§ 3. Правительственный час в Ростовском переулке

§ 3. Правительственный час в Ростовском переулке

Естественно, что для таких больших процессов, как первое и второе дела по обвинению Ходорковского и Лебедева, стороной обвинения задумывался вызов для дачи показаний в ходе судебного следствия очень большого числа свидетелей. Если, к примеру, в обвинительном заключении Михаила Ходорковского перед поступлением дела в Мещанский суд было указано 147 свидетелей, то во втором случае теперь уже в едином деле их было 250 человек.

Но списки свидетелей, составленные следователями, вовсе не обязательны для прокуроров, поскольку они сами вправе решить, какого числа вызываемых лиц им достаточно для достижения стоящих перед ними задач. Так, несмотря на столь великое число указанных по второму делу в обвинительном заключении граждан, в Хамовническом суде выступило около 100 человек, считая также свидетелей, приглашенных защитой.

Основная масса выступавших рассказывали о своей обычной трудовой деятельности либо в самом ЮКОСе, либо так или иначе связанных с ним организациях. Нефтяники говорили о нефтедобыче, бухгалтера – об учете товарно-материальных ценностей и расчетах за их реализацию, представители торговых компаний – о продаже нефти и нефтепродуктов.

Если говорить о свидетельской базе, то нужно подчеркнуть как особенность двух процессов, что никто из сотрудников ЮКОСа, даже, как теперь хорошо известно, под угрозами и всяческими посулами, не пошел на сделку с совестью и не дал ложных показаний против наших подзащитных, включая те случаи, когда цена вопроса состояла в личной свободе.

В основном люди, подробно рассказывавшие о своей работе, искренне удивлялись, когда слышали вопросы о какой-то преступной деятельности в ЮКОСе или связанных с ним компаниях. Что характерно, прокуроры пытались возражать против таких вопросов, говоря, что это не дело свидетелей высказывать суждения на правовые темы.

В то же время было бы неверным утверждать, что свидетели обвинения в прямом смысле этого выражения вообще отсутствовали. По первому делу это были, если можно так выразиться, «изобличители» по должности, занимаемой в налоговых органах. Естественно, после вынесения решений о привлечении к ответственности налогоплательщика по эпизоду с корпоративными налогами и заявления гражданских исков в части личных налогов вызванным в Мещанский суд сотрудникам подразделений ФНС РФ не оставалось ничего иного, кроме как прямо или косвенно при поддержке или подсказке прокуратуры говорить о налоговых нарушениях.

Что же касается второго дела, то здесь такого рода свидетелей можно разделить на две условные и весьма малочисленные группы. Первые – это обиженные ЮКОСом (или Ходорковским персонально – кому как нравится) по причине смены собственников и руководства в данном случае у конкретного предприятия ОАО «Томскнефть». Как выразился один из юкосовцев, их оторвали от кормушки и они решили этого не прощать. Таковых, на нашей памяти, было трое, и самый активный из них – некто Евгений Рыбин, чьи сомнительные откровения мы уже цитировали. По версии Юрия Бирюкова, именно Рыбин, легко перемещаясь зимой 2003 года из кабинета одного зама генпрокурора к другому, инициировал первые дела против юкосовцев[75]. Коль скоро речь зашла о Рыбине, то он был едва ли не единственным свидетелем за оба процесса, кто называл действия руководства ЮКОСа криминалом (и прокуроры этому никак не противились), относя к таковому продажу добываемой дочерними предприятиями нефти за пределы России по трансфертным ценам. Казалось бы, такой человек, не один год проработавший в сфере нефтедобычи, да еще выдвигающий столь серьезные обвинения своим конкурентам по бизнесу, должен «как рыба в воде» плавать в нефтяной тематике. Однако это было совсем не так. Вот выдержка из протокола судебного заседания от 19 октября 2009 года в части, где вопросы свидетелю стал задавать Михаил Ходорковский.

Подсудимый Ходорковский М.Б.: Скажите, пожалуйста, Вы занимались, насколько я понимаю, международными операциями с нефтью. И знаете ли Вы сорт Ural’s? Я извиняюсь за вопрос, но он необходим. Все равно что спросить у грамотного человека, знает ли он букву «а», я вынужден спрашивать. Вы сорт Ural’s знаете?

Свидетель Рыбин Е.Л.: Нет, не знаю, Ваша честь[76], не знаю, понятия не имею.

Подсудимый Ходорковский М.Б.: А сорт Brent вы знаете?

Свидетель Рыбин Е.Л.: Тоже не знаю. Понятия не имею.

Подсудимый Ходорковский М.Б.: Давайте мы с Вами вернемся к технологии переработки нефти. Вот нефть поднялась на устье скважины, я использую Вашу терминологию, некондиционная нефть поднялась на устье скважины. Насосом, качалкой, не обсуждаем. Где происходит замер? И как, если Вы можете рассказать суду. Замер объема.

Свидетель Рыбин Е.Л.: Не знаю, забыл уже.

Подсудимый Ходорковский М.Б.: Установки «Спутник» при Вас ставились в «Томскнефти»? Не помните?

Свидетель Рыбин Е.Л.: И при мне тоже.

Подсудимый Ходорковский М.Б.: Что делает установка «Спутник»?

Свидетель Рыбин Е.Л.: Не знаю.

Подсудимый Ходорковский М.Б.: Установки предварительного сброса воды (УПСВ) в «Томскнефти» при Вас ставились?

Свидетель Рыбин Е.Л.: И при мне тоже.

Подсудимый Ходорковский М.Б.: Скажите, пожалуйста, нефть поднялась на устье скважины, так сказать, не знаем, как замерилась и попала на какую установку?

Свидетель Рыбин Е.Л.: Не знаю.

Подсудимый Ходорковский М.Б.: Вы же сказали, что Вы технологию знаете.

Свидетель Рыбин Е.Л.: Не знаю, забыл.

Вот как описывали очевидцы упоминание государственным обвинением в прениях сторон ставшие легендарными в своей одиозности показания этого свидетеля: «Дальнейшие рассуждения Рыбина вызвали шум в зале и всеобщий смех: Рыбин заявил, что “внутрикорпоративные цены – это криминал в случае подсудимых, а в любом другом случае это не криминал. Это нормально, когда люди пользуются корпоративными ценами… – под смех зала Шохин с трудом разбирал текст, – показывают прибыль, платят с нее налоги и так далее”. Судья Данилкин смеялся вместе со всеми. Не выдержав, засмеялся даже и Шохин».

Вторая группа лояльных к стороне обвинения свидетелей, по нашим наблюдениям, относилась к группе риска, с чем и была связана занятая ими позиция. Это либо люди, кому были предъявлены обвинения, либо те, кто обвинения мог получить в любой момент. По указанной причине они, как вариант, оказывали следствию содействие, не отражавшееся в официальных протоколах: путем подсказок, где могут храниться интересующие сторону обвинения документы, либо самим передавать имеющиеся у них архивы; рассказов о происходивших в ЮКОСе событиях и их участниках с целью сориентировать на круг подозреваемых и подлежащих выяснению у них вопросов. Другие, будучи вызванными для допросов к следователям, готовы были подтвердить едва ли не все, чего от них ожидали, не сильно заботясь о том, происходило ли таковое на самом деле. Очень показательными были такие допросы при ведении одновременной аудиозаписи, которую затем удавалось прослушать в суде. Создавалось четкое впечатление, что следователь сам уже всё знает и нуждается только в подтверждении со стороны свидетеля, чья роль сводилась исключительно к поддакиванию, фиксировавшемуся потом в протоколе. Уверенные в себе следователи, получив такую ожидаемую информацию, зачастую даже не удосуживались проверять ее при помощи приобщенных к делу документов. В результате ловить за руку таких свидетелейсоглашателей при допросе в суде было делом техники. Особенно если они в своих показаниях на предварительном следствии, положенных затем в основу фрагмента эпизода об «отмывании», путали продавца с покупателем либо называли местом подписания договора офис, на тот момент времени еще не существовавший.

Но, по нашим наблюдениям, и эти свидетели, вызванные в суд, прекрасно понимая, что от них хотят услышать прокуроры, обладали столь высокими знаниями и опытом в сфере, в которой трудились, что или сами по себе, или с помощью предъявляемых им документов говорили вещи, игравшие на руку защите и вновь, раз за разом, опровергавшие версии обвинения.

Естественно, что защите еще со времени первого процесса было известно, что одновременно ведущееся с протекающими судами предварительное расследование по «материнскому» делу позволяет следователям накануне визитов в суд приглашать к себе свидетелей и настраивать их на дачу нужных показаний, официально оформляя такое действо протоколом допроса. В Мещанском суде был случай, когда пришедший во второй половине дня свидетель признался, что он прибыл туда прямо из Главного следственного управления.

Естественно, что защита возмущалась и делала по этой причине заявления, поскольку подобного рода действия представителей стороны обвинения противоречили закону. Можно говорить об этом с уверенностью, так как ранее уже выносилось судебное решение по подобному поводу, и оно доводилось до сведения руководства Генеральной прокуратуры РФ. «…Свидетели… прямо показали, что их перед судебным заседанием вызывали на допрос в Генеральную прокуратуру РФ и допрашивали по тем же обстоятельствам, которые у них должны были выясняться в суде. Данные действия сотрудников Генеральной прокуратуры РФ суд расценивает как давление на свидетелей, подлежащих допросу в судебном заседании». Это фрагмент частного определения, вынесенного 10 июня 2004 г. Московским окружным военным судом в адрес Генерального прокурора РФ по делу об убийстве журналиста Холодова[77].

Однако негодование защитников было пропущено мимо ушей. Более того – когда данный факт выявился в отношении свидетельницы Надежды Шек и адвокаты пытались выяснить детали, воспрепятствовал этому активно поддержанный судьей Валерий Лахтин, напомнивший женщине об угрозе уголовной ответственности за разглашение данных предварительного следствия.

Отметим здесь же, что допросы важных для выяснения обстоятельств дела свидетелей велись, как правило, не один день. Им предъявлялись представителями сторон различные документы, по инициативе прокуроров под предлогом выявленных противоречий регулярно оглашались их показания на предварительном следствии, в том числе с прослушиванием аудиозаписей, по ходу допроса возникали все новые и новые вопросы. Так, свидетели Узорников и Авалишвили давали показания в Хамовническом суде по три дня, Рыбин и Гулин – по четыре, Голубович – семь, Анилионис – шесть, и так далее.

Если перейти к разговору о свидетелях со стороны защиты, то прежде всего следует отметить, что составленный еще на предварительном следствии список, включавший несколько сотен человек, был стороной обвинения беспардонно отвергнут вопреки четким предписаниям по этому поводу в законе. В дальнейшем, уже в суде, приходилось на каждую группу определенных нами свидетелей заявлять отдельное ходатайство и выслушивать возражающие возгласы прокуроров.

Естественно, что защите хотелось бы увидеть в стенах Хамовнического суда побольше бывших юкосовцев, занимавшихся в нефтяной компании теми видами деятельности, которые затем были заклеймены прокуратурой как хищения и легализация. Но проблема состояла в том, что ЮКОС уже был разгромлен и разыскивать таких свидетелей было делом весьма непростым. Конечно, координаты определенного числа менеджеров мы знали, но далеко не всех, кто был нужен. Вот тогда созрело предложение подготовить обращение Михаила Ходорковского и опубликовать его в тех изданиях, которые с высокой долей вероятности представляют интерес для бывших сотрудников компании. Выбор пал на «Ведомости», «Новую газету» и сайт khodorkovsky.ru.

Текст появившегося в апреле 2010 года обращения был таков:

«Уважаемые коллеги!

Сейчас в абсурдном процессе, где меня и П.Л. Лебедева обвиняют в хищении 350 млн тонн нефти, наступил этап представления доказательств защиты. Мы с Платоном Леонидовичем понимаем возможные опасения наших бывших коллег и не будем настаивать на вызове тех, чьи показания не используются стороной обвинения. Однако мы будем благодарны каждому, кто найдет время и возможность прийти в суд. Это нам поможет отстаивать доброе имя всего ЮКОСа.

Готовых дать показания просим связаться с адвокатами, чтобы скоординировать время прихода в суд.

Спасибо всем за поддержку.

М.Б. Ходорковский

Контактные телефоны:…»

Результат превзошел ожидания, и помощники адвокатов, сидевшие на телефонах, в некоторые дни еле успевали составлять списки желающих выступить на суде. Звонили преимущественно москвичи и жители тех регионов, где находились предприятия группы ЮКОС. Порой доходило до смешного – одним из звонивших оказался человек, уже давший показания в качестве свидетеля обвинения. А теперь он выразил готовность выступить как свидетель со стороны защиты. Но от этого предложения пришлось отказаться – у него адвокаты уже имели возможность выяснить на процессе все возникшие вопросы.

Целый ряд энтузиастов пришлось огорчить, поблагодарив их за предложение помощи. Среди них были те, кто работал в ЮКОСе до инкриминированных Ходорковскому и Лебедеву временных периодов или не был непосредственно связан с производственной или финансовой деятельностью, описывавшейся в обвинительном заключении. Либо это были представители сторонних организаций, сотрудничавших с ЮКОСом, что заранее обрекало их возможные показания на малую информативность для нашего дела.

Если же, по предварительной информации, обратившийся гражданин представлял интерес для защиты, то с ним обязательно встречался кто-то из адвокатов, чтобы более детально выяснить сведения, которыми тот располагал.

Но свидетелей со стороны защиты, как и специалистов, государственные обвинители непременно встречали в штыки. Заведомая необъективность их показаний объяснялась тем, что «почти все свидетели защиты – бывшие работники “ЮКОСа”, либо осужденные за отмывание денег или воровство»[78]. Это наглядный пример применения двойных стандартов, поскольку и в числе свидетелей обвинения преобладали юкосовцы; были там и имевшие процессуальный статус обвиняемого по расследуемому в отношении него уголовному делу. Имелись и такие, судимость которых за хищения не помешала суду сослаться на их показания в приговоре.

И тем не менее среди приглашенных защитой имелись люди, чей высокий авторитет был непоколебим навешиванием на них разных ярлыков или обвинениями в предвзятости, неосведомленности и прочих прегрешениях, чем так активно занималась сначала прокуратура в ходе судебного разбирательства, а затем и Хамовнический суд в приговоре. Назовем бывшего премьер-министра России Михаила Касьянова, бывшего председателя Центрального банка РФ Виктора Геращенко, депутата Государственной думы РФ Илью Пономарева, экс-министра нефтяной промышленности СССР, президента Восточной нефтяной компании Леонида Филимонова, управляющего «Юганскнефтегаза» Тагирзяна Гильманова, управляющего «Самаранефтегаза» Павла Анисимова. Да и все остальные, добровольно явившиеся по инициативе защиты в суд, не давали никаких поводов сомневаться в их искренности и правдивости.

Особо здесь хотелось бы выделить упомянутых бывших руководителей дочерних нефтедобывающих предприятий ЮКОСа. Двое из них – Анисимов и Гильманов – благодаря усилиям органов прокуратуры на момент дачи свидетельских показаний уже имели судимости. Однако это, как и возможные будущие неприятности, не остановило этих людей от того, чтобы выступить в защиту Михаила Ходорковского и Платона Лебедева. Они, как и Леонид Филимонов о «Томскнефти», рассказали о деятельности возглавлявшихся ими нефтедобывающих компаний, вхождении тех в структуру ЮКОСа, своих полномочиях, существовавших правилах ценообразования, порядке составления и реализации договоров на продажу нефти, ее оплате покупателями, существовавших формах контроля.

Можно составить себе представление о существе этих показаний по следующим фрагментам. На вопрос защитника Вадима Клювганта об обвинениях Ходорковского и Лебедева в хищении во главе организованной преступной группы в течение 1998–2003 годов всей нефти, добытой тремя нефтедобывающими компаниями, включая возглавлявшуюся Павлом Анисимовым «Самаранефтегаз», тот ответил: «Если бы я считал, что это действительно было своровано, я бы сюда не приехал. Я приехал сюда по собственной инициативе, в надежде, чтобы справедливость восторжествовала, чтобы человек не понес наказания за то, чего он не делал!»

Из допроса свидетеля Гильманова прокурором Лахтиным: «Может быть, вам что-то известно о способе совершения хищения путем присвоения?» Ответ: «Я уже ответил на этот вопрос. С точки зрения физической это невозможно. С точки зрения ценовой политики это тоже неправильно, потому что цена, которая была, она вполне была корректна по отношению к “Юганскнефтегазу”, и она закрывала все затраты и балансировала бюджет».

Из показаний Леонида Филимонова: «После 98 года объединение стало достаточно окупаемым. Если говорить конкретно о “Томскнефти”, мы стали достаточно обеспеченная компания, росла добыча, причем по всем трем объединениям – “Самаранефтегаз”, “Томскнефть”, “Юганскнефтегаз”». Он же: «По моей оценке как человека, который посвятил всю жизнь нефти, с точки зрения техники, технологии и объемов добычи нефти “ЮКОС” молодец: выход на новые месторождения, освоения месторождений, применение техники и технологий современных – этому я был свидетель, я знаю. Я сам мечтал когда-то, но возможностей не было…»

Правда, Хамовнический суд в приговоре легко устранил для себя такое препятствие, как показания свидетелей защиты, опровергающие обвинение. Это можно было сделать, к примеру, скопом, отмахнувшись сразу от десятка человек, видимо, в целях экономии времени и скорейшей подготовки текста к оглашению. Вот пример сказанного: «Суд не может согласиться с показаниями свидетелей Филимонова Л.И, Хамидуллина Ф„Прянишникова А.А., Пономарева И.В., Санникова А.А, Коновалова А.А., Таранова А.Б., Губановой Н.М., Жидаревой И., Афанасенкова А.П. в той части, что нефть у нефтедобывающих предприятий ОАО “НК "ЮКОС"” в объемах, указанных в обвинении, не похищалась, что такие объемы похитить невозможно, поскольку их показания противоречат установленным в судебном заседании обстоятельствам юридического оформления изъятия и отчуждения нефти у предприятий».

Говоря о свидетелях, нельзя не упомянуть о специфике хамовнического процесса, выразившейся в том, что на него по инициативе защиты соизволили прибыть два члена правительства – один действующий, а другой – бывший. На нашей памяти такое в новейшей российской истории было лишь однажды – когда в обычный районный суд, да и то после настояния президента РФ Бориса Ельцина, прибыл министр обороны Павел Грачев и давал там показания.

А теперь об этом феномене по порядку. Надо ли говорить, что ОАО «НК “ЮКОС”» являлась одной из самых крупных нефтяных компаний, находившейся под пристальным контролем со стороны многих государственных органов и самых высокопоставленных чиновников. В этой связи Михаил Ходорковский, как ее руководитель, регулярно общался с такими лицами, что позволило стороне защиты задуматься над возможностью и целесообразностью включения кого-либо из них в число свидетелей по делу.

Длительные коллективные раздумья привели к тому, что наиболее подходящими кандидатами были выбраны В. Путин, И. Сечин, Г. Греф, В. Христенко, А. Кудрин. Для каждого из названных потенциальных свидетелей имелось обоснование, представленное суду.

Владимир Путин. Адвокаты направили на имя тогда еще председателя правительства адвокатский запрос с просьбой подтвердить готовность явиться по вызову суда и ответить на вопросы участников судебного разбирательства. По поручению аппарата правительства ответ в наш адрес направило Министерство юстиции РФ, сославшееся на нормы, регламентирующие процессуальный порядок вызова свидетеля в суд. Данная переписка, предоставленная в распоряжение суда, свидетельствовала, на взгляд защиты, о готовности главы правительства явиться по повестке и дать показания.

В содержательной части защита обозначила, в связи с чем необходим вызов и допрос премьер-министра. Михаил Ходорковский еще 31 марта 2009 года заявил, что считает необходимым пригласить Владимира Путина в суд прежде всего потому, что ранее лично докладывал ему, как президенту, «куда поставлялась нефть, на что расходовались денежные средства компании “ЮКОС”». Эти обстоятельства, безусловно, входят в число подлежащих доказыванию в рамках предъявленного по делу обвинения в хищении нефти и легализации вырученных от ее продажи денежных средств. Кроме того, из показаний Ходорковского следовало, что в целях установления истины по делу у Владимира Путина надлежало выяснить обстоятельства и характер знакомства с Михаилом Ходорковским, источники и сущность его осведомленности о проблемах нефтяной компании «ЮКОС», включая вопросы налогообложения и ценообразования.

Защита не скрывала, что в ходе допроса свидетеля ему будут предъявлены: приобщенное к уголовному делу письмо министра финансов Алексея Кудрина, которым он 1 февраля 2003 года сообщал президенту Владимиру Путину о погашении требований государства к ОАО «Банк Менатеп», письмо Михаила Ходорковского на имя президента от 20 декабря 2002 года о погашении неоплаченных требований федеральных органов после завершения банкротства банка «Менатеп», а также упоминавшаяся Ходорковским в ходе дачи им показаний аналитическая справка 2000 года, подготовленная министрами Грефом и Букаевым на имя Путина по вопросу оптимизации налоговых обязательств нефтяными компаниями.

Игорь Сечин. Вторым интересовавшим защиту правительственным лицом был заместитель председателя Правительства Российской Федерации, являющийся также председателем Совета директоров ОАО «НК “Роснефть”» И. Сечин.

Суду было сообщено, что при допросе в качестве свидетеля Сечина подлежат выяснению следующие вопросы, имеющие существенное доказательственное значение для дела:

– какова практика трансфертного ценообразования, его технологических и экономических причин, целей, последствий для ОАО «Роснефть», председателем Совета директоров которого он являлся в период, указанный в обвинении, и является в настоящее время?

– каковы обстоятельства подготовки им в 2002 г. встречи президента РФ В. Путина с М. Ходорковским, в ходе которой им по докладу Ходорковского и на основании иной информации изучались все обстоятельства деятельности группы компаний «ЮКОС», в том числе ее организационная и фактическая структура и результаты деятельности (добыча, выручка, прибыль)? (Поясним, что по этому поводу М.Б. Ходорковский давал следующие пояснения: «Сечину Игорю Ивановичу в рамках подготовки встречи с Владимиром Владимировичем Путиным я указанные вопросы докладывал лично, они им проверялись, и я думаю, что он имеет абсолютную полноту знаний, особенно с учетом того, что он является председателем совета директоров правопреемника большинства активов компании “ЮКОС”. В основном приобретенных на денежные средства, которые обвинение в данном процессе считает полученными в результате хищения нефти и ее отмывания».)

– было ли ему известно на момент приобретения активов ОАО «НК “ЮКОС”» возглавляемой им компанией «Роснефть» о том, что органами прокуратуры расследуется уголовное дело о хищении денежных средств, в связи с чем указанные активы подлежали аресту и, соответственно, не могли быть предметом сделок с третьими лицами (как не принадлежащие ОАО «НК “ЮКОС”», а похищенные у него), а сами эти сделки были заведомо противоправными?

– по какой причине активы ОАО «НК “ЮКОС”», начиная от нефтедобывающей компании ОАО «Юганскнефтегаз» и кончая электродами и программным обеспечением, скупались возглавляемой им «Роснефтью» по ценам, значительно ниже рыночных, при отсутствии какого-либо реагирования со стороны органов прокуратуры?

– как он может прокомментировать непосредственно касающийся возглавляемой им организации пункт 13 Резолюции Парламентской ассамблеи Совета Европы № 1418 от 25 января 2005 г., в котором говорится: «Обстоятельства недавнего аукциона по продаже “Юганскнефтегаза” “Байкалфинансгруп” и быстрое приобретение последней государственной компанией “Роснефть” ставят дополнительные вопросы в отношении защиты права собственности… Это касается как обстоятельств самого аукциона, на котором цена была гораздо ниже рыночной, так и способа, которым ЮКОС вынудили продать главный актив, – выдвинув сфабрикованные налоговые претензии против компании, в результате чего общая налоговая нагрузка компании значительно превысила налоговую нагрузку конкурентов, а налоги за 2002 год даже превысили общую прибыль НК “ЮКОС” за этот год»?

Скажем прямо, все понимали, что шансов увидеть за свидетельской трибуной Владимира Путина крайне мало. А вот Игорь Сечин, как человек, не без оснований считающийся организатором фактической денационализации ЮКОСа, вполне мог воспользоваться такой возможностью и предъявить те или иные претензии к Михаилу Ходорковскому. Правда, заодно ему пришлось бы ответить и на накопившиеся у защиты неприятные вопросы, часть которых обозначена выше. Поэтому в отношении Сечина в целом шаг был рискованным, поскольку у человека, длительное время занимавшегося нефтяной сферой, наверняка нашлось бы что сказать в адрес одного из конкурентов «Роснефти», и это было бы подхвачено на щит нашими процессуальными противниками.

Что же касается трех оставшихся правительственных чиновников, то с ними ситуация такова. Герман Греф в период с 1998 по 2000 год, в бытность его первым заместителем министра государственного имущества РФ, был полностью в курсе ситуации с акциями дочерних предприятий Восточной нефтяной компании, ставшими затем предметом расследования по одному из эпизодов обвинения Ходорковского и Лебедева. Но он был также интересен тем, что какое-то время являлся председателем совета директоров «Транснефти», а в 2000–2007 годах занимал должность министра экономического развития и торговли.

Необходимость выслушать в суде министра промышленности и торговли РФ Виктора Христенко связана, по мнению защиты, с тем, что согласно обвинению вся нефть, добытая дочерними обществами ОАО «НК “ЮКОС”» в период 1998–2003 гг., была похищена, а действия по поставкам нефти и нефтепродуктов якобы осуществлялись с целью сокрытия хищения и легализации. При этом поставки нефти и нефтепродуктов осуществлялись соответственно АК «Транснефть» и «Транснефтепродукт», а регулировались и контролировались комиссией при Правительстве РФ по доступу к трубопроводам, а также Министерством топлива и энергетики РФ. Виктор Христенко занимал в период, указанный в обвинении, должности министра топлива и энергетики (министра промышленности и энергетики) РФ, а также заместителя председателя Правительства РФ, возглавлявшего указанную выше комиссию при Правительстве РФ. По этому поводу Ходорковский пояснял, что Христенко, а также Юсупов (министр энергетики в 2001–2004 гг.) лично определяли ему направление поставок нефти, которую сторона обвинения считает похищенной, поскольку в разные годы эти лица исполняли обязанности руководителей комиссии по распределению доступа к трубопроводному транспорту.

В ходе судебного разбирательства, поскольку вопрос о вызове в суд членов правительства вставал не один раз, звучали и объяснения по поводу заместителя председателя Правительства Российской Федерации – министра финансов Российской Федерации Алексея Кудрина. Михаил Ходорковский заявлял еще на предварительном слушании о том, что у Кудрина он «лично получал разъяснения, связанные с налогообложением нефтяных компаний и конкретно с уровнем налогов, которые должна платить компания “ЮКОС” с той нефти, которую уважаемый господин Кудрин, проверив, считал не только добытой, но и реализованной компанией “ЮКОС”, то есть не похищенной. Почему он это считал, как он это проверял, почему он требовал налоги, все это у него можно выяснить достаточно подробно». В свою очередь, Платон Лебедев тогда же сообщил суду, что считает необходимым пригласить Алексея Кудрина, поскольку полагает, что «министр финансов Кудрин разъяснит действующие нормы финансового права прокурору Лахтину. Заодно, я полагаю, и суду будет не безразлично выяснить, например, что понимает министр финансов под определением “выручка” и что под определением “выручка” понимает прокурор Лахтин. Таким образом, вопросов много». Кроме того, в материалах уголовного дела находились документы, имеющие самое непосредственное отношение к данному свидетелю, связанные с деятельностью банка «Менатеп».

Сильно сомневаюсь, что именно судья Виктор Данилкин решал вопрос о том, кто именно из этой «великолепной пятерки» получит приглашения посетить Ростовский переулок в Хамовниках, но тем не менее где-то с третьего захода защита получила от него две повестки на имя Виктора Христенко и Германа Грефа, которые адвокаты своими силами доставили в аппарат правительства и секретариат Сбербанка[79] соответственно. В вызове остальных чиновников под разными предлогами было отказано.

Таким образом, вновь испеченные свидетели со стороны защиты – а по формальным критериям они стали таковыми являться – должны были в июне 2010 года явиться на процесс и ответить на вопросы представителей сторон, и в первую очередь – Михаила Ходорковского, Платона Лебедева и их адвокатов.

Сразу скажу, что расчет на высокий профессионализм, знание экономических реалий и отсутствие возможности у прокуроров оказывать давление на такого рода свидетелей дали определенные результаты. Они, отвечая на возникавшие перед ними вопросы, явно осторожничали, взвешивая каждое слово. Как заметил присутствовавший в зале при допросе Германа Грефа артист Михаил Ефремов, свидетель владеет мхатовской паузой и ничего лишнего себе не позволяет сказать. Но в целом в результате относительно непродолжительного пребывания за свидетельской трибуной Христенко и Грефа осталось весьма неплохое впечатление от их выступлений. Несколько последующих дней пресса то и дело публиковала статьи и заметки на тему о том, что члены правительства дали показания в пользу Ходорковского.

Тем не менее в приговор ничто положительное не попало. Видимо, опасаясь в открытую порочить таких высокопоставленных свидетелей, в отличие от иных, приглашенных защитой, составители обвинительного вердикта сочли за благо переиначить прозвучавшие на процессе показания и усмотреть в них улики против подсудимых. Дабы не быть голословным, приведу далее конкретные слова Германа Грефа и Виктора Христенко, «не замеченные» судом.

Так, вице-премьер Христенко в числе прочего с уверенностью разъяснил прокурорам и суду, что «добычные активы компании или подразделения компании на выходе не могут иметь цену, равную цене нефти в Готтердаме», что фактически ставило жирный крест на фигурировавшем в деле обвинении. А когда гособвинитель Смирнов пытался услышать от свидетеля негативную оценку нефтетрейдеров как организаций, в прокурорском понимании не занимающихся хозяйственной деятельностью, в ответ получил разъяснение, по сути – отповедь на тему о необходимости ликвидации профессиональной неграмотности. Сводившуюся к тому, что работа трейдеров достаточно хлопотная, поскольку это услуга, связанная с большими профессиональными сложностями работы со страховыми, финансовыми и прочими структурами и, как любая услуга, стоящая денег. Но это не производственно-технологическая в смысле промышленном деятельность, однако не менее нужная и уважаемая.

Кстати, высокая вице-премьерская должность не спасла Виктора Христенко от искажения его показаний. Аудиозапись зафиксировала в одном из его ответов указание на более быстрый и эффективный способ решения вопроса, о котором шла речь. А в протоколе эффективный способ был записан как фиктивный! Как сказано в известной рекламе, почувствуйте разницу!

Вопросы ценообразования были затронуты и в показаниях Германа Грефа. Он сообщил, что рыночных цен на нефть на внутреннем рынке при сделках купли-продажи не было. Михаил Ходорковский его спросил, что было бы, если бы «Роснефть» покупала нефть у дочерних предприятий по ценам выше, чем в Роттердаме. Ответ: она была бы банкротом сразу. После этого наши подзащитные едва ли не хором спросили: а если бы цены были такими же, как в Роттердаме? Греф ответил, что и такое невозможно. На уточняющий вопрос Платона Лебедева, известны ли ему случаи покупки любой российской вертикально интегрированной компанией нефти у своих дочерних предприятий в регионах добычи по ценам Роттердама, также был дан отрицательный ответ.

Правда, ничего этого в приговоре найти нельзя. В нем Герман Греф и Виктор Христенко отнесены к категории свидетелей, которые не подтвердили необоснованные доводы подсудимых, сославшись на недостаточную информированность, либо опровергли их…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.