Среда, 23 ноября

Среда, 23 ноября

– Ты влюблен? – я смотрю на Роба со страхом, готовясь к удару, который, бесспорно, последует.

– Софи…

Мне больно. Я хочу, чтобы болело меньше, чем после того, как мне поставили диагноз, потому что это всего лишь любовь, но не выходит.

Роб смотрит прямо перед собой. Он пытается коснуться меня, взять за руку, погладить по щеке. Я отталкиваю его. Ради бога, это же больно!" Я хочу прикоснуться к нему, ощутить на себе его руки и тело, но не могу. Я кричу, что он должен уйти, убраться из моей жизни и забрать с собой всю боль, которую мне причинил. Я говорю, что больше никогда не хочу его видеть, и прямо сейчас я действительно в это верю.

Проснувшись рано утром рядом с Аннабель, я завернулась в халат и уселась на подоконник. Я смотрю на улицу и чувствую себя ужасно хреново. Хреново, потому что спала, прижавшись к Аннабель, а не к Робу, который, скорее всего, провел ночь, прижавшись к кому-то другому. И еще хреново, потому что стремительно приближается мое новое сканирование, и мне страшно. Я все кругом ненавижу. Весь декабрь целиком, со всеми его традициями: Синтаклаас[15], Рождество, Новый год – я боюсь всего этого. Семейные ужины, многочисленные закуски, устрицы и шампанское. В этом году я ненавижу праздник, вообще все ненавижу. Ненавижу себя за то, что осталась с разбитым сердцем, как последняя дура. А может, я ненавижу себя, потому что знаю, что сама все это устроила. Ненавижу, что скучаю по объятиям Роба больше, чем по объятиям Аннабель, которая всегда рядом. Ненавижу колющие боли в теле, из-за которых мне кажется, что я умираю. Ненавижу свою дурацкую опухоль и всю ее кошмарную семейку. Ненавижу рак. Ненавижу свое тело.

Я нетерпеливо смотрю на часы. Завариваю еще одну чашку чая и наблюдаю за своей рукой, пальцы которой барабанят по столу следующие восемь минут. У меня есть план. Я беру телефон и звоню своим врачам. Одному в Амстердам, другому в Роттердам. Я уговариваю обоих перенести дату сканирования. Я немного преувеличиваю свои боли. Говорю, что чувствую себя хуже обычного. Как можно им объяснить, что боль и неопределенность гораздо тяжелее переносить без Роба? И как я объясню это своим родителям, сестре и всем остальным в моей перепуганной семье? Тетя Кристин поймет. Я звоню ей и через полчаса телефонного разговора все еще всхлипываю. Она тоже рыдает. Повесив трубку, я звоню маме, которой только что звонили из больницы, поскольку мой телефон был занят. Мне надо кое-что объяснить.

– Мам?

– Привет, дорогая, как ты себя чувствуешь? – ее голос кажется напряженным и обеспокоенным. И, как обычно, немного грустным.

– Не очень. Я перенесла дату сканирования. Не могу вынести неопределенность. Только не когда нет Роба.

– Понимаю, милая. Мне сейчас звонили из больницы и сказали, что сканирование назначено на вторник, 29-е. Я могу пойти с тобой?

– Не знаю. Я хочу, чтобы Юр пошел. Спрошу, сможет ли он.

– Хорошо, солнышко. Ты когда собираешься домой? Я заварю чай.

– Я скоро буду, – вешаю трубку.

Аннабель спускается ко мне. “Я с тобой. Мы все с тобой”, – говорит она.

Я часто забываю об этом. Все вокруг думают обо мне, хотят быть рядом. Иногда это тяжело осознать, но я вообще ни дня не была одна. Когда я приезжаю домой, мама читает газету за кухонным столом. Она ждет меня с заваренным чаем.

– Привет, дорогая, – говорит она, наполняя мою чашку.

– Привет, мам.

– Ты поговорила с Юром?

– Оставила ему сообщение.

Она смотрит на меня с нежностью.

– Тебе не нравится, что я перенесла сканирование?

– Конечно, нет, дорогая. Неопределенность бывает хуже рака. Знаю, тебе было тяжело расстаться с Робом. А плюс-минус несколько дней диагноз не изменят. В противном случае врачи не согласились бы перенести сканирование. Если это тебя успокоит, то оно того стоит.

– Спасибо за понимание, – я смотрю на нее, силясь догадаться, о чем она думает. – Ты боишься, что рак вернется?

– Мой рак?

– Да.

– Временами все еще боюсь. Ты была такой умницей, что помогла мне забыть о моих собственных страхах, многим женщинам так не повезло. Я стараюсь настроиться на позитивный лад.

– Это не всегда просто, – говорю я.

– Это чертовски трудно, – мама тепло смотрит на меня. В ее глазах слезы. Она так старается спрятать их от меня. Сейчас, глядя на нее, я понимаю, что она с самого начала скрывала их от всех нас. Как делала в прошлом году и я, до того как мы поменялись ролями. Сложно представить себе людей ближе, чем мы с ней, но мы все еще прячем друг от друга слезы. Мы кажемся сильнее, чем есть на самом деле. Может быть, дурача весь окружающий мир, мы дурачим и самих себя.

– Мама, давай пообещаем, что, когда все это закончится, будем вместе ходить на все следующие проверки.

– Я бы этого хотела, Софи.

– Я тоже.

Наконец мы обе плачем. Мы тянемся друг к другу через кухонный стол.

* * *

Возможно, новая прическа поможет. Другая личность, которая вообще ему не принадлежит. Возможно, новая Софи поможет мне забыть себя прежнюю, влюбленную в Роба. Или, может, он еще сильнее в меня влюбится, когда увидит – такую красивую и загадочную. Я иду в театральный магазин за смелой платиновой блондинкой, чьи волосы спускаются до талии. Немного экзотично, но очень сексуально: идеально для моего нового статуса одиночки. Я называю ее Бебе – в честь Бебе из Андалусии. Затем я покупаю кое-что из косметики, соответствующее новому образу, – черную подводку и фиолетовые тени.

До последнего сканирования еще шесть дней.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.