки торпед равнялась двум метрам.
Сейчас, оглядываясь назад, небезынтересно отметить такую деталь. Наши торпеды, когда они попадали в цель, срабатывали безотказно — установленные на них инерционные взрыватели были вполне надежны. Мы не оказались в положении немецких, американских и японских подводников, которые на первых порах боевых действий упустили немало побед из-за низкого качества взрывателей.
[19]
Итак, наш первый поход не увенчался боевым успехом. И все-таки мы плавали не зря. Наши наблюдения имели интерес для разведки. Сами мы получили некоторое представление о том, как немцы охраняют свои гавани — охраняют, кстати говоря, не очень-то усердно: видимо, не принимают всерьез наши подводные силы. Наконец, в результате нашего похода изменена инструкция, регламентирующая глубину торпед. И все это — первые крупинки боевого опыта, которого нам пока так не хватает.
Нельзя забывать и о том, что минувший поход дал «путевку в жизнь» такому толковому командиру, как Моисеев.
* * *
На сухопутье не смолкают жестокие бои. Горноегерские части фашистов нацелены на Мурманск и на ключ к Кольскому заливу — полуострова Рыбачий и Средний. Их сдерживает 14-я армия генерала Фролова. Силы явно неравны. На стороне гитлеровцев преимущество в численности войск, у них больше орудий и минометов, Их авиация господствует в воздухе. И все же наши сопротивляются не только отчаянно, но и успешно. На некоторых участках фронта фашистам почти не удалось продвинуться. На других положение хуже. И на флоте в помощь армейцам срочно формируются и порой с ходу бросаются в бой отряды морской пехоты.
От желающих идти сражаться на фронт нет отбоя. Командиров заваливают рапортами. Но разве удовлетворишь просьбы всех, кто хочет лицом к лицу схватиться с фашистами?! Северу нужен флот, а значит, нужны и корабельные специалисты. И все же возможности высвободить людей для участия в боях на сухопутье изыскиваются, хотя и с трудом.
Морские отряды состоят из посланцев надводных кораблей, береговой базы подплава, подводных лодок, школ учебного отряда. С кораблей взято все стрелковое оружие — винтовки, ручные и станковые пулеметы.
И горные егеря, рвущиеся к Рыбачьему и Среднему, застряли на склонах хребта Муста-Тунтури. Взять полуострова, блокировать Кольский залив им не удалось. И не удастся, пока жив хоть один наш боец. Потерять залив — значит потерять незамерзающие морские ворота
[20]
страны во внешний мир, а вместе с ними и Северный флот.
Сражаются не только на сухопутье. Немало боевых дел числится уже и за надводными кораблями — эсминцами, сторожевиками, торпедными катерами и катерами «МО». Они ведут огонь по скоплениям врага на берегу, высаживают и прикрывают десанты, дерутся с кораблями и самолетами. И только нам, подводникам, пока не везет.
С моря возвратились три «щуки» и три «малютки». Никого не встретили, а стало быть, и никого не потопили. В чем же дело? Неужели немецкие войска обходятся без снабжения?! Едва ли. Исключено и то, что по лапландскому бездорожью они смогли проложить сухопутные коммуникации. Значит, остается море. Так почему же, черт возьми, мы не встречаем там тяжелых, осевших ниже ватерлинии, сухогрузов, дородных, низкопалубных танкеров? Остается предположить: плохо ищем. Не знаем еще всех повадок врага, системы его базирования и охранения, его перевалочных пунктов. Плохо еще у нас налажена разведка, взаимодействие с другими родами сил, и в первую очередь с авиацией. Но, увы, авиация наша пока еще просто слишком малочисленна и плохо оснащена.
И все же нам необходимо добиться успеха в боевых действиях на вражеских коммуникациях. Ведь все взаимосвязано на войне. Начнем мы нарушать морские сообщения фашистов — и это не замедлит отразиться на боеспособности горноегерского корпуса, действующего на суше. Стало быть, и флот сможет сосредоточить больше усилий на решении своих главных задач. Да и для всего фашистского рейха наши успехи на море оказались бы чувствительны: из портов Финляндии и Норвегии гитлеровцы вывозят никелевую и медную руды, совершенно необходимые им в военной промышленности…
После возвращения из первого похода я пробыл в Полярном всего два дня. 4 июля пришлось уйти на «Щ-422», которой командовал капитан-лейтенант Малышев, в Норвежское море. Что сказать об этом походе? До позиции мы добирались трое суток. Пробыли в отведенном нам районе меньше недели — пришлось возвращаться назад из-за неисправности кормовых горизонтальных рулей. В Полярное вернулись 12 июля несолоно хлебавши.
[21]
А через два дня мне приходится снова собираться в плавание — Норвежское море позвало обратно. На этот раз чемодан свой переношу на лодку 1-го дивизиона «Д-3».
* * *
Слова «единая боевая семья» стали уж очень затасканным языковым штампом. Но, ей-богу же, трудно найти более подходящее выражение, чтобы охарактеризовать взаимоотношения людей в нашей бригаде. Ну, начать хотя бы с того, что подводники старшего поколения почти все давно знают друг друга. То ли знакомы еще по училищу имени Фрунзе, то ли занимались вместе на Высших курсах подводного плавания. Да и служба сводила многих из нас на разных флотах, в разных соединениях. Подводный флот у нас молодой, и тем, кто давно связал с ним свою судьбу, приходилось плавать почти на всех типах лодок.
Среднее поколение — а оно составляет основной кадр командиров кораблей — тоже прошло через разные дивизионы. Многие командиры «малюток» плавали раньше старпомами на «щуках», на «щуки» нередко назначались опытные командиры «малюток». А со «щуки» хорошему командиру открывалась дорога на «катюшу».
Потому у нас и происходило стирание граней между «своим» и «чужим» дивизионом. И лодки на соседних дивизионах были знакомыми, и людей, плававших там, мы знали, и не только знали, но и были связаны с ними узами личной дружбы.
Вот почему приказание обеспечивать поход лодки соседнего дивизиона не было у нас противоестественным или неожиданным…
Итак, я оказался на «Д-3».
Трудно удержаться, чтобы не сказать несколько слов о лодках этого типа. Они — приметная веха в истории нашего подводного флота.
…В один из прохладных и по-балтийски пасмурных дней 1931 года состоялся торжественный митинг. На него собрались моряки-подводники, командование Краснознаменного Балтийского флота, рабочие и инженеры судостроительного завода, представители партийных и советских органов Ленинграда.
Виновницы торжества — три большие новые лодки стояли у пирса, сияя свежей шаровой краской и надраен-
[22]
ной медью. Это были первые подводные лодки, построенные советской судостроительной промышленностью. Сегодня они передавались флоту, и на них поднимался Военно-морской флаг.
Большое участие в подготовке к строительству лодок принимали Г. К. Орджоникидзе и С. М. Киров. Сергей Миронович присутствовал при закладке этих кораблей. Тогда же они и получили свои звучные символические названия: «Декабрист», «Народоволец» и «Красногвардеец». Сейчас на их бортах белели условные обозначения, принятые в подводном флоте: «Д-1», «Д-2» и «Д-3». «Декабрист» считался головным, и его имя перешло на всю серию.
Вступление этих трех лодок в строй было исполнено большого политического, революционного смысла. Потому и вылилось оно в такое яркое торжество. Событие это говорило, что курс партии на индустриализацию страны начинает давать свои вполне весомые и зримые плоды, что нашему государству по плечу теперь создание самого сложного и совершенного оружия, что кладется начало большому Рабоче-Крестьянскому Военно-Морскому Флоту. Да, страна накопила достаточно сил, чтобы приступать к созданию всего самого необходимого для ее обороны.
Вот смолкли звуки оркестра. На лодках спускаются заводские флаги и раздаются голоса вахтенных командиров:
— Флаг, гюйс и флаги расцвечивания поднять!
И снова звучит торжествующая медь оркестра и льется над древними кронштадтскими гаванями победная мелодия «Интернационала».
А потом выступил с речью командующий флотом Лев Михайлович Галлер.
— Народ доверил вам плоды своего большого труда, — говорил он, обращаясь к подводникам. — Я надеюсь, что вы с честью оправдаете это доверие народа. А на борту ваших кораблей будет воспитано немало замечательных подводников, достойных самой высокой награды Родины…
Таким по рассказам ветеранов-подводников представился и запомнился мне этот день.
«Декабристы» были вполне совершенными для своего времени лодками. Они существенно отличались от старых
[23]
«барсов» и «АГ» — лодок дореволюционной постройки, состоявших у нас тогда на вооружении. Новые корабли значительно превосходили своих предшественников по скорости надводного хода, дальности плавания и глубине погружения. Они были способны выдержать любой шторм. Лодки несли солидное вооружение: шесть торпедных аппаратов в носу и два в корме, одно 100-миллиметровое и одно 45-миллиметровое орудия на палубе.
В 1933 году «декабристы» по Беломорско-Балтийскому каналу перешли на Север, где тогда начал создаваться молодой флот. В этом переходе довелось участвовать и мне — я служил командиром торпедной группы на «Д-1». С той поры у меня и осталось очень теплое, можно сказать нежное, чувство к «декабристам».
В дальнейшем «Д-1» выбыла из состава флота. «Д-2» примерно в ту же пору ушла на Балтику, в капитальный ремонт.
А «Д-3», несмотря на свой почтенный возраст, остается в боевом строю. За ней числится немало славных дел. Еще в 1938 году под командованием замечательного подводника Виктора Котельникова она совершила небывалый по тому времени поход к берегам Ян-Майнена, в Гренландское море.
Это был тот многим памятный февраль, когда папанинская льдина дрейфовала вдоль восточных берегов Гренландии и возникло опасение, что ее скоро может вынести на чистую воду. Четверка отважных завоевателей Северного полюса оказалась в довольно трудном положении. Советское правительство приняло все меры, чтобы вовремя снять людей с их плавучего и уже ненадежного острова. Для этого была создана специальная экспедиция. В ее состав вошли два ледокола Северного флота и подводная лодка «Д-3». Она получила задание подойти к дрейфующей льдине и принять на борт папанинцев, если это почему-либо не удастся сделать ледоколам.
Весь поход сопровождался сильными штормами, снежными зарядами и туманами. Огромные волны накрывали лодку, с силой обрушивались на ее корпус. Тонны воды проникали в центральный пост через рубочный люк. Но лодка и ее экипаж с честью выдержали все невзгоды трудного океанского плавания. Лодка достигла
[24]
заданного района и благополучно вернулась назад. Корпус и механизмы корабля оказались в хорошем состоянии — это была лучшая аттестация трудовых успехов судостроителей, руками которых созданы первые советские лодки.
В том штормовом океанском походе участвовал Филипп Васильевич Константинов — он был флагманским штурманом бригады. А сейчас Константинов — командир «Д-3». С ним мы и выходим в боевое плавание.
Начали мы с того, что перешли в другую гавань, где должны ждать приказания о выходе на позицию. Не успели стать на якорь, как разнесся сигнал воздушной тревоги. На бухту налетела группа «фокке-вульфов». Загремели зенитные батареи Полярного. Открыла огонь и «Д-3».
Снаряды лодки и ближайшей к нам батареи рвутся очень кучно вокруг одного из самолетов. Выстрел, еще выстрел… И вот «фокке-вульф», одевшись желтыми языками пламени и оставляя за собой черный шлейф, завалился на крыло и потом стремительно спикировал в сопки. Было видно, как летчики выбросились на парашюте.
Кто сбил самолет — мы или батарея, сказать трудно. Но разве в этом дело? Главное, самолет сбит! И всех нас охватывает чувство ликования: вот реальный, осязаемый результат боевой работы наших людей. Может быть, и для предстоящего похода это окажется добрым предзнаменованием?
Но, увы, наши предчувствия не сбылись.
В море мы вышли 15 июля. Пока дошли до позиции, оказалось, что надо ремонтировать клинкет левого дизеля. При погружении он сильно пропускает воду — за час трюм дизельного отсека наполняется доверху. За ремонт мы принимались несколько раз, и это заняло много времени, которое можно было бы использовать для поиска врага. Да и погода нам не благоприятствовала. Зачастили густые туманы, и за их покровом корабли противника могли проскочить незамеченными.
За время перехода нам несколько раз приходилось уклоняться от самолетов. А однажды мы встретились с неприятельской подводной лодкой. Встреча была неожиданной для обеих сторон. И действия наши оказались
[25]
совершенно одинаковыми: обе лодки одновременно отвернули в разные стороны и срочно погрузились.
Когда наши сердца стали работать в нормальном темпе, мы с Константиновым обменялись впечатлениями о негаданной встрече. Враг не оказался ни хитрее, ни находчивее нас. А ведь преимущество в боевом опыте было на стороне немецких подводников. Сюда, на Север, наверняка посылались не новички. Это же здорово, что во встречах с врагом мы держимся на равных! Значит, и до побед нам осталось недалеко.
Но, как уже было сказано, этот поход не принес нам успеха. Лодку досрочно отозвали с позиции. И 30 июля в сплошном тумане мы вошли в базу.
В Полярном масса «домашних» новостей. Начальник штаба нашей бригады Михаил Петрович Августинович по собственному желанию назначен командовать подводным крейсером «К-1». Этой лодке до сих пор не везло с командирами. Один из них в начале войны списался на берег по болезни. Та же участь постигла и его преемника. Должность командира оставалась вакантной, подходящую кандидатуру сразу найти не смогли. Тогда-то и попросил Михаил Петрович начальство о «почетном понижении». Не смог он спокойно сидеть на берегу, планировать операции, встречать и провожать корабли. И просьбу его уважили.
Августинович на Севере с 33-го. Командовал «щукой», «декабристом», в должности комдива участвовал в финской войне, плавая на «Д-1». И вот теперь он уже успел освоиться с «катюшей», отработал с экипажем нужные учебные задачи и собирается в свой первый боевой поход.
В Полярном то и дело звучат воздушные тревоги. Но налеты случаются редко — самолеты в основном пролетают в сторону Мурманска.
И вдруг — радость! Вслед за нами вернулись из походов две лодки нашего дивизиона — «Щ-401» и «Щ-402». И обе — с победой. Находились они на разных позициях, а свой боевой счет открыли в один и тот же день — 14 июля.
Командир «четыреста второй» Николай Гурьевич Столбов — грамотный и опытный подводник. По натуре он живой, энергичный человек, может быть, немного
[26]
вспыльчивый, но не опрометчивый — выдержка стала профессиональной чертой его характера. «Щукой» он командует около двух лет — стаж порядочный. А до этого командовал «малюткой», на ней и перешел с Балтики на Север.
Во время войны с Финляндией Столбов на своей «щуке» наплавал не одну сотню миль. Был и я с ним в феврале 40-го года в двадцатисуточном походе. И сейчас могу сказать твердо, что успех Столбова не случаен.
В первый день войны, если помнит читатель, «Щ-402» была приведена в Полярное из Мурманска, где она проходила ремонт в доке. На лодке предстояло закончить некоторые монтажные работы. С этой задачей быстро справилась наша плавучая мастерская «Красный горн». Досрочно завершив испытания механизмов, лодка вышла в море. Походив у неприятельского берега, Столбов решил заглянуть в один из фиордов. Там он обнаружил стоящий на якоре транспорт водоизмещением около пяти тысяч тонн. Удар был нанесен с короткой дистанции двумя торпедами. Они поразили цель без промаха, и транспорт перестал существовать. После этого Столбов благополучно вывел лодку из фиорда.
И все-таки героем дня нынче ходит Моисеев. Хотя по времени его атака произведена немного позже, действовать ему пришлось в куда более сложных условиях.
В свой первый самостоятельный боевой поход он вышел после того, как получил «путевку в жизнь» в нашем совместном плавании. Подходя в надводном положении к берегу противника, Моисеев внезапно обнаружил силуэты двух тральщиков, слегка прикрытые дымкой. Немедленно погрузившись, лодка легла на курс сближения с кораблями. С восьми кабельтовых Моисеев выпустил две торпеды по ближайшему к нему тральщику. После сильного взрыва корабль начал быстро тонуть.
Второй тральщик, оказавшийся довольно быстроходным, пустился преследовать лодку через восемь минут после атаки. От тридцати шести сброшенных им глубинных бомб на «щуке» вышли из строя кормовые горизонтальные рули и командирский перископ. Несмотря на эти повреждения, Моисеев, не потерявший присутствия духа, маневрировал очень находчиво, и лодка ушла от преследования.
[27]
В своих выводах по донесению Моисеева о результатах боевого похода командир бригады написал: «Задача, поставленная подводной лодке «Щ-401», командиром понята правильно и выполнена отлично… Командир в данном походе настойчиво искал корабли противника и, несмотря на сильное противодействие врага, всеми боевыми средствами смело атаковал и утопил вооруженный траулер. Подводная лодка «Щ-401» показала высокую выучку личного состава в борьбе за живучесть. При выходе из строя командирского перископа и кормовых горизонтальных рулей командир лодки отлично управлял маневрами корабля. При возникновении местных пожаров от замыкания электропроводки во время неприятельской атаки глубинными бомбами личный состав отлично справился с ликвидацией аварий и повреждений.
Все поведение командира подводной лодки «Щ-401» в походе — настойчивость в поиске противника и смелое нападение на него, управление кораблем в сложной обстановке, умелое управление техникой, бойцами и командирами — свидетельствует о том, что личный состав втянулся в боевую деятельность, а командир подводной лодки способен смело и решительно выполнять боевые задачи в сложной обстановке».
Итак, «щуки» показали, что у них, как и подобает этим рыбам, острые зубы и что они могут больно кусаться!
— Боевой счет открыт, — сказал начальник штаба флота С. Г. Кучеров на разборе похода «Щ-401», — лед тронулся…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.