После смерти Стига
После смерти Стига
Стремясь хоть как-то уйти от реальности, я сосредоточилась на том, что происходило в «Экспо». Мне хотелось сделать все возможное, чтобы газета осталась жить. Я говорю не о деньгах, а скорее о психологическом настрое: сотрудники были глубоко потрясены и я боялась, что они опустят руки. Этот вопрос я обсудила с одной из подруг, которая работала в полиции. Она согласилась со мной и дала координаты психотерапевта, с которым они обычно связывались в таких случаях. Позже, когда сотрудники «Экспо» отказались от посторонней помощи, я поговорила с каждым из них, чтобы удостовериться, что им действительно ничего не нужно. В тот день я впервые проспала семь часов подряд.
Как животное, я действовала, повинуясь инстинкту, и этот инстинкт меня охранял, держа на расстоянии всех, кто мог бы причинить вред.
Я двигалась как настоящий зомби. По ночам не видела снов, утром просыпалась в слезах. Вокруг была абсолютная чернота. Инстинкт побуждал меня все время двигаться. Я много ходила пешком, но всегда с кем-нибудь, поскольку боялась выходить одна. Я сама себя не узнавала и не предвидела, на что окажется способна по отношению к себе и другим эта чужая женщина. Как зверь, за которым гонятся, я перехватывала на ходу крошечные кусочки пищи: то финик, то орех, то какой-нибудь фрукт.
Сванте Вейлер из издательского дома «Норстедт» пришел выразить соболезнования. Он спросил, являюсь ли я наследницей Стига и могут ли они публиковать романы, как было условлено. Я ответила, что книги, конечно, должны выйти. В конце концов, мы со Стигом жили вместе.
На шестой день Бритт уехала в Гётеборг. Тот же инстинкт побудил меня перебраться со своей постели на кушетку в гостиной, чтобы не терять из поля зрения коридор и входную дверь. После отъезда сестры я приняла меры, чтобы никто больше меня не беспокоил: хотелось собраться с мыслями, прийти в себя и не отвлекаться на бесконечных посетителей. Целыми днями я без сна лежала на кушетке, завернувшись в несколько одеял, потому что все время мерзла. Никаких лекарств или снотворных я не принимала — у меня их не было, да и не хотелось.
17 ноября настал мой день рождения. И в этот день я нашла наконец место для погребения Стига. Вернувшись в город, я пила кофе с одной из подруг и впервые за это время расплакалась — от облегчения. Теперь у Стига было место последнего упокоения.
— Я смогу жить дальше, — сказала я, сама удивляясь этому.
Да, так и сказала. Днем я встретилась с женщиной из социальной службы больницы Святого Йёрана и обсудила с ней, каким образом помочь сотрудникам «Экспо» пережить этот страшный период. И поняла, что, как и я сама, они обойдутся собственными силами и не нуждаются в активной помощи. Вечером ко мне пришли двое друзей с хорошим вином и закуской, чтобы отметить мой день рождения. Тем не менее ночью я почувствовала себя как раздавленное животное, которое ждет только одного: чтобы наступил конец страданиям.
Наутро я проснулась в семь часов в слезах. По привычке, оставшейся после отъезда сестры, съела немножко каши. Вечером сварила себе суп, но не смогла проглотить ни ложки. Тогда я наконец отправилась к врачу, который сразу же выписал мне больничный. Диагноз его был таков: «Тяжелый шок. На два месяца прервать работу». Я решила, что он преувеличивает. Отчета в своем состоянии я себе не отдавала, от прописанных лекарств отказалась.
Вечером я беседовала с небольшой, человек в десять, группой наших коллег из «Экспо». Они по-прежнему не хотели видеть врача, которого я им рекомендовала. У каждого был в окружении свой.
В следующие дни я пробовала привести в порядок наши счета, но у меня не получалось считать в уме, как я это делала всегда. Понадобился калькулятор, но все равно цифры прыгали перед глазами. Зверь, сидящий во мне, наотрез отказывался считать. Ему это было не нужно.
Я попробовала читать работу Карла Лаурина о художнике Карле Ларссоне, но мне не удавалось выставить буквы в ряд одну за другой и приходилось все время возвращаться к предыдущей фразе. Кое-как одолев четыре страницы, я прекратила это занятие: читать зверь тоже не желал. Как же я смогу работать?
26 ноября мне позвонил Сванте Вейлер и предложил поручить наследственные дела юристам из «Норстедт». У них для этого имелись все возможности.
— Важно, чтобы решение было приемлемо, — ответила я.
В среду, 1 декабря, мне позвонила Ева Йедин, тоже из «Норстедт»: сказала, что роман Стига великолепен и у них есть уже несколько вариантов обложки, на которые мне следовало бы взглянуть. Она добавила, что Стиг стал им очень близок, хотя они почти ничего о нем не знают. Я выразила надежду, что церемония похорон, поминки и совместное совещание помогут заполнить пробелы.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.