§ 1. Связь веков: что общего у каторжанина Бестужева и судьи Данилкина

§ 1. Связь веков: что общего у каторжанина Бестужева и судьи Данилкина

Небольшое здание Хамовнического районного суда стоит на высоком берегу Москвы-реки, напротив Киевского вокзала. С противоположной стороны к нему ведет крытая конструкция современного пешеходного моста. Если зайти сзади за угол суда, то наискось через реку хорошо виден правительственный Белый дом. Само по себе судебное здание ничем особенным не выделяется, особенно на фоне построенных вокруг за последние пару десятилетий богатых домов, обложенных мрамором. Хотя хитросплетения истории в полной мере затронули и его более чем столетнюю историю.

В старой Москве XVIII века окружающие окрестности относились к Ростовской слободе. Когда-то на месте суда стоял добротный деревянный дом, крутой спуск от которого вел к реке через красивый сад. Из его обитателей в наши дни известен только доживавший в нем свои годы возвратившийся из ссылки известный декабрист Михаил Бестужев. А перед облегчившей его участь ссылкой он провел 12 лет на каторжных работах в читинских краях, куда, как уже отмечалось, в наши дни власти отправили Михаила Ходорковского отбывать наказание после приговора Мещанского суда по первому делу.

Затем удачное по расположению место привлекло внимание популярного в свое время архитектора И. Иванова-Шица (1865–1937), занимавшего в период 1890–1894 годов высокую должность главного архитектора Москвы и весьма неравнодушного к стилю модерн. В числе его сохранившихся работ – купеческий клуб на Малой Дмитровке, ныне театр имени Ленинского комсомола, комплекс Солдатенковской (Боткинской) больницы, перестроенный в Большом Кремлевском дворце зал для заседаний Верховного Совета. По адресу: 7-й Ростовский (Благовещенский) переулок, дом 21, по разработанному архитектором плану в 1904 году было построено здание в камне, куда несколько позже – в 1913 году – переехала довольно знаменитая в то время частная женская гимназия А. Алфёровой, считавшаяся в старой Москве одним из лучших учебных заведений, весьма успешных и престижных, имевшая уклон в сторону гуманитарного образования. Однако в годы разгула революционного правосознания основатели гимназии супруги Алферовы, трудившиеся в ней преподавателями, стали жертвами красного террора. В августе 1919 года их обвинили в принадлежности к кадетскому заговору и без суда быстренько расстреляли. Когда вскоре выяснилось, что произошла дикая ошибка – их просто перепутали с однофамильцами, – было уже поздно.

В советское время учебное заведение стало именоваться школой имени Льва Толстого – великого русского писателя, имевшего, кстати, высшее юридическое образование. В одном из его самых известных произведений, романе «Воскресение», в основе лежит реальная история, трагическое развитие которой было вызвано тяжкой судебной ошибкой. Обращает на себя внимание, что в уста одного из участников описывавшихся событий классик вложил такие слова: «Я всегда говорю господам судейским, что не могу без благодарности видеть их, потому что если я не в тюрьме, и вы тоже, и мы все, то только благодаря их доброте. А подвести каждого из нас к лишению особенных прав и местам не столь отдаленным – самое легкое дело»[70]…

В советское время дом отошел к системе юстиции и там размещался Ленинский суд, после перестройки переименованный в Хамовнический.

Солидный возраст здания дореволюционной постройки не вызвал особых проблем при проведении процесса над Ходорковским и Лебедевым, хотя, когда персонально для них была установлена в зале суда массивная конструкция клетки-«аквариума», судья Виктор Данилкин высказывал опасения, что древние деревянные перекрытия не выдержат такого веса и клетка вместе с подсудимыми упадет на этаж ниже – в зал, специально оборудованный для прессы. Однако обошлось.

Кстати, о самом Данилкине. Всезнающий Интернет рассказывает о его биографии следующее. Родился 10 октября 1957 года в с. Калицино Московской области, окончил, как и автор этих строк, Московскую высшую школу милиции МВД СССР, но позже – в 1988 году. После окончания вуза работал следователем, с 1996 года – заместитель начальника следственного отдела 1-го РУВД Центрального административного округа г. Москвы. Указом Президента РФ от 15 июля 2000 года № 1322 был назначен на должность судьи Хамовнического районного суда г. Москвы. В 2006 году стал председателем того же суда.

Интересно, что, когда на завершающей стадии процесса журнал «Нью тайме» (№ 34 от 18 октября 2010 г.) опубликовал большую статью, посвященную Виктору Данилкину, в нее вошли отзывы сталкивавшихся с ним ранее по работе адвокатов. Они были положительными – кто-то отмечал самостоятельность и дипломатичность, кто-то говорил, что это «нормальный судья, делает все в рамках закона, но без отваги».

В то же время, когда стало известно, что именно Данилкин принял в феврале 2009 года второе дело Ходорковского и Лебедева к своему производству, у нас не было ни малейших сомнений в том, что те, кто определял, какой именно судья будет вести данный процесс, предварительно очень хорошо подумали. Понятно, что такое решение должно было гарантировать абсолютную управляемость и недопустимость появления каких-либо неожиданностей.

Сам по себе Хамовнический суд к тому времени уже был сопричастен к «делу ЮКОСа». К примеру, его судья Сучков в июне 2005 года выносил заключение о наличии признаков преступления в действиях адвоката Адвокатского бюро «АЛМ Фельдмане» Павла Ивлева, имя которого затем стало активно использоваться в фабулах обвинений против наших подзащитных. Сам Данилкин также не остался в стороне: в августе 2006 года к нему обращался тогдашний руководитель следственной группы, следователь по особо важным делам Хатыпов, за санкцией на обыск в одном из адвокатских образований, где планировалось найти связанные с ЮКОСом документы. Интересно, что, давая согласие, в своем постановлении Виктор Данилкин упоминал со ссылкой на данные расследования непоименованных бывших руководителей и менеджеров ОАО «НК “ЮКОС”» как членов некоей организованной группы. Поэтому было не очень удивительно, что после утверждения обвинительного заключения заместитель генерального прокурора РФ Гринь направил 188 томов уголовного дела персонально на имя председателя Хамовнического суда г. Москвы Данилкина, который затем 1 год и 9 месяцев «вершил правосудие».

В целом можно однозначно утверждать, что внешне обстановка в процессе, руководимом Данилкиным, кардинально отличалась от того, с чем мы столкнулись в Мещанском суде по первому делу. Все было намного лояльнее и с первого взгляда демократичнее. Сказанное касалось порядка общения с подзащитными, использования вспомогательной техники, распорядка заседаний, поведения в словесных баталиях с прокурорами, допуска прессы. Казалось бы, этому можно только радоваться, если бы не как минимум две причины для скептицизма. Во-первых, нам было известно, что такого рода благоприятный антураж санкционирован на «самом верху» правоохранительной вертикали. Косвенное подтверждение этим сведениям можно, к примеру, найти в книге весьма осведомленного журналиста «Известий» Владимира Перекреста, писавшего: «После завершения первого “дела ЮКОСа” сменился генпрокурор: место Владимира Устинова занял Юрий Чайка. В том, что Устинов лишился прокурорского мундира, не последнюю роль сыграло сокрушительное поражение, которое потерпело его ведомство в сопровождавшей процесс Ходорковского информационной войне. Новое руководство, похоже, учло этот урок»[71]. Во-вторых, дозволенная демократичность имела четкие пределы и никак не касалась существа обвинения, сути и качества представленных суду «доказательств». Соответственно, самостоятельность председательствующего находилась в определенных границах, и в этом отношении ни у защиты, ни у доверителей особых иллюзий не было. Еще в самом начале процесса одна из коллег спросила у Михаила Ходорковского мнение по данному поводу, и тот ответил, что, по его глубокому убеждению, единственное, что может сам определить судья Виктор Данилкин в нашем случае, – это на какую именно стенку в зале судебного заседания следует повесить кондиционер.

Кстати, внешняя благостная обстановка, особенно на начальном этапе судебного слушания, вводила в заблуждение многих. Побывав как-то на заседании суда, один из разработчиков российской судебной реформы, ученый и судья в отставке Сергей Пашин, остался доволен увиденным, разглядев признаки состязательности сторон. Более того, до определенного периода мои коллеги, специализирующиеся на работе с ЕСПЧ, высказывали опасения, что туда нечего будет представить из аргументов защиты, настолько корректно протекает процесс. Правда, я их успокоил и предложил дождаться момента, когда мы начнем представлять собранные доказательства невиновности и указывать на огрехи следствия. К сожалению, я оказался прав: именно на завершающем отрезке судебного разбирательства судья Виктор Данилкин раскрылся в полной красе, в отдельных случаях даже намного перещеголяв свою предшественницу судью Ирину Колесникову.

Столь длительный срок регулярного пребывания в суде дает возможность поделиться накопленными наблюдениями за личностными характеристиками данного представителя судейского корпуса. Прежде всего берусь утверждать, что ни у кого из защитников нет ни малейших сомнений в том, что Данилкин разобрался с сущностью обвинения и понимал его бредовость. Он, безусловно, не относился к тем судейским дилетантам, у кого слово «акция» вызывало недоумение. Не один раз в течение суда он продемонстрировал свою весьма неплохую память, хотя и не стеснялся признавать, что порой она его подводила. В целом ряде случаев при возникновении конфликтных ситуаций разрешал их оригинальным способом: мгновенно объявлял перерыв и буквально убегал в свою комнату, дабы дать поостыть и себе, и схлестнувшимся сторонам.

Не шарахался от адвокатов, как это зачастую делают судьи. Время от времени приглашал нас к себе в служебное помещение, чтобы решить какие-то возникшие вопросы. Например, о готовности занять вторую половину дня допросом запланированных свидетелей или согласованием дня недели, необходимого для свидания с подзащитными в СИЗО. Как-то просил переговорить с Лебедевым, чтобы тот в своих выступлениях использовал более корректные выражения, говоря о прокурорах и следователях. Не раз интересовался его состоянием здоровья, явно оставлявшим желать лучшего.

Защитники обращались к судье, когда напрямую, когда через секретарей, за получением разрешений на свидание родственникам, иногда предупреждали о планируемом посещении суда иностранными делегациями (если этого не делать, порой синхронный перевод воспринимался как нарушение порядка в зале суда), просили те или иные тома дела перед допросом свидетелей, копии процессуальных документов и т. д. При этом пределы пребывания адвокатов в служебном помещении были строго очерчены: допускалось только нахождение в небольшом «предбаннике», служившем местом расположения секретарей. В таких случаях Данилкин порой специально открывал входную дверь, ведущую в зал, дабы все там находившиеся (а ближе всего к двери располагалась скамья прокуроров) могли видеть, что адвокаты не вступают с ним в сговор, не угрожают, не передают ему что-либо непотребное. Своего рода публичность судебного процесса во всех многогранных проявлениях.

Разбирательство нашего дела явно сказывалось на здоровье Данилкина. Это было порой написано на его лице – как настроение, так и самочувствие. Он крайне редко повышал голос на участников судопроизводства, хотя эксцессы случались – от него доставалось, как уже сказано, даже прокурору Лахтину. Впрочем, накопившееся напряжение он позволял себе выплеснуть на иных присутствующих в зале. Как правило, это были нарушавшие, по его мнению, порядок граждане, заполнявшие зал, или ненадлежаще их опекавшие судебные приставы. А однажды одна из коллег ранее всех приехала в суд, когда еще в зале никого не было. Из председательского кабинета раздался такой крик, что едва не затряслись стекла на окнах. Это Данилкин распекал кого-то из подчиненных.

Кстати, такого рода обращение с присутствовавшими в зале людьми из числа наших сограждан не осталось незамеченным для иностранцев. Кроме очевидного попустительства прокурорам, они отмечали в действиях судьи недопустимое поведение. Один из как-то присутствовавших в зале американцев сказал затем в интервью, что Данилкин «орал на людей, чтобы они заткнулись». Очевидно, это касалось тех, кто позволял себе обмениваться мнениями в ходе представления сторонами доказательств.

Но в целом, повторюсь, все выглядело благопристойно. В сентябре 2011 года появился отчет о наблюдении за процессом представителя Института прав человека Международной ассоциации юристов (International Bar Association), постоянно присутствовавшего на суде. Таким представителем был гражданин США, магистр права Роберт Тите. В разделе отчета, названном «Руководство заседаниями суда судьей Данилкиным и его манера поведения», было сказано, что на всех стадиях судебного процесса «судья чрезмерно снисходительно относился к подаче сторонами многочисленных ходатайств, возражений и заявлений, которые часто занимали большую часть дня». Атмосфера в зале суда была, как правило, вежливой, почти радушной. Судья Данилкин и состязающиеся стороны вели себя вежливо и профессионально. Иногда прорывались эмоции и несдержанность. В таких случаях суд назначал пятиминутный перерыв для успокоения. Несколько раз судья делал выговор прокурорам, адвокатам или обвиняемым, которые всегда приносили извинения.

Соглашусь, что манерой ведения процесса Виктор Данилкин отличался от среднестатистического российского судьи, особенно московского. Это не ускользало от внимания многих, в том числе журналистов. Вера Челищева, направленная для регулярных репортажей «Новой газетой» и находившаяся в суде едва ли не каждый день, потом изложила свои наблюдения в книге. «…Он внешне был необычный судья. Вежлив, доброжелателен, предельно внимательно выслушивал подсудимых, с нескрываемым, как казалось, интересом на лице. Старался их понять, мучился, когда не понимал сложных финансовых вопросов… На его лице была гордость за себя, за профессию, за них, за свою причастность ко всему этому. Он чувствовал уникальность их обоих… Еще казалось, что он хочет реально разобраться в деле. Он внушал нам маленький, но оптимизм. Надежду»¹. Впрочем, иллюзии молодой женщины были напрочь развеяны, когда пришло время вынесения приговора. И здесь взору предстал совсем другой Данилкин. «Обычный чиновник, обычный председатель районного суда Москвы, судья, каких тысячи по всей России… Он был бледный, невыспавшийся, затюканный работой, начальством… И четыре дня дублировал в “приговоре” обвинительное заключение»[72] ^[73].

А несколько ранее, столкнувшись с явными проявлениями нескрываемой солидарности судьи со стороной обвинения, выразившейся в том числе в активном препятствовании нормальной, полноценной защите, мы в июле 2010 года заявили уже не первое, полностью поддержанное Михаилом Ходорковским и Платоном Лебедевым заявление об отводе Виктора Данилкина. В нем была изложена квинтэссенция нашего отношения к тому, что происходило в Хамовническом суде под руководством данного судьи. Здесь же имелись ссылки и на мнение иных наблюдателей о поведении председательствующего. Составляя этот процессуальный документ, адвокаты решили не сильно стесняться в эпитетах, выбирая из них наиболее подходящие для точного описания нашей позиции. Итак, в нем говорилось: «Необъективность и предвзятость председательствующего на данном процессе судьи Данилкина Виктора Николаевича является очевидной не только для стороны защиты, уже не в первый раз заявляющей ему отвод, но также для многочисленных российских и иностранных граждан, включая журналистов, политиков, общественных деятелей, писателей, художников, актеров и просто неравнодушных людей, высказывающих свое мнение в средствах массовой информации и в интернете. Чтобы не быть голословными, приведем с некоторыми сокращениями ряд свежих примеров (сокращения сделаны прежде всего в целях избежания защитой упреков в использовании в общественном месте ненормативной лексики): 1. Отзыв на события в суде от за 30 июня: Судья Данилкин лукавит, когда говорит, что принимает решения, выслушав мнение участников процесса. На самом деле он хотел сказать: “Суд, выслушав мнение Лахтина, а оно для меня является главенствующим, отказывает во всех ходатайствах защиты. Для этого меня и поставили”. 2. Отзыв от 1 июля 2010 года: Господин Данилкин сегодня окончательно расписался в своей ангажированности. Больше доверять этому человеку нельзя. Необходимо немедленно отстранять его от данного судебного процесса. К слову, отстранение Данилкина – это самый оптимальный выход для властей сохранить хоть какое-то лицо в этом вселенском позорище. 3. За ту же дату: Видимо, судья не видит, да и не хочет видеть дальше границ обвинительного заключения. Удивительно близорук господин судья! Его решения прямо капают на жернова Европейского суда. О каких инвестициях и инновациях можно говорить, когда с помощью лахтиных и данилкиных можно в любой момент поломать и забрать не только успешный бизнес, но и жизнь». Более сдержанно, но не менее красноречиво оценивает настоящий суд иностранная пресса: «абсурдный процесс» – немецкое издание Berliner Zeitung за 25 июня 2010 года; «происходящее на суде больше напоминает фарс» – французский LeNouvel Observateur от 26 октября 2009 года; «процесс считается примером сговора политической и судебной властей» – испанская газета El Pais от 31 мая 2010 года».

Впрочем, возможностью устраниться из дела Данилкин не воспользовался и, посовещавшись некоторое время сам с собой, как это предусмотрено для судов с единоличным разбирательством, заявление об отводе не удовлетворил, сочтя, что безупречен и сомнений в его беспристрастности быть не может. Итог судилища известен. И ответом на оглашенный Виктором Данилкиным дикий обвинительный приговор был раздавшийся в зале суда женский вскрик: «Будьте вы прокляты – вы и ваши дети». Эти слова принадлежали Марине Филипповне Ходорковской – матери Михаила Борисовича. Реакции судьи не последовало…

Назвав свершившееся позорным приговором, Ходорковский на страницах «Ведомостей» (2 февраля 2011 г.) в статье «Зима правосудия: слова и реальность» писал: «Знаю: судья Хамовнического суда Виктор Данилкин отнюдь не сумасшедший. Более того, за 20 месяцев процесса убедился: он крепкий профессионал и совестливый человек. Перед каким выбором его нужно было поставить, чтобы заставить подписать “это”? Что с ним сделает его совесть? Как назвать людей, которые с человеком такое сотворили? Как назвать тех, кто прикидывается, что не замечает происходящее, верит в независимость этого “суда” и называет бесстыжую бумажку “актом правосудия”?».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.