Павел Иванович Миллер (1814–1885)

Павел Иванович Миллер

(1814–1885)

Племянник по матери московского жандармского генерала А. А. Волкова. Воспитывался в Царскосельском лицее. 27 июля 1831 г., будучи лицеистом, встретился в царскосельском парке с Пушкиным, жившим это лето с молодой женой в Царском. Миллер снял фуражку и взволнованным голосом сказал:

– Извините, что я вас останавливаю, Александр Сергеевич, но я внук вам по лицею и желаю вам представиться.

Пушкин улыбнулся и пожал юноше руку.

– Очень рад, очень рад!.. Ну, что у вас делается в лицее? Если вы не боитесь устать, то пойдемте со мной.

Пушкин пошел скоро, большими шагами, и засыпал лицеиста вопросами:

– Ну, а литература у вас процветает? Что ваш сад и ваш палисадник? А памятник в саду вы поддерживаете? Видаетесь ли вы с вашими старшими? Выпускают ли теперь из лицея в военную службу? Есть ли между вами желающие? Какие теперь у вас профессора? Прибавляется ли ваша библиотека? У кого она теперь на руках?

Миллеру очень хотелось расспросить Пушкина о нем самом, но Пушкин не давал ему времени. Миллер понимал, что Пушкину не о чем было говорить с семнадцатилетним юношей, как о его заведении. Расставленные по саду часовые вытягивались перед Пушкиным, он кивал им головой. Миллер спросил:

– Отчего они вам вытягиваются?

– Право, не знаю. Разве потому, что я с палкой. – Обойдя вокруг озера, он сказал: – Вы раскраснелись, кажется, устали?

– Это не от усталости, а от эмоции и удовольствия идти с вами.

Пушкин улыбнулся и протянул ему руку.

В октябре того же года Миллер был у Пушкина в Петербурге и увидел на его столе только что вышедшие «Повести Белкина». Не подозревая, что автор их – сам Пушкин, Миллер спросил, что это за повести и кто этот Белкин. Пушкин ответил:

– Кто бы он там ни был, а писать повести надо вот этак – просто, коротко и ясно.

По окончании курса Миллер служил в Третьем отделении секретарем Бенкендорфа. Он рассказывает: «В апреле 1834 г. Бенкендорф получил от московского почт-директора Булгакова копию с письма Пушкина к жене, отмеченную припискою: «с подлинным верно». Подлинное же письмо было послано своим порядком. Прочитав копию, граф положил ее в один из двух открытых ящиков, стоявших по обеим сторонам его кресел перед письменным столом. Когда я увидел копию в отделе бумаг, назначенных для доклада государю, у меня сердце дрогнуло при мысли о новой беде, грозившей поэту. Я тут же переложил ее под бумаги в другой отдел ящика и поехал сказать М. Д. Деларю, моему товарищу по лицею, чтоб он немедленно дал знать об этом Пушкину. Расчет мой на забывчивость графа оказался верен: о копии уже не было речи, и я через несколько дней вынул ее из ящика вместе с другими залежавшимися бумагами». Рассказ Миллера не внушает никакого доверия. Царь был ознакомлен с упомянутым письмом Пушкина, говорил о нем с Жуковским, который об этом сообщил Пушкину, – об этом пишет Пушкин в своем дневнике.

Этот же Миллер после смерти Пушкина описывал и опечатывал комнату, где он скончался. Как он рассказывал Бартеневу, Миллер взял себе на память из сюртука, в котором Пушкин стрелялся, известное его письмо на имя Бенкендорфа (от 21 ноября 1836 г.), которое он в подлиннике показывал Бартеневу. Бартенев об этом письме пишет: «Пушкин написал его, исполняя обещание, данное в ноябре 1836 г. государю, уведомить его (через Бенкендорфа), если ссора с Дантесом возобновится; но послать это письмо Пушкин не решился: ему тяжко было призывать власть к разбору его личного дела». Щеголев находит это объяснение несостоятельным и выражает недоумение, – как упоминаемое письмо могло полтора месяца пролежать в кармане сюртука Пушкина; вообще он всю эту историю находит сомнительной и неясной.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.