§ 1. На межсудебном перепутье

§ 1. На межсудебном перепутье

О новом деле против Михаила Ходорковского и Платона Лебедева стало известно еще в ходе мещанского разбирательства. Как выяснилось, в самый разгар процесса следователь Салават Каримов с согласия первого заместителя генерального прокурора РФ Юрия Бирюкова 2 декабря 2004 года выделил из «материнского» уголовного дела № 18/41-03 в отношении Ходорковского, Лебедева «и неустановленных лиц, причастных к легализации (отмыванию) денежных средств, уголовное дело для производства предварительного расследования нового преступления». Понятно, что воспринято это сообщение было без радости, хотя и особой реакции на него не последовало. Все мысли были заняты тем, как завершится первый суд, и к тому же все прекрасно понимали, что в условиях продолжающейся массированной атаки на ЮКОС и его руководителей Генеральная прокуратура способна и на дальнейшие шаги в плане усиления уголовных репрессий.

Между тем ничего существенного после объявления о еще одном расследующемся деле не происходило. Шел, а потом и завершился в Мещанском суде процесс, а мы, защитники, лишь изредка получали уведомления от следователей о продлении сроков расследования.

Я несколько раз добросовестно подъезжал в Главное следственное управление, чтобы прочитать очередную «отсрочку» – так на следственном сленге называется постановление о продлении сроков предварительного расследования, ранее санкционировавшееся прокурорскими руководителями, а в настоящее время – следственными начальниками. Сначала в таких постановлениях действительно встречались упоминания о Ходорковском и Лебедеве как лидерах организованной группы, совершавших некие противоправные деяния с нефтью. Однако в один из таких приходов просмотр отсрочки показал отсутствие в тексте упоминаний наших подзащитных, что, естественно, вызвало мои настороженные вопросы: что это означает и прекращено ли их уголовное преследование по новому делу в официальном порядке?

Следователь пытался отмалчиваться, но когда я более активно его «потянул за язык», то с его слов выяснилось следующее. Руководство Генеральной прокуратуры приняло решение оставить осужденных руководителей ЮКОСа в покое. Однако в отношении других работников компании, к кому были вопросы у следствия, руки были развязаны полностью. И действительно, за относительно короткое время последовали заключения под стражу, а затем и осуждения к немалым срокам лишения свободы заместителя начальника правового управления ОАО «НК “ЮКОС”» С. Бахминой, заместителя директора дирекции внешнего долга В. Малаховского, менеджера ООО «ЮКОС-Москва» А. Курцина, генерального директора ОАО «Томскнефть» С. Шимкевича, инициированы заочные обвинения и аресты с последующими экстрадиционными процедурами в отношении заместителя главного бухгалтера Д. Маруева, начальника управления регионального бизнеса Н. Чернышовой, члена правления ОАО «НК “ЮКОС”» М. Брудно, управляющего делами ЗАО «ЮКОС ЭП» Р. Бурганова и ряда других сотрудников, возбуждено уголовное дело против иностранных менеджеров компании Б. Мизамора, С. Тиди, Д. Годфри.

Для себя я объясняю такую смену приоритетов несколькими причинами. Михаил Ходорковский и Платон Лебедев уже получили немалые сроки наказания, при этом проведенный над ними суд был малоубедителен и не встретил понимания не только на Западе, но и у определенного количества россиян, попытавшихся разобраться, за что на самом деле отправили в колонии бизнесменов. Поэтому по горячим следам малоубедительного процесса начинать новый было, конечно, нелогично.

С иной стороны, исходя из подходов преследователей ЮКОСа, следовало бы продемонстрировать всем наличие той самой организованной преступной группы, которую якобы выявила Генеральная прокуратура. В Мещанском суде народу показали всего трех человек, тогда как согласно обвинительному заключению группа была намного больше. Поэтому и началась охота на остальных юкосовцев – от крупных менеджеров и руководителей служб и подразделений до курьеров и прочих мелких клерков, если тех правдами или чаще неправдами можно было хоть как-то привязать к слепленным эпизодам. Залавливать их можно было пачками без каких-либо опасений: следователи и прокуроры прекрасно знали, что, услышав слово «ЮКОС», каждый судья встанет по стойке «смирно» и его объективное и беспристрастное мнение чудесным образом совпадет с версией обвинения.

(Заметим по указанному поводу, что в ходе хамовнического процесса Платон Лебедев не раз говорил об оказании давления на суды, цитируя содержание приобщенного следствием к уголовному делу документа: «Господин Сечин заявил представителю Минюста о том, что суды «“покроют” все их действия» (протокол от 31 марта 2009 года и др.) Показательно, что такое утверждение не встречало активных возражений ни со стороны председательствующего, ни со стороны представителей Генеральной прокуратуры ГФ.)

Правда, обозначенному репрессивному феномену имелось и несколько иное объяснение. Вот как оно было обозначено на страницах «Нью тайме» (№ 37 от 8 ноября 2010 г.): «Осенью 2004 года, спустя почти год с момента ареста Ходорковского, главе следственной бригады по “делу ЮКОСа” Каримову его начальники дали карт-бланш: арестовывай всех, кого считаешь нужным. Сделано это было как раз перед аукционом по продаже акций “Юганскнефтегаза”, проведенным в декабре 2004 года, чтобы побороть сопротивление хоть и обезглавленного, но продолжавшего борьбу за свои активы ЮКОСа. В результате в ноябре – декабре 2004 года были арестованы Бахмина, Аграновская, Переверзин, Малаховский… Цель была достигнута – ключевые руководители компании и их юристы, обеспечивавшие защиту ее активов, покинули окопы, “Юганскнефтегаз” был куплен известными в тот момент одному Путину специалистами, позднее оказавшимися “Роснефтью”, и нужда в дальнейшем запугивании и посадках отпала…»

Тем не менее для защитников Ходорковского и Лебедева действительно с момента вышеупомянутого разговора со следователем наступило относительное затишье, и мы сосредоточились на надзорных жалобах и работе с материалами, предназначаемыми для ЕСПЧ. В этот временной период я смог себе позволить вместе с семьей летом ненадолго поехать в Санкт-Петербург. Хорошо помню момент, когда созерцание красот Петергофа было прервано звонком мобильного телефона. Это был возглавивший следственную бригаду по «делу ЮКОСа» вместо уехавшего работать в Башкирию Салавата Каримова следователь по особо важным делам Радмир Хатыпов. Он предложил как можно быстрее явиться к нему в связи с планирующимися следственными действиями в отношении Платона Лебедева с перспективой предъявления ему нового обвинения.

Признаюсь, я был несколько ошарашен. Казалось, что всё самое плохое позади и ничто не предвещало очередной порции неприятностей для уже осужденных сидельцев, разбросанных волею Федеральной службы исполнения наказаний к дальним рубежам нашей необъятной Родины. И как-то уж очень контрастировали золотые фонтаны знаменитого пригорода Северной столицы с мрачной перспективой новых визитов в казематы следственных изоляторов и длительных сидений в безнадежных судебных процессах, не обещающих подзащитным ничего хорошего.

Так или иначе, но я объяснил Хатыпову, что нахожусь не в Москве, возвращение в ближайшие дни не планирую и поэтому прибыть быстро в следственное управление не могу. А самое главное – о том, кто будет представлять интересы Лебедева в деле, должен решать он сам и никто более. На том и порешили – по приезде в Москву я изыщу возможность с оказией поставить доверителя в известность о сделанном мне приглашении, а он уже определится с вопросом о представительстве его интересов. Однако затем в Генеральной прокуратуре, видимо, снова что-то поменялось, и вновь наступило затишье.

Завершилось оно в самом конце 2006 года после возвращения в столицу из Башкирии следователя Салавата Каримова, который какое-то время занимал должность первого заместителя прокурора республики. Вероятно, чтобы оправдать свое повторное появление на федеральном уровне, «киллер олигархов», как его называли журналисты, и движущий мотор первого уголовного дела против Михаила Ходорковского и Платона Лебедева рьяно взялся за привычное ему занятие и на основе наработок заменявших в его отсутствие следователей оперативно сотворил новое обвинение своим старым знакомцам. О серьезности намерений Каримова свидетельствовало этапирование Лебедева из колонии в заполярном поселке Харп в Читу, куда в то же время привезли и Ходорковского из еще более далекого Краснокаменска, окрестности которого он называл краем политзаключенных, каторжан, ссыльных декабристов и урановых рудников.

Последовательностью и скоротечностью следственных процедур второе предварительное расследование мало чем отличалось от первого. В последних числах декабря 2006 года Ходорковскому и Лебедеву официально объявили о том, что они подозреваются в легализации. Но без вразумительных объяснений, какое конкретно, по мнению следствия, преступление лежало в основе такой легализации. Едва в феврале следующего года предъявили обвинения, как почти сразу – через 10 дней – следователи сообщили о завершении следствия, чтобы тут же начать ознакомление с многочисленными томами уголовного дела, кстати в существенной части вобравшими в себя «доказательства» из первого процесса. Хотя различия, конечно, присутствовали. Если ведение следствия в Москве по месту нахождения штаб-квартиры ЮКОСа не вызывало сомнений, то следственные действия на читинской территории, где нефтяная компания никогда не работала, породили отдельные судебные баталии по вопросу несоблюдения правил территориальной подследственности, которые велись с переменным успехом и завершились только после вмешательства Верховного суда РФ в пользу Генеральной прокуратуры.

Еще одно отличие было связано с изменившейся тактикой защиты. Если по первому делу мы не стали обращаться за помощью к московскому правосудию с обжалованием незаконных действий следствия, то в Чите подход поменялся. В Москве у наших коллег-адвокатов, представлявших интересы самого ЮКОСа, уже был негативный опыт общения с печально известным Басманным судом, куда шли жалобы на самые первые обыски и выемки, активно проводившиеся следственной группой. Результат был нулевой, все основанные на положениях Уголовно-процессуального кодекса доводы отвергались, зато потом отказные постановления судов прокуроры и следователи демонстрировали как доказательства своей якобы абсолютно правомерной деятельности, одобренной в контрольно-судебном порядке.

Но во втором деле, в надежде на отсутствие в Чите «басманного правосудия», было принято решение побеспокоить местную Фемиду. И эти планы в определенной степени оправдались: пять судебных постановлений, некоторые с довольно жесткими формулировками, где говорилось о несоблюдении требований закона, были вынесены в пользу защиты. Они касались не только рядовых членов следственной группы, но даже неприкасаемого ранее надзирающего прокурора Генеральной прокуратуры РФ В. Лахтина и – страшно подумать – самого следователя Каримова. Тот проигнорировал ходатайство Лебедева об истребовании и приобщении к делу документов, подтверждающих его алиби. Это сочла существенным нарушением судья Ингодинского суда Читы Мершиева и 18 мая 2007 года вынесла частное постановление в адрес заместителя генерального прокурора РФ Гриня, требуя принять меры в отношении Каримова. Правда, затем Читинский областной суд, видимо посчитав содеянное излишней судейской смелостью, «частник» отменил, хотя само решение о допущенном нарушении оставил в силе.

В остальном же происходили рутинные для данной стадии предварительного расследования мероприятия – чтение материалов дела, разнообразие в которое вносили время от времени судебные заседания на тему об очередном продлении сроков содержания под стражей. На них вновь провозглашалось, какие тяжкие грехи числятся за обвиняемыми, а также судьям на основании данных супербдительных оперативных органов сообщалось о секретным путем установленных непременных намерениях Ходорковского и Лебедева скрыться из страны, если вдруг они окажутся на свободе. Надо ли говорить, что тема стражи была «священной коровой», в отличие, например, от отдельных нарушений следствия, и судьи безропотно выполняли пожелания прокуроров, оставляя арестованных под «двойным замком», поскольку и без этого они находились в условиях несвободы, отбывая наказание по первому делу.

Кстати, в очередной раз после событий мещанского суда наблюдались усиленные меры охраны Ходорковского и Лебедева. Их разместили в читинском СИЗО 75/1, чьи каменные строения возведены на месте острога, видевшего не только декабристов, но и ссылавшихся через Читу по великому московскому тракту на Сахалин каторжан, о которых писал Антон Павлович Чехов. На этом, кстати, сходство с декабристами не заканчивается. Для бунтовщиков по велению царя специально было построено в Петровском заводе здание тюрьмы, причем с камерами без окон. А в нашем случае на территории читинского СИЗО в одном из самых отдаленных корпусов для Ходорковского и Лебедева обустроили целый этаж, на котором всё вокруг было нашпиговано техникой. Правда, окна там наблюдались, даже пластиковые.

Чтобы встретиться с подзащитными, адвокатам, по подсчетам, однажды произведенным Юрием Шмидтом, предстояло преодолеть 19 металлических дверей с самыми разнообразными системами запоров. Непосредственно перед заходом в кабинет, предназначенный для проведения встреч, визитеров досматривали. Причем сначала это касалось даже прокурорских следователей, послушно выворачивавших карманы и предъявлявших содержимое портфелей. Как-то, скорее в целях экономии времени, а не для нарушения вполне устраивавшего варианта так редко реализуемого принципа равенства сторон, я напомнил очередному обыскиваемому следователю, а заодно рывшемуся в его вещах офицеру ФСИН, что, согласно закону о содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых, лица, в чьем производстве находится уголовное дело, досмотру не подлежат. После этого в числе досматриваемых остались только адвокаты…

Если же Михаила Ходорковского и Платона Лебедева вывозили для чтения уголовного дела в здание областной прокуратуры, где базировалась бригада следователей, то отсек около следственных кабинетов всегда был заполнен вооруженными автоматчиками, часть которых постоянно находилась в непосредственной близости от поста дежурного милиционера при входе в прокуратуру.

Но наибольшую и явно избыточную активность разноведомственная спецохрана проявила в день, когда по новому делу Ходорковского и Лебедева им избиралась мера пресечения – заключение под стражу. Целый квартал вокруг Ингодинского районного суда Читы был с утра оцеплен по периметру вооруженными людьми, и даже местных жителей патрули не пропускали внутрь. К началу суда я ехал на такси и по переговорному устройству хорошо было слышно, как таксисты во всю костерят организаторов режимной операции, из-за которой были закрыты от проезда несколько улиц, весьма загруженных транспортом в обычное время. Насколько помню, в этот день суд вообще освободили от других посетителей, перенеся назначенные заседания на другие дни. Естественно, что и в зале суда, и вокруг него присутствовали спецназовцы всех мастей, разнообразного вооружения и одеяния.

Там же, в Чите, транспортировка Ходорковского и Лебедева от СИЗО в областную прокуратуру или суды осуществлялась целым кортежем машин в сопровождении и под присмотром сотрудников ГИБДД, перекрывавших улицы на пути следования колонны. Что, впрочем, однажды не спасло Лебедева и его конвой от обычного ДТП. Как потом выяснилось, вереница машин, следовавших 2 июля 2007 года к концу дня из Центрального районного суда Читы в СИЗО, во время движения несколько растянулась и из-за не сориентировавшегося вовремя гаишника на перекресток выехал джип местного жителя. В него на полном ходу врезался автозаковский микроавтобус «Газель», чей водитель явно не привык к возникновению на пути подобных препятствий. По рассказу Платона Лебедева, он ударился лицом и больным коленом о металлическую решетку, и от более серьезных повреждений его спасла только хорошая реакция. Хотя раны у него и нескольких сопровождавших были таковы, что весь пол машины залило кровью. Проведенная затем по настоянию защиты судебно-медицинская экспертиза выявила на голове у Лебедева ушибленные раны, кровоподтеки и диагностировала кратковременное расстройство здоровья.

Как поведали следователи, именно в этот день происходила обычная смена составов той части следственной группы, которая регулярно откомандировывалась из Москвы в Читу. И вот едва приземлился самолет, как вновь прибывшим сменщикам была передана первая и еще очень скудная информация о случившемся происшествии. Первой мыслью у них было, что предпринята попытка побега с возможной причастностью к нему здешних «карбонариев». Поэтому прилетевшие следователи сразу с трапа самолета бросились на место аварии, чтобы задержать злоумышленников и зафиксировать следы воображаемого преступления. Однако, убедившись в банальных причинах случившегося и отсутствии чьего бы то ни было злого умысла, они едва ли не через день после ДТП стали требовать от Лебедева продолжения ознакомления с делом в прежнем режиме, даже не убедившись в том, что он восстановился после полученных травм.

На ходатайство о проведении медицинского освидетельствования на предмет определения состояния здоровья Лебедева, явно ухудшившегося в результате ДТП, и возможности участия в следственных действиях был получен отказ. Следователь Татьяна Русанова в своем постановлении указала, что закон предоставляет следователю самостоятельно направлять ход расследования, принимать решения о производстве следственных и иных процессуальных действий. Она написала, что уже началось ознакомление с материалами уголовного дела, тогда как УПК РФ не предусмотрено вынесение отдельного решения о приостановлении следственного действия для проведения экспертизы или освидетельствования, поскольку само производство экспертизы исключает одновременное производство с ним следственного действия.

Понятно, что такая логика нас не устроила, и защитники обратились в Центральный районный суд г. Читы. Рассмотрев представленные материалы и выслушав мнения прокуратуры и адвокатов, судья Лиханова сначала сочла необходимым разъяснить московскому следователю положения Конституции, гарантирующей право каждого на охрану здоровья и медицинскую помощь, а также содержание ч. 4 ст. 164 УПК РФ, не допускающей проведение следственных действий с применением насилия, угроз и иных незаконных мер, а равно создание опасности для жизни и здоровья участвующих в них лиц. А затем признала постановление следователя необоснованным, способным причинить ущерб конституционным правам и свободам участников уголовного судопроизводства…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.