1959
1959
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Париж
2 января 1959г.
Дорогой Аллен!
Я так медленно писал это письмо, потому что в последние месяцы со мной происходит столько сложных и необычайных вещей. Событий накопилось… всего не перечислить, как не уместить в одном письме события десяти насыщенных лет жизни.
Творится нечто паранормальное — загадки сплошь и рядом. Посылаю тебе описание самых последних событий, свидетелем которых я стал лично.
Стерн ширнулся после недельного воздержания и за десять минут потерял около семи фунтов веса. (Плоть, которая нарастает в теле после соскока, мягка и похожа на эктоплазму. Джанк моментально разъедает ее.) В другой раз он на расстоянии в шесть футов о шутил, как я мысленно коснулся его руки…
Описав в тексте Жиртреста Терминала, я потом увидел лицо Жиртреста в янтарных бусинах волшебного арабского ожерелья, которое показывал мне Брайон Гайсин… (Словно бы в янтаре застыли страшные вирусы, ищущие выхода и входа.) Однажды я смотрелся на себя в зеркало, и внезапно мои руки превратились в нечто нечеловеческое: распухли, окрасились в черно-розовый; кончики пальцев как будто усекли, и из них росли длинные, жгутообразные белые щупальца… В другом конце комнаты сидел Джерри [446], ион вдруг воскликнул: «Боже, Билл, что у тебя с руками?!»
— А что у меня с руками? — ответил я как ни в чем не бывало.
— Они у тебя распухли, порозовели! Из пальцев лезет какая-то белая дрянь!
А сколько народу стало замечать, что я становлюсь невидимым!..
Материал, который я использую — всего лишь перечень реальных событий. Тебе рассказываю очень немногое. Я вдруг начал писать, используя странные формы слов — примеры сам увидишь, к письму прилагаю. И еще делаю иллюстрации (качество… ну, как у начинающего).
О шаре, Брайоне и гробе тебе расскажет Грегори [447].
Да, я в очень опасном месте, однако достиг точки, откуда возврата не будет.
Надписи [448] вверху читай снизу вверх и справа налево. Они живые, словно некие организмы. Привет Питеру, Джеку и Люсьену.
С любовью, Билл
P.S. Материал можно попробовать пристроить в журналах «Эвергрин» [449] и «Нью дайрекшнз».
БРАЙОНУ ГАЙСИНУ
Париж, 6-й округ, рю Гит-ле-Кёр
17 января 1959 г.
Дорогой Брайон!
За письмо спасибо. П.Б. я напишу сразу же.
Навестил Жака Стерна в Лондоне. Его, оказывается, тоже посещают видения — только без шара. И он тоже видел гроб в библиотеке, еще до того, как я рассказал ему о своих глюках. Поэтому все сходятся в одном: в библиотеке действительно лежит гроб. Странное, однако, место для гроба. Это что, округ Сен-Жермен? В библиотеке!
0 себе: взявшись за живопись, я, похоже, скоро перестану общаться вербально…
Думал в середине следующего месяца отправиться на юг, в Ла-Сиота, изучить там твои картины. Затем — в Танжер или Сеуту, или еще какое теплое место [450]. Так что если соберешься куда — сообщи…
Грегори пишет, что ему нужна поэма «СМЕРТЬ», которая лежит у тебя. Будь добр, отошли ему текст по адресу: Нью-Йорк, Восточная Вторая улица, дом 170, квартира 16, Грегори Корсо через Аллена Гинзберга.
О, в живописи у меня получается нечто странное — одни арабские сюжеты. Ты получал на Рождество от меня открытку?
На встречу в Танжере приеду, железно…
Держи меня в курсе. Не терпится увидеть твои картины. Сам я готов в середине следующего месяца сняться с места, то есть двигать на юг.
Всегда твой, Билл Б.
P.S. Вязь постоянно выходит вверх тормашками [451].
ПОЛУ БОУЛЗУ
Франция, Париж, 6-й округ, рю Гит-ле-Кёр, 9
17 января 1959 г.
Дорогой Пол!
Я не забывал писать тебе, просто ты постоянно куда-то теряешься, меняешь адреса. Я, например, послал тебе открытку — в агентство Морриса [452]. По слухам, ты был в Лондоне, а теперь снова вернулся в Танжер.
В следующем месяце я, наверное, двину на юг. По дороге хочу навестить Брайона…
В «Чикаго ревю» от моих работ отказались [453], да еще «Нейшн» объявил меня извращенцем международного уровня, озабоченным гомосеком… Похоже на то, как старый наркоша из Виллиджа пытается развести снобов из предместий на дозу гаррика: «Господи, Билл, им еще и оргий хочется!»
Похоже, «ГОЛЫЙ ЗАВТРАК» я дописал. Будет он напечатан целиком или нет — не знаю. По крайней мере сейчас. Появились осложнения, да к тому же части рукописи разбросаны по Штатам и Европе.
Как там в Танжере? Я туда заскочу где-нибудь в следующем месяце, точно пока не скажу. Джейн с тобой? Если да — передай ей от меня всего наилучшего. Надеюсь, скоро увидимся.
Всегда твой, Билл Б.
ПОЛУ БОУЛЗУ
Франция, Париж, 6-й округ, рю Гит-ле-Кёр, 9
20 февраля 1959 г.
Дорогой Пол!
Спасибо, что написал. В Танжере я пробуду с середины марта до июля, но это приблизительно и неточно (как и все в моих планах). Надеюсь встретить тебя на месте.
Брайон в Париже. Свалился, правда, с аппендицитом, нужна операция. Зато картины у него получаются — просто блеск. С каждым разом все круче и круче. […]
Кажется, появился шанс издать «Голый завтрак» в Штатах: само собой, с купюрами. Спасибо Аллену и Грегори — они со своим чтением в Чикаго засветились в прессе не по-детски [454]. Моей книгой тут же заинтересовались издатели.
Говорят, в Мексике цены взлетели, и две сотни американцев вытурили оттуда под разными предлогами или без предлогов вообще. Да, я хотел возвратиться в эту страну, но теперь — фигушки.
Брайон передает привет…
Всегда твой, Билл Берроуз
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Марок., Танжер, консульство США
2 апреля 1959 г.
Дорогой Аллен!
В Танжер прибыл очень неудачно. Город взбудоражило событие, к которому я оказался причастен — по несчастью и по стечению обстоятельств. Если коротко, то дело обстоит так: капитана Стивенса, владельца несчастливой яхты «Амфитрита» [455] (ее на время суда поместили под арест в Гибралтаре), запалили на Сокко-Чико, когда он принимал у Старого черного барыги [456] полкило опиума. (Оба в тюрьме, без права переписки.) Легавые надавили на ниггера, и тот вломил своих клиентов, даже Л унда и «американца в очках». (Обратный кадр: полгода назад я решил продавать марокканский ганджубас в Париже и написал Лунду письмо с просьбой организовать доставку через «Сафьяновые изделия». Потом, правда, бросил затею.) И так получилось, что по какой-то до сих пор неясной мне причине это письмо нашли на кармане у капитана Стивенса во время поимки. Копам ничего другого не остается, как сделать вывод: я — парижский связной Стивенса. Теперь у них мое имя и адрес в Париже. Они переворачивают вверх дном берлогу Пола и находят мои старые рукописи; вытряхивают вещи из чемодана и принимаются жадно читать наигнуснейшие из порнографических зарисовок в поисках «доказательств». (Думают, наверное, что повешение у меня — закодированное послание.)
Очевидно, полиция не догадалась искать меня в Танжере. Или проморгала, когда я в восемь утра наведывался к Полу. Впрочем, пусть приходят — на рисунки мои посмотрят. Сам-то я чист и стараюсь не лезть ни во что.
Теперь во Франции и, наверное, в США я подозреваемый номер один. Все, обратно в Париж с собой не возьму ничего такого. Я же не Шелл [457] — нарываться-то. О, кстати, полиции досталось письмо, написанное мною Шеллу из Лондона: «Объединив наши знания, мы оба останемся в выигрыше». В умах полицейских, которые по уровню развития похожи на двенадцатилетних, я, наверное, представляюсь «злобным извращенцем, стоящим за международным наркотрафиком, и наши агенты проворачивают грязные дела, маскируясь под поэтов, художников и музыкантов». Как утомительно, то есть примитивно до ужаса.
Действительность же, ее факты несоизмеримо более поразительны. Недавно мне было видение, которое словами просто не описать. (Меня будто волной накрыло в начале рамадана. Еще в Париже я отметил про себя: «И началось-то все с… с… ну конечно же, с рамаданом!»)
Несколько деталей: я под водой, плыву внутри наглухо закрытой сферы. Таких сфер вокруг много. Красивые виды розовых и черных оттенков; люди из гибкого черного металла, люди покрытые зеленым — коричневым — красным — пушком. Живые летающие тарелки, словно плоские рыбы, покрытые черным пухом.
Но с момента, как я прибыл сюда, начало твориться нечто иное, с чем я навряд ли сумею совладать. (Ночью спал, не гася свет.) На меня давит нечто, и я это физически чувствую. Вещи происходят неописуемые, меня словно бы выталкивает из шара — даже не руками, а непонятным давлением. Не знаю, как сказать.
Но я не отступлю (даже если будет возможность): «Пусть падет…» [458].
В последнее время отвлекся от секса. Не знаю, кто мне нужен теперь — женщины, мальчики… Ни о тех, ни о других не мечтается. Я перестал понимать жителей этой планеты. Чувство, как будто психоанализ скальпелем факта неспешно сделал у меня в психике надрез, тем самым отменив мою садомазохистскую визу в Содом. Может ли вообще кто-нибудь, не девственно чистый, войти сюда без визы? Не знаю.
Брайон в Марракеше. Джейн Боулз я так и не видел. Проиллюстрировать то, что творится сейчас, я могу исключительно посредством своих же рисунков. Какие-то из них, по-моему, вообще живые. Посылаю образцы.
С любовью, Билл
P.S. Я тебе еще посылаю вырезку из «Геральд трибьюн» — сохрани ее! — в которой подтверждается моя теория о зависимости, шизофрении и раке. Предлагаю вызывать у раковых больных наркозависимость, а затем лишать их наркотика, поскольку в состоянии абстиненции «в кровь выделяются вещества, идентичные ЛСД6». Согласно моей теории, ЛСД6 и все сопутствующие вещества оказывают прямое антиканцерогенное воздействие, однако настоящий антиканцерогенный агент — это состояние собственно психики пациента, при котором стимулируется выработка подобных веществ.
Три года назад я отослал статью со своей теорией Уолбергу, но тогда меня никто и в хер не поставил. Теперь же врачи кинулись применять Л СД6…
Тупые свиньи! Когда уже до них дойдет, что людей, которых Господь благословил на великие открытия, надо всячески поддерживать?!
Если в главе «Бенуэй» «Голого завтрака» появится моя теория, об этом надо будет упомянуть в ноте. Так и передай Розенталю.
Всем привет.
С любовью, Билл
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Париж, рю Гит-ле-Кёр
21 апреля 1959 г.
Дорогой Аллен!
Пишу, чтобы просто сказать: я в Париже. Я не рассказывал о скандале с опиумом? Ах да, конечно, рассказывал… память ни к черту.
Где-то в конце июня приеду в Штаты. Лунд и его придурки обосрали мне отпуск. Как расслабиться, когда тебя ищут копы?! Даже кайфа не покурить. Полиция вновь перерыла дом Пола; мне случилось быть у него в тот момент, но — к великому счастью! — у меня не стали проверять паспорт. А ведь на кармане я нес пять граммов опиума. Стивене все еще в деле и, наверное, поживает неплохо.
Хорошо вернуться в Париж! Со мной Алан Ансен — возвращались вместе на пакетботе. Терпеть не могу путешествовать морем, да и путешествовать вообще. Во Франции, оказывается, тоже можно купить диозан, надо только знать местное название этого препарата.
От Стерна — ни слуху ни духу. Похоже, он выпал из моей жизни. Хреново, таких мистиков еще поискать. Шелл тоже пропал.
Я говорю об объективном, доказуемом феномене, и это тебе не Ханке, который сам у себя куски кожи выдергивает.
Например, между шаром и увеличительным зеркалом есть феноменальная магнетическая связь: она передвигает шар каждый раз и при любых обстоятельствах. Прими ЛСД и поймешь: я знаю, о чем говорю, и прекрасно отличаю реальные доказательства от пустышки. (Алан Ансен лично убедился — и не раз — в наличии той самой магнетической силы.)
Спасибо, что прислал номер «Биг тейбл», все просто великолепно [459]. Ты с Джерри [460] не видишься? Он написал: ты мол, не понимаешь его последнюю вещь (как по мне, она хороша). И еще: один издатель и «Нью дайрекшнз», запенив небольшой кусочек его творчества в журнале Даниэля [461] «Д.Ф.» (который свернулся, не дожив до второго выпуска), сделали ему деловое предложение. Если точнее, то вещь Джерри хороша для определенного круга читателей. Большинство произведений, по-моему, вообще создавать не стоило. Вот у Брайона картины отменные. Он скоро вернется в Париж.
Планов нет. Со здоровьем беда, поэтому лечиться пока не буду. В Танжер не поеду, пусть сначала закроют дело Стивенса. Да и все равно Танжер для меня перестает быть особенным. Всех испанских мальчиков оттуда прогнали, и город смотрится опустевшим. Грустно.
Похоже, в рисунке я достиг кульминации. Хватите него… в писательстве я поплыл, напишу пару страниц и все — интерес пропадает…
Отправил письмо человеку, который применял ЛСД6 для лечения рака… посмотрим, может, ответит, поделится результатами…
Привет Грегори, Питеру, Джеку и всем-всем-всем.
С любовью, Билл
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Франция, Париж, 6-й округ, рю Гит-ле-Кёр, 9
18 мая 1959 г.
Дорогой Аллен!
Боулзу беспокоиться не о чем. Насчет опиума все тихо.
Рад за тебя. Я родителям написал, попросил денег на билет — в конце июня морем еду в Америку. Да, Розенталю я тоже написал, но аванс вряд ли будет вовремя. Ладно, может, в Нью-Йорке перехвачу деньжат — пригодятся.
Алан [Ансен] тоже здесь. Насчет ганджи — напряг, в смысле нет ее, ну нигде. Стерн окончательно отгородился от мира. На письма — мои по крайней мере — не отвечает. Говорит, мол, присутствие людей причиняет ему боль.
По-моему, Гайсин боится меня, как дурного знамения, носителя Черного пуха, вестника смерти. А я-то думал из трех мистиков — Шелла, Гайсина и Стерна — создать ядро и выделить нечто определенное, то, что можно будет использовать через перекрестное оплодотворение… Ни одного не осталось. По-прежнему являются видения, я чувствую потоки странных энергий, однако Ключа к их пониманию, применению нет. Часть его была у Стерна, у Шелла (Гайсин, строго говоря, катализатор, посредник), но оба отшили меня: «Ищи сам где угодно, про нас забудь, no bueno… иметь себя не дадим…»
Нет ганджи, здоровье ни к черту. Вешу примерно сто двадцать фунтов. Одно знаю точно и это для меня факт: «смерть» — она не предел. Хотя попадаются влиятельные политиканы и блоки по интересам, кричащие, мол, мы знаем, что такое Жизнь и Смерть. Они печатают листовки с «научной» бурдой типа «Я верю только своим глазам, потому что родом из Миссури» [462].
Посылаю тебе самые последние рисунки. Чтобы их понять, надо накуриться, и тогда смысл проявится сам собой.
Привет Питеру.
С любовью, Билл
P.S. Если предки в деньгах откажут — обращусь к тебе.
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Франция, Париж, рю Гит-ле-Кёр
8 июня 1959 г.
Дорогой Аллен!
За деньги спасибо огромное, но они вроде не понадобятся. Стерн вернулся и пригласил месяц провести с ним на яхте, поэтому с возвращением в Штаты повременю. Ты не подумай, я не зажрался и приглашение Стерна принял не потому, что люблю роскошь. Просто он изобрел метод ускоренной психотерапии — курс на две недели, не дольше. Пойми, прогулка на яхте чисто рабочая.
Вдаваться в подробности — а они фантастичны — времени нет. Если коротко, то со Стерном приключилась вот какая история: в Лондоне он упал и сломал себе ногу. Обратился к доктору Денту, чтобы заодно подлечиться от наркоты. Провел неделю у него в лечебке и стал загибаться от пазушной головной боли. Она распространилась на позвоночник, потом — на все тело. Стерн загибался, кричал, и Дент растерялся. Начал колоть Джеку героин — по грану за раз. За два часа вдул двенадцать фанов, но боль не унялась. (Ни один врач не стал бы колоть пациенту героин в таких количествах, однако Дент, будь уверен, спас Джеку жизнь.) Стерна держали две медсестры. Он валик деревянный перекусил надвое! Затем полностью впал в ступор и провалялся так два дня. Дент вызвал специалиста по шокам, и тот выдал очевидную вещь: кататония, мол, это защитный механизм тела, и если бы он не сработал, пациент умер бы от боли… Стерну сделали укол, и он очнулся. Начал писать и за девять дней накатал целый роман [463]. Я видел отрывок — вещь обалденная. Не в попсовом смысле. Я не один такого мнения; французский переводчик книги Стерна думает так же. На английском ее издает «Фабер и Фабер» [464]. Три пьесы, стихи и проч.
В доме Дента было четверо душевнобольных. Стерн открыл метод лечения, который сам назвал функциональной терапией, и прогнал по нему всех четверых. Теперь они здоровы, а ведь до этого из дурдомов не вылезали. Подробностей Стерн не рассказывает, хочет все показать, поэтому деталей метода тебе, Аллен, передать пока не могу.
Пишет Джек лучше, чем я, ты, Керуак или Грегори, вообще лучше всех, кого я читал. Он крут, говорю тебе. Самый крутой писатель нашего времени… и это только начало.
Пережив болевой шок, Джек изменился. Как точно, понять не могу, но изменился в лучшую сторону. Прежде от него исходил душок смерти, теперь его окружает аура жизни. Однако Джек в постоянной опасности: за последнюю неделю дважды попадал в серьезные переплеты. Врезался, например, на своем «бентли» в сталебетон на скорости сто тридцать миль в час: тачка сделала двойное сальто-мортале и уцелела. Джек даже не ушибся [465]. (Если б в тот день я не устал, то поехал бы с ним. Мне вряд ли повезло бы так крупно.) Еще Стерн упал с мраморной лестницы и сломал себе зуб. Я уже не говорю о передозе снотворным и какой-то ядовитой херней, которая Стерна чуть не убила… пришлось в конце концов у Джека все отобрать. Потом он накачался скополамином… В общем, не соскучишься, будто угодил в сердце шторма.
Не знаю, когда точно уходим в море на яхте (которая стоит на приколе в Монте-Карло). Где-то на следующей неделе. Буду писать. Еще раз спасибо за деньги, я им найду применение. Питеру привет.
С любовью, Билл
P.S. Джек отрицает свою причастность к поколению битников, не хочет, чтобы читатели знали его таковым, потому и медлит с публикацией в «Биг тейбл».
Боль, которую он пережил, сам понимаешь, в медицинской практике не встречалась и объяснить ее невозможно. Дент разводит руками и говорит, что ничего столь ужасного прежде не видел.
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
[Париж
Конец июля 1959 г.]
Дорогой Аллен!
Ты, наверное, уезжаешь из Сан-Франциско, и куда это письмо посылать, я не знаю.
Сделка с «Олимпией» — самая выгодная сделка в моей жизни, и лучшую мне заключить вряд ли бы удалось [466]. Джек пять лет шароебился по американским издательствам. В Америке пока книгу примут, пока издадут… год пройдет. Да, две порнографические главы: «Шумная комната Хасана» и «Ежегодная балеха у Эй-Джея» — издатель оставил. Без них структура книги развалится.
На предпечатную подготовку рукописи мне дали ровно десять дней. И под давлением книга обрела настоящую органическую связность, какой прежде не было. Выйдет роман на этой неделе. Прикинь: за месяц я полностью вычитал рукопись, потом гранки, потом окончательный вариант, спроектировал обложку, и вуаля — книга вылетает из-под печатного пресса. Больше ошибок не будет. Хватит с меня. Шанс подвернулся уникальный, и я им воспользовался. Теперь американского издателя убедить будет проще — достаточно вырезать две главы, которые идут одна за другой. Пять минут — и готов вариант для американских и британских издателей. Еще несколько дней, и книга напечатается, получу авторские экземпляры и поделюсь с тобой.
В этом сезоне в аду мазохизм — душевный и прочий — не в моде. Во мне пробудилась полная мощь и уверенность, копившиеся два года с момента изначального откровения. Насчет Стерна ты совершенно не понял: у меня на его вспышки гнева иммунитет. Просто он делает что-то лучше, чем я. Стерн офигенный писатель. И не было между нами никакого разрыва: Стерн уехал, решив продать яхту, которую продать собирался так и так после нашей прогулки. Ему деньги хорошие предложили, наличными [467].
Я же тем временем в плане душевных исследований сделал такие открытия… невероятно! И обогнал в этом Стерна. Понимаешь, в таком деле превосходство знания (я говорю не об абсолютном и потому несуществующем превосходстве) переходит от одного человека к другому в течение нескольких дней, часов. Я становлюсь кем-то иным, не человеком даже, а человекоподобным существом. На время оно явилось мне в зеркале: в зеленой униформе; лицо покрыто шевелящимся черным пушком и осенено тенью зла (глупый, мелочный термин). И хотя в зеркале по правде ничего нет, человек, которого не ввели в курс дела или хоть как-то не просветили, тоже может увидеть то самое существо, и оно действительно появится в зеркале. До сих пор его видели Брайон Гайсин, Стерн…
Стерн пропал не вовремя: в последние несколько недель существо проявляется столь явственно, что люди в ресторанах бросают на меня странные взгляды. (Смотри на рисунок, он поможет врубиться.)
О, кстати, меня на днях обшманали. Утро, восемь часов, в дверь — тук-тук-тук, открываю, на пороге — легавые. Говорят: у нас ордер на твой арест, выписан еще девятнадцатого апреля. Бля, ну кто настучал?! Затем я час провел на кумарах в огромном кафкианском здании, пока оформляли протокол и фотографировали меня… правда, когда фото проявили, на листе моего лица не оказалось. Теперь зовусь Человек-невидимка. Меня еще три раза сфотографировали; прошло два часа, прежде чем у копов получилась моя фотоморда. Фотоаппарат, оказывается, поломался, и пришлось торчать в сраной тюряге двенадцать часов… Искали-то всего-навсего марихуану, о джанке — ни слова. Нашли при мне чуток хаша…
Если говорить о планах на ближайшее будущее, то я пока здесь: прослежу, как выпускается книга; к тому же рисунки мои привлекают внимание, и, может, мне организуют выставку. Да и Жиродье задумал выпустить обзор литературы о противостоянии свободы диктату в самом широком смысле, а это, ты знаешь, по моей части. Вполне вероятно, в Лондоне по «Голому завтраку» поставят пьесу. В общем, дело пахнет нехилыми башлями.
Кстати, чуть не забыл: одна крупная французская фирма («Галимар») переводит меня на французский [468]. Права на оригинальное издание у Жиродье, по ним он получает треть с доходов.
Надо бы съездить в Штаты, родню повидать. Ждите меня в следующие два месяца. С тобой, наверное, увидимся в Нью-Йорке. Когда вокруг столько всего творится, трудно загадывать на будущее… Одно знаю точно: в Индию, не повидав родню, не поеду. Питеру привет.
С любовью, Билл
P.S. У меня развилась мания величия. Но я-то пришел извне, и в этом — мое главное отличие от прочих и преимущество. Я вышел из мира грязи и поражений, клетка за клеткой поднялся наверх, претерпев миллион падений и неудач. И назад не собираюсь. (На месте стоять нельзя. Самое опасное в нашем мире или другом — я ДОПОДЛИННО ЗНАЮ, убедился за эти полгода, что существуют миллиарды миров, кроме нашего; и как только люди могут мыслить столь ограниченно, не признавая сего?! — самое опасное — СТОЯТЬ НА МЕСТЕ. Да и не получится ни у кого стоять: движение будет, либо вверх, либо вниз. И дно я познал на собственной шкуре.) Сейчас поднимаюсь, а то, что излагаю на бумаге, отражает процесс. И ни фига это не продукт воображения, все описанное мною реально, как реален стол (который, впрочем, фантомен, если взглянуть на него под углом четвертого измерения, времени). И потому, в самом что ни на есть буквальном смысле, моя писанина опасна.
Посылаю тебе отрывок из продолжения «Голого завтрака». Не знаю, куда он заведет или что с ним будет… Он — мое исследование, вроде как живопись Гайсина, с которой мое творчество тесно связано. Мыс Гайсином достигаем одного и того же, просто средства используем разные. Ломщиков душ, скользящих промеж слоев света, слоев тени и цветов, я впервые увидел именно в его картинах (ну и в своих рисунках, конечно).
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Париж, 6-й округ, рю Гит-ле-Кёр
24 августа 1959 г.
Дорогой Аллен!
Прости, что затянул с ответом на письмо про «Голый завтрак». Просто я неделю провалялся в постели, лечился.
Когда я писал тебе неделю назад, я еще не владел всеми фактами. Поговорив с Жиродье, перепоручил ему полностью улаживать дела по контракту. Он знает, как обуть американскую налоговую службу, которая обязательно постарается урвать кусок с продаж моей книги в Америке. Жиродье будет переводить деньги в дочерний офис своей фирмы, в Швейцарию. Так он снизит налог — если мы, конечно, столько заработаем, чтобы налоговики на нас обратили внимание, — с девяноста до десяти процентов. Жиродье, впрочем, убежден: такие деньги мы сделаем. Еще я должен организовать себе жилье за границей — этим и прочими вопросами надо заняться обязательно.
Бог видит, Аллен, я ценю твои усилия и старание Ирвинга [Розенталя]. Неразбериха какая-то… Приходят телеграммы и письма от издателей, о которых я прежде ни разу не слышал и которые напоминают о неких договоренностях. Валом валят желчные, злобные жалобы, мол, Розенталь обещал кому-то книгу, а Жиродье взял и увел ее из-под носа… Признаюсь, все это целиком и полностью моя ошибка. Думаю, Жиродье договориться с Барни Россетом [469] насчет публикации книги в Америке. Сам Жиродье прямо сказал (за пирогом с дроздами) у себя в новом ресторане (высказался действительно прямо): «Это дело чересчур сложное, надо в нем разбираться. Я их знаю, ты — нет, поэтому давай я сам с ними буду работать. Доверяй мне, иначе никак».
Я махом ответил: «Добро, буду доверять. В печали и в радости, в болезни и под кайфом». Решения принимать надо быстро, по-другому нельзя.
Жиродье не только умен, но и чертовски везуч, хотя с виду такой скромный, забитый тип. По мне, так он избавится от этого ресторана, который, словно раковая опухоль, поглощает пространство в здании, где расположилась «Олимпия» [470]. Если бы Набоков последовал моему примеру, он бы сам сейчас заимел двести тонн баксов и вложился бы в собственный ресторан [471]. С другой стороны, и я могу ошибаться [472].
Рассчитываю на твое чувство такта, Аллен. Объясни, пожалуйста, ситуацию Ирвингу. Больше по делу сказать нечего. На неделе напишу поподробней. Питеру привет.
С любовью, Билл
P.S. Пойми меня правильно: своему долгу перед Ирвингом я изменять не собираюсь, однако он сам отказался быть моим литагентом.
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Франция, Париж, 6-й округ, рю Гит-ле-Кёр, 9
5 сентября 1959 г.
Дорогой Аллен!
Я кручусь, как белка в колесе, и времени нет ни на что. Посылаю тебе открытое письмо к правительству Франции, которое Лоуренс Даррелл написал по поручению «Олимпии». В нем нужно проставить подписи, особенно требуются твои и Джека. Сойдет подпись всякого нефранцузского писателя. Время против нас: через десять дней начинается слушание в суде, и подписи потребуются уже к этому времени. Прошу, пойми, что Жиродье для нас — уникальный шанс опубликовать оригинальную и ценную книгу, к которой иные — педантичные и правильные — издатели даже не притронулись бы. Беда Жиродье — и наша беда тоже. Кроме него, НИКТО не стал бы издавать «Голый завтрак»!!!
Прошу, не подведи… Хватит и ваших с Джеком подписей, в них больше веса. В смысле, не трать время, не бегай по всем авторам, если не знаешь наверняка, помогут тебе или нет.
Времени излагать подробности не остается, дело сложное. Однако знай: я прошу не только за Жиродье, я прошу и за себя, потому что дело касается меня лично. Разделавшись с Жиродье, французское правительство рано или поздно возьмется за меня. И скорее рано, чем поздно. Привет всем.
С любовью, Билл
Петицию с подписями, наверное, лучше прислать отдельным письмом по адресу:
Франция, Париж, рю Сен-Северин, 7, издательство «Олимпия пресс», М. Жиродье
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Франция, Париж, 6-й округ, Рю Гит-ле-Кёр, 9
11 сентября 1959 г.
Дорогой Аллен!
Мне вдруг стало абсолютно не хватать времени, один срок выходит за другим. Приходится экономить время, составлять строгий график.
Дело приняло зловещий оборот. Мой юрист [473] говорит: «Вы не под следствием исключительно по ошибке». Еще пришла телеграмма из танжерского отделения Интерпола — насчет дела Стивенса. Видит бог, я с этими уродами никаким краем не связан, но с юридической точки зрения ситуевина хуже некуда. Лунд оказался профессиональным стукачом: подделал письмо самому себе от моего имени. На месте Лунда я поступил бы точно так же, лишь бы спасти свою шкуру. Однако сейчас на него даже ругаться но хочется. В первую очередь виню сам себя — за то, что связался с Лундом. Моя ошибка. Ошибка, которую я намерен исправить и впредь не повторять. Хватите меня шпанюков. И Лунд пошел на хер.
Я готовлю нечто вроде письменных показаний, разъяснение сути «Голого завтрака» для собственной безопасности. Роман вообще о вирусе наркозависимости. В нем раскрывается природа вируса и то, как его можно сдержать. Я вовсе не за джанк и никогда за него не был. Напротив, я призываю: люди, слезайте вы с поезда джанка, он несется по откосу в три мили длинной прямиком в кучу дурмана! Я же отказался от джанка и воздержусь от него в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас окончательно. Копию статьи пришлю тебе потом (французы ее опубликуют, наверное, в «Экспрессе»).
Прошу, Аллен, отнесись к моей просьбе — собрать подписи — как можно серьезней. От этого зависит не только судьба Жиродье, но и моя тоже. Мне совсем не улыбается тратить время на судебную бодягу, в конце которой у меня вполне могут отобрать паспорт или еще как-нибудь ограничить в свободах.
Те самые две главы, которые названы порнографическими, на самом деле трактат против смертной казни, написанный в манере «Скромного предложения» Свифта. Мол, если кому-то нравится пить кровь и поедать висельников — флаг им в руки, но мы из этого сделаем голый завтрак.
Прямо слышу, как секретные агенты велят: «Берроуз, туши свет». Кто знает… а сам-то? Я не играю затем, чтобы проиграть. По сути, вообще не играю. Живу этим.
Если есть шанс помочь битникам сойти с пути наркомании, так, может быть, и другие дела окажутся не столь сложными. Умный все понимает. Quien sabe? Возможно все. И двигаться одновременно в двух направлениях реально.
Второй выпуск «Биг тейбл» вышел на славу [474]. «Каддиш» хорош. Продолжай в том же духе. Стену ты пробил.
Привет Джеку, Питеру, Люсьену и Ирвингу.
С любовью, Билл
P.S. В город примчался Далберг [475]; ему нужен был дантист и еще кое-какие услуги. Я его всем обеспечил и больше не видел, даже письма от него не получал. Невежда. И хрен с ним.
С этим судом не могу с места сдвинуться. Аллен, будь добр, просмотри мои письма у себя, те, в которых нет упоминаний о яхе. Поищи материал о мифических местах в Южной Америке, где присутствует Карл. Глянь, нет ли у тебя скандинавских материалов, только не о допросе Карла. Если найдешь что-нибудь, пришли это на ящик «Американ экспресс». Мне лично не шли! Письма нужны для следующей книги [476]. Боюсь, как бы они не пропали.
[…]
С любовью, Билл
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
[Париж]
25 сентября 1959 г.
Дорогой Аллен!
Жиродье только что показал твое письмо со списком. Очень подробно и очень понятно. Спасибо, Аллен, ты оказал мне огромную услугу.
На следующей неделе «Лайф» берет у меня интервью через Розалинд из «Тайм». Все это важно для работы, и я с тобой полностью согласен: писательство для меня единственно важная вещь. Ну, написание писем и походы на вечеринки — тоже часть моей работы: каждый раз, возвращаясь с очередного европейского сборища, приношу домой материал для «Голого завтрака». С людьми знакомлюсь исключительно ради книги; моя же внешность бережет меня от ненужных встреч. Я не четвертый за игрой в бридж, и как свободного кавалера меня тоже не приглашают — дамочек развлекать я не умею. (А есть и такие пассажиры, которых зовут исключительно ради этого.) Сам решаю, если пригласивший меня — когда таковой находится — имеет что-то сказать; и слышать всегда полезно.
Слухи в Париже — о возвращении к довоенной экономике и ренессансе в культуре. Здесь романтики и богемных речей не будет. Разговоры идут о политике, большом бизнесе. После визита Хрущева все сходятся в одном: атомная война не начнется [477]. Возрождение экономики и культуры идет полным ходом. Поговаривают, будто и в Лондоне — то же самоё. А как у вас там, в Нью-Йорке?
Факт в том, что монополия старого пошива потеряла практичность, чисто экономически она невыгодна. Узы СТАРОЙ ШКОЛЫ быстро слабеют.
Мое дело, похоже, приняло более или менее приятственный оборот.
По совету Брайона — он ни разу мне плохого не посоветовал — я признал свое «авторство» письма Лунду. Судья ответил: «Слушайте, я из мухи слона делать не собираюсь. Ваше дело мелкое. Но только не думайте, будто я — идиот». Честно, так и сказал. Адвокат постарался, чтобы наше дело рассматривал именно этот судья — а парень он неплохой, и я выложил ему все как есть. Да и врать-то было не о чем: я же не продаю наркотики, не вожу их через границу и в будущем возить не собираюсь. С наркоманами, уродами со дна общества, больше не корешусь: с ними скучно. У них свои дела, у меня теперь — свои. Лунд есть Лунд. Basta.
Я свободен дальше проводить свое исследование. Отделаюсь, наверное, штрафом и условным сроком. Большая часть денег ушла на судебные издержки. Дело обойдется в пять сотен долларов минимум. Что ж, прекрасный наглядный урок, который я намерен усвоить: никаких больше Лундов, хватит с меня шпанюков.
С Джеком Стерном мы вряд Ли станем дальше общаться. Пойми правильно, он не хочет видеть меня; причины же обозначатся в новой книге. Ну и в настоящей тоже. В конце «Голого завтрака» я обращаюсь именно к Жаку (он знает почему). Друзьями мы друг другу и не были, просто он вел себя со мной по-дружески. Именно через Жака я и познал европейцев. Никто мне в этом так не помог, разве что Брайон. По плодам их узнаете их, не по намерениям — добрым ли, злым ли.
Работаю над продолжением «Голого завтрака». Наверное, назову его «Голый завтрак задарма». И раз уж я собираюсь поездить по миру, то нужны будут деньги… Надо бы придумать, где заработать. Зимой, например, хочу смотаться в Индию, так что для начала понадобятся средства добраться до Лондона. Значит, текущее произведение буду писать по частям, а части оформлять в виде рассказиков, которые при случае можно пристроить за наличные в американские журналы. Если посоветуешь какой-нибудь журнал или знаешь издателя — материал предоставлю.
Посылаю статью, в которой я как будто бы оправдываю себя и «Голый завтрак», но в ней нет ничего незаконного. Я сам не намерен совершать ничего против правил — ни сейчас, ни когда бы то ни было. Джанк — это зло, дорога в никуда, то есть в джанк. Если отнестись к проблеме наркомании как вопросу общественного здоровья, то с ней можно будет постепенно справиться и не придется привлекать к уголовной ответственности наркоманов. Они же больные — психически и физически, без помощи сами не справятся. Пусть государство помогает. Торчки с радостью бросят ширяться, если предложить им апоморфиновое лечение или жизнь вдали от наркотиков. Слова «теоретически» не признаю, особенно в отношении дряни. Если говорю: «Я завязал», значит, я действительно завязал и не глотаю кодеиновых колес. Обхожусь без ничего. Живу БЕЗ ДЖАНКА. Джанк — суицид. Лучше уж пулю в лоб. Без вопросов.
Жиродье отсылает мою статью в «Экспресс», в английский «Энкаунтер» — они недавно получили такой стимул! — и в «Эвергрин» [478]. Так что погодим пока соваться в Нью-Йорк. Нет, я в любом случае хочу, чтобы ты прочел статью, из нее ты узнаешь про мои дела.
Еще раз спасибо, Аллен, за помощь. Обзор Жиродье может вылиться в серьезное предприятие.
Привет всем.
С любовью, Билл
P.S. Я прочел твою статью. Хорошая вещь, написана в тему. Похоже, климат действительно меняется. Америка со временем переменится или опрокинется на бок, утратив всякие силы. Это же очевидно: баланс сместился, и Штаты больше не рулят. Либо остановятся и сойдут с тропы самоубийственного и психопатического поведения, либо… начнется «Гаснущий свет сумерек». Сдвиг может случиться даже скорей, чем ты думаешь.
С любовью, Билл
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Париж
7 октября 1959 г.
Дорогой Аллен!
Моя статья — это просто статья, никакое не покрывательство [479]. Пуха я не боюсь, ни черного, ни другого. «Проблемы закончились — отныне и навсегда», — мною так и написано в конце «Голого завтрака».
У памяти много уровней. По Рону Хаббарду, автору «ДИАНЕТИКИ» и сайентологии, мы, оказывается, запомним и операцию, которую нам сделают под общим наркозом. Тебе бы, кстати, тоже не повредило ознакомиться с этим учением. Знаешь, оно как бег во времени. Вдруг официант говорит: помните, я давал вам на чай?
Я намеренно написал статью, лишенную юмора и полную морализаторства. Если даже больного гепатитом кто-то сильно полюбит, гепатитом болеть все равно никому не захочется.
Осенняя луна светит всем, кроме Мохаммеда. Он пролетел (ибо сказано в Коране: «Ислам да пребудет вечно. Пока человек не достигнет луны». Я разговаривал на эту тему с арабами, и они отвечают: «Свершилось»).
Если нарки хотят слезть с иглы,.то им надо помогать официально — так чего еще от меня хотят? Холодной, без джанковой благотворительности? Если я точно знаю своих наркоманов, то они дареному коню в жопу смотреть не станут. Злобный закон, о котором ты говоришь, это джанк. Если точнее и по-старинному, то джанк — это один из самых мощных инструментов ЗЛОБНОГО ЗАКОНА.
Недавно ко мне приходили из «ЛАЙФ», несколько дней фоткали меня, брали интервью. Фотоморды получились отменные. Журналисты — двое очень приятных и запоминающихся пассажира, Снелл и Лумис [480]. Когда именно выйдет статья, не знаю, но ребята на меня четырнадцать часов потратили — и не зря. […]
А ты, старик, обязательно берись задело, не забывай про сайентологию, и пусть Хаббард отрабатывает свои деньги. Он это может, и он это сделает.
Твой репортер, Уильям Сьюард Берроуз по прозвищу Привет — да — привет [481]
P.S. Письма яхе печатать надо по-любому, а вот «Гомосека» — ни в коем случае. Он не про то, чем я теперь занимаюсь. Неинтересен, разве что как школьные наброски состоявшегося художника. Короче, я против публикации «Гомосека». Зато могу в любом количестве выдавать рассказы по теме «Голого завтрака задарма».
Приехал Барни Россет — ведет переговоры с Жиродье и Франкфуртом. Не сегодня-завтра заключит с ними договоры.
Всем привет — бесплатно, за счет заведения.
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Франция, Париж, 6-й округ, рю Гит-ле-Кёр, 9
27 октября 1959 г.
Дорогой Аллен!
Лови краткий биографический очерк (со свежей фоткой). Я серьезно, ни словом не ошибся — просто тебе надо прочесть его внимательным образом, потому что у меня крепнет убеждение, как будто ты стал меня путать с человеком, которого больше на свете-то нет.
[…]
Сайентология практикует управление памятью. Помнишь, я советовал обратиться в их местную церковь, найти аудитора? Сайентологи работают без гипноза и без наркотиков. Мотают пленку вперед-назад, пока травма в психике не стирается. Метод работает, я сам проверял. Собственно, поэтому и в ведении моих дел, в политике недавно кое-что изменилось… Про глюки с аудитором мы не говорим — сразу пускаем их в дело. Насчет глюков советуют: «Успокойте их или используйте».
Будет круто, если пришлешь немножечко мескалина. Здесь это не противозаконно, к тому же письма не вскрывают. Я в срочном порядке прикрываюсь литераторством.
Так значит, госпожа Фрейд умеет «погружаться в сон по желанию»? По чьему, интересно, желанию?!! Подавители воли — не глупость. «Tres grand illusion» [482]. Они людей используют, как чревовещатель — кукол. Напыщенных и тупых кукол. Но повторяю: они — не глупость, и недооценивать их нельзя. Лично общаюсь кое с кем из этих дам и господ. Будь они сами тупы, то на своих местах не удержались бы.
Само собой, [доктор] Шлумбергер выпал за борт, как тот повар из анекдота, и отстал от нас на века [483].
Аллен, я правда благодарен тебе за усилия, вложенные в «мадмуазельное» предприятие [484]. Бог видит, как мне нужны деньги. Я постоянно на мели и выпрашиваю что-нибудь у дядюшки Жиродье. Дело-то непростое. О, и постоянно приходится что-то подписывать… теперь-то мне открылось значение оговорки «в ином случае». Ладно, рассчитаюсь с тобой частично с «мадмуазельных» денег… Будет здорово, если сумеешь раздобыть этого нового материала. До меня дошли кое-какие слухи, и я даже начинаю себя рекламировать.
Привет всем.
С любовью, Билл
Дорогой Питер!
Слава богу или кому там еще, что у тебя нет видений. «Миста Курц умерли» [485].
P.S. «Дианетика», Рон Хаббард, издательство «Хермитидж хауз», Нью-Йорк, 1950 г.
Сайентология занимается больше манипуляциями, чем терапией. В Советском Союзе про нее давно знают, и все там — в смысле на самых верхах — уже взяли систему на вооружение. Возможно, придется прикинуться выходцем с юга Калифорнии. Последнее приглашение на ужин.
Надеюсь, тебе не придется писать объяснений к моему автобиографическому очерку. Скажи этой даме, что я — типа персонажа Бэккета, который выдает разные забавные фразы, идущие потом в народ. Ну, малыш, сам знаешь, как это преподнести. Не могу я больше писать обычным стилем. Не стану писать автобиографию, как ее пишут остальные авторы: про свой дом, про житуху, кошек-собачек… Не могу, не хочу, не буду! С меня хватит. Прости, что подставил тебя, мой переводчик и посредник.
Ханке от меня привет и всего наилучшего [486].
О, и… насчет дел между Россером и Жиродье — понятия не имею, что там у них. Но Жиродье сказал: контракт подписывать «еще рано». В общем, если сможешь раздобыть хоть какую-то информацию, ее всегда будут рады получить в квартире 32 дома 9 по рю Гит-ле-Кёр.
С любовью, я
Жизнеописание Уильяма Сьюарда Берроуза
Прошлого у меня нет, я только был сорняком и «порчей», если вам понятен археологический термин «порченый» артефакт. По паспорту родился в городе Сент-Луис, в более или менее зажиточной семье — то есть он был вхож в сент-луисский загородный клуб, и ни у кого не возникало к нему претензий, однако времена изменились, и много у кого появилось к нему достаточно претензий, имя его примелькалось в газете, и разошлись слухи об… э… проблемах с законом. Помните? Я же хочу забыть. Выпускник Гарварда 1936-го, бакалавр гуманитарных наук. Никто его в универе не видел, но бумажки имеются. Как-то работал в Чикаго дезинсектором и усвоил кое-что из основных принципов форс-мажора. В Танжере химические препараты низвели его до состояния изначальной материи. Воскрешенный сомнительными искусствами, он отправился путешествовать во всех открытых ему направлениях.
Потом написал книгу, которая добила его. На дороге, которой я следую, автора убивали множество раз при помощи разных средств: борзых, ПМС и продвинутой йоги — с расстояния в два разрешенных законом фута… И нет надежды обрести свою землю
Уильям Сьюард Берроуз
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Франция, Париж, 6-й округ, рю Гит-ле-Кёр, 9
29 октября 1959 г.
Дорогой Аллен!
Посылаю тебе два укороченных толкования моей биографии: одну версию выдал Брайон, вторую — «я». Вчера отправил тебе копию дополненной версии и свою фотку.
Думал еще раз переправить «СЛОВО», только нет у меня этого текста, а отсутствующие куски как раз послужили бы ориентирами в нынешней работе. Если пришлешь рукопись, то я переправлю ее и верну.
Работаю по новому методу и не стану публиковать ничего, что не проверил и не обработал. Принципы метода объяснять тебе не стану, пока ты не пройдешь обучения. Поэтому еще раз — это срочно! времени почти не осталось — повторяю: найди аудитора, и пусть он прогонит тебя через сайентологическую процедуру.
Видения просто так не приходят. Учись торговаться. И помни: «Победитель не получает ничего».
Первый вопрос всегда звучит так: «Чье это видение?» Если ответишь, мол, «твое», тогда возвращайся на первую базу и начинай все сначала. Некоторые люди очень жадны до положения в обществе. Прочие — помудрей будут. «Не изменю ни совести, ни долгу» [487], говорил Банко, и вспомни, cколько он протянул. Кому охота тянуть?!! В этой игре смысл — потерять все, но не остаться с ненужной дряхлой вечностью.
На вышесказанное внимания не обращай. Да ты и не обратишь. Впрочем, и сказано-то было не «лично тебе».
Уильям Сьюард Берроуз
[…]