Политработники

Политработники

В октябре в армии и на флоте был упразднен институт военных комиссаров. На тех лодках, где раньше были военкомы, ввели штат заместителей командиров по политической части. Политработникам присваивались командные звания.

На подводном флоте это прошло, пожалуй, не столь ощутимо, как в армии. На лодке иной принцип боевого управления, кроме единоначалия, никогда не был приемлем. Комиссар не мог вмешиваться в командование кораблем. В боевом походе во время поиска, и тем более атаки, командир был полностью самостоятелен в своих решениях. Политическое воспитание экипажа, работа с людьми, их мобилизация на лучшее выполнение боевых

[189]

заданий и приказов командира составляли ту сферу деятельности военкомов, за пределы которой они выходили очень редко.

Вот почему замена военкомов замполитами не вызвала на лодках существенных перемен. Авторитет политработников, их взаимоотношения с людьми по сути своей остались прежними. И раньше, как правило, командир душа в душу жил с комиссаром, и теперь его с замполитом связывали настоящая, построенная на деловой основе дружба, товарищеское взаимопонимание и уважение.

Забегая вперед, скажу, что, когда должность заместителя по политчасти на лодках упразднили, первыми возроптали командиры кораблей. Они остро почувствовали, как упал уровень работы с людьми. И со временем эта очевидная ошибка была устранена.

Но как бы гладко ни проходил процесс реорганизации политаппарата, перестройка есть перестройка. Она не обходится без неожиданно возникающих вопросов, на которые на местах трудно найти правильный ответ. Естественно, что немало таких вопросов появлялось и у наших командиров и политработников. В Москве предвидели это обстоятельство, и в ноябре на флот прибыл начальник Главного политуправления ВМФ армейский комиссар 2 ранга Иван Васильевич Рогов. Побывал он и у нас на бригаде.

Это была его вторая встреча с североморскими подводниками. В первый раз он посетил нас в июне и произвел на всех, с кем встречался, большое впечатление.

До этого мы знали Рогова только понаслышке, по рассказам тех, кто переводился из Москвы на Север или приезжал сюда в командировку. Отзывы в основном были уважительные, с трепетом в голосе, но не очень лестные для партийного работника: «Строг до несправедливости», «Лучше не попадаться ему на глаза», «Он в два счета может «омолодить» человека: снизить и в звании и в должности». Одним словом — «Иван Грозный». Это имя за Роговым закрепилось прочно.

В кают-компании береговой базы мы нередко слышали «страшные» рассказы заезжих товарищей о суровости начальника главного флотского политуправления. Но очень скоро забывали о них. От командира лодки или дивизиона до такого большого начальства — дистанция огромного размера. «Не нам попадаться на глаза Рого-

[190]

ву, — рассуждали мы. — Для этого есть командующий флотом, член Военного совета, начальник политуправления, командир бригады, наконец». Для нас он был в общем-то абстрактной фигурой.

Но вот 2 июня, когда мы с Шуйским собирались в боевой поход на «Щ-403», нам вдруг приказали задержаться в губе Оленьей, где лодка выполняла дифферентовку. Полученный с сигнально-наблюдательного поста семафор был подписан оперативным дежурным штаба флота. «Что бы это значило?» — недоумевали мы с Шуйским.

Вскоре показался идущий в направлении к лодке катер, на палубе которого стоял член Военного совета флота Александр Андреевич Николаев и с кем-то разговаривал. Когда катер подходил к борту, мы уже без труда догадались, что собеседником Николаева был Иван Васильевич Рогов.

Командир, комиссар и я встретили, как положено, начальство на палубе. Рогов тут же изъявил желание спуститься в отсеки, побеседовать с людьми. Мы сопровождали его.

Показался он немногословным, строгим — человеком такого типа, который больше любит слушать, чем говорить. При этом держался он как-то очень просто и доступно, не вызывая чувства страха или желания замкнуться. Рогов сразу взял верный тон разговора с людьми. Чувствовалось, что находится он в обстановке знакомой и привычной, интересуется всем со знанием дела и искренне, а не потому, что ему «положено интересоваться» по долгу службы. Говорил Рогов грамотно, четко и ясно, не подлаживаясь под псевдоматросский язык. И все прониклись сразу к нему доверием и симпатией. Вопросы его были коротки, затрагивали самое существо дела и побуждали к таким же коротким и деловым ответам.

Выяснив многое из того, что касалось наших нужд и затруднений как в боевой работе, так и в быту, он сразу же, на месте, решил некоторые вопросы, а другие предложил Николаеву записать, чтобы решить потом.

Визит Рогова был недолгим — не дольше, чем того требовало дело. Когда катер отошел от борта, Шуйский долго молчал, потом задумчиво произнес:

— Побольше бы таких «Грозных»…

В базу мы вернулись через десять суток. Рогова уже

[191]

не было — он уехал в Москву. Но разговоры о его посещении долго ходили по бригаде. Он побывал на многих лодках. Был на «М-172» у Фисановича. Экипаж заварил его, что будет так же решительно, как и раньше, добиваться новых побед. На «Д-3» Рогов остался недоволен тем, что старшины и матросы имели мало наград.

— Лодка утопила столько кораблей, а у рядовых моряков только по одной медали. Куда это годится? — говорил он. — В потоплении вражеских судов участвуют все, и рискуют жизнью все одинаково. Нельзя скупиться на награды для таких людей…

Таково было наше первое знакомство с Роговым. Безусловно, он принадлежал к числу умных и ярких партийных работников — прекрасных организаторов, всегда находящихся в гуще жизни, овладевших искусством руководства массами.

Рогов помог разрешить все неясные вопросы, связанные с ликвидацией института военных комиссаров. Помню его слова на совещании командного и политического состава бригады:

— Больше партийности в работе! Планируя тот или иной поход, операцию, не забывайте, что исполнителями являются люди. Мобилизуйте их на беззаветное выполнение своего воинского долга, охватывайте партийным влиянием всех, работайте с каждым.

Это были очень правильные слова. Высказанная Роговым мысль не содержала ничего неожиданного, но она выделяла главное направление в политической работе, которое надо было избрать при переходе к полному единоначалию.

В связи с реорганизацией на бригаде произошли перемещения политработников. К новому месту службы ушли военком бригады Козлов и начальник политотдела Байков. Начальником политотдела — заместителем командира бригады был назначен Рудольф Вениаминович Радун, аттестованный в звании капитана 2 ранга. Состоялись и перемещения внутреннего порядка: кое-кто из инструкторов политотдела пошли служить заместителями на лодки, а некоторые из бывших комиссаров получили перевод в политотдел и в политуправление.

Новому начальнику политотдела было немного лет — всего тридцать. Но мы знали, что работник он опытный и, что очень приятно, «свой» — из моряков, из подводни-

[192]

ков. А раз так, то можно было ожидать, что он быстро применится к обстановке и в курс дела войдет без промедлений.

Радун начинал свою службу штурманским электриком на подводной лодке. Способный образованный юноша, обладавший высокими партийными качествами и задатками хорошего организатора, был выдвинут на политическую работу. Его избирали делегатом на X съезд ВЛКСМ. В Главном политическом управлении флота Радун ведал комсомольской работой.

Ожидания наши оправдались: Рудольф Вениаминович сразу же горячо взялся за дело. Он оказался человеком очень энергичным и инициативным. Его трудно было застать в кабинете. То он беседовал с матросами, рабочими и бригадирами, занятыми ремонтом, и после этого работа шла организованнее и веселее. То он выходил на лодке в море, на отработку учебных задач. С первых дней пребывания на бригаде Радун рвался в боевой поход. Но его не отпускали. Слишком много дел было на берегу.

Новый политотдел всецело воспринял лучший опыт старого. В том числе твердо устоявшийся принцип: «Работать со всеми и с каждым». А это означало курс на сочетание коллективного воспитания с индивидуальной работой. За мероприятиями в бригадном масштабе не гнались. Да в военных условиях это было бы и невозможно. Экипаж лодки — вот тот коллектив, в котором проводились лекции, доклады, митинги. Ни одному лектору не пришло бы в голову сетовать на то, что аудитория в сорок человек чересчур мала.

Интенсивно работал бригадный радиоузел. Политотдел широко использовал его для пропаганды опыта лучших специалистов.

За год с лишним войны на бригаде выросли замечательные мастера своего дела. Понятно, у каждого из них были отточены свои приемы боевой работы, свои методы тренировок. Мало того, ни один боевой поход в точности не похож на другой, поэтому каждому специалисту приходилось побывать в такой обстановке, в какой не были, но могли впоследствии оказаться его коллеги с других лодок.

Для подводников все это представляло большой практический интерес. И политотдел ввел в систему выступ-

[193]

ления перед микрофоном радиоузла лучших в своем деле моряков. Они рассказывали об атаках и о вражеских бомбежках, о «поведении» при этом техники, о повреждениях приборов и механизмов и о том, каким способом эти повреждения устранялись. Ведь многим морякам приходилось сталкиваться с вопросами, которые до сих пор и не возникали в истории подводного плавания.

Такие выступления пользовались большой популярностью — слушали их с величайшим вниманием. Да разве не интересно, например, было акустикам узнать что-либо новое из опыта такого «аса», каким был Анатолий Шумихин с «М-172»? Или рулевым-сигнальщикам послушать своего коллегу со «Щ-404» Ивана Гандюхина, который водил лодку как по струнке, а неприятельские корабли обнаруживал в темноте так, словно имел перед глазами прибор для ночного видения? Не было недостатка в слушателях и у нашей замечательной плеяды лучших горизонтальщиков — инструктора первого дивизиона мичмана Носова, боцманов Соловья с «К-21», Кузькина со «Щ-403», Тихоненко с «М-172».

Разумеется, политотдел использовал и другие формы пропаганды передового опыта: выпускал листовки, посвященные лучшим людям бригады или содержащие их советы, готовил для рядового и для командного состава доклады и лекции на специальные темы.

Мне вспоминается, какую большую работу провел политотдел в конце осени. Усилиями всего аппарата был разработан цикл бесед на тему «Особенности боевых действий в условиях зимы и полярной ночи». Обстоятельные, густо насыщенные примерами из прошлогоднего опыта зимнего плавания в Баренцевом и Норвежском морях, беседы напоминали подводникам, что в зимних походах от них требуется особенно высокая бдительность на вахте — при малейшем ослаблении внимания нетрудно прозевать мину, перископ или даже неприятельский корабль. Эта мысль подкреплялась убедительными фактами, примерами из опыта лучших сигнальщиков.

Говорилось и о задачах штурманов, рулевых и штурманских электриков — всех тех, от кого зависела точность навигационной прокладки и кораблевождения. Радиолокации у нас еще не было. Маяки в военное время не горели. Звезды часто скрывались за тучами. Так что определить место корабля было трудно. А плавать при-

[194]

ходилось вблизи берега, и при ошибках в счислении можно запросто было оказаться на мели или на камнях. Чтобы избежать этого, требовалось очень тщательно учитывать постоянные и приливо-отливные течения, дрейф, поправки приборов.

Более напряженной была зимой и вахта у торпедных аппаратов. Время от обнаружения цели до залпа измерялось порой секундами, и торпедисты должны были быть готовы немедленно выполнить команды «товсь» и «пли». А трюмным и мотористам не лишне было напомнить, что при плавании в ночной тьме команда «срочное погружение» бывает действительно крайне срочной.

Беседы строились не только на прошлогоднем опыте. Характеризовались и изменения, обнаруженные в тактике врага за самое последнее время.

Политотдел позаботился, чтобы беседы прослушали все экипажи. Мало того, перед партийными и комсомольскими активистами была поставлена задача: добиться, чтобы каждый моряк хорошо усвоил услышанное и сделал для себя практические выводы.

Так же основательно и вдумчиво подходили в политотделе ко всем аспектам работы по повышению политических, тактических и специальных знаний подводников.

Едва лодка ошвартовывалась у пирса после боевого похода, как на ней появлялся кто-нибудь из инструкторов политотдела узнать, как велась в плавании партийно-политическая работа, отобрать из нее все самое интересное и поучительное, обогатить «копилку» опыта. А перед походами замполиты, секретари партийных и комсомольских организаций получали от политотдела деловые советы, как лучше построить работу в море. Товарищеские советы инструкторов были очень ценны, поскольку основывались на опыте многих политработников. Главная ставка делалась на работу с каждым в отдельности краснофлотцем, старшиной, командиром. Изучение людей, их забот и настроений, разъяснение каждому подводнику целей похода, событий на фронтах и в тылу — все это помогало цементировать экипажи в единую силу, живущую общими стремлениями и порывами.

Не найти в политотделе инструктора, который бы сам не побывал в нескольких походах. Александр Степанович Бабушкин, Павел Иванович Петров, Василий Васильевич Смирнов и другие инструкторы часто выхо-

[195]

дили в море, чтобы помочь политработникам и командирам.

Наш политорган был по-настоящему боевым, чутким и мощным инструментом партии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.