Глава 32 Пик популярности

Глава 32

Пик популярности

Вновь начавшая позиционировать себя в качестве публичного интеллектуала, непримиримая и беспощадная к авторитетам, Рэнд скоро стала объектом пристального внимания масс-медиа. Марк Уоллас был одним из первых, кто понял, что Айн Рэнд относится к той категории людей, которые представляют интерес для других людей. После ее появления на его телешоу несколько сотрудников Уолласа стали объективистами. Вскоре харизма Рэнд нашла и другие дороги к публике. Она начала вести программу «Айн Рэнд в кампусе», выходившую на радиостанции Колумбийского университета, и стала одной из героинь цикла телепередач CBS «Большой вызов». В 1964 Рэнд дала интервью журналу Playboy, что тогда считалось одним из высочайших достижений для публичных персон, поскольку в те годы это издание находилось на пике своего культурного влиянии, публикуя, наряду с фотографиями обнаженных моделей, серьезные эссе и комментарии. Как оказалось, владелец «Плэйбоя», Хью Хефнер, был давним поклонником творчества Рэнд.

Нигде Рэнд не была столь популярна, как в университетских кампусах. Ее первое появление перед студенческой аудиторией, состоявшееся в Йельском университете, было настоящей демонстрацией силы. Рэнд говорила со своими слушателями напористо и уверенно. После выступления она отвечала на вопросы из зала, и никому не удалось поставить ее в затруднительное положение. Под конец публика аплодировала ей стоя. Рэнд вновь оказалась в роли, которая так полюбилась ей во время кампании Уэнделла Уилки: она стала публичным оратором, находящимся в центре внимания огромной аудитории.

После Йеля ее встречи со студентами стали регулярными. Будучи одаренным и харизматичным оратором, она всегда собирала переполненные залы. На публике Рэнд культивировала загадочный и эффектный образ. Ее темные волосы были коротко подстрижены в стиле «паж», а носила она длинный черный плащ с брошью в виде знака доллара на лацкане. Даже спустя десятилетия после приезда в Соединенные Штаты, она продолжала разговаривать с отчетливым русским акцентом. Довольно скоро Рэнд стала получать больше приглашений, чем она физически могла охватить. Поэтому она стала принимать только те предложения, что казались ей наиболее выгодными, предпочитая говорить в университетах Лиги Плюща, а также тех учебных заведениях, которые могли тягаться с ними по части престижности. Ее провокационный настрой наэлектризовывал аудиторию, разительно отличаясь от той сухой академической манеры изложения, с которой обычно приходилось сталкиваться студентам. После того, как она выступила в университете Вирджинии, один из тамошних студентов сказал, что ее речь была самым интересным, что он видел за три года обучения. Интерес к Рэнд был заразителен. Одна студентка Университета Брауна шла по территории учебного колледжа и увидела толпу девушек, которые шли, окружив кого-то, и выглядели очень взволнованными. Причиной этого ажиотажа была Рэнд, только что закончившая выступать с речью. Заинтересовавшись, студентка начала читать ее книги и в течение летних каникул привела в объективистское движение двух своих братьев.

Рэнд столь сильно привлекала студентов, поскольку она предлагала привлекательную альтернативу той интеллектуальной и политической культуре, что господствовала в американском обществе в 60-е годы. Объективизм резко контрастировал с теми идеями, что доминировали в университетах, где большинство интеллектуалов были скептически настроены по отношению к объективной истине, предпочитая ставить во главу угла существование различных точек зрения, субъективность и условный характер реальности. Они были, как называла это Рэнд, «против каких-либо принципов в принципе». Философия превратилась в ряд разрозненных островков, напоминавших замкнутые эзотерические общества, в профессиональном поле доминировали математические дискуссии о логике и лингвистике. Рэнд же, напротив, писала в непринужденном стиле и обращалась к этике повседневной жизни, к загадкам денег, секса, работы и политики. Ее идеи являлись мощным магнитом для студентов, которые надеялись, что в колледжах они будут изучать великие вопросы мироздания, но вместо этого оказались со всем своим идеализмом в душном климате скепсиса и нравственного релятивизма. Как вспоминал один из объективистов: «Я думал, что философия и психология являют собой ключи к “смыслу жизни”. Когда же я начал их изучать, то обнаружил, что все сводится к зубрежке значений слов и наблюдению за поведением крыс в лабиринтах». Объективизм заполнял пустоты, которые университетские программы оставляли без внимания.

Не прекращались и ее заигрывания с политическим бомондом. Как и большинство консерваторов, Рэнд поддерживала сенатора Барри Голдуотера, который боролся за президентскую номинацию от республиканской партии. Она возмущалась видя, что масс-медиа выставляют его расистом. На самом деле Голдуотер не был склонен к расовым предрассудкам – но он входил в число сенаторов, которые голосовали против Акта о гражданских правах 1964 года, целью которого было положить конец дискриминации чернокожего населения. Голосуя так, он руководствовался принципами, которых придерживался в течение многих лет. Твердый сторонник прав государства, он был встревожен существенным расширением полномочий федерального правительства, которое делал возможным этот закон. Однако в рамках электоральной политики его поступок однозначно расценивался как поддержка расовой сегрегации.

На страницах «Новостей объективизма» Рэнд смело защищала Голдуотера от распространенного убеждения, что он представляет «радикальных правых», представляющих серьезную угрозу для американской демократии. Причиной таких обвинений была популярность Голдуотера среди членов Общества Джона Берча – антикоммунистической организации, склонявшейся также к антисемитизму и причудливым теориям заговора. Рэнд рассматривала обвинения Голдуотера в расизме как дымовую завесу для либеральной оппозиции капитализму. Она связывала популярность этого политика с тем, что он твердо стоял на позициях защиты капитализма. В какой-то степени она была права – но Голдуотеру все равно пришлось предстать на политической арене в качестве центральной фигуры в противостоянии сторонников сегрегации и защитников прав угнетенных меньшинств – и этот контекст помешал ему добиться по-настоящему серьезного успеха в большой политике.

Одним из самых странных увлечений Рэнд того периода можно назвать ее дружбу с автором криминальных романов Микки Спилейном, известным по серии романов о частном детективе Майке Хаммере. Издательство Спиллейна, New American Library, приобрело права на издание «Атланта» в мягкой обложке, и редакторы организовали совместный ланч для двух своих самых продаваемых авторов. Писатели проговорили допоздна, до самого закрытия ресторана – но вместо того, чтобы попросить пару удалиться, сотрудники заведения расселись вокруг и слушали их разговор. Рэнд импонировал тот факт, что круто сваренные герои Спиллейна занимались искоренением зла в «черно-белом» мире. Они, в какой-то степени, были примитивным воплощением ее собственных героических персонажей, и даже сам Спиллейн казался ей копией обаятельного гангстера Гатса Ригана из пьесы «Ночью 16-го января». Рэнд подружилась с автором кровавых бульварных историй и хвалила его произведения в своей колонке Los Angeles Times и на других площадках. Спиллейн, который не мог похвастаться особым расположением среди литературных критиков, платил ей любовью и верностью. Однажды он сказал Рэнд, что если бы их жизни сложились по-другому, то он хотел бы, чтобы она была его спутницей жизни. Рэнд, запрокинув голову, рассмеялась – она любила пофлиртовать. После ее смерти Спиллейн, переживший Рэнд на двадцать три года, сказал: «Айн Рэнд и мне не было нужды “расправлять плечи”. Мы были способны выдержать этот вес».

От общения с другими литераторами Рэнд, впрочем, старалась воздерживаться. Свою миссию в литературе она считала выполненной. Ее подруга Джоан Кеннеди Тейлор вела программу под названием «Мир книг» на нью-йоркской образовательной радиостанции. Когда летом 1958 страну потряс роман Владимира Набокова «Лолита», Тейлор попросила у Рэнд совета относительно интервью с русским писателем. К ее удивлению, Айн не стала комментировать литературный стиль Набокова, а вместо этого воскликнула: «О, Набоков! Если будешь брать интервью у него, то спроси, как поживает его сестра. Когда-то она была моей лучшей подругой». Однако она не стала предпринимать попыток увидеться с Набоковым, несмотря на то, что он был профессором русского языка в Корнелле и часто приезжал в Нью-Йорк, чтобы рекламировать «Лолиту». Также Рэнд не пыталась связаться с его сестрой Ольгой, которая проживала в Праге. Она была очень осторожной в том, что касалось любых контактов с бывшими соотечественниками. «Айн боялась попасть в какие-то секретные советские списки и быть обнаруженной», – говорила Джоан Кеннеди Тейлор. Даже в 70-е годы Рэнд остерегалась «всевидящего ока» Коммунистического Интернационала.

В начале 60-х в Нью-Йорке объявился Альберт Маннхаймер, приехавший по приглашению Рэнд, предложившей ему записаться на терапию к Натаниэлю Брандену. За предыдущие десять с лишним лет о нем мало что было слышно. Он написал один сценарий и стал соавтором пьесы, которая не была поставлена. В своих собственных глазах – и, без сомнения, с точки зрения Рэнд – он был неудачником. Она предположила, что сеансы психотерапии у Брандена смогут помочь ему решить эмоциональные проблемы, приводящие к неудачам в профессиональной жизни. После ряда встреч с Натаном, Маннхаймер вернулся в Лос-Анджелес, почти не повидавшись с самой Рэнд. Добиться успеха ему так и не удалось. В 1972 Альберт застрелился, оставив вдову и троих детей. Рэнд не проявила особой тоски в связи с его смертью. Маннхаймер очень давно отказался жить по ее принципам или разделять ее точку зрения. Как и в случае с Изабель Патерсон, он практически перестал существовать для нее.

На протяжении 60-х Рэнд стала очень популярным публичным мыслителем и оратором, чьи мнения по злободневным вопросам были дальновидными и смелыми. Расширяя рамки своей верности идее о правах личности, она отстаивала гражданские права меньшинств и равенство полов. Осуждая принцип первичного применения силы в любом контексте, она начала выступать против войны во Вьетнаме раньше, чем это сделал кто-либо из ее современников. Она прямо и решительно высказывалась против введенных правительствами ряда американских штатов запретов на аборты. «Аборт является моральным правом, которое следует оставить на усмотрение самой женщины, – утверждала она. – Эмбрион не обладает правами. Права могут принадлежать только уже существующему, а не потенциальному человеку». Когда Рэнд выступала против популярных общественно-политических течений, ее аргументы были оригинальными и зачастую по-своему прогрессивными. Ее всегда стоило послушать.

Рэнд не оставила своей манеры портить отношения с друзьями. В конце сентября 1963 она с размахом вернулась в Чикаго, город, в котором впервые узнала, что такое американская жизнь. Ее поклонник по имени Эд Нэш, который был чикагским представителем Института Брандена, арендовал зал в крупнейшем на тот момент выставочном центре мира, McCormick Place, для речи, озаглавленной «Преследуемое меньшинство Америки: большой бизнес». На этом мероприятии присутствовали многие члены их семейного клана: Фрэнк О’Коннор, Мими Саттон и ее сестра Марна, а также родственники Рэнд со стороны матери: Ферн Браун, ее родители Сэм и Минна Еолдберги, троюродный брат Рэнд Берт Стоун, его жена, дочь и внучка. Вскоре после того, как Рэнд начала говорить, раздалась сирена, извещавшая о бомбардировке. К счастью, то была ложная тревога. Но во время вынужденного перерыва, в гримерке, она пережила момент сильнейшей паники. Барбара и Фрэнк были заняты в соседнем помещении, и Фрэнка тоже не было поблизости, так что Мими и Марна успокаивали ее, когда вошли чикагские родственники. В шуме и суете внучка Берта Стоуна заметила, что черное платье Рэнд надето наизнанку, и из-под верхней одежды торчит этикетка. Она стала думать, стоит ли ей сказать об этом Айн, но времени было в обрез. Рэнд поприветствовала Ферн, Еолдбергов и Стоунов, по очереди протягивая им руку. «Это выглядело вежливо, но очень официально, без теплоты, – вспоминала Мими. – Она была как королева на троне». После триумфального выступления Рэнд, она, Фрэнк, его племянницы и Брандены отправились на небольшой прием, устроенный Эдом Нэшем и ИНБ. Несмотря на то, что ее чикагские родственники не одобряли ее философии, Минна Еолдберг усмотрела пренебрежение в том, что их не пригласили на прием. Когда спустя два года умер Берт Стоун, а Рэнд не приехала на похороны, семейное общение прекратилось. Рэнд больше никогда не виделась с американскими родственниками своей матери.

Несколькими днями позже Рэнд, Фрэнк и Брандены отправились на ранчо Четсуорт, где никто из них не был с 1951. Об их визите не был объявлено заранее. Рут Хилл, возившаяся на втором этаже, услышала через открытое окно, как Фрэнк говорит с ее мужем Баззи. Она сбежала вниз по лестнице: «Это правда ты, Фрэнк? Счастливый день! Айн с тобой?». О’Коннор посмотрел болезненно и сказал: «Да. Сейчас она подойдет». Хилл бросилась вперед, чтобы обнять старую подругу, и воскликнула: «Айн, счастлива ли ты видеть меня хотя бы наполовину так же сильно, как я счастлива видеть тебя?». К ее удивлению, Рэнд ответила чопорно, с сильным русским акцентом: «Почему я должна быть счастлива?». Проблема, как оказалось, была в том, что Хилл, сама того не желая, нанесла Рэнд глубокую обиду. Несколькими месяцами ранее Бранден попросил ее стать представителем ИНБ в регионе долины Сан-Фернандо. Вместо того, чтобы немедленно согласиться, она попросила его дать ей послушать образец пленки. Она не слышала лекций Брандена и не считала, что имеет право предлагать своим знакомым платить деньги за то, что не может лично рекомендовать. Рэнд расценила это как предательство. «Ты отвергла Натаниэля! – кричала она на Хилл. – Ты отвергла записи! Таким образом, ты отвергла меня!» Она и ее спутники вошли в дом и остались там, покуда Фрэнк и Баззи разговаривали снаружи о полевых работах и цветах. К тому времени всем уже давно было ясно, что О’Конноры не вернутся жить обратно на ранчо. Хиллы продолжали каждый месяц посылать чеки с оплатой своего жилья в Нью-Йорк, но дружба была закончена. Хилл не сошла со своих позиций. «Я и теперь, – сказала она сорок лет спустя после того инцидента, – не буду продавать ничего, с чем лично не ознакомлюсь». Несмотря на разрыв, Рут Хилл всю оставшуюся жизнь скучала по своей подруге. Даже в глубокой старости она продолжала дарить на праздники людям, которых особенно любила, книги Айн Рэнд: «Гимн», «Источник» и «Атлант расправил плечи».

В 1964 увидела свет вторая публицистическая работа Рэнд, «Добродетель эгоизма», инициатором создания которой стал ее издатель Беннет Серф из Random House. Видя, что для его компании Рэнд стала настоящей «гусыней, несущей золотые яйца» (общий счет продаж ее собственных книг, а также написанной Бранденами биографии «Кто такая Айн Рэнд?» шел на сотни тысяч без какой-либо тенденции к снижению), Серф предложил ей выпустить отдельной книгой ряд ее газетных публикаций и текстов публичных речей. Название было нарочито провокационным, но также отражало глубокое отвращение Рэнд к администрации Кеннеди. Сильнее всего ее возмутила знаменитая фраза из иннаугурационной речи Джона Кеннеди: «Не спрашивайте, что ваша страна может сделать для вас – спросите лучше себя, что вы можете сделать для своей страны». Рэнд смело ставила рядом выдержки из речей Кеннеди и Гитлера, чтобы продемонстрировать их сходство: оба они были в ее глазах коллективистами, требовавшими, чтобы люди жили ради государства. Такое сравнение показалось Серфу некорректным, и он попросил, чтобы Рэнд убрала эти фрагменты, а также сменила название. Рэнд гневно отвергла оба предложения и обвинила Random House в нарушении условий контракта. Она выбрала это издательство потому, что ей пообещали не подвергать цензуре ее творчество – таким образом, нынешнюю просьбу Серфа она расценивала как доказательство того, что их соглашение было фиктивным. Она порвала с Random House и опубликовала новую книгу в издательстве New American Library, подразделении Penguin.

Серф не сразу понял, что произошло. Мало того, что он остался без своего лучшего автора – их дружбе, как это было заведено у Рэнд, тоже настал конец. Серф написал ей первым и в нетерпении ждал ответа. Но даже убийство Кеннеди не заставило дрогнуть установившуюся между ними стену молчания. Издатель умолял: «Я склонен думать, что, пускай глубокие, но искренние расхождения по вопросам публикации ни в коей мере не должны настолько сильно влиять на наши личные отношения! Пожалуйста, напишите мне». Рэнд в конце концов сжалилась, отправив ему короткую записку с пожеланием всего наилучшего. Серф был подавлен и огорчен таким отношением Рэнд – но, невзирая на это, продолжал с интересом следить за ее карьерой.

Будучи опубликованной, книга «Добродетель эгоизма» сделала политические и философские идеи, о которых писала газета Рэнд, доступными гораздо более широкой аудитории. Особый интерес представляло эссе «Объективистская этика», являвшее собой конспект речи, впервые прочитанной ею в университете Висконсина. В нем Рэнд представляла тщательное определение таких понятий, как «восприятие», «концепция» и «абстракция», после чего выводила общую идиому: «Принцип торговли является единственным рациональным и этическим принципом для любых человеческих отношений: личных и общественных, частных и публичных, духовных и материальных. Это – принцип справедливости». В ее превознесении роли торговца звучали отголоски старой либертарианской идеи общественного договора, в котором люди были бы, наконец, освобождены из-под гнета феодальной иерархии. Как она уже делала это в сороковые, Рэнд вдыхала новую жизнь в унаследованную мудрость либертарианской теории, чтобы передать ее новым поколениям.

Как и большинство книг Рэнд, «Добродель эгоизма» расходилась быстро и прошла через четыре переиздания, общее число продаж которых составило свыше четырехсот тысяч экземпляров в течение первых четырех месяцев. По предложению Роберта Гессена книга была снабжена отрывным вкладышем, который читатели могли отправить в офис Айн Рэнд, чтобы получить дополнительную информацию о ее философии. Те, кого привлекали изложенные в книге идеи, обнаруживали вслед за этим целую объективистскую вселенную, наполненную основополагающими текстами, знаменитостями и возможностями для удаленного обучения. Даже те, кто не воспользовался вкладышем, знали теперь о существовании общественного движения, центром которого была Айн Рэнд.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.